Мыльная опера

1

Я не знаю, почему они кричат. Обычно ночью, где-то далеко внизу, и кажется, что их режут вначале вдоль, потом поперек. Утром же никаких следов (специально проверял!) – ни крови, ни примятой травы на газоне. Может, то соседские телевизоры? Мой, к примеру, натурально разрывается, брызгая кровищей и показывая во весь экран безумные глаза маньяка Келлермана. Или Киллермана? Наверное, правильно второе, хотя я и не силен в языках. Киллерман преследует жертву с кухонным секачом для разрубания костей, и каждые пять минут – хряск и дикие крики. Нет, кричат все-таки на улице. Выхожу на балкон, вглядываюсь в темноту, но с пятнадцатого этажа ничего не разглядеть, так что лучше вернутся туда, где Киллерман уже дымится на электрическом стуле. Жаль, маловато помучался. То есть, нужна вторая серия, где над ним издевался бы маньяк-следователь: вгонял бы иглы под ногти, растягивал на "дыбе" и т.п. А в третьей серии Киллерман ухитрился бы сбежать и, в свою очередь, с секачом открыл бы охоту на следователя. Может, позвонить на телевидение? А то совсем обленились, ни черта не думают о зрителе! Нет, кричат в подъезде. Направляюсь в прихожую, долго разглядываю площадку в панорамный глазок и, убедившись, что там – никого, открываю и выхожу к лифту. Далеко внизу кто-то орет благим матом – прямо как разрубаемый секачом! Но, когда внезапно завывает лифт, я тут же заскакиваю обратно.

До отхода ко сну, чтобы успокоиться, слушаю диктора. То есть – Диктора, потому что он особенный и всегда предложит что-нибудь остренькое типа наводнения на Суматре. Или извержения на Сейшелах, или шахтерских волнений в каком-нибудь Мухосранске, по сравнению с чем крики внизу – детский лепет. Вон как они касками стучат, мордовороты! А если пощелкать каналами, можно на пару минут попасть в мою "мыльную оперу". И никакой тут иронии: настоящая "Кармен", истинное меццо-сопрано звучит в душе, когда вижу мою Афродиту! Розовый халат, лимонное мыло, и она, выходящая из пены – что может быть чудесней? И стабильней, потому что пока она взмахивает бархатными ресницами, мир видится неизменным и устойчивым, как тот дом напротив. Как трансформаторная будка во дворе, как трамвай, везущий меня на работу... Нет, трамвай исключаю. И вообще жаль, что завтра на работу. То есть, я не лентяй, в отличие от мордоворотов-шахтеров, просто начальник недавно убрал из холла телевизор: дескать, много времени тратите на ерунду!

– А отдых в перерывах? – спросили мы.

– А работать когда?

Вот так у него всегда – полная логическая нестыковка. На экране уже светится: "Спокойной вам ночи!", а я не сплю, размышляю: не повторить ли нам мухосранский почин? Правда, рельсов у нас нет, и касок тоже, но что-нибудь придумать можно. Да если мы захотим... Но все: спать, спать!

2

На выходных пытаюсь дозвониться в какой-нибудь прямой эфир. Вечером после работы и не пробуй, а вот в субботу с утра можно, если в постели не валяться. А я – не валяюсь, с семи часов у экрана, жду прямой трансляции.

Но первыми дозваниваются ко мне. В каком смысле? В таком, что мой номер только на цифру отличается от городского телефона доверия, а по этому телефону звонят, сами понимаете, кто.

– Это служба доверия?

– Еще бы!

– А три дня назад был другой голос...

– А вы что, доверяетесь каждые три дня? Вы, девушка, очень доверчивая!

Или бывает так: Катю бросил Вася (с которой неделю как знаком), и та собралась проглотить сорок таблеток снотворного. Тут еле удерживаешься, чтобы не посоветовать смешать со слабительным. Умрешь со смеху, особенно от бальзаковских теток, каждая из которых на семь потов изойдет, прежде чем скажет возраст! С мужчинами, правда, легче, потому что речь – о работе. Когда я начинаю крыть начальника, на том конце провода сразу воодушевляются:

– Значит, на вашей службе – то же самое?

– А как же! Может, нам на рельсы где-нибудь сесть? То есть, дорогу перекрыть? Вы подумайте на досуге!

Зато на работе к телефону не подойдешь, надо сидеть и тупо перебирать бумаги с отчетом. Вчера, помнится, начальник остановился за спиной и спрашивает:

– Что это у вас под стеклом? Этикетка какая-то?

– Ага, – говорю. – Мыло лимонное. Никогда не пробовали?

– Не пробовал, – отвечает. – А вам бы лучше не отвлекаться. Лучше бы таблицы Пифагора под стекло положили, чтобы точно перемножать!

Умора, в общем. Пифагоровы штаны – вот что в башке у этого тупицы, которого почему-то поставили заведовать отделом. Ведь расчет грузопотоков – это сложнейшее дело, тут без интуиции и без воображения просто никуда! Попробуйте, к примеру, извержение на Сейшелах не учесть! Там же промежуточные посадки делают сотни рейсов, так что забытые богом острова могут порушить межконтинентальное сообщение! А если, допустим, мухосранские шахтеры уселись на рельсы? Ветка отсечена, переправляй груз по воздуху, а это тройные затраты! Нашему начальнику лишь бы куснуть, лишь бы вцепиться, из-за чего я недавно спросил:

– Видели телепередачу про африканского диктатора Бокассу?

– Не видел... – отвечает недоуменно. – А вы это к чему?

– Он своих подчиненных кушал. Заливал подливкой и в виде жаркого...

Начальник странно на меня посмотрел, но ничего не сказал. У него и с юмором туговато; а что касается возвышенных чувств... Я все-таки убрал этикетку, чтобы не выдать свою самую деликатную тайну. Кстати, сегодня – маленький праздник, поскольку любимое мыло кончилось, и надо возобновить запасы.

Приближаясь к парфюмерному магазину, еще издали вижу ее. Как живая стоит у входа, лишь вблизи замечаешь, что это фанерный силуэт в человеческий рост. Нет, и вблизи как живая: в розовом халате, она прижимает к груди кусок лимонного счастья и улыбается бегущим мимо людям. Ей-богу, "Кольцо Нибелунгов"! Я осторожно приближаюсь и тихо, чтобы никто не слышал: "Здрассьте! А вы в таком виде еще привлекательней. Чтоб мне провалиться, если вру! Вот только ростику вам перебавили..." Я встаю на цыпочки, скашивая глаза: сравнялся ли? Почти, так что можно взять под ручку и представить, что...

– Да он же утащить ее хочет! А ну оставь в покое! Ишь ты, крутится вокруг, ворюга! Брось девку или милицию вызову!

Уборщица замахивается тряпкой, так что надо ретироваться. Глупая бездарная женщина – испортила праздник!

3

Она появилась месяц назад: в розовом халате, развеваемом ветром, из-за чего казалось: ее вот-вот унесет, сдует, как пушинку! Но она улыбалась дождю, который обильно поливал кусочек мыла в ее руках и пенил его, пенил... Потом ветер сдернул халат, она покрылась белой душистой пеной, как Афродита, и захотелось крикнуть: застынь навсегда! То есть, остановись, мгновенье! Куда-то исчезли мои заморенные тетки с работы, сердитые женщины из трамвая и эти доверчивые, из телефонной трубки. А она – осталась (то есть, она тоже исчезла, но я тут же ее разыскал на соседнем канале). Потом ходил и думал: где же мог ее видеть? На работе – исключено, по улице такие тоже не шляются, значит, во сне. То был изумительный сон, какие снятся раз в десять лет и называются "вещими". Я тут же лег спать, надеясь повторить сновидение, но приснился Диктор, сообщивший о том, что трансформаторная будка в нашем дворе переместилась на крышу дома напротив. Однако тот сон не был вещим – на месте оказалась будка, я утром проверил. А вчера приснился начальник, который рвал на клочки этикетки.

– Что вы делаете?! – кричу. – Это личная собственность!!

– А на рельсы лечь не хочешь?! – надвигался он на меня и облизывался. Тут я увидел, что он и не начальник вовсе, а людоед Бокасса!

В общем, кошмар вместо блаженства, одна радость – телевизор. А там она, подставляющая лицо навстречу солнцу и ветру, где-то на лазурном берегу Кипра (я в таких местах и не бывал никогда). Утром она выглядит чуточку вяло, наверное, еще не проснулась, зато вечером – сама энергия: движения быстрые, сильные и как бы это сказать... Эротичные, вот! Нет, я не такой наглец, чтобы мечтать о постели с Ней, но эротизм чувствую.

Некоторые скажут: всего лишь рекламный ролик, а ты тут черт знает что развел! А я скажу... Ничего я им не скажу. Тем и ценны наши отношения, что о них знаем только мы двое. У каждого свои мечты, романы и, если на то пошло, свои боги. Кому-то, между прочим, и Киллерманы нравятся, так что же – расстреливать после этого?

Вечером опять кричат под окнами. Не выдержав, я тоже ору сверху:

– Замолчите! Вы же мешаете людям!

А снизу: "Пошел в ж…!" Хамье, понятное дело. Потом радостный Диктор показывает, как палят друг в друга из всех калибров. Ну, молодец, успокоил. Они палят, а я тут в креслице, пахнущий лимоном, и одновременно в курсе событий. А потом и Киллерман появляется, и в точности как я думал: до трех ночи гоняется с секачом за следователем, а в конце: продолжение следует. Молодцы, прислушались. Надо бы им письмо написать или позвонить в прямой эфир, так сказать, передав благодарность трудящихся.

На следующий день и впрямь сел писать. Но как-то быстро устал. Дождался вечера, а там как раз передача в прямом эфире – дай-ка, думаю, позвоню!

– Не поняла, – говорит ведущая. – При чем тут какой-то убийца? Мы же передача для домохозяек! И вообще: представьтесь!

– Я, – говорю, – по поручению шахтеров звоню. Им что, думаете, на рельсах сладко? Одно развлечение: триллер посмотреть. Вот поэтому...

– А что, у них там и телевизоры есть? – ехидно замечает она. – А кофе в постель им не подают?

Я бросил трубку, потому что – дура. Но в принципе интересно, я люблю поболтать в эфире. Надо бы позвонить в передачу "Человек и закон", про моего начальника рассказать (плачет по нему Бутырка, ой как плачет!). Но больше всего мечтаю пообщаться с моей Афродитой. Я бы стеснялся, пожалуй (хотя мало кого стесняюсь), но она бы поняла правильно. Как там у вас на телевидении? А как на Кипре? "Ах, – ответила бы она. – Как надоел этот Кипр, где нужно рождаться по десять раз на дню!" А я бы осторожно намекнул, мол, такова участь богинь в отличие от простых смертных. О, я бы нашел слова, возносящие ее туда, где немыслимо сияет лимонное солнце! Жаль, что она в прямом эфире не участвует. Может, моему Диктору позвонить? Тот участвует, ведет программку какую-то, так что постараюсь в ближайший дозвон передать привет.

4

Кроме доверчивых, в последнее время звонят из разных опросных контор. Вынимал ли я из почтового ящика листовку ремонтной службы? Предложение потравить тараканов? Приглашение на муниципальные выборы? Рекламу выгодного ломбарда? Ах, вы не закладываете вещи?! Но тараканов...

– Нет у меня тараканов! – кричу. – Но приглашения храню – на всякий случай!!

Вечером снова опрос: что, дескать, предпочитаете из бытовой парфюмерии? На прошлой неделе, помнится, спрашивали о пиве, а еще раньше – о носовых платках. Наверное, из этого делается потом далеко идущий вывод. Наверное, это очень важно для общества, и я постатейно вспоминаю: зубные пасты, шампуни, порошки...

– Спасибо, – говорят на том конце.

– Подождите! – кричу, – главного не сказал: еще лимонное мыло покупаю!

Слышу, как щелкают клавишами, затем благодарность и короткие гудки. Люблю такие звонки – они как снотворное, успокаивают.

А вечером прямой эфир по телевизору, мой Диктор ведет. Тут уж я телефон под руку и накручиваю, пока на том конце не поднимут трубку.

– Разрешите вопрос! – кричу, – по международному положению!

А из трубки опять: "Пошел в ж...!". Оказывается, в чью-то квартиру попал. Потом все-таки дозвонился, и Диктор благосклонно: "Задавайте".

– Не наблюдается ли, – спрашиваю, – особенных явлений на острове Кипр?

– Наблюдается напряженность между греками и турками. Но на отдыхе туристов это никак не сказывается.

Я ему про Фому, а он – про Ерему! Разочаровал даже, хотя идею подкинул неплохую. Махнуть, что ли, в отпуск на Кипр? Я тут как раз вытащил из ящика рекламу туристской фирмы, где черным по белому: "Дорогой друг! Приглашаем Вас отдохнуть на средиземноморской жемчужине – на острове Кипр! Добро пожаловать на родину Афродиты!" На Вы обращаются, значит, уважают! Я бумажку вместе с этикетками положил, теперь буду копить деньги. А пока анализирую грузопотоки в Средиземноморье. Удивительно, но ничего нет – они что там, автономно живут? Спросил у начальника, а тот глаза вытаращил и заорал, мол, мы не в экспортном отделе! Следите лучше за составами, следующими через Мухосранск, там же сейчас затор! Я с достоинством возразил: "Не надо на меня орать". А начальник вдруг ехидно: "Любишь теплое пиво? А потных женщин? Ну, тогда в отпуск пойдешь в декабре!" Все-таки он глуп, как пробка. Да на Кипре круглый год – рай и нирвана вместе взятые! Я почему-то уверен, что на Кипре увижу ее. Она наверняка приезжает обновить ролик, проиграть дубли; и тогда память напитается подробностями, и она уже не исчезнет, как на экране, когда бархатные ресницы делают прощальный взмах, и включают какой-нибудь "Парламентский час".

Каждую неделю я приношу богине жертву. Покупаю мыло, медленно иду домой и сразу – в ванную, где включаю горячую воду и торжественно распечатываю упаковку. Этикетку, понятно, не выбрасываю, но и не спешу: тут как с хорошим вином – нужно вначале понюхать, полюбоваться и лишь потом намылиться. Через минуту я тоже весь в пене, такой, знаете ли, "Афродит", и чувствую, как мы совпадаем, превращаемся в единое целое! Да, с той поры, как она возникла, ничего с собой поделать не могу. Она впорхнула в жизнь с экрана и поселилась в моей комнате, как дорогая гостья. Запах, жесты, улыбка – все изучено до мельчайших подробностей, и я даже ревную, когда намечаются изменения. То есть, однажды она показалась с лавандовым мылом, чем до нельзя расстроила (привычка – она же вторая натура!), но вскоре, к счастью, опять вернулось лимонное.

5

Когда-то было что-то еще. То ли в детстве, то ли позже, точно не помню. Помню, что были родители, но они умерли; а еще были друзья, которые, наверное, живы-здоровы, но все равно, что умерли. Я произношу слово "друзья" и ничего не чувствую, будто в меня вогнали литр новокаина. Слово есть, а лиц нет; да и с родителями не лучше. То есть, слово "отец" кое-что еще пробуждает, а именно: трамвай, толпу в салоне и сидящего у окна человека. У человека болтается голова, но никто не обращает внимания, все заняты своим. Одна остановка, третья, пятая, люди входят и выходят, но никому дела нет до этой болтающейся головы. И действительно: у всякого голова болит своими заботами, при чем тут чужая?! Правда, у сидящего человека голова не может болеть в принципе – он мертв. Но обнаружат это, кажется, только на кольце, куда труп благополучно доставит трамвай № 13. Несчастливое число, скажете, и будете в чем-то правы. Тот, у окна (мой ли это отец? наверное, мой), был не очень счастлив и всю жизнь тоже учитывал какие-то грузопотоки. Или вытачивал гайки? Или работал шахтером? Вот этого, хоть убей, не помню.

Я езжу на работу трамваем №31, что, по идее, должно меня сделать невероятно счастливым (по принципу зеркального отображения цифр: 13 – 31). Но, приглядываясь к окружающим, нахожу очень мало отличий от №13. Толчки, мат, дыхание перегара – еще цветочки, главное, не включать воображение. А оно таки включается, подлое, и я вдруг представляю, как сижу у окна, и внезапно слева простреливает боль. Не вдохнуть, не вскрикнуть, и я еду, голова болтается, а рядом вот так же толкают друг друга, матерятся, и каждый – о своем, в своем... Поэтому я никогда не сажусь в трамвае (чтобы не просто упасть, а рухнуть!) и предпочитаю не приглядываться к окружающим. Я вообще про них не желаю ничего знать, лучше уткнуться в программу телепередач, или кроссворд, или мечтать о моей лимонной богине, – хотя последнее можно лишь прикрыв глаза.

– Ты чего, уснул?! Выходить надо, а он тут глаза закрыл!

И так всегда, остается только представить, что их – нет. Я вываливаюсь на своей остановке (а еще чаще – не на своей) и двигаюсь в сторону конторы. Если бы можно было идти с закрытыми глазами, я бы шел с закрытыми; и на работе бы так сидел, – но стол начальника близко. Иногда я всматриваюсь в его угреватую физиономию и представляю, что его тоже нет. То есть, что он исчезает в ряби, которая иногда возникает на экране, если плохо проходит волна.

– Что вы на меня так смотрите? Опять вместо работы витаете в облаках?

Я усмехаюсь, сразу глаза – в отчет, но воображение по инерции продолжает работать. Кажется, что и меня нет, а есть только грузопотоки, состоящие из мыла, угля, телевизоров, передач, Киллерманов, поджидающих на каждом углу, криков по ночам... Впрочем, я перебираю: при чем тут крики? Или передачи?

Бывает, что в мой сон наяву влезает какая-то другая волна, побочная. Будто я стою у могилы отца на кладбище, а рядом – женщина, причем абсолютно не похожая на Афродиту. Лимонная – блондинка, а это брюнетка, чуть толстоватая, а уж одета – просто смех! И почему-то она идет со мной, успокаивает, а затем остается у меня дома, чтобы убраться после поминок. Смешно, но зачем-то она таскалась ко мне месяца два и, кажется, что-то говорила про беременность. Не помню точно, про свою беременность или про чужую? Как она исчезла, тоже не помню, но уверен, что вздохнул с облегчением. Таких толстоватых (и даже много лучше одетых!) пруд пруди и в трамвае №31, и в нашей конторе. Так что же, разбираться с каждой их беременностью?! Одна из соседок по подъезду, помнится, тоже ко мне притащилась: давайте, говорит, вместе смотреть прямые эфиры. Мол, у нас с вами хобби совпадает, а вдвоем веселее, сами понимаете.

Только дудки, в следующий раз я ее не пустил. Мы с соседями по подъезду вообще не поддерживаем контактов, и еще вопрос: соседка ли она? Однажды была передача о таких, воровках на доверие, так что лучше проявить бдительность.

6

А ведь дура-уборщица подала неплохую идею! В любых отношениях есть свои периоды: знакомство, ухаживание, постель и т.п. Знакомство кончилось, это ясно, и я в один из вечеров отправляюсь на дело. С большой холстиной (держу под мышкой, чтобы не привлекать внимания) приближаюсь к дверям и жду, когда магазин покинут посетители. Она пока стоит, и я вижу, как улыбка меняется на просительное выражение: укради меня! Унеси меня отсюда, мне так надоело маячить перед дураками! Что ж, желание женщины (да еще какой женщины!) – закон, и я накидываю холстину на божественное лицо Афродиты, разумеется, извинившись за временные неудобства.

Кажется, за мной гнались, но я заранее подготовил маршрут через проходные дворы. И вот теперь она стоит в углу, с кусочком солнца в руках и опять улыбается – для меня одного! Нет, угол – не место для богини, и я переставляю Афродиту в центр. Живите, говорю, сколько хотите. Обстановочка, конечно, убогая, зато отношение гарантирую: ни пылинки на вас (то есть, на Вас!) не упадет, а главное, дураки не будут пялиться. Конечно, тут кричат по ночам, но Вас это не должно смущать. Уборщица ведь тоже кричала, верно? И, скорее всего, в какую-нибудь темную кладовку на ночь ставила? Афродита молчит, улыбается, но мне большего и не надо. Вечером звонят в дверь, и сразу душа в пятки. Опять извинения, холстина на дорогие черты, и темная кладовая – стыдно, ужас как стыдно! Но оказалось, пришли с опросом по поводу выборов. Мало им телефонов, они еще по домам ходят! Ну, я им и выдал через дверь все, что думаю по поводу нынешних кандидатов, надолго меня запомнят! Во избежание неприятностей все-таки ставлю богиню в спальню. Алтарь и не должен быть на виду, он всегда в глубине; к тому же теперь мы и ночью будет рядом.

На следующий день начинает барахлить телевизор. И хотя Афродита теперь дома, я все же перебираю листовки, что накидали в ящик, и выискиваю адрес мастерской. Далековато, ведь на улице не только кричат, но и стреляют. Утром за окном бабахнуло раз, два, а потом трах-та-тах! – на полчаса, не меньше. Радио тут же сообщило: в городе проводятся антитеррористические учения, но все равно как-то не по себе. А вдруг это переворот? Или не учения, а самых натуральных террористов ловят?

Сам удивляюсь (стреляют все-таки!) тому, что отправился в телеателье. Но не нашел и в итоге оказался в чужом грязном квартале. Распивочная, еще одна, какой-то склад-магазин, откуда несут мешками непонятно что. Человек в облезлом пальто опускает на землю мешок и злобно на меня таращится. "Нет, нет, я ничего... Несите на здоровье!" Вскоре чувствую, что заблудился и присаживаюсь с телевизором у стены. Страшная старуха наклоняется надо мной, так что вскакиваю и несусь, не разбирая дороги.

Когда падаю на стул в кафе, ко мне тут же подсаживается какая-то грязная и заплаканная. И с ходу – в рев, и фотографии сует, мол, что с ними теперь будет?! С трудом понимаю, что женщина неизлечимо больна. Что была на обследовании – вот справка! – и что отпущенных ей шести месяцев, конечно же, не хватит, чтобы поднять и обеспечить Галечку с Ванечкой. Фотоизображения – глянцевые, как глазурь, сквозь которую трудно пробиться. Дать ей, что ли, денег? Но тогда на ремонт телевизора не хватит. Вообще-то она может быть обычной (и совершенно здоровой) аферисткой, а детей подсунуть чужих.

– А под окнами, – говорю, – не вы по ночам кричите?

– Нет, я дома... Лицо в подушку, чтобы дети не слышали, и в голос реву!

Кажется, она уже не надеется. Прячет фото и сидит, застыв, будто вымокшая под дождем ворона. Дам все-таки денег, в мастерскую сегодня все равно не попасть.

Дома выясняю, что я – полный тупица. Или полная тупица? Надо бы позвонить в передачу для школьников, уточнить. Так вот: в одной из листовок написано, что телевизоры ремонтируют на дому – зачем, спрашивается, по улицам таскался?

7

Во время ремонта богиня опять дышала пылью в кладовке. Мастер быстро все починил и говорит: "Дайте видеокассету качественную, надо настроить цвет". А у меня все качественные – с ее роликами (да и некачественные – с роликами). Мастер хмыкнул, но ничего не сказал. Лишь перед уходом сообщил с усмешкой, мол, какой-то придурок утащил от парфюмерного магазина такую фанерную бабу. Не слыхал ли я об этом? Я упавшим голосом ответил, что понятия не имею: зачем придуркам фанерные женщины?

А потом мучился стыдом от того, что предал мою богиню, и что от страха хотелось вытащить на помойку (язык не поворачивается!) "вещдок" и закопать в мусоре. Нет, бывают же у человека дикие желания! Однако я себя переборол, не вытащил и теперь весьма этим горжусь. "Ну, как Вам? – спрашиваю. – Другой бы испугался, а я – Ваш верный раб! Кстати, не желаете ли примерить что-нибудь еще? Розовый халат Вам очень идет, но все-таки нужно разнообразие".

Женских вещей я в доме не держу (никогда не был женат), да на мою богиню эти стандартные размеры и не подошли бы. Я придумал другое: купил разноцветной гуаши и сделал из халата платье в горошек. А на следующий день – в вертикальную полоску; а на следующий – кимоно с драконами. "Вот Вам наряды от кутюр! А? На экране Вас так не балуют!" Я две недели менял ей наряды каждый день, пока краски не кончились. В комнате, понятно, постоянно благоухает лимонный дезодорант, а еще мы вместе смотрим передачи, например, моего Диктора. Он по-прежнему в курсе дел всей планеты, вечерами же отвечает на вопросы прямого эфира.

– О чем спросим? – говорю я. – О погоде на Вашей родине? В принципе, мы могли бы отправиться туда вместе. Вот только транспортировку надо продумать.

На работе я притих, на дурацкие реплики начальника только усмехаюсь загадочно, а на наших заморенных сотрудниц вообще не гляжу. Убогие создания, далекие от совершенства, как Мухосранск – от Кипра. Вечные авоськи, болтовня о квартальной премии (дадут? не дадут?) и сплющенные, как подошва, бутерброды на обед. Одна из них – назовем ее N – недавно захотела меня угостить, мол, холостого мужчину надо подкармливать. Я с трудом сдержался, чтобы не выдать, что я вовсе не холостой. Наоборот, у меня, можно сказать, медовый месяц в разгаре, так что плевать я хотел на ее бутерброды. N тоже меняет наряды через день (подозреваю, что ради холостого) и не знает, глупая, КАКИЕ платья я изобретаю для своей богини. Во время перерыва мы с N поговорили о модных фасонах текущего сезона, чем она была весьма поражена.

– Ваша супруга была бы одета по последней моде! Ну, если бы...

"Если бы да кабы!" – мысленно передразнил я. Никаких сослагательных наклонений; и хватит трепаться, еще, не дай бог, выдашь себя.

Выдать тайну я все-таки боюсь. Недавно в дверь позвонили и спрашивают:

– Пользуетесь ли вы услугами анонимных врачебных кабинетов?

– Я и легальными не пользуюсь, – отвечаю через дверь. – Здоров, как бык!

– А все-таки? В нашем КВД недавно открылся...

– Короче: зайти в квартиру хотите? Так я не открою! У нас тут по ночам черт знает что – кричат и так далее!

– Тогда я вам рекламу под дверь подсуну.

И подсунул (или подсунула?) листовку, предлагающую лечение от геморроя до СПИДа. Может, то был и настоящий агент, не знаю. Но мне же начхать на СПИД, а почему – не требует разъяснений.

Кстати, у метро видел ту самую, с фотографиями: опять плакалась кому-то в жилетку и совала изображения отпрысков. Я тут же понял: аферистка! Это же бизнес: фотографии, слезы, звонки, так что зря деньги давал. И по ночам кричит тоже она – разжалобить хочет!

8

Вскоре ломается телефон, а это уже ни в какие ворота. Вместо робких "доверчивых" начали требовать то машину к пятому подъезду, то слесаря, чтобы исправить текущий кран. А недавно вообще молчание наступило, будто в космос попал. Я по привычке обратил взор на богиню, но та улыбается и молчит, как телефонная трубка. А какой тогда от нее (не от трубки, а от богини) толк?

Я вообще стал замечать за ней странности. Например, что она весьма равнодушно относится к нарядам, в которые я ее одеваю: ни тени удовольствия на лице, только о своем мыле и думает. Зато когда на экране появляется Диктор, она, как говорится, цветет и пахнет. Меня как током ударило: эге! Уж не изменяет ли она своему верному поклоннику?!

В таком деле главное: не подавать виду, иначе спугнешь. Я по-прежнему каждый день рисую новое платье или жакет, а дезодорантом поливаю так, что квартира стала, как лимонная роща. А сам слежу сразу за двумя: за фанерной и за телевизионной. Вторая тоже оказалась бойкой, все время норовит перед новостями влезть, и Диктор тогда просто кайфует: усищи приглаживает, рот масляный, ну, прямо кот, объевшийся сметаны. Точнее, мартовский кот! А эти обе... Но пока неопровержимые доказательства не собраны – молчу.

В следующем прямом эфире так и подмывает спросить: является ли видеозапись неопровержимой уликой? То есть, как расценивает это Фемида? Диктор в ударе, юморит, а я кусаю губы от злости – телефон-то молчит! Но я и без этого знаю, что улика у меня железная, я бы сказал: железобетонная. Включаю видик и замедленно (то есть, рапидом) прокручиваю ролик с мылом. Вы умеете читать по губам? Лично я умею и, присмотревшись, вижу, как она произносит имя Диктора! Какое имя? Я его даже повторять не хочу, потому что финиш, крах, конец, я не вынесу столь подлой измены!

Долго хожу кругами, огибая по спирали фанерную изменщицу и – эврика! – придумываю наказание. Вначале поверх клетчатого летнего сарафана рисую замызганную кофту и юбку в пятнах – точь в точь, как у той, с фотографиями детишек, потому что тоже аферистка, а не богиня! А потом вообще замазываю фанеру белым и изображаю дряблую кожу, обвисшие груди проститутки и т.п. Вот она какая на самом деле! И чего я в ней раньше находил? Была мысль: отнести ее в таком виде к магазину, но ради этой твари рисковать – увольте. Оставил ее у помойки, завернутой в грязную холстину, и даже не обернулся, когда уходил.

Но переживания, видно, отразились, потому что на работе сразу подкатила N:

– Что это с вами? На вас прямо лица нет!

Ожидала, наверное, исповеди, только я не такой дурак. Сказал, что кошка выпрыгнула с пятнадцатого этажа.

– Какой ужас! И разбилась?!

– Вдребезги. Хотя точно не знаю, я за ней не спускался.

В принципе, это идея – завести кошку. Но ведь может действительно выпрыгнуть! Хорошо, если сразу каюк, а если только покалечится?

Когда я вынимал из-под стекла этикетку, начальник одобрительно хмыкнул. А меня вдруг такая тоска взяла... Срочно, срочно нужна замена, иначе сойду с ума!

9

А по телевизору, как назло, одни Киллерманы! У первого, оказывается, появился двойник, и они теперь на пару орудуют, ввиду колоссального сходства обеспечивая себе алиби. На Сейшелах – сезон дождей, на Кипре... Знать не хочу, что происходит на Кипре, лучше про шахтеров посмотрю. Но и тут тоска, потому что власти построили ветку в обход Мухосранска, и теперь сиди на рельсах, не сиди – ни шиша не высидишь! Иногда я кажусь себе таким же шахтером, брошенным на произвол судьбы. Почему я брошен на произвол, дайте ответ! Но ведь не дают ответа, подлецы!

Как всегда, счастье приходит, откуда не ждешь. Смотрю новости с сурдопереводом и вдруг замечаю, какая изумительная женщина в левом нижнем углу жестикулирует. Настоящая Венера Таврическая, нет – лучше, потому что не мраморная и с руками. А главное: ЧТО она этими руками выделывает! Я когда-то учил азбуку для глухонемых, поэтому выключил звук и постарался вникнуть. Ага, вы мне тоже симпатичны (это она говорит). И далее: смотрите меня в девять утра и в шесть вечера, будем знакомиться ближе. Я прямо запрыгал от радости. Вот настоящее, а то было фуфло, мимолетная связь, каких потом стыдишься, будто в кучу дерьма вляпался!

Теперь в девять у меня "заутреня", а в шесть – "вечерняя служба". Очень удобно, как раз успеваю до работы; а уж как лечу домой после – не передать! Я тоже осваиваю сурдоязык и (стесняясь, конечно) иногда спрашиваю о наболевшем, например: почему я стал рогоносцем? Она грустно усмехается и показывает: забудь их, как дурной сон, у тебя теперь новая жизнь. Ну ладно, а как с международным положением? Очень плохо, отвечают, только это не должно тебя волновать. И на крики за окном не обращай внимания, живи не страхами, а высокими чувствами. У вас, однако, философский склад ума! – передал я не без труда (сложное выражение), затем новости кончились.

– Что это вы молчите? – спрашивает как-то N, – Раньше все время политические проблемы обсуждали, а теперь как в рот воды набрали.

Неймется ей все-таки, бутерброднице несчастной. Я жестом показал, мол, не мешайте работать, а сам на начальника посматриваю.

– Болтовня на работе неуместна, – замечает тот важно. – Так что я – одобряю.

Больше всего мечтал о твоем одобрении! – расхохотался я, конечно, мысленно (я многое теперь делаю мысленно, то есть, живу высокими чувствами).

А вечером опять звонят в дверь.

– Как вы считаете, – спрашивают, – Бог есть?

Однако! Я мучительно думаю (голова прямо трещит!), а за дверью – гробовое молчание. Приникаю к глазку, но на площадке пусто. Может, сам Бог и спрашивал? Я как-то смотрел передачу о контактах с потусторонним миром; возможно, то и был контакт.

Естественно, в девять я задал тот же самый вопрос, чем, кажется, расстроил новую визави. Она даже руки свои неутомимые опустила, чтобы показаться во всю стать, мол, разве ты не видишь? То есть, тебя разве Богиня не устраивает? Я извинился, после чего мы обсудили актуальный в феминизме вопрос: почему главный – Бог-отец? То есть, почему не Бог-мать? Моя Богиня высказала несколько интересных предположений, а потом опять включилась другая передача.

10

Телефон чудит, будто в него вмонтировали жучка – только не подслушивающего, а наоборот, говорящего. Почему именно в мой аппарат? У меня есть предположения, но о них позже. Так вот: вчера потребовали Раю, предупредив, мол, прекрати этот домострой!

– Чего прекратить?

– Знаем, что ты запер ее и не выпускаешь никуда! Прекрати или мы с подругами тебе яйца оторвем!

Ага, значит, дефективную богиню звали Раей! Немодное вообще-то имя, больше для уборщицы подходит. К тому же (это я уже в трубку сказал) у меня ее искать нечего, ищите ее на помойке!

– Ах, ты, гад! Жену – на помойку выгнал?!

Я, конечно, бросил трубку, но тут же следующий звонок: на этот раз мужской голос потребовал братана. Делать нечего, представился, мол, я слушаю. А оттуда: "Ты что, сука, прикалываешься?! Братан деньги зажал, а теперь вместо себя какого-то мудака подсовывает?!" Я не сразу понял, что мудак – это я; а когда понял, тоже прекратил беседу. Скорее всего, это они прикалываются. Мы в детстве, во всяком случае, звонили из телефона-автомата вот так, наобум, и выдавали всякие хохмы. Странно, что вспомнил детство. Где оно теперь? Где тот город, в котором трамвай №13 катится под гору, спускаясь к реке, а потом долго едет поймой, среди цветущих акаций и лип? У нас в районе нет ни акаций, ни лип, зато есть бетонная трансформаторная будка и такие же серые пятнадцатиэтажные башни. С другой стороны, какая разница: есть липы или нет? Все везде одинаково, а если не совсем, то скоро будет одинаково. Мухосранск переедет на Кипр, а Сейшелы затопит во время подъема воды, вызванного глобальным потеплением климата.

Вскоре я тоже решил "приколоться": позвонил наобум, а там голоса, голоса...

– Десятый, назначь стрелку восемнадцатому! Десятый, назначь...

– Чернуха, верни кроссовки! Кто передаст Чернухе, чтобы, падла, вернула?!

– Врубаю хэви-металл, береги уши!!

И таки врубил, так что пришлось на время отключиться. Хорошо, что я номер запомнил: через пять минут набираю, и опять:

– Вадика не слушать, он лажу гонит! Вадик, ты – лажовщик!

– Если Чернуха не вернет кроссовки, я ее, суку...

Ну, прямо базарная площадь в торговый день или, если, угодно, селекторное совещание, как у моего начальника. Я вдруг вспомнил, что где-то читал про телефонный эфир, то есть, место, куда сходятся сотни (тысячи? миллионы?) абонентов, и где могут говорить все со всеми. Когда я подал наконец голос, эфир на секунду примолк, затем просивший стрелку "десятый" пробормотал:

– Еще одного лоха занесло... Ну? Сказать чего хочешь? Или номер получить?

– А какой будет мой номер?

– Шесть тысяч двести девятый. Устраивает?

– Конечно! А еще я сказать хочу... То есть, спросить...

– Так спрашивай, не тяни кота за хвост!

– Как вы считаете: Бог есть?

Ну, тут такое началось! Как только меня не гвоздили мастера эфира: и номера тут же лишили, и вообще приказали заткнуться. А что их так возмутило? По-моему, в том самом эфире и обитает Бог, неуловимый и всемогущий, соединяющий всех со всеми одним лишь нажатием телефонных кнопок.

Удивительно, но вскоре прозвонился начальник, и сразу ор: "Почему на работу не выходишь?! У тебя отпуск только в декабре, а мы тут зашиваемся!" Я на всякий случай спросил, не жучок ли это говорит? В итоге меня самого обозвали жучилой и сказали, что премии мне не видать, как своих ушей. Меня всегда удивляло это выражение, я же по десять раз на дню вижу в зеркале свои уши! Кажется, я сказал об этом начальнику, вскоре услышав короткие гудки. Однако дилемма: выходить на работу или нет? По счастью, тут сурдоновости пошли, и я посоветовался с Богиней. "Плюнь на них!" – показала она жестом, понятным даже тем, кто незнакомым с глухонемой азбукой. Я, конечно же, плюнул.

11

На следующий день сижу, и вдруг – слабое треньканье. Снимаю трубку, а там голос того, кто катится под горку в трамвае: мол, как поживаешь? Не становится ли тебе плохо, когда едешь маршрутом №31?

– Бывает, – говорю. – Только я теперь не езжу, сижу дома. А ты как? Неужели так и не доехал до кольца?

– Кольца вообще нет, – отвечают с грустью. – Мы все тут едем, едем, а куда – сами не знаем. Кстати, толстоватая тоже едет! Помнишь ее? У нее что-то во время родов случилось, так что она теперь тоже в нашем вагоне.

– Тогда передай привет, – говорю. – И пока – мне в прямой эфир пора.

Я все-таки надеюсь дозвониться, чтобы свести счеты с Диктором. Задам-ка ему коронный вопросик насчет Бога: наверняка глазками заюлит, растеряется – еще бы, это не чужих женщин уводить! Хотел набрать номер, и вдруг как молнией ударило.

Конечно, Бог есть. И этот Бог – я!

Как же я сразу не догадался?! Встаю и от волнения делаю круги по комнате, привыкая к новой роли. Ноша не из легких, согласитесь, и ответственность, какая моему начальнику даже не снилась! Они же все время спрашивают, что я думаю по поводу войны в заливе? Войны в горах? Войны в джунглях Экваториальной Гвинеи? Притесняли меня в армии или нет? Люблю ли я играть в пинг-понг? А умею ли? Женился я один раз или больше? Обижал ли животных? Как я отношусь к президенту? А к президенту Соединенных Штатов? Какое предпочитаю мороженое? А мыло какое? Без моих ответов им всегда было трудно, я же далеко не всегда отвечал, только под настроение. А это – манкирование своими прямыми обязанностями! Куда расходятся грузопотоки? Почему кричат по ночам? Где расположено кольцо трамвая №13? Бормоча под нос бесчисленные вопросы, я брожу, как сомнамбула, но вскоре беру себя в руки. Не расслабляйся, ты же – Бог! Принимай-ка лучше хозяйство, то есть, берись за дело, а не паникуй. Кто-то опять тарабанит в дверь с рекламой, но я отмахиваюсь: идите к черту, у Бога без вас забот полон рот!

К вечеру вверенное мне хозяйство проинспектировано и освоено. Итог печальный: с Землей, как выяснилось, что-то происходит. Выяснилось это, когда с карты исчезли три самых крупных острова Курильской гряды. Как раз теледебаты были в разгаре: отдать их Японии? Или продать за сколько-то миллиардов йен? Я дозвонился туда и заявил: фиг вам, господа японцы! Но тогда я не знал, что я – Бог и призван отвечать за всех. Надо бы сообщить японцам и предупредить, что получать им уже нечего. Да и на работу надо звякнуть, они же грузопотоки на Дальний Восток тоже просчитывают.

– Сидишь? – говорит начальник, – тогда считай себя уволенным!

– Сказал бы я тебе, да времени жалко. В общем, грузопотоки на Курилы – прекратить, самолеты никуда не приземлятся! И шахтеров надо с рельсов снимать. Хватит, пора и честь знать!

А сам дальше веду обследование. Глянь-ка ты, и Сейшельские острова куда-то пропали! А вот и Новая Зеландия наполовину исчезла: южную часть будто корова языком слизнула! Следовало бы подать сигнал SOS, однако Богу некому помочь, надо выкручиваться самому. И я вскоре выясняю, что Землю кто-то потихоньку ест. Она же шар, верно? Так вот представьте, что это – яблоко, и кто-то оглядывает его перед тем, как вонзить зубы. Отковырнет три пятнышка (вот вам Курилы), надкусит с краю (вот – часть Новой Зеландии), причем еще, как говорится, не вечер. А главное, никто не догадывается, мозги-то у людишек куриные! Включаю сурдоновости, но моя экс-богиня ничего не переводит: сложила ладони на груди и смотрит умоляюще. Догадалась наконец, КТО настоящий Бог! Я не стал ей выговаривать, сказал, что дело швах, надо как-то спасать планету. И что я выступлю сегодня в прямом эфире с объявлением всепланетной мобилизации.

12

Впервые вижу нашего Диктора в такой растерянности. Бормочет, что многие слышат клацанье челюстей, но причины не знают. Мол, откуда-то с неба клацает, поэтому в городах – паника, люди срочно эвакуируются, но от звука не скрыться! Я сижу, усмехаясь и сжимая в руке дистанционный пульт, затем набираю номер. Странно, что не сразу соединяют. Проверяю провода – оказывается, вилка выдернута. Телевизор от сети тоже отключен, но работает, похоже, от батареек. Телефон тоже работает, словно мобильный, и я вскоре дозваниваюсь и приказываю всем собраться в студии.

И они собираются: Диктор, сурдопереводчица, шахтеры в касках, начальник, Киллерман с секачом, аферистка с фотографиями, даже мыльная изменщица впорхнула, потупив глазки. Бог с тобой, думаю, теперь не до сведения счетов.

– Вы звонили по телефону доверия? – спрашиваю. – Хотели помощи? Ну, так вы ее сейчас получите!

Но тут заминка: как обращаться к населению: дамы и господа? ледис энд джентльменс? дамен унд херрен? Трудно быть Богом, как кто-то сказал (ха-ха, знали бы, НАСКОЛЬКО трудно!). Наконец решаю обратиться на эсперанто (ходил когда-то на курсы вместе с N), набираю воздуха в легкие, но тут Диктор указывает пальцем:

– Это он хочет нас съесть!

Не верю ушам: неужели обо мне?! Я же спасать их собрался! А Диктор еще уверенней (более того: злорадно!) говорит: вот этот Бокасса жрет планету, он во всем виноват! Растерянность в глазах сменяется злобой, и начинается какой-то шум. Ага, это шахтеры стучат касками: все громче и громче, приближаясь к камере. Или то кричат за окном? Мечусь по комнате, понимая, что они скоро окажутся тут и меня растерзают. Вон, какие перекошенные лица, поэтому срочно – наружу!

Я бегу, из последних сил догоняю трамвай и впрыгиваю на подножку. Сзади табличка: №13, значит, скоро начнется пойма с акациями и липами. Проглянет река, потянет свежим ветерком, – но наступит ли покой? Из окна грустно улыбается толстоватая, кивая, мол, наступит. А вот и отец: голова ни капельки не болтается, и рукой машет, вроде как приглашает. Ладно, поехали.

Санкт-Петербург, 2000