| ПОЭЗИЯ | Выпуск 17 |
|
Пастораль Сухое керамическое лето уносится по диагонали в трамвайных стеклах. Пусто в скверах... На скамейке сидит старушка и гладит морщинистое яблочко для внука- акселерата. Внуки гурьбой выходят из гимнастических аудиторий, и врасплох их застает потусторонний свет из облаков... Художники, облокотившись о парапеты прилавков и могил, следят за небесами. В храмах тихо... В узких витражах церковных окон кающийся грешник возносится... На землю льется свет. Колоколам еще не время... Тихо мерцает в подворотнях свет воды, оставшейся от утреннего ливня... В городе моем растут большие мокрые платаны, живут собаки и дети... Дети строят храмы На солнечных верандах (из травы). Там купола из влажных листьев и водорослей образуют вход (и вдох). Никто не гонится за славой и куском. Все благодарят Того, Кто вечен, за доброту. И каждый полон мыслей... Каждый достаточен, довлеет сам себе. И видит братьев – таких же, счастливых тем, что они всем братья... Таков сегодня город моей мечты... Весна-87 1 Грише Резникову ...а утром во дворе так тихо лопнет лед и сыростью ночной подует из сортира с окрестных гор и ледяных болот из плодоовощной квартиры Там грезит о тепле холодный зябкий парк налитый молоком тумана там детское Евангелие Марк читает людям без обмана Пускает в небеса свой аленький кораблик мой грач двоюродный, троюродный мой зяблик 2 ...не знаю почему, но в сумерках рассвета таится ослепительное лето... И тает лед, и ветка голодает, и месяц тонкий над землей летает... И город всхлипнет вдруг, и ослабеет холод, и скажет мне мой друг, что я красив и молод. Кругом такая ночь!.. расслабленная речь, задумчивая дочь, затопленная печь... И звезды смотрят вниз в предощущенье чуда, и неземная речь летит оттуда. ...Так день кончается, и новый день встает предчувствием тумана и забот. Портрет Ф. Кохрихту Я возвращаюсь в дом старушек Модильяни, там жил курфюрст Абрам, невежественный перс. Он в Моцарта играл на пыльном фортепьяне и пас свою козу на пастбище небес... Он был молоковоз слепой Кассиопеи, где старый Зодиак был каждому знаком. Его ласкал Привоз, его любили феи, приветствовал собес и уважал райком... Прощание А. Гланцу Прощай, мой греческий полис, мой северный, мой недужный! Вещай мой жреческий голос, уже никому не нужный. Хранимый весной и Фебом, навек обеспеченный хлебом! Давно в керосиновой лавке не сыщешь нигде глагола, в ночных сыроварнях пусто на полках светло и голо. Прощай, мой любимый таун, увидимся мы едва ли. Зато Лаперуз и Вена протянут друг другу руки на память о злой разлуке. Кто зубы мочил в отраве, чья в водах окрепла печень – о жизни и смерти вправе спросить у Того, Кто вечен. Прощай золотое горло креветок ревущих снизу, и телок, сидящих сверху, и маток, сосущих визу. ............................... Мне горло сжимает иней, и изморозь кроет ноги, серебряный звон просодий во рту моего коллеги... Прощай, златогривый мальчик, играй на зубах гребенок. Прощай, Петербург и Нальчик, и город, где ты ребенок. * * * Холодный ветер юга продул кварталы лета, Весь город был оставлен и брошен наугад. Раскинутые ноги старинного буфета, – Все кинуты на ветер – кто беден, кто богат... Ах, этот ветер юга! Прощай, еще не вечер... Живи еще полвека и продувай дворы. Оставь нам тяжесть моря, которое нас лечит, Не отдавай пришельцу ни Крыма, ни Твери. Звездное небо над Черемушками ...Полярная звезда, серебряный трезубец, Кассиопея, Лев, созвездье Близнецов... У близлежащих звезд был кровный брат – безумец, Стрелец, затравленный созвездьем Гончих Псов. (Был труден поворот тугой оси наклона в кровавом инее ночного Ориона.) Ужели брат-спирит, отец ночных исчадий, замел Меркурия хрустальные шаги? В глуши ночных пространств – ни шороха, ни зги... Небесный град горит и молит о пощаде. Там захолустье сна, там сумерки Урана, околица небес, окалина зари... В окрестностях планет небесный клад зарыт, и надпись теплится из Будды и Корана. Там козни строились, там казни трепетали... Там тьма глубокая в огне теплоцентрали. * * * Поэт, бегущий в полночь к мутному бульвару, где плачет пароход (без мамы), где туман, где всхлипывает март, где прячется диспансер (худой рентген весны показывает парк), где холодно, где соловей издох, попавший в снегопад... поэт свихнувшийся, на ледяной скамейке ждущий лета... Молдаванка Гене Группу Кот медленно в агонии кричит, Старухи лупят мух, стукач стучит, Горбатый мальчик злобно кличет маму, Поэт-надомник пишет эпиграмму. ...и колченогая соседка, Надев трико – ночную униформу Мочи горячей утреннюю норму Другой соседке на голову льёт. Сосед-мерзавец курит у ворот. Там варится куриная нога, Там дети ждут горячего бульона, Там мы находим спящего врага, Летящего с горящего балкона. А к вечеру калеки-гордецы Сползаются к вечернему клозету, Стыдливо в кулачке зажав газету, Базедовой болезни молодцы. На чердаке колдует чернокнижник, И денег ждет художник-передвижник. ...от вони, от жары Там лопаются стекла-пузыри. Несутся крики дикого семейства И запахи домашнего злодейства. Минует ночь и снова крик с утра, Холодные пустые вечера. У крана ждет девиц лихой красавец И курит у ворот сосед-мерзавец. О, Господи, явись сюда, спустись, Яви свой лик и доброму, и злому, И, может быть, все станет по-другому. У каждого в углу висит корыто, И в окнах у соседа шито-крыто. Лето 1 ...город переполнен спелостью крыш. Орнаменты под вечер чернят синеющие облики домов, и умирают в окнах солнечные блики... Какой-то новой смелостью налит по венчик, как росой, цветок и тянется ко мне губами повилики. Все небо в обмороке. Обмирает цвет и опадают краски... Так под ливень становятся движенья пчел ленивей и медленней полет ночных планет. И сыростью бездомной пахнет клевер. О, наугад брести, не задевая гущу лета, локтем, коленями толкаясь в сонный воздух... ...из вечерней вазы, накренившись, течет вода заката, и медью пахнет день... 2 ...По деревьям ходят взрослые собаки, Лают листики, В кастрюльке закипает майский дождь... На дворе в пахучем и пушистом мраке Ливень тихо ест собачью кость... * * * Пенсия, собес, уколы, Стихи и проза на каждый день. Неизреченные глаголы Забытых Богом деревень... Не пью из чаши я цикуты, Здоровьем просто исполин, И каждый день в заветную минуту Глотаю амитприпилин. Мастерская Вике 1 ...И шрифт готический, и в городах блужданье, и сны безумные на страшной высоте... .............................................………….. И так не пишется... Но после Мандельштама грешно слагать сонет, опасно жить стихом. Стих невоспитанный, дикарский, полный срама, на треть с огрехами и пополам с грехом. Я говорю тебе: лелей свой стих, не сетуй, что слог твой не блестящ, что гений не созрел... Но губы так свежи, и я лечусь беседой у ног скамеечки, где мастер не у дел. 2 На лопнувшей стене, печать глухой разрухи. В потеках от дождей проступит натюрморт. И мы забудемся... И затоскуют руки, И в пальцах вздрогнет мир, и задохнется порт. И мхом поросшая, вдруг запоет рапана, И каракатица вдруг выползет из дна, И голубой моллюск проснется из тумана, Прихлынет океан, и сверзнется стена!.. И мир наполнится гомеровской октавой – Гекзаметром воды – размером бытия. И стих исполнится целительной отравы – Духовной жаждой снов, еды и пития. Так все мы скованы одной большой порукой. На стук не открывать и знать – бессмертен дух. Нас мало за столом. И мы храним друг друга... Пусть ночь еще черна. Но пропоет петух. Экологический этюд ...Это одесское лето, одесское гетто, толпа озаренных придурков, это влажная завязь травы и речи, морской соли и сырого тумана, косноязычие одесских долгожителей, подвеянных поэтов, тихих задумчивых сумасшедших, хитрых шахматистов и расчетливых утренних философов... Это утренний кефир и полдневное солнце над горячим от жизни Привозом, Молдаванка с покосившимися улицами и древними, подмытыми артезианскими и фекальными водами дворами, где долго не гаснут закаты, и на бледные лица слепых кариатид ложится к ночи теплая, бессмертная одесская пыль... Это сладкий дым и смог загазованных пляжей, Златы Пяски еще не загаженной Дофиновки, свежие жабры бычков-гладиаторов, борющихся с тяжким воздухом моей отчизны, моего любимого греческого полиса, старушки-Пальмиры... Восхитительный запах дерьма и отечества! Где сливочный ампир и классическое барокко, цветной торт лепных карнизов и ломкий бисквит известняка, дворовые сортиры, дождик на станции Сортировочная, мокрые рельсы и тоска переездов. Где по утрам над Отрадой встает высокое свежее море, которое пахнет степью и неубитой рыбой... Там не слабеет целебный запашок водорослей и иода, и в августе на скалах крепчает зловоние мидий, черной и жирной морской травы... Это память о временах, когда под Одессой, как под сердцем, ходило большое Черное море, и в турецком чаду кофеен подымался над Ланжероном жертвенный шашлычный дым... |
|
|
|