| ПОЭЗИЯ | Выпуск 15 |
|
* * * По всему, что не здесь и не с нами ни случись! по тюрьму да суму, по потьму с голубыми глазами – ибо речь непостижна уму. То-то радости – щелкнуть зубами, то-то счастья – свистать сквозь губу: так и так, мол и мы пацанами без оглядки видали в гробу эпицентр цунами. Имярек выбирает ходьбу, по сугубому замоскворечью нарезая с резьбы на резьбу… Кристаллически варварской речью кроет вран на дубу: бу-бу-бу! и картечью! картечью! каррр! не встречу тебя на пиру! каррр! тебя на перроне не встречу – протеку в корабельном бору корабельною течью. Ты умрешь – он умрет – я умру с волосами – костями – ногтями. Нет бы юркнуть в сухую нору, в золотую дыру меж мирами; подобру – поутру нет бы выпорхнуть хоть бы в майами, чтоб всучить неизвестно кому (ибо речь непостижна уму) хохлому, чухлому, бугульму, хохму, потьму, бедняжку муму с хризантемой цунами. * * * Улыбкою дитя вкушает сонный ужас, но в звуковом саду на городском дворе я снег удушливый с дурашливою сажей, я стужу пышную беззубым горлом ем. Но кто стерег овсы и пестовал оливы? кто хлевы холил и учил стада? Небесны жаворонки и лильи полевые не жнут, не прядут и неймут стыда. Пока еще с утра гадают о погоде, пока горит на елке мандарин, так сладки толки о голодном годе и деревянной птички до-ре-ми... Но в поле злаки сметаны кость о кость, и на крюках обвисли борова: богоподобная крестьянская жестокость – растить и убивать. Но музыканты в смуглых пелеринах Знай медные кусают калачи... За белой дверью – легкие перила, зеленые и красные борщи. Но кто не сирота, когда клубится стужа, когда летят на свет из пущей пустоты сочельник при свечах, сладчайший детский ужас, отважной сажей крашеные рты? Колыбельная мотыльки летят метели спит малютка в колыбели огонечечек дрожит киса усом ворожит на незнамом острову правит сивую брову – уж ты вывьюга-вьюга нежилые берега черноватые пучины ледяные погреба как у нашего котяти расскрипелися полати поистратилися лапти прохудились жемчуга гуляй гоголем нога занеделили метели заметелили недели полетели канители огонек дрожмя дрожит у малюткиной постели киса лапкой ворожит бровку сухонькую супит резвый зуб вострит да тупит – баю-баю закемарь забодай тебя комар не то станут семь карамор в лукоморьях закомар заиграют во дуду быти страшному суду не с того ли пустоплясы разыгралися в избе отворяйтеся лабазы диабазы дивьих бездн – чуры-чуры-чуры-чур задымай комар свечу как у нашего котяти сбегли валенки в корчму как в корчемные корцы в стоеросовы торцы упечальтеся печали тацит-коцит-антрацит ................ в царстве мертвых ни души: свет потух, и все ушли. * * * Мы ищем, что есть образ и подобие, как бы воздушное мерещим изваяние: теней, дуновений межусобие, зыбей, светов противустояние. Легкой шуми головой, мыслящее растение! Нет, отразись под корень в тихой воде мироздания, как отражает истину твое слабое разумение о том, что творящий милостыню и сам ждет подаяния. Ибо сила сильных не больше чем слабость слабых, когда глас трубный летит, медным гремя платьем, а в заводи звуковой – стайка нагих скрипок. Перебегает волна – ветра слепок. Перетекает душа – тень плоти. Говорят, она удлиняется на закате. * * * Сквозь тучу, рожками востра, Белеет дереза, Чей дядя самых честных пра, Увы, не в шутку за. Один, из девяти, поэт, В искривленном стручке Сидит, явившийся на свет В зеленом сюртучке. И не поют колокола, И не пылит стезя. Стекает слюнка из угла Рта, грифель изгрызя. Бросай же лунное серсо, Принцесса-на-бобах! И не беда, что с колесо Глаза больших собак. |
|
|
|