Лев ХАНИН

Утро. Обыкновенное кафе. Почему-то называется "Мечта". Убогое заведение, но с претензиями. Мебель деревянная, неудобная. Часы с картинкой "Мальборо", без делений. Время по ним узнать невозможно. Все столики пусты. За стойкой буфетчица перебирает фактуры. Стойка радует глаз подсвеченными бутылками. Сумрачно. Входит Борис, немолодой милиционер в небольших чинах.

БУФЕТЧИЦА: В конце месяца, смотри, жаловаться некому будет.

БОРИС: Тебе, наверное, целяк раньше ломанули, чем ты считать научилась.

БУФЕТЧИЦА: Нет "Баллантайна"! Зато водка есть. Хорошая.

БОРИС: Водка, понятно… есть. "Баллантайна", понятно, нету. А совесть у тебя есть?

БОРИС: Тогда хорошую водку ты вместе с колбаской заверни. Друзья голодные и вообще…

БУФЕТЧИЦА: Кормить всю твою ораву? Точно отдашь?

БОРИС: Как одолжусь, так и верну. Наливай! У меня ещё дел выше крыши.

БУФЕТЧИЦА: "Крыша" опохмеляет "крышу". Точно моя "крыша" съедет!

БОРИС: Мне что, самому налить? Тебе дороже выйдет.

Буфетчица достаёт из под стойки бутылку, чего-то иноземного и не щедро плещет в стакан. Борис забирает из её рук бутылку внимательно изучает и решительно доливает. Присаживается за столик и с мечтательным видом отхлёбывает из стакана.

Входят две девицы. Одеты, точнее, полуодеты, вызывающе, но по сезону. Одна из них достаёт мобильник.

ОЛЬГА: Котя! Эт я. Ну, Ольга и Людка. Да, с заказа. Мы свободны. А денег надо! Мы в "Мечте". Нет, на твои "мечтать" не будем, свои есть. Всё, будь. До встречи, котик!

Люда подходит к стойке забирает бутылку шампанского и две тарелки с пельменями. Девушки пьют и подкрепляются, не обращая ни на кого внимания.
Входят два немолодых, неряшливо, но пристойно одетых джентльмена. У одного из них кофр с инструментом. Подходят к стойке. Заказывают по двести грамм водки, "Киреешки". Присаживаются за столик.

ОЛЕГ СЕМЁНОВИЧ: Сколько помню себя, всё не получается выйти правильно из запоя.

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ: Я вообще не понимаю. Всё по кругу, да по кругу.

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ: Люди?! Люди не спиваются! Люди себя приводят в норму. После, скажем, удачно проведённого вечера. После, предположим, удачно проведённой сделки.

ОЛЕГ СЕМЁНОВИЧ: Сделки? У тебя? Кандидата технических наук – "сделки"? Ты когда, скажем, брился последний раз? Есть ли у тебя, скажем, носовой платок?

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ: Ты Олега, маленького такого, кучерявого, из "Второй лаборатории" помнишь?

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ: Баранки гну! Помнишь, или нет?

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ: Я ему нашёл сбыт на самопальные изумруды. Есть на что поправить здоровье. Понял?

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ: Я и тебе предлагаю… Поучаствовать.

ОЛЕГ СЕМЁНОВИЧ: Я и так… участвую. Какие изумруды! Ты же какой-то патент защищал.

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ: А, классик дорогу перебежал. Патент от тысяча девятьсот двенадцатого года был оформлен господином Доливо-Добровольским… Кто такой, никто не знает, а вот помешал. (Выпивают.) Что у тебя за сундук?

ОЛЕГ СЕМЁНОВИЧ: Сам ты сундук. (Подходит к стойке. Повторяет заказ.) Аккордеон продаю. Трофейный! Сыну уже не надо, а папе копейка, на "бизнес" и на жизнь чуть-чуть.

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ: Надо на что-то жить, хотя получается, доживать… М-да. Что с нами жизнь сделала… Что мы сделали с жизнью?

ОЛЕГ СЕМЁНОВИЧ: Сон мне снился. Заметь, пью с губернатором. Он мне советует бросить инженерную науку… И я ему, соответственно. А в результате у меня перегар с утра.

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ: Это у Илюхи с рубинами фальшивыми… пе-ре-гар.

ОЛЕГ СЕМЁНОВИЧ (достаёт "Приму"): Закури, проще думается, да и пьётся тоже (выпивают).

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ: Было мне хорошо, стало ещё хуже.

БОРИС (Прислушивается. Озирается. Буфетчице): Плохо мне. Не по себе, что-то! У тебя, играет… где-то. Музыка?

БУФЕТЧИЦА: У тебя в голове, дурень, музыка.

ОЛЕГ СЕМЁНОВИЧ: Приходишь сюда. Глядишь на эти бутылки. А денег-то, всего лишь грамм на пятьдесят… Такое, знаешь, чувство, как у импотента, когда он рассматривает нежный (подумав) пор-но-графический… кинец.

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ: "Два чувства равно нам знакомы…"

ОЛЕГ СЕМЁНОВИЧ (буфетчице): Почему водка с соком противней, чем сок, а водки приятнее?

БУФЕТЧИЦА: Мне, мальчики, всё равно, лишь бы платили.

БУФЕТЧИЦА: Мама тебе, паскудник, не нальёт.

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ: Моя мама не нальёт! Точно не нальёт. Я её спрашиваю: "Мама, как чувствуешь себя"? а она: "В девяносто плохо чувствовать себя хорошо!"

БОРИС (буфетчице): Здесь что, филиал консерватории?

ОЛЕГ СЕМЁНОВИЧ: Пойми их, женщин этих, они, что в семнадцать, что в сто семнадцать …

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ (вслушивается): Ага. Играют!

ЛЮДА: У меня сегодня такой котяра был! (Смеётся.) Грудь волосатая… (Смеётся.) побритый!

ОЛЬГА: Кто поймёт их, козлов. Шибанутые все они.

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ: (подходит к девушкам): У вас зажигалку попросить можно?

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ: Здоровье бережёте? А поговорить? Пообщаться?

ОЛЬГА: Папа, я ночью так наобщалась, что сейчас только за очень дополнительные деньги.

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ (плюхается за свой столик): Во молодёжь. Пельмени с шампанским, а пообщаться… не желают.

ОЛЕГ СЕМЁНОВИЧ: Не провёл, значит, патентный поиск. Думал, этакая штучка. Тонкая такая. Сто лет назад уже допёрли. Предки.

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ: Мечтаешь прошлое изменить?..

ОЛЕГ СЕМЁНОВИЧ: Да я и будущее… не мечтаю.

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ: Ну и часы. Стрелок не видать.

ОЛЕГ СЕМЁНОВИЧ: На хрена тебе время в "Мечте". Девушки тебя бесплатно уже не любят. Да и меня тоже не любят.

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ: Если бы Миклухо-Маклай здесь объявился, его бы слопали, наверное.

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ: Померещилось. Всё равно бы съели. Здесь народ папуасам не чета. Съедят без подливки. (Вслушивается.) Точно кто-то играет!

БОРИС: Валь, музыки бы… А то (показывает на телевизор) мешают.

БУФЕТЧИЦА: Счас! (Выключает телевизор. Достаёт из под стойки скрипичный футляр. Вынимает скрипку. Уверенным жестом заносит смычок...)

ОЛЬГА: Дай-ка мне. Я зря, что ли в "консерве" три года трубила?

Оля подходит к буфетчице, забирает скрипку. Звучат первые такты "Элеонор Ригби". Олег Семёнович, прислушивается, достаёт аккордеон и продолжает тему. Юрий Петрович приглашает Люду. Они танцуют. Борис подпевает. Мелодия звучит. Мощно. Захватывающе. Звонок мобильника. Ольга перестаёт играть. Аккордеон ещё некоторое время звучит.

ОЛЬГА (в трубку): Буду, через десять минут. Буду! (Возвращает инструмент.)

БОРИС: Пошёл я. Пакет давай! (Забирает пакет. Уходит.)

В кафе входят Игорь и Лида: выбирают столик подальше от стойки, садятся лицом друг другу. Игорь спиной к стойке.

ИГОРЬ: Да уж, мечтают. Раб… о свободе. Свободный, чтобы у него было больше рабов. Гарин-Михайловский, предположим, тоже мечтал, чтобы и небо в алмазах, паровозы по всей земле туда-сюда… Чух, чух… Представь себе, что бы произошло, если бы мечты каждого "воплотить"? Жизнь на земле бы тут же пресеклась. Мечтатели.

ЛИДА: Я, нет… свободные, рабы… Гарин-Михайловский… Нам вместе бы подольше побыть.

ЛИДА: У тебя всё высчитано. Только размечтаюсь… И всё – пора.

ИГОРЬ: У нас с тобой на двоих три жизни. У каждого отдельная. И ещё одна. Общая. Главное, чтобы они нигде не пересекались.

ИГОРЬ: Заметь, каждый мечтает о том, чего у него нет. Безрукий о руке. Голодный о жратве. Мужик о ба... о женщине. Ну, как тебе объяснить. Мечта – это утопия. О печёнке я не мечтаю. Своя бы уцелела.

ИГОРЬ: Цвет прекрасный. А вкус… Бедокурят молдаване!

ЛИДА: У Окуджавы помнишь. (Напевает.) "Дай же ты Господи, каждому, чего у него нет. Умному дай голову, трусливому дай коня…"

ИГОРЬ (подпевает): "Дай же всем понемножечку, и не забудь про меня…", а обо мне Он забыл.

ИГОРЬ: Господь! Не думаю, чтобы Он занимался делами такой мелочи, как я.

ИГОРЬ: Когда ты на обочине… мечтаешь туда… на магистраль, там вихрь, там скорость. Там и "коня бесстрашному" и "денег богатому". Но впустую! Всё впустую.

Заходит Котя и с ним двое плечистых молодцев. Внимательно оглядывают зал, и Котя садится за столик к девушке. Двое подходят к стойке за пивом и во время последующей сцены постоянно поглядывают в сторону Коти.

Котя доливает в стакан коньяку, выпивает, лезет рукой в тарелку, закусывает. Не спеша, отодвигает стул, подходит к двоим. Плюхается рядом с Игорем.

КОТЯ: Ты понимаешь, ни разу не было у меня порядочной. Всё проститутки да и… разные.

ИГОРЬ: Сочувствую, но помочь, боюсь, не в силах.

КОТЯ: А ты не сочувствуй. У меня жизнь! Ух, что у меня за жизнь! Беспредельщик я. Понял!

ИГОРЬ: Куда это мы пойдём? У нас есть время и вино.

КОТЯ: Правильно. Я эту бурду не пью. (Буфетчице) Коньяку неси и лимон порежь. (Игорю) У тебя с деньгами-то как? У меня во! На машине не увезти…

КОТЯ: Ты – можешь сейчас! А может и нет. Если я останусь добрым. Слушай, дело предлагаю.

КОТЯ: А мы познакомимся, не боись. Я вот, что… Отдай мне её!

КОТЯ: Да вот её. (Показывает на Лиду) Понимаешь, не было у меня порядочных! Я бы может не бухал и лучше бы был. Понимаешь?

ИГОРЬ: Человека как вещь не "отдают". Она, может, не захочет?

КОТЯ: Её спрашивают? Молчать будет, как сейчас. В тряпочку! Бабы, одним словом.

ЛИДА: Я тебя как сейчас тресну бутылкой. Чтобы в следующий раз спрашивал! Красавчик.

ИГОРЬ: И знать не желаю... Я давно живу… в этом городе.

ИГОРЬ (неохотно): А я – Игорь. Мне бригада не к чему, обхожусь как-то.

КОТЯ: А… Понятно. Шуткуешь. Если устанешь… меня найти… знаешь, где. В "Мечте" развожу. Замутим вместе чего-нибудь?

КОТЯ: Не ври. Такие как ты не жалеют таких, как мы!

ИГОРЬ: Людей жалко. Не ты дал жизнь, не тебе её отнимать.

КОТЯ: Ладно, там у меня телефон есть (протягивает визитку). Нет, а зачем тебе мой телефон? (Кладёт визитку в карман.)

КОТЯ: Философ. Смотри-ко, не забоялся. Будь. Встретимся ещё.

КОТЯ: Поехали, что ли! (Девушке) Чего расселась, собирайся. Сегодня со мной! (Буфетчице) Людка рассчитается. Давай!

БУФЕТЧИЦА (перебирает фактуры): Что-то не сходится. Вечно всё не сходится.

Кафе опустело. Включен телевизор. Буфетчица собирает посуду, протирает столы. Входит господин, с сегодняшней точки зрения, одетый оригинально. В мундире, положенному в начале двадцатого века инженеру железнодорожного ведомства.
Во время сцены в кафе заходят персонажи, занятые в предыдущих сценах, тихонько занимают столики. Разговаривают Котя и те, кто с ним. Реплики их вклиниваются в неспешную беседу господ из иного мира. Остальные молчат, наблюдают.

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: Потусторонним вход в "Мечту" запрещён?

БУФЕТЧИЦА: В "Мечту" всем можно. Были б деньги!

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: О! Проверим! (Достаёт из внутреннего кармана форменного сюртука бумажник. Разворачивает) Ого! Наверное, командировка предполагается длительная. (Буфетчице) Водочки бы, и закусочки бы к ней… Верно, не помешает. Знобит, знаете ли. Не по себе как-то.

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: Давно мечтал! Эх, пирушки студенческие!

Появляется элегантный господин, одет по моде последней трети девятнадцатого столетия. Нерешительно подходит к столику.

МИКЛУХО-МАКЛАЙ: По инженерному ведомству изволите служить?

МИКЛУХО-МАКЛАЙ: Позвольте представиться – Миклухо-Маклай, путешественник. Исследую жаркие земли. Хотя… Скорее исследовал.

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: Гарин-Михайловский. Инженер, литератор. Сделайте одолжение, присаживайтесь.

ПЕРВЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Да на стакане сидит! Я отвечаю!

ВТОРОЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Я же говорил, нету базара.

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: Любезная! Голубушка, ещё один прибор и закусочки бы, на ваш вкус.

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: Парадокс. Я помню, я читал прочувственные некрологи на вашу кончину. Со всей мыслящей Россией… сокрушался.

МИКЛУХО-МАКЛАЙ: И меня, признаться, не оставляет ощущение, что я покинул сей мир. Бренный, знаете ли мир. Не по себе мне как-то. А может мы с вами встретились на берегу реки Леты?

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: Отнюдь, мы с вами недалеко от берега, но другой реки. Река называется Обь. Я через неё мост проектировал и строил. Красавец. До сих пор пролёт его, как память обо мне стоит.

МИКЛУХО-МАКЛАЙ: Значит мы здесь. В этом мире. На брегах Леты голод, жажда, а уж их утоление… тем более не возможны. Мечтал я очутится в двадцать первом веке, но здесь… В этаком месте. Кто-то пошутил и по дурацки!

МИКЛУХО-МАКЛАЙ: М-да, происшествие… Из таких переделок выбирался. Чуть папуасам на обед не попал. Что здесь-то предстоит ещё испытать? Как-то мне не по себе. Знобит, знаете ли.

ПЕРВЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Прикалывается, гад, по синей воде, хоть тресни!

ВТОРОЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Надоели эти рамсы. Разводишь, разводишь. На водку и то не всегда… наскребёшь.

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: Вы знаете, и мне не по себе. А ваши экспедиционные отчёты в… вспомнил! в "Русском Богатстве" читал внимательно. Слог у вас прекрасный. Оценил, сам как никак литератор.

ВТОРОЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Нет, базара не будет. Я же говорил.

Появляется господин одетый, как было принято в начале двадцатого столетия. Без колебаний, словно его ждут, направляется к столику занятому Гариным-Михайловским и Миклухо-Маклаем.

ДОЛИВО-ДОБРОВОЛЬСКИЙ (представляется): Доливо-Добровольский. Физик и электротехник. (Показывает на включенный телевизор) Нашим потомкам повезло, разрешили труднейшую задачу. Синхронную передачу звука и изображения. На расстояние. (Всматривается в экран.) Впрочем, и здесь, надоевший "Кафешантан".

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ (буфетчице): Голубушка, ещё один прибор, пожалуйста.

МИКЛУХО-МАКЛАЙ: А отчего вы решили что мы среди потомков.

ДОЛИВО-ДОБРОВОЛЬСКИЙ: Прогулялся по городу. Город! Отродясь о таком не слыхивал. Мечтать не смел оказаться в будущем, тем более, что мир этот я уже покидал. Водки! Охотно! Знобит, не по себе, как не в своей тарелке.

МИКЛУХО-МАКЛАЙ (разглядывая алюминиевую вилку): И я смотрю, как богаты наши потомки. Алюминий-то, много дороже золота будет.

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: При чём здесь алюминий! Мы покидали этот свет, но мне-то казалось, что покидают его навсегда.

ПЕРВЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Порву как тряпку. Пёс.

МИКЛУХО-МАКЛАЙ: Как и почему мы здесь? Жизнь-тайна! Но и смерть – загадка!

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: Все мы – "оттуда". Единственное непонятно, "откуда"?

МИКЛУХО-МАКЛАЙ: Попасть "туда" не сложно, но как мы попали "сюда"?

ДОЛИВО-ДОБРОВОЛЬСКИЙ: Вещество из которого мы состояли, опять совпало в тех же сочетаниях. Тот, кто вдохнул в нас жизнь, пошутил. И мы здесь. И вот она – жизнь!

ЛЮДА: Он мне втирает. А его спрашиваю: "Папик, бабки, е"?

ОЛЬГА: С этими… без капусты, впадлу! Сама знаешь!

МИКЛУХО-МАКЛАЙ: Я мечтал, конечно, думал, какое оно будущее, но чтобы самому, вот так, в упор. Впрочем, изучал же я папуасов…

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: Господин физик, вы же естествоиспытатель, учёный, а изволите рассуждать, как оккультист. Мы, прагматики, инженеры полагаем…

МИКЛУХО-МАКЛАЙ: Не скажите, если мы здесь… Произошло нечто. И трудно, наверное, сказать, что. Жизнь, полагаю, шире, господа, гораздо шире наших представлений о ней.

ДОЛИВО-ДОБРОВОЛЬСКИЙ: Ещё при моей жизни, а я господа, отошёл позднее вас, какие-то пошляки, демагоги взяли власть в стране, и такое началось… Но им в оправдание, произошло это после того, как другие пошляки развязали Мировую войну. Жизнь, существование человеческое едва на Земле не пресеклось. Всё шуточки им. А что было после… Тоже, наверное, ничего хорошего. Вот и мечтай о будущем!

ПЕРВЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Тачку, продал "Лексус". На столько бабок угореть.

ВТОРОЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Зря шифруется… бычара.

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: Лучше бы не трогали меня. Мёрзну, тягость чувствую невыносимую.

МИКЛУХО-МАКЛАЙ: И мне не по себе. А всё-таки мы в будущем! И нас окружают наши потомки.

ДОЛИВО-ДОБРОВОЛЬСКИЙ: Эти? Господа, я отказываюсь от отцовства. Вглядитесь! Одни уже на дне, другие опускаются. Третьи ещё барахтаются.

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: Где, где бодрые, энергичные, чистые, образованные люди? Ну не в этой же портерной?

ЛЮДА: Синегалы здесь, сплошь! Может кого в клубешнике снимем?

ДОЛИВО-ДОБРОВОЛЬСКИЙ: Господа, некоторые авторы описывая "Утопию" полагали, что деньги там не нужны?

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: Мне дано. Я проверил. Полагаю, хватит на всех!

ДОЛИВО-ДОБРОВОЛЬСКИЙ: Верно, очищают хорошо. Хотя чему-то обучились.

ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ: Послушай, (показывая на столик, занятый пришельцами) это же Доливо-Добровольский. У меня марка с его портретом есть. Коллекция от отца ещё осталась.

ОЛЕГ СЕМЁНОВИЧ: Тебе бы Гарин-Михайловский ещё померещился? Мужики сидят, водку культурно пьянствуют. Никому не мешают. Ты по гороскопу кто?

ПЕРВЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Мобила звенит, надрывается. Конечно, чужие бабки никому не жалко.

ВТОРОЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Ты бы по рыхлому. Может Петька интересуется?

МИКЛУХО-МАКЛАЙ: Значит мы в будущем… Мечта, заветная мечта исполнилась. А что делать непонятно, может к папуасам, если они ещё остались. Теперь, верно, цивилизовались. Путешественникам предпочитают говядину. Хотя, кто знает?

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: Господа, стоит ли, нам выражать неудовольствие. Ведь в будущем частичка нас самих, и вина за него, хотя бы частичная – на нас.

ДОЛИВО-ДОБРОВОЛЬСКИЙ: Не забывайте, господа, что и наше время было пресволочным. А ведь и для кого-то оно было мечтой недостижимой. Для Вольтера, например.

МИКЛУХО-МАКЛАЙ: Да, портерная эта, признаемся, паршивая. Как вспомню, на Литейном, тоже и дешево, но такая вонь, хоть святых выноси.

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: А нас, следовательно, вноси. И здесь в "Мечте" запашок, ещё тот, знатный запашок. Прокисшей едой, да нужником несёт отчётливо. Потомки!

ЛИДА: Такой мечте предпочту скучную жизнь…

ИГОРЬ: Другого не дано. Нам не дано. За всё платишь. За жизнь – смертью. За мечту – скучной жизнью.

ПЕРВЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Да я в "Мечте". Капусту неси, и быстрее. Понял!

ДОЛИВО-ДОБРОВОЛЬСКИЙ: Самое паршивое наше настоящее, самое убогое наше сегодня: для не доживших, было мечтой недосягаемой...

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: Мечтатели… Так говорите, война мировая, революция… И умереть не страшно, только этого не видеть…

МИКЛУХО-МАКЛАЙ: Неужели ещё раз придётся умереть. Процесс пренеприятный.

ДОЛИВО-ДОБРОВОЛЬСКИЙ: Ну, если мы не рождались второй раз, то может быть и не придется. Во второй-то…

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: Не знаю, как вас, господа, но меня разбудили вместе с аппетитом.

Наливает рюмки, выпивают, закусывают.
Котя покидает своих собутыльников и подходит к господам из мира иного.

КОТЯ: Парни, вы из какой будете армии? Я в мореманах такие мундиры у сомалийцев видал. Во была житуха!

МИКЛУХО-МАКЛАЙ: Я таких субъектов в Папуасии наблюдал. Кольца, цепи…

ДОЛИВО-ДОБРОВОЛЬСКИЙ: М-да, папуасия ныне получается повсеместной.

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: Мудреный язык потомков…

МИКЛУХО-МАКЛАЙ: Дикарский принцип. Напугать, а потом съесть.

ОЛЬГА: Не наши они. Не лезь. Не отсюда. Пойдём.

ПЕРВЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Шифруется бычара! До сих пор идёт. А пора дёргать отсюда.

ВТОРОЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Пошли. Петьки не видно. И здесь одни прошмандовки.

БУФЕТЧИЦА: Мальчики, рассчитываемся. Мы закрываемся.

БУФЕТЧИЦА (сердито): Мужчины, вас что ли не касается! За вами шестьсот семьдесят четыре рубля.

МИКЛУХО-МАКЛАЙ: В Петербурге я на эти деньги мог месяцев семь прожить безбедно.

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: А! Нам дано. (Вытаскивает и раскрывает бумажник.)

БУФЕТЧИЦА: Будет вам счёт и ещё кое-что… под расчёт. (Смотрит на часы.)

БОРИС: Как всегда! (Буфетчица, что-то шепчет ему на ухо.) Понятно. Сначала налей. Того, что утром.

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: Нам не представили счёт!

БОРИС: Валюша, скоко они задолжали тебе, вот эти вот интеллигенты бородатые?

МИКЛУХО-МАКЛАЙ: Что это означает… "две штуки"?

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: Милостивый государь! Я, потомственный дворянин, российских и иностранных орденов Кавалер, надворный советник, инженер Гарин-Михайловский. Я сегодня же принесу жалобу господину губернатору. Ещё попляшешь у меня, ракалия!

ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ: Мы все кому-то родственники!

БОРИС: Ну, тому, чья площадь. Этого… Гарина-Михайловского.

ДОЛИВО-ДОБРОВОЛЬСКИЙ: Мы заграницу не собираемся, пока.

БОРИС (размышляя): Одеты шутами гороховыми. Нажрались... С "Владимирки", что ли, слиняли? (Всем) Пройдёмте. Там разберутся.

БУФЕТЧИЦА (испугано оглядывая зал): А платить-то, кто будет?

Мечта

(Сцены из жизни)