Ностальгия

История эта началась никак не более двадцати лет назад.

Мы получили прекрасную новую, светлую и просторную квартиру на южной окраине Киева, где все еще дышало нетронутой сказочностью. Наш девятиэтажный дом водрузился прямо посреди сонного королевства пожилых домишек, среди которых попадались даже круглобокие украинские мазанки с миниатюрными окошками и покрытыми мхом крышами, какие я раньше видел только на картинках. Он был словно огромный белый стальной фрегат, окруженный стаей неказистых, потемневших от времени деревянных лодок. Безлюдные дремлющие пыльные улочки с нагретыми ласковым солнцем деревянными скамейками и украшенные изгибающимися нестрижеными ивами, манили своей тишиной и покоем. Местные жители выходили на улицу прямо в домашних халатах и комнатных тапочках, в углу каждого двора стоял бревенчатый туалет, а воду носили ведрами из одной-единственной ржавеющей колонки с отполированной до блеска длинной стальной ручкой. Упитанные, самоуверенно щурящиеся беспардонные полосатые коты иногда лениво пересекали дорогу, с трудом проталкиваясь сквозь стаю недовольно воркочущих и потерявших от ожирения способность летать голубей, желая навестить своих родственников. Сады за низкими заборчиками изнемогали от навешанных на ветки, чудесно дозревающих тяжелых краснобоких яблок и огромных солнечных груш, которые зачастую никто и не собирался обрывать, и они с грохотом осыпались прямо в траву, брошенные на произвол судьбы. Лишь изредка какая-нибудь грузная хозяйка выходила во двор, неся низенькую табуретку и, кряхтя, вскарабкавшись на нее, срывала пару яблок. Все это дразнило наше детское воображение, притягивало и манило.

У каждого из нас дома всегда стояла миска, доверху наполненная такими же фруктами, их можно было тогда очень дешево купить в овощном магазине или на величаво названном «Дарницком колхозном рынке», состоявшем всего из нескольких покосившихся прилавков. Однако насколько интересней и привлекательней было перелезть вечером тихо через скрипящий забор, взгромоздиться на дерево и, набивая рот сочными вишнями, стрелять косточками по сидящим на соседних ветках приятелям. А потом, заслышав подозрительный шорох во дворе, камнем падать вниз, рискуя сломать себе шею и вывихнуть все суставы, нестись, как ветер, прочь, сопровождаемым собачьим лаем из всех дворов, проглатывая на лету оставшиеся вишни вместе с костями. Это было золотое время, последнее лето перед школой, с ее тетрадями, портфелями, униформой и поджатыми, вечно недовольными учительскими губами.

В тот вечер дождь внезапно затарахтел по крышам, и мы забрались под балкон, вытряхивая из-за пазух и карманов натасканную в садах добычу. Водопад с неба так же резко пропал, как и возник. От земли повалил белый пар, и отовсюду хлынула приятная, бодрящая свежесть. Вдруг из этого клубящегося тумана неторопливо выплыла старуха в черном. Ее голова в темном платке была опущена вниз, лицо было перевязано поперек белой повязкой, за спиной она несла полупустой холщевый мешок. Старуха прошла мимо, ни разу не подняв головы, ни разу не глянув по сторонам, словно и так прекрасно видя и зная все вокруг. Какой-то удивительно таинственной силой веяло от этой сгорбленной фигуры. Мы молча замерли, и легкий озноб пробежал по коже.

– Да это же самая настоящая колдунья, – тихо прошептал чей-то перепуганный голос.

Утро принесло с собой новый радостный день, все давешние страхи улетучились без следа, и мы решили во что бы то ни стало разыскать ведьмино жилище. Однако несколько дней упорных поисков окончились полным провалом, старуха больше не появлялась, и наше стремление найти колдунью постепенно иссякло.

В сотне метров от нового дома начинался чудесный хвойный лес, где прямо у края можно было насобирать корзину маслят, неуклюже прячущихся в рыжей опавшей хвое. Глубже в чаще перед глазами возникал правильной формы тихий лесной пруд с пологими песчаными берегами, посреди которого пара диких уток самозабвенно охотилась на жирных золотых карасей. Примерно через неделю мы всей оравой возвращались из лесу после купания, что строго-настрого было запрещено нашими родителями. У всех уже посинели губы, зубы выстукивали от холода дробь, а высыхающие волосы торчали в разные стороны, как иголки у кактуса. И вдруг мы наткнулись на ту же страшную бабку. Она сидела на холме, что-то тихо шепча, освещенная угасающими солнечными лучами, и неторопливо рвала какие-то травы, связывала в пучки и совала в мешок. Мы притаились за деревьями, и дождавшись, когда бабка закинув мешок за спину, заковыляла домой, умирая от страха и любопытства, двинулись следом. Старуха долго шла по улице, что-то бормоча себе под нос, затем свернула в глухой тупик и вошла в калитку последнего дома.

На следующий день мы отправились туда, ободряемые пронзительным солнечным светом. Эта хибара действительно напоминала ведьмино логово. За покосившимся гнилым позеленевшим забором беспорядочно росла густая сорная трава, которая доставала почти до затянутых паутиной окон, не мытых, пожалуй, целую сотню лет. Крыша в этой ветхой хижине почти полностью провалилась, и большая дыра зияла в черепице. Все до единого деревья во дворе были усохшими, и это дополняло гнетущую картину полного развала. Нам стало жутковато, но, подбадривая друг друга и преодолевая сильнейший страх, мы подошли к пыльному окну и, расплющив носы о стекло, заглянули вовнутрь. Через слабо прозрачное стекло виднелись чьи-то огромного размера резиновые сапоги, повешенные зачем-то на стену, огромное количество разнообразнейших сушеных трав и несколько железных, начинающих ржаветь тазов, собирающих дождевую воду, просачивающуюся через многочисленные дыры в крыше. В этот момент я услышал чей-то дикий вопль, и вся наша братия, как стая воробьев, разлетелась по сторонам, карабкаясь через забор и улепетывая прочь. Я перевел взгляд на входную дверь и обмер. Старуха неподвижно стояла на пороге, как обычно, не поднимая глаз, напоминая вырубленную из обугленного дерева зловещую статую. В одну секунду я был за забором и что было сил бросился наутек. Собравшись во дворе, мы громоздили невероятные фантазии одну на другую, нам казалось, что эта колдунья повелевает своей черной рукой всем сонным одноэтажным районом, и очень скоро мы тоже попадем под это влияние. От этих мыслей становилось страшно.

Потом наступила Школа. Она властно взгромоздилась в мою жизнь, нахально зашвырнув куда-то на верхнюю полку все остальное, как малоценное и ненужное. Школа притащила за собой унылую осень с серыми бесконечными дождями, жалкими опавшими листьями и больнично-матовым небом. Но все-таки изредка, вырвавшись из объятий домашних заданий и нравственных наставлений, я, бывало даже не заходя домой, забросив портфель на балкон, пускался в путешествие по тихим закоулкам. Часто прямо во дворах высились длиннющие корабельные сосны, взмывающие в безоблачное небо и слабо гармонирующие с кривоногими, приземистыми яблонями и грушами. В каждом дворе был свой скрытый таинственный мирок, с собачьей конурой, недовольными жирными курами, спотыкающимися о гнилые яблоки, и развешенным на веревках пестрым бельем.

И вот в конце очередного плаванья по малоизученным переулкам и тупикам, скормив свой бутерброд дворовому псу и промочив ноги, я возвращался домой. Вдруг из переулка вынырнула знакомая сгорбленная фигура и тотчас скрылась за углом. Мое сердце затарахтело от страха, а ноги понесли меня вслед волшебной старухе. Она уверенно шла, петляя в запутанных переулках, тихо постукивая сучковатой палкой по мостовой. На одном из перекрестков с незапамятных времен торчал огромный усохший дуб с надломленным стволом, поговаривали, что ему то ли триста, то ли четыреста лет. Его почерневшие ветви, как руки жаждущего, были устремлены в небо, но никакие дожди не могли утолить его желания. Проходя мимо мертвого дерева, старуха на мгновенье остановилась, поправила платок и засеменила дальше. И тут произошло нечто невероятное. Огромное могучее дерево с болезненным стоном стало медленно крениться и со страшным грохотом, потрясшим, казалось, все живое, внезапно рухнуло на землю прямо передо мной. Я стоял, вытаращив от ужаса глаза и раскрыв рот, а зловещая старуха, даже не обернувшись, неторопливо и сосредоточенно продолжала свой путь. С тех пор загадочная старуха больше ни разу не появлялась.

А жизнь тем временем текла своим чередом, незаметно ускоряя свой бег. Близлежащие к нашему дому два квартала снесли, там уже вовсю копошилась стройка, и очень скоро еще две многоэтажки, отряхивая с острых боков пыль, презрительно оглядывали одноэтажные окрестности. Затем одноэтажные кварталы стали как-то быстро пропадать один за другим. В лесу воздвигли шикарный спорткомплекс со стадионом, и грибы теперь стали появляться значительно реже консервных банок и бутылок из-под пива. Жизнь завертелась, как в калейдоскопе.

В этот день мне казалось, что я самый счастливый человек на свете. Я – студент. Вчера сдан на «отлично» последний вступительный экзамен в институт. Моему ликованию не было предела. Безоблачное небо дразнило своей неправдоподобной голубизной, я развалился на скамейке во дворе и закрыл глаза, благосклонно позволяя солнечным лучам путешествовать по моему лицу. Радостные родители суетились, накрывая праздничный стол, и даже эрдельтерьер Рокки, взгромоздившись лапами на стол, скалил в улыбке зубы и крутил хвостом, поддерживая всеобщее веселье.

Вдруг я ощутил, что должен непременно в это мгновенье обернуться и увидеть что-то очень важное. Я недовольно разлепил тяжелые, нагретые ресницы и увидел эту старуху. Это была, несомненно, она. Она брела в своем обычном, только уже сильно выцветшем, темном одеянии, и абсолютно ничего страшного или таинственного не было в ее жалкой сгорбленной фигуре. Было заметно, что ей уже очень трудно передвигать ногами. Проходя мимо скамейки с облупившейся краской, она боязливо оглянулась, а затем, тяжело наклонившись, подобрала недоеденный кем-то кусок булки и, сунув его в отвисающий карман ее обыденного балахона, заковыляла дальше. Я ошарашено следил за ней взглядом. Старуха дошла до предпоследнего в длиннющей шеренге шестнадцатиэтажного дома и, отворив входную дверь, исчезла в темноте подъезда. Ничего не произошло, небо не разверзлось, и никакие катаклизмы не потревожили обитателей Дарницкого района. Мне стало как-то не по себе. Это была самая обыкновенная нищая старуха, которых стало очень много в связи с неудержимым ростом цен.

И тут я услышал страшный грохот. Он исходил откуда-то из глубины моего существа и кроме меня больше никого не побеспокоил. Но меня он потряс до основания. Это рухнул замок чудесных фантазий, к которому всегда было так прекрасно возвращаться в своих мечтах и воспоминаниях, ощущая себя ребенком, а мир вокруг – полным тайных загадок и чудес.