| ПОЭЗИЯ | Выпуск 2 |
|
Посвящается (верней, возвращается)И. Бродскому 1 Первое сентября. Я снова за партой. Вращаю головой на шарнирах, и почти ощущаю руку судьбы, одергивающую короткий китель суконный, темно-серый, гимназически-сталинского покроя. Я сижу за коричневой партой с черной крышкой наклонной, свидетель и соучастник. Я знаю имя героя, но не выдам его врагам. Чья-то фуражка с кокардой – (веточка лавра, «СШ», учебник раскрытый), раздавлена в раздевалке. Стена с изгаженой картой ягодиц-полушарий. Лужа вокруг чернилки разбитой. Первое сентября. Я за партой с наклонной крышкой сижу, наклонясь вперед, упираюсь взором в чей-то затылок с короткой неровной стрижкой, украшающей детский череп, в котором, тот же порядок мыслей, дат и понятий, что и в моем. В соответствии с расписаньем занятий. Марья Павловна. Седина с оттенком горчицы. Чередование точек, цифр и «нб» в журнале. На стенке в сортире лозунг: «мочиться, мочиться, мочиться!» Циркуль и ручки гремят в голубом пенале. Никитка летел с колокольни, расставив крылья. Нам служил образцом, и мы ему не мешали, Гипсовый мальчик кудрявый, покрытый пылью. За фанерным столом старуха в цветастой шали долбила что-то свое, а мы – просто чихали на все. Если спросят урок, притворяемся, что читали; если – «Который час?», отвечаем, что мы не вечны; если щупают пульс – бездыханны и бессердечны. 2 Без головы и без рук, но с крыльями – это Нике. Окочурился в муках Мичурин, свалившись в саду с клубники. Стоит, ликуя, статуя в лучах заката, в руках граната, Гонта нежит-режет детей, говоря: «Выбачай, громадо». Григорийй мочит-мучит Аксинью, она и рада. Не дожидаясь милости, равнодушно глядит природа, как «наши» младые жизни у «их» гробового входа, роют пыль в поисках окурка или монеты, иногда попадаются, впрочем, и другие предметы. Но и это надоедает. Мы уже ничего не ищем, мешочек с песком – маялку подбрасываем и свищем приблатненный мотив над родным пепелищем. 3 Хлебни чечевицы, браток, хоть ложечку, хоть глоток. Учись, постигай, расти: первородства тебе не снести. Потом, теперь, все равно рука слепого отца не отличит руно от волос на груди мальца. Расти, учись понимать, Что затевала мать. Ощути на губах разваренной каши слизь, носом уткнувшись в пах, откуда мы все взялись. 4 Между снов то же, что между слов; между слов то же, что между строк; в ушах комариный звонок: окончен урок. Хлебни чечевицы, браток! Задание на дом: надо вдыхать продукты распада евразийского мифа, на который слетаются грифы: «совершенно секретно» или «дсп». Так нас учили. Всех секретов на пару строк: не «ждите», но «дайте срок». Хоть ложечку, хоть глоток... 5 Без прав переписки. (С утра – переклички). Тут предъявляют иски. Тут нашивают лычки. Тут пишут фамилии со строчной буквы или (и) заключают в кавычки. Тут дышат, по струнке стоя, в лицо направляя выдох, тут выход вперед из строя – это единственный выход. Тут всегда одинаков вес пайки из хлеборезки. Тут позади бараков затачиваются железки. Тут разбиваешь надежды, как коленки трехлетка, о пустоту, где прежде стояла железная клетка. 6 Бог в Египте, период – в теннисе (Сет). Весной из частей составляется как головоломка (Осирис). Волка бьют не за то, что сер, а за то, что (сед). Из чудесницы в яме получается (силос). Это – на пользу скоту. На выгоне и в загоне. Во лбу теленка звезда сияет как на погоне. На подобные звезды с размаху падает обух. Как говорится, на мясо, на заслуженный отдых. Пожирает своих детей? (Родина или Юпитер). В фелони, епитрахили, камилавке – (протопресвитер). Завыва над Днипром шырокым сердытый (витер). Это – на радость певцам. Хором, скопом, оравой, над простором, покрытым позором, прикрытым славой, лейся-вейся песня моя, песня сладкой-краткой надежды, играющая в прятки-складки тела или одежды. Учил, что все – из воды. (Муж финикийский Фалес). Неприличное с крыльями. (Дионисийский фаллос). Раздели, что умножил. Ответь, куда подевалось? Да все туда же, в дыру, жерло, скважину, шахту, на фоне черной доски или тоски, все равно, в руках ты не удержишь почти ничего, кроме кусочка мела, крошащегося по прямой – от пункта «А» – до предела. Парка, богиня судьбы, по профессии (пряха). Любимая часть бревна во дни Иоанна (плаха). Заповедь номер одиннадцать. (Не испытывай страха). 7 Я сижу за маленькой партой. Мне говорят: «Не горбись!» Девице в переднике белом – что-то про девичью гордость. Сидящим за партой слева: «Прекратить разговоры!» Сидящим за партой сзади: «Хулиганы, ублюдки, воры». Каждому – по заслугам. Сестрам – по серьгам. И братьям тоже перепадает. Впрочем, вовек не понять им, запустившим битлоподобную челку на лбу игриву, гипсового подростка, что скушал без спросу сливу, но моментально раскаялся, и сразу вышел на ниву всеобщего благоденствия, и спустился на берег Волги посмотреть как плещутся щуки, послушать как воют волки. Тут-то его и слепили – с кучерявой головкой, книжкой, прижатой к груди, толстовкой или поддевкой, перехваченной вокруг талии (жаль – не шеи) веревкой. Листья фикуса, в трубку свернувшись, торчат над кадкой. К зубу зуб приклеен молочной ириской сладкой. Марья Павловна пишет, склонясь над моей тетрадкой: «Внешний вид неопрятен – много чернильных пятен. Сочинение не по плану. Смысл не всегда понятен.» Август – 1 сентября 1997 |
|
|
|