Путеводитель

Черная речка

Удушливый узел подземки
завязан в петровом мозгу.
Везут обрусевшие немки
калмыцким французам рагу.

Летит протоплазма окраин
сквозь кольчатый терем червя.
Орфей-эфиоп неприкаян:
«Ау, Эвридика, вот я!»

Сад Дзержинского

Добро и зло бесхитростно цвели.
Махала ветка шапкой золотистой,
и, оторвав подошвы от земли,
над бабьим летом плыли футболисты.

Бутылки собирал горбатый гном,
акселераты шли, как макароны.
Младенец-херувим с раскрытым ртом
исследовал застылый труп вороны.

У дебаркадера качались катера,
в них изменяли женам инженеры.
В кустах по-черному с утра
глушили водку люмпен-офицеры.

На голубой эстраде старики
упорно дули в полковые трубы.
Последние порхали мотыльки.
И Феликс скалил бронзовые зубы.

Карповский переулок

Херувимы над подъездом.
Сфера отроческих грез.
Окрылен двадцатым съездом,
кроха-сын спросил всерьез:

»Отвечай скорее, папа,
дядя Сталин был плохой?
Словно кошка рыжей лапой
играл с мышкой в упокой.

Ах, зачем он мышку мучил?
Лучше сразу бы убил!
Он усы так страшно пучил...
Как же ты его любил?!»

Но молчал пунцовый папа,
лишь газетою шуршал,
где соломенною шляпой
новый лидер искушал.

Площадь Революции

В лесах татарская мечеть,
широкополой шляпы бронза.
Аятолла боится есть,
ведь был отравлен пролетарский бонза.

Загажен птицами балкон.
Темнеет быстро в брошенной столице.
И муэдзин спешит отдать поклон
петровской спице.

* * *

Серый полдень. Туман и вода.
Одноразовый шприц Петропавла.
Снова пушка палит в никуда,
царь-будильник змеи и кентавра.

Генерального штаба глиста,
гранд-колонны державная похоть,
если Шива нагрянет сюда,
ангел барышню схватит за локоть.

Ночь бесстыдно раздвинет мосты
в этом пост-европейском борделе.
Как, на Марсовом поле кусты
даже в вечном огне не сгорели?..

* * *

Зевает сфинкс. Горят библиотеки.
Александрия. Атлантида. Сон.
Делирики. Республики. Аптеки.
Повсюду «гласность» – новый Робинзон.

Который век горят библиотеки?
Листает ветер Книгу Перемен,
и на Литейном пухнут картотеки:
обречена неверная Кармен.

* * *

Дымящийся прах «Англетера».
Февральская лютая ночь.
Вдоль стройки блуждает пантера,
что Маугли хочет помочь.

Исакий на финские краны
упрямо глядит свысока.
Внизу мельтешат обезьяны.
Лианы щекочут бока.

Царь Петр торжественно скачет
на медной блохе Фальконе.
Пред вечностью это чтo значит?!
Танцует удав при луне.

* * *

Должно быть, Сизифом обрушен
на площадь Сенатскую камень.
Кентавр, падучей придушен,
сдает на блаженство экзамен.

Ведь мертвому больше не больно
в квадратном раю Мондриана,
и город, подохший подпольно,
похож на портрет Дориана.

Малая Садовая

За магазином Елисеевским
не Елисейские поля.

На этой улице короткой
я встретил кроткую судьбу.
Она влила портвейн в глотку
и приказала: «Спи в гробу».

* * *

Темным-темно в моей деревне,
ползет по скользкой мостовой
приятель ящер, пьяный, древний,
качая плоской головой.

Он знает безысходность рая,
тупую скуку вечных мук,
и, ничего не выбирая,
обходит снова этот круг.

* * *

Я живу на Черной Речке,
я живу на речке черной.
Сюр колеблет пламя свечки
в голове, от чая темной.

Огонек самосознанья
в тьме кромешной пьяно пляшет.
Чтo ему людей желанья,
он не сеет и не пашет.

Вековечные вопросы:
ни привета ни ответа.
Вот трава для папиросы
господина Мета-мета.

Сюр колеблет пламя свечки
этой жизни беспризорной…
Я живу на Черной речке,
я живу на речке черной.

Содержание

Дальше