Врубель и Лорка: демон и дуэнде

Есть такие произведения искусства, которые, однажды увидев, никогда не можешь забыть. Они не просто фиксируются в памяти, но живут в ней неувядающим воспоминанием, то затихающим, то вспыхивающим яркими красками. При этом отношение к этим произведениям может быть самым разным, оно может меняться со временем, но, проникнув в самые глубины сердца, они навсегда остаются там, и невозможно относиться к ним равнодушно.

К таким произведениям, безусловно, относятся два полотна Михаила Врубеля – «Демон Сидящий» (1890) и «Демон Поверженный» (1902), хранящиеся в Государственной Третьяковской галерее.

Огромное количество литературы написано об этих хрестоматийных произведениях, и, казалось бы, что нового можно о них сказать? Но тайну настоящего искусства нельзя разгадать, можно лишь вечно приближаться к ее разгадке неисповедимыми путями.

Недавно я случайно открыл для себя такую новую тропу, совершенно неожиданную, и потому хочу предложить не совсем обычный, а именно поэтический ракурс рассмотрения знаменитых врубелевских творений. Способ спорный, субъективный, но применительно к творчеству Врубеля кажущийся порой единственно верным.

Эпиграф к статье выбран неслучайно: именно сквозь призму текста Федерико Гарсиа Лорки я хочу взглянуть на Демонов Врубеля. Казалось бы, ничто не связывает русского художника и испанского поэта, кроме того, что оба они – гении. Но на самом деле это не так уж и мало.

Я не буду подробно описывать картины – они хорошо всем известны. В них наглядно проявился уникальный врубелевский стиль с его гранеными, словно кристаллы, формами, с его светоносным, как на средневековых мозаиках и витражах, колоритом. Остановлюсь на вопросе, на который до сих пор не найден однозначный ответ: кого же изобразил художник, кем является его Демон?

Хотя образ Демона в творчестве Врубеля был вдохновлен литературой и музыкой – поэмой Лермонтова «Демон» и написанной на ее основе оперой Антона Рубинштейна, в двух монументальных полотнах, выставленных в Третьяковской галерее, безусловно, представлен иной персонаж. Это сознавал и сам художник. И пытаясь понять, кого же изобразил Врубель, нужно внимательно прислушаться к его словам.

Работая над «Демоном сидящим», которого он считал в какой-то степени родственным демону (даймонию) Сократа, он пояснял в письме своей сестре от 22 мая 1890: «Вот уже с месяц я пишу Демона, то есть не то чтобы монументального Демона, которого я напишу еще со временем, а “демоническое” – полуобнаженная, крылатая, молодая уныло-задумчивая фигура сидит, обняв колена, на фоне заката и смотрит на цветущую поляну, с которой ей протягиваются ветви, гнущиеся под цветами». Врубель говорил, что «вообще “Демона” не понимают – путают с чертом и дьяволом, тогда как черт по-гречески значит просто “рогатый”, дьявол – “клеветник”, а “Демон” значит “душа”».

Демон, по Врубелю, «олицетворяет собой вечную борьбу мятущегося человеческого духа, ищущего примирения обуревающих его страстей, познания жизни и не находящего ответа на свои сомнения ни на земле, ни на небе», он – «дух не столько злобный, сколько страдающий и скорбный». Вот оно – властное преображение расхожей темы: слова художника предостерегают нас от прямого сопоставления его Демона с известными литературными образами – с Демоном Лермонтова, с Мефистофелем Гете, с Сатаной Мильтона, с Люцифером и Каином Байрона. Врубелевский демон – не богоборец и богоотступник, не дух зла.

Если говоря о Демоне сидящем, как правило, исследователи в большей или меньшей мере принимают во внимание слова художника, то Демон поверженный воспринимается в контексте именно этой литературной романтической традиции: хотя трактовка образа может быть разной, но подразумевается, что Демон – это именно падший, потерпевший поражение «дух отрицанья, дух сомненья», работа над образом которого довела в конечно счете художника до безумия. Но ведь это все тот же Демон, что был изображен на полотне «Демон Сидящий»!

Здесь важно вспомнить еще одну мысль Врубеля, известную по записям Е.И. Ге: «Врубель объяснял, что в поверженном Демоне он желает выразить многое сильное, даже возвышенное в человеке… что люди считают долгом повергать из-за христианских толстовских идей». Внутренний заочный конфликт Врубеля с Толстым – не религиозный, но эстетический. Врубель крайне болезненно воспринял публикацию эссе Толстого «Что такое искусство?», в котором писатель подвергал сомнению понятие красоты, бывшее основополагающем для Врубеля, считавшего, что «истина – в красоте». И картина «Демон поверженный» писалась в какой-то степени в полемике с идеями Толстого, c мыслью о том, что искусство должно «иллюзионизировать душу, будить ее от мелочей будничного величавыми образами».

Так кто же этот врубелевский Демон, эта демонически-человеческая душа, на картине 1890 года представленная молодой фигурой, напоминающей своей мощью микеланджеловские образы, а на картине 1902 года изображенная разбившейся, искалеченной, но все так же, если не сильнее, зачаровывающей зрителя?

Прочитав лекцию Федерико Гарсиа Лорки «Дуэнде. Тема с вариациями», посвященную процессу художественного творчества, я понял, что врубелевский Демон родственен дуэнде Лорки, творческому духу, таинственной силе, которую все чувствуют, и ни один философ не объяснит. Когда я читал эту лекцию, мне казалось, что она словно написана как пояснение к демонической сюите Врубеля.

Лорка, подобно Врубелю, подчеркивает уникальность дуэнде как творческого духа, живущего в человеке, и его непричастность силам зла:

Пожалуйста, не путайте дуэнде с теологическим бесом сомненья, в которого Лютер в вакхическом порыве запустил нюрнбергской чернильницей; не путайте его с католическим дьяволом, бестолковым пакостником, который в собачьем облике пробирается в монастыри…

О нет! Наш сумрачный и чуткий дуэнде иной породы, в нем соль и мрамор радостного демона, того, что возмущенно вцепился в руки Сократа, протянутые к цикуте.

Лорка представляет дуэнде, наряду с ангелом и музой, одним из существ, отвечающих за вдохновение творцов.

Различие их заключается в сути дарованного ими вдохновения. Ангел ведет и одаряет, муза диктует, а случается, нашептывает, ангел и музы нисходят, ангел дарует свет, муза – склад, с дуэнде же – борются:

…каждый художник (будь то Ницше или Сезанн) одолевает новую ступеньку совершенства в единоборстве с дуэнде.

С дуэнде – иначе: его надо будить самому, в тайниках крови. Путей к дуэнде нет ни на одной карте и ни в одном уставе. Лишь известно, что дуэнде, как звенящие стеклом тропики, сжигает кровь, иссушает, сметает уютную, затверженную геометрию, ломает стиль; корни его – в той человеческой боли, что не знает утешения…

Приближение дуэнде знаменует ломку канона и небывалую, немыслимую свежесть – оно, как расцветшая роза, подобна чуду и будит почти религиозный восторг…

Дуэнде не появится, пока не почует смерть. Пока не переступит ее порог, пока не уверится, что всколыхнет те наши струны, которым нет утешения и не будет.

Мыслью, звуком и пластикой дуэнде выверяет край бездны в честной схватке с художником. Ангел и муза убегают, прихватив и скрипку и метроном; дуэнде – ранит, и врачеванию этой вечно разверстой раны обязано все первозданное и непредсказуемое в творениях человека…

Дуэнде влечет бездна, разверстая рана, влечет туда, где формы плавятся в усилии, перерастающем их очертания.

Нет так ли Врубель боролся со своим Демоном, постоянно призывая его, раз за разом вступая с ним в драматический поединок? Врубель создал огромное количество его образов в различных техниках, и образ это всегда – разный: на картинах, на рисунках, в скульптурных изображениях:

Лишь к одному дуэнде не способен, и это надо подчеркнуть, – к повторению. Дуэнде не повторяется, как облик штормового моря.

Прямым олицетворением такой вечной изменчивости и неповторимости образа стала работа Врубеля над «Демоном поверженным». Когда картина была уже выставлена, художник, уже на пороге безумия – бездны! – каждый день приходил утром и бесконечно переписывал ее на глазах посетителей. Так, Е.И. Ге вспоминала: «Были дни, что “Демон” был очень страшен, и потом опять появлялись в выражении лица Демона глубокая грусть и новая красота».

* * *

Каждый художник пытается понять самого себя, понять суть своего дара, понять истоки своего вдохновения. К образу Демона Михаил Врубель впервые обратился в 1885 году и последний раз – в 1902 году. После «Демона поверженного» художник больше никогда не изображал Демона. Но на протяжении семнадцати лет этот образ так или иначе присутствовал в воображении великого мастера. Не является ли этот Демон самим духом врубелевской живописи, его дуэнде?

Исходя из идеи Лорки, художников можно разделять на три группы, в зависимости от того, под покровительством какого существа они находились: одних больше вдохновлял ангел, других – муза, третьих – дуэнде. Врубель – мастер уникальный. В жизни и творчестве – в чудотворчестве – Михаила Врубеля были они все: и муза, его жена Н.И. Забела-Врубель, погрузившаяся вместе с ним мир русских сказок, и ангел, явившийся ему в юности в золоте средневековых фресок и мозаик Византии и Венеции и вернувшийся к нему в последние годы его жизни шестикрылым серафимом, Азраилом, и дуэнде – Демон, могучий и прекрасный, ради истины художника, ради художественной правды, самозабвенно ринувшийся навстречу гибели в сине-лиловые скалы.

[1] (Вернуться) Здесь и далее в тексте фрагменты из лекции Федерико Гарсиа Лорки «Дуэнде. Тема с вариациями» цитируется в переводе Н.Р. Малиновской: Федерико Гарсиа Лорка. Стихотворения. Проза. Театр. М., 2014. С. 217–229.