Лифт

Не люблю замкнутые пространства, узкие кабины лифта, покачивающиеся на сухожилиях кабеля. Но подниматься нужно. Чертовски тороплюсь. Позволяю голодной пасти захлопнуться за мелькнувшей сумкой.

Теперь всё иначе. Уже не брожу бесцельно по лестницам, не зная адреса, тычась в двери. У равновесия есть номер, и я его знаю! Отсчитываю секунды и рисую пальцем цифры поверх настенных граффити. Вот место, куда попаду через несколько секунд. Дрожь нетерпения наполняет сосуды адреналином, струны нервов настраиваются в тональность до-мажор. Пребываю в невесомости. Мрак и одиночество тесной утробы лифта. Обрету вес под любовный скрежет его створок.

…Из пункта А в пункт В? В школе математические задачи имели цвет и сюжетную линию. Поворот пейзажа, у каждого велосипедиста имя, неповторимый овал лица. Иначе, какая, на хрен, разница, за сколько времени доберётся он в пункт назначения.

На мне нет шлема, и я не кручу педали, но в пункт В прибуду вовремя. Теперь. …Он нехотя разожмет зубы. Я окажусь наедине с замочными скважинами и дверьми, бесстыдно разглядывающими меня немигающими зрачками глазков. Немота и глухота… Крик, вырвавшись из пересохшего горла, шлепнется под ноги, не решаясь нарушить тишину чужой территории.

…Это сон. Домашний кошмар. Так могло быть…

Но изменим параметры страницы, сделаем меньше отступ снизу. Закроем глаза…

Двери лифта распахиваются! Бегу прочь из дома, потянувшись к воздуху и пространству. Надувной лодкой самолюбия рассекаю поверхность людского потока. Догадываюсь, что нет причин откликаться на имя, мне не принадлежащее…

У имени есть вес, но нет лица… Его приобретают в секонд хенде, изрядно поношенным, с тысячей историй и хозяев. Им пользуются как многоразовым шприцем, не стерилизуя перед использованием. Оно тянет вниз, на самое дно подсознательных мутаций, превращая своего носителя в аморфный отросток гигантского потока соотечественников. Нужно срочно вспомнить код замка – несколько букв, которые пришивают на бельё перед сдачей в химчистку.

Очистите мое место в биохимии взросления. Уже острижены лишние амбиции с кончиков волос, уже снова готова войти в услужливо распахнутую пасть. Но на этот раз я точно знаю, куда еду и чертовски тороплюсь!

Регги рыжих кротов

Закройте глаза, позвольте вашим рукам обрести невесомость и падайте, а я спою вам…

Каждый город метит своих жителей, умело обмакнув клеймо в вены канализационных труб. Чтобы в любом масштабе, через сложный перекрёсток, по кольцевой на ветер, через дно чужих глаз не оставалось незамеченным его присутствие.

Мой город красится в рыжий, смотрит зло из-под густых бровей, через день на третий чего-то требует, трясёт кулаками, прыснув в глаза семнадцатой кровью перед носом годзиллы горкома. Он скрипит тормозами на поворотах, окунает бомжей в мусорный рог изобилия, протягивает длань, изъеденную нищетой и грязью, и брезгливо морщится, подрагивая всеми своими рельсами и троллеями...

У меня невосприимчивость к его яду. Я зависла в мировой паутине, улица отторгает моё серое вещество, требуя другой имплантант и донора с первой резус отрицательной историей. У меня же третья оптимистическая, третий брак, третий этаж, добавочные глаза в полторы диоптрии и сомнительная свежесть манжетов. Поэтому мои аксоны с дендритами не рыжеют.

Этот город, скрывающий под слоем асфальта и фундаментом железобетонных гнёзд извилистые туннели, высморкался в окна доверчивых граждан тяжёлым воздухом подземных скважин. Народ вдохнул полной грудью, глотнул пару порций и безнадёжно мутировал.

Население шуршит, пересыпая в общественном транспорте угольную пыль из кошельков в руки кондуктора, поливая друг друга нездоровым интересом к подробностям чужих разочарований. Истории успеха не раздражают кротоподобных жителей. Только Мануэла (Мария, Изаура, Иден, Рокель и пр.) под острым мексиканским (аргентинским, бразильским, американским и др.) соусом может умилить твердой валютой нереальности. А соседская новая стиральная машина реально мешает жить, тарахтит, обкрадывая дохлый напор воды. И будит мрачные животные инстинкты…

Толстые, глянцевые журналы налево-направо делятся житейской мудростью: как обмануть кротов по подьезду, отъезжая более чем на два дня, как достоверно изобразить сигнализацию при её отсутствии и скрыть её в случае наличия. Запоминайте! Коробки из-под купленного выбрасывать только по ночам, и по возможности почаще напоминать всем и всюду, что денег "ну, ни на что не осталось".

Видится милый образ с пионерской звездочки, он грозит пальчиком: "Конспигация, конспигация, и еще раз конспигация, товагищи..."

– "Лондоколор" почём?

– Какой?

– Естественно, рыжий…

Однажды покрасилась. Люди-кроты разверзлись, дабы принять в армию одиноких гениев. Пожевали минут пять да выплюнули – больно шлёпнулась в темноту неприветливых улиц. То ли по зрению не прошла, то ли на вкус жестковата. Так и не полюбила семечки, КПП ободранной лавки и остаюсь полным профаном в политике и любовных хитросплетениях роковых тропиканок.

Кощунствую, пою регги, пока очередная порция мыла протирает голубые экраны на берегах Дона. А на страницах Баса продают и покупают шубы из рыжих кротов…

Боунапарт к ужину

Остров святой Елены после Ватерлоо.

Дождь стучал в окно – предлагал план нового побега. А ему снилась Корсика: 4 стакана муки, 3 яйца, пачка маргарина; детство, юность, Жозефина, Париж, авангард, тщательно вымесить и за Францию, за императора-а-а!

Власть мерещилась в темноте духового шкафа, штыком венчика выворачивая охлаждённое тесто на изнанку противня.

Жар, он не помнит её имя… Эта вязкость... Выпекается слишком медленно, растрачивая по калориям волю к победе.

– Отдайте армию, верните трон, намажьте кремом, наконец!

В пену взбитые мундиры смешались с сливками австрийской армии, Ватерлоо… У него аллергия на сливочный крем, его тошнит от человечества, он ввязался не в свою драку. Подгорел снизу, не пропёкся внутри.

Где заботливые руки милой пани?

220 градусов поражения, пора вынимать и звать доктора, пора пропитать слезами его слоёную грудь и дать остыть письмам.

На ужин у пани гости и Ваше императорское, как нельзя, кстати. Благодарные французы подарили Вам аркопаловый трон, хозяйка освободила место в центре стола. Победа была Вашей до крошки, до Триумфальной Арки! А в бокалах переливалось небо Аустерлица пятилетней выдержки.

Во Франции mille feuilles лишили титула, начинили креветками, приготовили не на десерт, а на закуску! Эту новость оживленно обсуждали за чашечкой чая у Валевской, расчленяя сочащееся свежими лейкоцитами слоистое тело ее любовника – этого узурпатора, людоеда, этого маршала Франции, консула… и вечного императора кулинарных книг.

Из письма дедушке

"…Мама мне рассказывала, что раньше у всех домов были окна, и солнце протискивалось по утрам в форточки, мешая спать. "Форточки", – смешное слово. Мама показывала окна многоквартирных трибун, но разве поймешь, зачем и кому они нужны.

Я еще недавно в городе, всего несколько месяцев. Раньше мы с ребятами жили в огромном блиндаже в нескольких километрах от N-ска. Потом нас разделили по списку между желающими. Что это был за список – не знаю. Теперь живу с мамой и папой, хоть и скучаю по Мишке и Славке.

По утрам мы с мамой ходим на работу. По дороге она рассказывает странные истории. Они случились давно, когда несправедливость позволяла оставлять детей родителям. Их не раздавали по случайному списку, когда подрастут. Мою маму воспитывала её мама. И тогда было больше свиней, и ананасы росли всюду, как трава.

Мне повезло, моя мама самая красивая, а то, что цвет кожи у меня не красный, это ерунда, папа говорит, ещё перерасту.

Моя мама начальник отдела селекции ворошиловских свиней. Жизнь нашего городка крутится вокруг них волчком. Так говорит папа. Он строит стеклянные парники для хрюшек. Мне очень нравится ходить на работу, там светло и много стекла, всегда чисто и тепло. Свиньи не любят холод и сырость, от них они простужаются, мясо становится невкусным. Папа говорит, что свиней едят, но я не верю, потому что мы их никогда не ели.

Я тоже работаю в красивом месте – на ананасной клумбе. Малыши, как я, кроме поливки и прополки, ни на что не годятся. Нам часто это повторяет дед, что за нами присматривает. Он же раздаёт неумехам подзатыльники. Ворошиловских свиней кормят ананасами, потом им устраивают экспорт, а что это такое я пока не знаю.

Звонит колокол на площади. Пора просыпаться. Мама сейчас зарежет буханочку хлеба и повесит стечь. Она встает раньше всех в землеямке. Если не дать хлебу стечь, как следует, руки весь день будут липкие, и могут не допустить к работе. Плакал тогда наш мусорный паёк.

За пайком я хожу с мамой. Его каждое утро развозит по мусорным бакам огромный бронетранспортёр с автоматчиками. Важная тётя с перевязью и блестящей бляхой на груди громко поёт. Выстраивается очередь, похожая на длинную змею из книжки про морских чудовищ. Пока змея ползёт, раскручивая хвост, можно побегать, поискать в подъездах трибун потерявшихся ангелов. Найдешь ангела – получишь комиссионные и повышение по службе.

Митька, друг, рассказывал, как однажды в нашем районе нашли такого. Хватил, говорит, бедняга лишнего, а зима была лютая, вот и замерз насмерть, страдалец, в трибунном подъезде № 54. Одежонка-то у него плевая – два крыла без подпушки, а трибуны зимой не отапливают. Ох, и повезло пацаненку, что его нашел. Не будь дураком, он сразу, как положено, разбил стекло, вытащил шнур и выдавил красный глаз.

Ну, тут, Митька говорит, заваруха началась! Понаехали питонокожие и зеленоглазые. Трибуны все враз заселились, окна пожелтели, из форточек – смех, музыка и нездешние ароматы. А на улице, Митька брешет поди, стало светло, как в свинарниках. И эти приехали, как их, бук-ме-ке-ры и а-ген-ты. Из огромного колокола на трибуне 52 громкие разговоры пошли. Вроде торговались Мусорные Лица и Главный по Больным Ницам, кому ангел достанется. А зеленоглазые и питонокожие ставки делали у бук-ме-керов. Победили, говорит Митька – может, врёт, Мусорные Лица.

За ангелом тогда приехал блестящий, в рождественских лампочках мусоровоз – увёз крылатого. Те, кто на Мусорных ставили, очень обрадовались и для всех карнавал устроили. Перья с крыш сыпали, с флагами ходили, косточки в мусорные баки подкидывали. Митька совсем заврался, говорил, это косточки тех свиней, что у нас выращивают в Ворошиловском питомнике.

…Вот может и мне повезёт, и найду потерянного ангела. Хоть и жалко, конечно, пернатых. Они, когда трезвые, говорят, очень полезные. Но уж очень охота карнавал посмотреть".