Письма в Миннесоту

ПУТЕШЕСТВИЕ

В СТРАНУ МИЦРАИМ

Дорогая ***!

Пишу Вам с Востока и о Востоке. Хотел было по этому поводу начать как-нибудь цветисто, – мол, "из белоснежной пены морской рождалась...", – но обнаружил, что путаю Афродиту с Шехерезадой, и, зная Ваш придирчивый вкус, решил их обеих – в набежавшую волну, а с ними – и своё искушение излагать красиво.

Вода, действительно, в двух шагах, переливается перламутрово, однако погружаться в неё не тянет: воет шквальный ветер, при каждом порыве испуганно взлетают веером листья пляжных пальм, напоминая заполошенных куриц. На календаре – декабрь.

Почему, собственно, Восток? Если верить атласу, Египет находится в Африке. Путеводитель относит его к "Передней Азии". То ли смутные ассоциации с "Тысяча и одной ночью", то ли с географией автор не в ладах, – как узнать, отчего это синее море Красным зовётся?..

Собеседник в случайном разговоре незадолго до поездки: "Мой отец, многие годы проработавший в странах Корана, часто повторял: хороший араб – это мёртвый араб". Вот так напутствие! А что, если и арабы о туристах того же мнения? Но билет-то уже куплен...

Отпуск – начитаться бы вволю. Прямо в самолёте и приступил: "Однажды на рассвете в месяце Нисан из своего родного города Туделы отправился в путешествие..."

Что сравнится с удовольствием отмерять вёрсты дорожные, подчиняясь исконным ритмам размеренного шага, дня и ночи, открывать за поворотом никогда дотоле не виданное! Впрочем, пешком всё-таки далеко не уйдёшь, так что наш путешественник тоже, думаю, воспользовался транспортом, – наверное, повозкой...

"...отправился в путешествие рабби Беньямин бар Йона, муж умный и учёный, толкователь Торы. Путь его лежал вначале в Сарагосу..."

Нам неизвестны мотивы, побудившие учёного мужа XII века пуститься в путь. Возможно, он действовал по поручению своих торговых покровителей, заинтересованных в освоении новых сухопутных и морских путей, – а рабби Беньямин отлично подходил для этой цели: кроме "языка отцов" – древнееврейского, он в совершенстве владел и арабским, что было тогда правилом в талмудистских кругах. Вероятно также, что в числе других он слышал речь, которую незадолго до того произнёс перед собравшимися христианами и иудеями Абд-аль-Маммун, завоеватель Кордобы, поборник "единственно истинной веры":

"...Не вы ли отвергли пророка нашего Магомета, не вы ли отказались поверить, что он и есть Спаситель, предсказанный в вашем Священном Писании? Вы полагали, Мессия придёт только для того, чтобы подтвердить ваш Закон? Отцы ваши свидетельствовали, что этот Мессия появится не позже, чем через 500 лет. Но полтысячелетия давно прошли, а ни провозвестник, ни сам пророк между вами так и не явились! Мы больше не позволим вам так упорствовать в неверии. Теперь у вас лишь один выбор – ислам или смерть!"

После такого предупреждения вполне допустимо, что в намерения Беньямина бар Йоны входило разведать, как живётся братьям по вере в других краях, – на всякий случай... Везде, куда бы ни приехал, отмечал он численность евреев; интересовался, отправляют ли они обряды. Костры девяти тысяч аутодафэ, санкционированных великим инквизитором Торквемадой, запылают в Испании ещё только через двести лет; но уже и в те годы фламандские и германские крестоносцы, приверженцы другой "единственно истинной веры", устраивали кровавые погромы в Тортозе, не очень далеко от тех мест, откуда начиналось путешествие рабби Беньямина.

В продолжение своей миссии побывал он и в стране пирамид, которую знал под библейским названием Мицраим, и написал о ней:

"Нет другой земли, так густо населённой, такой обширной и столь полной богатств".

На подлёте к Хургаде – бесконечные песчаные массивы с одной стороны, безжизненно чернеющие горы – с другой. Город вытянут вдоль побережья, на первый взгляд – что-то вроде спальных районов, но в некоем "ориентальном" стиле, напоминающем декорации в провинциальном театре. Согласно рекламному проспекту – 9 солнечных часов в день, дождь раз в месяц возможен, но маловероятен, – то, что в пасмурной Германии дорогого стoит...

В аэропорту – огромные очереди к окошку паспортного контроля. Расстроиться не успеваю: улыбающийся служитель выдёргивает из толпы ветхую старушку – бабуся едва на ногах держится, – и... меня (неужели тоже по возрастному признаку?) Спустя две минуты допущен в страну, откуда Моисей наших предков выводил с такими перипетиями (впрочем, виноват: страна была совсем иной).

Вот он какой, Египет! Солнца – навалом, темнокожих мужчин – арабов, по моему разумению, – тоже много, – но вот кошек, кажется, значительно больше.

Отель "Гольден бич" – "Золотой берег". Первое, что вижу: скрипач в холле услаждает гостей чем-то классическим! Сразу заподозрил – "наш человек". (Впоследствие подтвердилось: из Черновиц. Вот и укатил за тридевять земель! Прав был Корней Иванович: "Не ходите, дети, в Африку гулять", – от судьбы не уйдёшь, не улетишь...)

Под музыку Вивальди встречает – меня одного! – сотрудник туристской фирмы. Представляется: "Саид". На хорошем немецком подробно инструктирует насчёт достопримечательностей и экскурсий. Что-то не припомню в просвещённой Европе такого приёма.

Номер с террасой и апельсиновым деревом под окном. Я бы и подольше здесь погостить не отказался! Если б только не кошки... На постельном ложе приготовлены полотенца, да не просто: искусно заплетены, очевидно, в качестве приветствия: одно – лебедем, другие – в форме цветка и сердечка...

Ещё двадцать лет назад здесь была, по рассказам, пустыня. Строится чудовищно много, достаточно хаотично; полно зданий, оставленных на самых разных стадиях, посреди гор строительного мусора. Нередко ставится только каркас дома. Появляется заказчик, изъявляет желание проживать непременно на третьем этаже. Для него оборудуют там квартиру и, соответственно, лестницу. Других покупателей не находится, – заказчик вселяется, всё остальное так и стоит... Рядом с комплексами отелей, способных перещеголять европейские, вполне современными жилыми кварталами немало и хибар, наскоро скроенных из плексиглаcа, ящичной фанеры, или просто из одеял на верёвочках вместо стен. Приехавшему из Германии бросаются в глаза неухоженность, а то и грязь повсюду, хотя в гостинице десятки уборщиков с утра до вечера чуть не вылизывают и без того сверкающие плиточные покрытия не только в ресторане, но и в парке, и на подходах к пляжу. За пределами гостиницы, кажется, больше порядка, на общественных объектах, – их охраняют мальчики с винтовками: в школах, банках, больницах и, конечно, мечетях – вязью арабской затейливо украшенных драгоценных шкатулках.

Насколько вышколен, услужлив, чуть не по-детски приветлив персонал в отеле, настолько же навязчив, почти агрессивен торговый люд за его территорией. Улицы представляют собой непрерывные ряды лавок, магазинчиков, кофеен. Подойдёшь ближе чем на три метра –оказываешься в лапах продавцов, желающих тебе что-нибудь всучить. И в самой густой толчее предрождественских закупок на Западе чувствуешь себя автономно и независимо. Не то здесь, – как будто исчезают воспитанные в нас понятия личной и чужой свободы. Неожиданно лишаешься возраста, биографии: пацан-лавочник первым развязно протягивает тебе руку, хватает за лацкан, норовя втянуть в сделку и рассматривая единственно как носителя кошелька. При этом стремление надуть – не индивидуальная черта, но, очевидно, способ существования. Однако нет худа без добра: борьба за клиента научила торговую братию произносить стандартный набор фраз типа: "Как дела?", "Не хочешь, не бери!", "И это дорого?" – без запинки на английском, немецком и даже на русском.

Лишь однажды встретился мне магазин, в витрине которого, на западный манер, были выставлены цены. И никто на меня у этой витрины не бросался. Заинтригованный, заглянул, и поразился: ко мне вышла яркая восточная красавица, с пышной копной антрацитовым блеском отливающих волос. (Вы догадываетесь о причине моего удивления: в этой мусульманской стране представительниц прекрасного пола – увидишь нечасто. Также и в отеле весь персонал – исключительно мужской. Совсем как в старину: "Женщин здесь не видно. Хотя бы и по делу, тебя не пригласят в дом даже к другу, дабы не посмотрел ты на жену друга своего. Если надо, стучишь железом в дверь, друг выйдет, и обсудите дела ваши".)

Примеряя туфли, поинтересовался, почему не носит головной платок. Оказалось: и она, и владельцы магазина – христиане...

Чтобы не стать лёгкой добычей торговцев, вынужден идти посреди улицы, но тогда водители микроавтобусов, составляющих здесь основной общественный транспорт, оглушительно сигналят, едва не наезжая на тебя – не потому, что мешаешь, а чтобы заполучить в качестве пассажира. Как только им это удаётся, тут же "на голубом глазу" впятеро завышают плату за проезд и даже не помышляют давать сдачу, хотя с местными рассчитываются точно. Иностранец, привыкший к обходительности и твёрдой цене, пытается протестовать; попутчики не выказывают ни малейшего сочувствия приезжему, явно подыгрывая "своему" водителю.

Контраст с поведением персонала в гостинице – разительный. Начинаешь понимать: как грибы вырастающие на песке отели – и источник рабочих мест, и статья дохода, и островки цивилизации – затерянные среди окружения, которому привычная нам система ценностей чужда. (Предвижу Ваш вопрос: "...то есть, европейской цивилизации?" Да, конечно, но я-то считал, что дружелюбие и гостеприимство, честность, уважение к чужестранцу и готовность помочь ему, – пусть даже только приличия ради – признак цивилизованного человека вообще! Неужели заблуждался?) Нестыковка часто порождает конфликты. Не случайно, наверно, существует специальная туристская полиция, и без работы она не остаётся: слишком активных "купцов" и сегодня подвешивают вниз головой и бьют по пяткам, как во времена фараонов.

После 11-ого сентября тема Восток – Запад стала болезненно актуальной. Ещё не разобравшись в первых впечатлениях, доверяюсь и дальше своим глазам. И – ушам...

В передаче "Радио Каира" для немецкоязычных слушателей автор по случаю Рождества призывает вспомнить, что "Иисус Христос был арабом из Палестины"... Объявляется фортепианный концерт Моцарта. Но что это? Кроме рояля, солирует ещё один, не предусмотренный в партитуре арабский инструмент. Неуклюже пытается исполнитель на ребабе играть в унисон с пианистом, сопровождая, а вернее, уродуя одно из прекраснейших моцартовских творений. Следующим номером в радиопрограмме – "Голгофа-Реквием". "Всё страньше и страньше", как говорила Алиса, попавшая в Страну чудес... Попеременно звучат отрывки из того же Моцарта и псевдонародные, полуэстрадные аранжировки, и эта окрошка выдаётся за нечто самостоятельное, да ещё и с политическим подтекстом: вероятно, венский классик призван помочь решить проблему палестинских поселений.

Какая же тут открывается пропасть! Набросок, эскиз, попытка импровизации – и выстраданная, единственно возможная форма, когда всё лишнее отсечено. Сложнейшая внутренняя организация, в результате поисков и борьбы пришедшая к высшей гармонии – и примитив, пусть самобытный и даже талантливый, но не отточенный, не закалённый строжайшим отбором, не испытанный вкусом и временем, чтобы стать частью Культуры. Ибо требования культуры шлифуют и преображают равно и созидаемое человеком и его самого, – если, конечно, он проникается ею всерьёз, – укрощая далеко не невинное, на всякое способное "дитя природы".

Противоречие между двумя мирами уходит ещё дальше, в глубь веков. Древние египтяне веровали в переселение душ. Каждому предстояло совершить связанное со множеством опасностей путешествие в Царство мёртвых. Там на Суде богов сердце усопшего клали на весы, и решалась судьба его: станет ли за грехи свои добычей прожорливого демона с крокодильей головой или удостоится войти в Долину блаженных. В последнем случае ничем не омрачаемое существование длилось до скончания веков, причём в том же качестве, что и на бренной земле: каменотёсу полагали в саркофаг орудия его ремесла, фараону – символы власти. Восточные владыки верили в неизменность; сооружая гигантские пирамиды, воздвигая непроницаемых колоссальных сфинксов, тщились они увековечить своё могущество, скрепить его печатью перед самим небом – на все времена... А может быть, пытались они таким способом умилостивить своих богов, – ведь коварная река, от которой зависела вся жизнь, то разливалась морем, то исчезала в песках...

"В месяц Елул ежегодно выходит Йеор[1] из берегов, затапливает всю землю и орошает её на площади, равной пятнадцати дневным переходам. Только дважды в год покидает калиф свой дворец: в первый раз – по случаю главного праздника, во второй – когда разливается Йеор. Если же вода в реке не поднимается, они не могут ничего посеять и по всей стране наступает большой голод"...

Когда едешь вдоль Нила, поражаешься, как мало изменилось здесь за тысячи лет – образ жизни феллахов немногим отличается от уклада времён строительства храмов. "Дурная бесконечность" не предполагает ни развития, ни завершения. Помните, у Мандельштама:

Готика зовёт ввысь, с ней вырастает и человек. Циклопические колонны Карнакского храма внушают смертному, насколько он мал и ничтожен, чтобы к чему-либо стремиться...

Так оно или нет, – что-то мешает непредвзято воспринимать прославленные чудеса света. Не сама ли современность застит взор? Вот она, в лице одного из своих представителей, сидит в тенёчке в ожидании туристов. Завидев приближающуюся группу, импозантный экземпляр арабских кровей театрально встаёт рядом с пальмой. Восторженные туристы немедленно жмут на спусковые кнопки своих фотоаппаратов, спеша запечетлеть этот неповторимый кадр, после чего породистый экземпляр, щёлкая своими изумительной красоты пальцами пианиста, произносит арабское слово, которое и русскому уху хорошо знакомо: "Бакшиш!" – и покорные туристы тут же приносят дары на алтарь экзотики.

Несколько лет назад террористы обстреляли туристский автобус. С тех пор передвижение по стране и посещение достопримечательностей разрешается только с конвоем. Скажем, намечена экскурсия в Каир. Будильник придётся поставить на два часа ночи, – чего не сделаешь во имя расширения кругозора? Вам удаётся вовремя плюхнуться на сиденье автобуса, который будет ещё долго кружить по Хургаде, собирая сонных искателей приключений, а потом проедет километров двадцать в противоположном от Каира направлении. Там – сборный пункт. Постепенно набирается колонна из сорока-пятидесяти ультрасовременных пятизвёздных чудес техники и комфорта, набитых туристами, лопочущими на всех наречиях – вавилонское столпотворение в миниатюре. Звучит сигнал отправления, к путешествующим присоединяется конвой: один джип с двумя полицейскими! В полном составе, соблюдая интервал и не превышая скорости, колонна движется через пустыню, и на протяжении нескольких часов нигде – ни деревца, ни постройки, ни единой живой души, не говоря уже о террористах...

"...Оттуда идут люди со своими караванами через великую пустыню, она называется "асСахра"[2]. В ней есть огромные песчаные горы, и когда случается буря, всех с головой засыпает песком. Люди и скот, все погибают под массой песка".

Уф, – нас, благодарение Богу, пронесло...

Словно позаботившись о будущем туристского бизнеса, пощадили стихии и знаменитые достопримечательности. Тем не менее приходится освобождать их для себя от напластовавшихся суждений тех, кто побывал здесь ранее. "Мёд каплет со всего Египта, сладчайший мёд Воскресения", – восторженно высказывается Дмитрий Мережковский. И дальше: "Цари-пирамидостроители – "жестокие тираны", заставлявшие народ воздвигать бесполезные гробницы, памятники царской гордыни своей: по тому, что Геродот верит этой сказке, видно, до чего потерян уже эллинами ключ к египетской древности". Поверил в "сказку", очевидно, и Томас Манн: "...это были великие, всемирно известные возвышенности, ...сооружённые в многолетней неволе и священных муках сотнями тысяч кашлявших под бичом рабов из миллионов тяжеленных глыб, обтёсанных ими по ту сторону Нила, в аравийских каменоломнях, а затем волоком доставленных к реке, переправленных и со стонами перетащенных к ливийской границе, где те же рабы, падая и умирая в знойной пустыне с высунутыми от неимоверного напряжения языками, подняли их особыми приспособлениями на невероятную высоту... А Солнце, что убивало и пожирало строителей, Рахотеп, Довольное Солнце, оно и впрямь могло быть довольно сверхчеловеческим делом рук человеческих; ибо в нагляднейшей связи с ним находились эти идеально чистые фигуры – одновременно надгробные знаки и знаки Солнца; и огромные их треугольные плоскости, вылощенные от основания до общей вершины, были с благоговейной точностью обращены к четырём странам света.

Широко открытыми глазами глядел Иосиф на стереометрические надгробные горы, воздвигнутые в этой служильне египетской... Не то чтобы он не испытывал удивления и благоговения при виде этих треугольных соборов; но ужасное постоянство, с какам они, покинутые своим временем, лишние, вторгались в нынешний день Господень, накладывало на них в его глазах печать какого-то страшного проклятья..."[3] Велика разница во взглядах. В том ли дело, что православный Мережковский видел в египетских таинствах предвосхищение христианства, тогда как иудей Иосиф – только пустоту и мёртвое величие? Наверное. Не стану тешить себя и Вас надеждой, что мне удалось превзойти именитых предшественников и отыскать потерянное ещё эллинами. Да и не до поисков ключа туристу XXI века. Ему бы отбиться от полчищ торговцев, навязывающих алебастровые пирамидки в одну десятитысячную натуральной величины, карманных сфинксиков и прочую "нефертить"; разобраться с чувствами своими и кошельком в толпе детей, сующих самодельных тряпичных куколок и просящих милостыню... Ему бы отстоять разноязыкую очередь, воплотившую вековую мечту человечества о дружбе народов, очередь в общественный туалет (в кусты не пойдёшь: во-первых, территория просматривается недремлющим оком каменного гермафродита, во-вторых, нету их, кустов), и не опоздать при этом к своему автобусу...

Пирамиды выигрывают от удаления в пространстве: опадает околотуристская возня, и вырастают они на горизонте в размер своей истины.

Выигрывают и от удаления во времени: прямое их назначение потеряло смысл, и возносятся они символом. Чего: жестокости деспотов? тупой их гордыни? тщеты власти земной? Да, и этого тоже. Но и торжеством замысла над краткосрочностью жизни; числа, стереометрии, абстракции – над слабой плотью; духа – над материей.

Может быть, и такая возвышенная интерпретация правомочна; но не завидую строителям древнеегипетского "Беломорканала", – не приведи Господь поучаствовать в чём-нибудь подобном в наши дни!

Любопытно, что на обратном пути, уже в темноте, сопровождающего конвоя не было...

Сквозь обилие древностей жаждешь продраться к современности, – ведь только сравнением и связью с ней они нам интересны, не правда ли? "Развитие человеческого духа распадается на огромной продолжительности отдельные работы... Такою работой был Египет, такою работой была Греция, такой работой было библейское богопознание пророков. Такая, последняя по времени, ничем другим пока не сменённая, всем современным вдохновением совершаемая работа – христианство". Так писал Пастернак в "Докторе Живаго". И в другом месте: "...оно (христианство) говорило: в том, сердцем задуманном новом способе существования и новом виде общения, которое называется царством Божиим, нет народов, есть личности".

Естественно, задаёшься вопросом: а в самом Египте – что было после пирамид?

Начиная с походов Александра Македонского, – 332 г. до н.э. – государство эта не было независимым. Приход греков послужил вначале мощным стимулом к расцвету Александрии. Если греки ещё и мыслили себя прямыми продолжателями фараонов, собираясь сплавить воедино их наследие и эллинизм, то уже римляне проводили политику строжайшей дискриминации, – восхождение по ступеням социальной иерархии стало для коренного населения невозможным.

Официальное признание Римом христианства позволило вроде бы египтянам прикоснуться к другой культуре[4], – но в 642 г. Египет покорён арабами, большинство населения вынуждено было принять ислам. Глубокие традиции, восходящие к временам великих династий, оказались во всех отношениях окончательно погребёнными.

И позднее случались периоды, когда территориям, прилегающим к Нилу, суждено было играть важную роль. В X веке здесь – один из узловых пунктов морской торговли; с XIII на длительное время страна под водительством мамлюков (частью – турков, частью – черкесов по происхождению) становится ведущей военной силой в арабском мире и центром ислама. И всё-таки эти эпизоды никак не означали возвращения к былому величию Древнего Египта, за ними же следовали столетия упадка.

Не то ли провидел юный Иосиф в романе Т. Манна, когда стоял впервые перед исполином: "это был сфинкс, а значит, загадка и тайна, ...опасная для сына Господня, западня и угроза отпрыску завета. К обетованию это жестокое, отверстоглазое чудище с изъеденным временем носом, что лежало здесь в исступлении неизменности, – ...к обетованию оно не было причастно, и не такова была природа его грозной загадки. Оно, охмелев, продлевало своё бытие в будущее, но это будущее было лишь длительностью, лишь ложной вечностью, ничего не сулившей".

Можно ли вообще говорить о преемственности? Германию ещё сравнительно недавно величали страной поэтов и мыслителей. Ощущается ли там, в мюнхенах и берлинах, это славное прошлое? Однозначно ответить нельзя. Забвение, "снижение" традиций, какими они мне представляются – налицо: засилье массы – во всём, но это – черта современности.

Тем не менее чувствуешь нечто: в архитектуре, в искусстве, в мышлении, в самом языке. Нет-нет даст о себе знать в общении, часто – в том неуловимом, что не поддаётся определению, редко выходит на поверхность, но несомненно присутствует, подобно биению родника подо льдом... Городу, в котором живу сейчас – две тысячи лет. На одной из центральных площадей на месте разгромленного в XVI веке еврейского квартала с синагогой стоит евангелическая церковь. Несколько лет назад под ней были произведены раскопки. Местная общественность бурно обсуждала, как поступить с обнаруженными остатками ритуальных строений, не нарушая нормального функционирования транспорта. Решено было создать музей под землёй, а на самой площади положить мемориальную плиту с древнееврейскими письменами, – её заказали известному скульптору из Израиля. Кое-кто сочтёт это показухой: откупиться, мол, захотели. Разумеется, ни печальной судьбе изгнанников времён Реформации, ни жертвам нацистских погромов уже не поможешь. И всё-таки одно из немногих средств, способных противостоять разрушительному инстинкту в человеке – память поколений. Похоже, здесь это понимают... Не такую ли связь времён хотел увидеть и в Египте?

Или, скорее всего, в двух шагах от Красного моря, старался докопаться до причины актуальных конфликтов, "горящих", по немецкому выражению, "на ногтях"... Самонадеянно, конечно, делать далеко идущие выводы после короткого отпускного знакомства со страной, а всё же рискну, попытаюсь сформулировать то, что наводило на размышления, в чём видится противоречие – источник вражды и крови и на Востоке, и везде. О каких бы разнородных идеях не шла речь, о русской ли "соборности" или об индуистской "луковице" – сними, мол, с человека один за другим все слои, а внутри-то ничего и нет! – я солидарен с Пастернаком и мне представляется, что путь – один: только обретя индивидуальность, став личностью, можно позволить себе потерять её, пожертвовать ею. Развитие это – от клана и рода, племени и нации к личности – предполагает преемственность (но не неизменность) и сопряжено, как правило, с культурой. Мы с Вами можем до одури спорить на политические и какие угодно темы, но нам не придёт, надеюсь, в голову убивать друг друга из-за разногласий, – скромное, но немаловажное достижение цивилизации.

Трудно сказать, догадывался ли об этом рабби Беньямин, но уже Гёте знал наверняка. "И вообще, – говорит он Эккерману, – национальная ненависть – это особая штука. Она всего сильнее, всего яростнее на низших ступенях культуры. Но существует и такой уровень, на котором она вовсе исчезает, – стоишь в каком-то смысле выше национального и счастье или горе соседнего народа воспринимаешь как своё собственное. Этот уровень культуры мне по нраву...". Думаю, доживи Гёте до наших дней, он согласился бы в соответствии с современной терминологией заменить "национальную" ненависть на "расовую", "религиозную" или ещё какую более актуальную. Поэтому-то любой безличный, не покинувший ещё тех самых низших ступеней "муравейник" – будь-то русский, немецкий, арабский или еврейский – всегда страшен непредсказуемостью и чреват катастрофой.

Хорошо бы поверить Достоевскому: "Красота спасёт мир!" Но почему всё чаще вспоминаются кадры феллиниевской "Репетиции оркестра": кувалда, сотрясающая здание, в котором звучит музыка? 11-е сентября – как Чернобыль: отравлен воздух, пролом в стене миро-здания.

Рабби бар Йона путешествовал, по мнению комментаторов, около тринадцати лет. "Во всяком месте, где побывал, записывал он то, что видел или слышал от людей сведущих, всё, о чём в стране Сефарад[5] ещё никто не знал. Книгу свою он привёз, когда вернулся в Кастилию в году 4933"[6].

Не сохранилось источников, свидетельствующих о реакции современников на его путевые заметки. Правда, спустя какое-то время упоминания об испанских евреях встречаются и в странах Востока, и на Балканах, и среди славян, – косвенное подтверждение того, что книгу читали, ибо "рабби Беньямин бар Йона – муж, без сомнения заслуживающий доверия".

Ну, а что же "мёд сладчайший" египетский? Вот и я вернулся, не вкусив его сполна... Нет больше алтаря, умолкли и стихиры. В ассортименте – сувениры... Только сладости ли искал? А может, Египет, Индию, Аравию своего духа? Мудрено ли, что не нашёл?.. Будьте здоровы, несмотря ни на что!

2002 г.

[1] (Вернуться) Нил.

[2] (Вернуться) Сахара.

[3] (Вернуться) Т. Манн, "Иосиф и его братья". Пер. С. Апта.

[4] (Вернуться) И до этого, как показали новейшие исследования, существовали в Египте общины верующих во Христа, и в немалом числе.

[5] (Вернуться) Испания.

[6] (Вернуться) 1173 г.