«Размораживали холодильник…»

* * *

дом превращался в помещение
звуки улиц становились беднее
тогда включили освещение
чтобы ангелам было виднее

чтобы высветилось тщеславное
неприглядное роковое
чтоб в темноте не терялось главное
и помнилось как ветер воет.

* * *

Сначала приватизировали правду, изменили манеры,
раскрасили солнце в старой киноленте,
актуализировали драйвер забытой веры –
и душа оказалась в тренде.
А потом локализовали радость,
верифицировали нежность,
и в костре обнуления сожгли синергию чувств.
...На губах проступила солоноватость,
в кровь искусанная безмятежность.
И беда оказалась самым важным из искусств.

* * *

Размораживали холодильник. Все продукты –
молоко, сало, пельмени – вынесли на балкон.
Оставили только лед в снегу и буквы,
тающие и капающие со всех сторон.

Ты сказала: холодно. Почему так холодно?
Взяла тряпку, вытерла всё насухо, выжала в ведро.
Теплее не стало ни в квартире, ни в мире…
Лишь в морозилке мучилось и корчилось серебро.

* * *

[смерть олигарха]

Теперь можно выпрямиться, не сутулиться.
В лужах дрожат огни и вода.
Наконец ты купил эти безлюдные улицы.
Они твои. Твои навсегда.

Майским указом весна помечена.
Вишня вспыхнула, сирень цветёт.
Прибыль процентами обеспечена.
Хватит на всех, на три жизни вперёд.

Всё рассчитал, и кривая вывезет.
Кучер с тебя не возьмёт ни гроша.
...Где-то дворняжка воет на привязи.
Слушаешь вой её,
не дыша.

* * *

[волхвы]

На золочёных блюдах базилик.
Июньский блюз дрожит под веерами.
Украсил небо лунный сердолик.
Звезда взошла. Волхвы спешат с дарами.

Зачем, достопочтенные мужи,
вы бодро подгоняете верблюдов?
Ведь завтра по прогнозу – миражи.
И, может быть, один из вас Иуда.

А послезавтра всех накроет ложь,
ведь ретроградный щурится Меркурий.
И деревянный вспыхнет макинтош,
песок времён песчаной станет бурей.

Волхвы молчат. А что им говорить?
Верблюды – в лизинг, банковская ссуда.
Товар просрочен. Хочется курить.
Июньский блюз звучит из ниоткуда.

* * *

[адажио]

Медный лоб, лицо бумажное,
щепка тела деревянного.
А душа? Душа продажная.
Ей бы возродиться заново

не пушинкой тополиною,
не соломкой на асфальте,
а мелодией старинною
из адажио Вивальди.

...И душа в другой минорности,
будто осень с рыжеватинкой,
стала звуком непокорности –
теснотой в груди астматика.

* * *

Антитело шлёпало по лужам.
Шлёпать антителу не впервой.
Сверху на него смотрели души
и качали важно головой.

Впрочем, нет. Качали-то ногами,
пяткой задевали самолёт.
И дрожал мотор под облаками,
и немного нервничал пилот.

И мелькала чайка-идиотка,
и в эфире скрежетал металл.
Рядом в небесах качалась лодка,
одинокий парус трепетал.

* * *

[Андрею Зуеву]

Недавно за окном гремело –
Внизу контейнер разгружали.
Недавно в небесах темнело,
Мрачнели стены, как скрижали.

И всё пространство скрежетало,
Вели железом по стеклу.
И в окна всех домов квартала
Нарочно вбрасывали мглу.

Квадраты по двору катали,
Тащили круглое гурьбой
И скрежетали, скрежетали,
И матерились вразнобой.

Казалось, так всегда и будет:
Контейнер, мгла и кутерьма.
Но ты сказал: «Какой этюдик!
Сюжет забавнейший весьма».

В светодиодном освещенье
Огни мерцали на стекле.
И маглов грубое кряхтенье –
На стенах и на потолке –
В твоем живут изображенье.

...И Гарри Поттер на метле.

* * *

[песенка для Марадоны]

Аккорд минорный у музыканта –
скупые звуки, и сердце рвёт.
По водной глади бежит Армандо,
а рядом лодка плывёт, плывёт.

К причалу вышли крутые парни,
барон цыганский и топ-модель.
Немного зябко, но вид шикарный –
картина маслом под акварель.

Блондинчик смуглый с бутылкой виски
набулькал щедро, не расплескал.
На закусь – слипшиеся ириски
и редкозубой судьбы оскал.

Но чуть отвлёкся – исчезла банда.
Пустили титры, предъявлен счёт.
Аккорд минорный звучит надсадно.
В тумане лодка плывёт, плывёт.

Содержание

Дальше