Автобус

Многие, наверное, слышали об автобусе, который кружит по городу ночью, собирая по дороге покойников, поющих нищих, калек, и сумасшедших. Он раскачивается и гудит, в салоне его горит свет, а водителя за рулем нет. Если встретишь такой автобус - беги со всех ног, хотя куда бежать? Спрятаться можно, пожалуй, только в церкви, да разве туда достучишься? Известна лишь одна, конечная его остановка - городское кладбище, где днем бабушки продают искусственные цветы, а в кустах то тут, то там сверкают на солнце зеленые трубы похоронных оркестров.

Мне не доводилось самому сесть в такой автобус, зато я знаю другие маршруты: например вскочишь на подножку, двери захлопнутся, и ты уже видишь, что окружают тебя одни уроды, страшные рожи, не похожие на людей, то собачья морда, то свиное рыло. Почувствуешь тогда их жаркое поганое дыхание, и в сердце кольнет, и в ухе затаится свист спрятанного где-то ножа. Или, бывало, даже еще не вскочишь на подножку, а дверь уже захлопнется, и поволочит тебя телега за ногу по земле, шершавому асфальту и грязи. Счастье если потом подойдет сердобольная девушка и подаст тебе маленький надушенный носовой платочек, чтобы утереться.

Потому, когда садишься в автобус, нужно знать, где твоя остановка. А то попадешь неведомо куда. Или воротишься на то же место. Однажды со мной так и случилось.

Зимним утром я вышел из квартиры моего друга Паблы, чтобы отправиться к Д. Пришел к остановке, и стал ждать. Подошел автобус нужного мне номера, и я стал садиться в него, тем более что водитель, кажется, кивнул мне. А я словно и ждал от него какого-то знака. Дело в том, что за день до этого я был в Музее Маяковского, где мне начали подавать эти знаки. Во-первых, я обнаружил, что в Музее всего два зеркала, одно в вестибюле, а второе в той комнате, куда нельзя заходить, и в это зеркало нельзя заглянуть. Во-вторых, я обнаружил, что на трех этажах работает одна и та же женщина, в трех разных обличьях, и что никак нельзя назвать ее по имени - это Смерть. В третьих, у черного гроба Маяковского, где я вспоминал своих родственников, молчаливо покачиваясь на волнах собственного дыхания, закрыв глаза, и ждал, что кто-то окликнет меня, пока мое сердце еще билось, и в лифте, в котором я ехал, было такое напряженное молчаливое гудение, и чувствовалось присутствие какой-то силы, вовлекавшей мое тело и мой ум в какую-то непонятную колею. Вся моя жизнь прошла передо мною у одра Маяковского, в портрете Сталина, как в негативе, я узнал моего деду Яшу, а в футуристических манифестах - предвестие мировых войн. Когда я пришел вечером в квартиру Паблы, то долго не мог уснуть, бесконечно ворочаясь на полу кухни, крутясь вокруг своей оси. Гудение продолжалось и здесь в виде дрожи холодильника, компьютера и прочих, хотя и выключенных, приборов. Звезды сквозили через холодное стекло. Заболело слева в груди, и я стал бояться, что если не посмотрюсь в зеркало, то обязательно сегодня умру. Я сел перед мерцающим монитором и начал писать гимны любви и смерти, а также секретные документы Морового Мравительства, в состав кабинета которого я, казалось, вошел. Одновременно меня не покидала уверенность в полной синхронизации всех событий, но эта синхронизация была лишь ложным совпадением. Ложным совпадением было и то, что, как мы установили с Паблою, все наши знакомые по фамилии Муравьев, были рыжими, а наши родственники, независимо от нас, были знакомы друг с другом. Итак, я стал судорожно искать зеркало, но в кухне его не было. Случайно нажал я на кнопку CD-roma, и оттуда выехал диск, в котором я и узрел лицо свое, с остановившимся остекленевшим взором. От радости я начал подавать этим зеркальцем сигналы в окно, в полной уверенности, что нужные люди их услышат. Я проснулся, когда в комнату вошел Пабло. Его отражение закружилось на дне моего глаза, поскольку я всю ночь беспрестанно ворочался, Пабло предстал передо мной в свисте вертолетных лопастей. Пабло сказал, что кухня закружилась и перед ним также, поскольку он не надел контактных линз, так что не сразу нашел меня, лежащего на полу посреди. И тогда мне показалось, что я ночью умер, но не один, а вместе со всеми моими родственниками на другом конце телефонного провода, которые не брали трубку, не один, а вместе с Пабло. Тогда я позвонил Д., который сказал мне, как до него добраться, добавив, при этом, чтоб я не спешил, так как здесь еще никто не ложился. Я воспринял эту информацию как намек на то, что Рождество на Земле близко, что приблизилось Царствие Небесное, и стал скорее звонить председателю Морового Мравительства. Председатель несколько дней и ночей не спал, потому что пребывал в сомнамбулическом состоянии, что не мешало ему производить нужные документы и циркуляры. Я разбудил Председателя, и не узнал его по заспанному голосу. Это тоже, явно на что-то намекало. На что, спросите вы. Да все на то же.

Итак, я, летчик Iванiв, направился к Д. Пока я дошел до остановки, я временно забыл обстоятельства собственной смерти, но помнил о тотальной синхронизации всех событий, замкнутых на меня, и помнил, что мне должны подавать сигналы, а я должен их воспринимать. И вот уже я ехал в автобусе, сидя в удобном кресле и глядя в окно. Проплывающие дома, вывески, прохожие сильно занимали меня. Мы ехали уже довольно долго, и все никак не могли приехать к остановке, нужной мне. Вместо этого, мы подъехали к тому же самому месту, откуда я начал свой путь. Я вышел из автобуса, поняв, что поехал не в ту сторону. Я перешел на другую сторону улицы, дождался автобуса, и очень скоро прибыл на место пересадки. Я ехал в Северное Чертаново до остановки "Дом номер семь". Вскоре подъехал автобус. Почему-то вновь мне пришло в голову, что я умер, а теперь выполняю некий посмертный ритуал. Я стал всматриваться в лица других пассажиров, и пересаживаться с одного сиденья на другое, поставив себе целью посидеть на каждом кресле. Итак, я стал всматриваться в лица других пассажиров, а они входили и выходили. Напротив меня сидел старик, который глядел несколько кривовато вбок, рот его был полуоткрыт, и в нем поблескивала некрасивая железная коронка. Вглядевшись в его лицо, я вдруг молча заплакал, потому как узнал в старике мою бабушку, что умерла десять лет тому назад. Я понял, что все пассажиры этого автобуса мне знакомы, но спрятаны за другими, временными лицами. Я увидел мою мать, но седую, высокую, в долгополом пальто. Перекувырнувшись через голову, встав сперва ногами на кресло, я сел рядом с ней, но женщина как-то попятилась, встала и быстро пересела в другое место, так что я не успел с ней заговорить. Вдруг на самых задних сиденьях, возвышавшихся в конце салона, я увидел кого-то, похожего на Святую Троицу, с мальчиком или девочкой - Христом, и еще там была женщина, похожая на Божественную Премудрость. Вскоре автобус почти опустел и тогда я начал читать расклеенные в нем надписи - не бросайте мусор и главное - не прикасайтесь к стеклу. Я начал ползать по салону и вытирать мусор руками, а к стеклу смертельно боялся прикоснуться, вспомнив о зеркале, вспомнив о том, что могу умереть во второй раз. Тем временем мы проезжали под мостом, где велись строительные работы, и строители в оранжевых накидках зачем-то махали водителю, пропуская его вперед в преддверие города Мертвых, или в ад. Я начал нажимать на все кнопки, и водитель согласно кивал мне. Он был в очках с зелеными стеклами, но я понял, что это был мой покойный отец. Под одним из кресел я нашел какие-то железные трубы, прикрепленные к полу цепями, и попытался их оторвать, но кто-то сказал мне: разве водитель разрешает это делать, и тогда я нажал на красную кнопку на поручне и посмотрел на водителя, тот отрицательно помотал головой. Тогда я успокоился и сел в кресло, ожидая прибытия к дому номер семь, который почитал конечным пунктом путешествия. Мы ехали еще довольно долго, когда водитель открыл окошко и сказал: все, приехали, конечная остановка. Я вышел на улицу и увидел, что стою на том же самом месте.

Поняв, что на автобусе я никуда не доеду, я попытался сесть в маршрутку. Она стояла в отдалении, и там не было пассажиров. Я сел и стал ждать. Водитель-армянин о чем-то переговаривался с женщиной на своем армянском языке. Я подал ему деньги, но он вернул их мне. Так как мы по-прежнему никуда не ехали, я протянул ему паспорт. Он внимательно посмотрел сперва на него, потом на меня, и вернул мне обратно. Делать было нечего, и я вылез из этой маршрутки. Рядом был зоомагазин, и я решил заглянуть в него. Там в качестве заветных амулетов я приобрел искусственную собачью косточку и розовый фрукт, сделанный из непонятного материала. Это были мои последние деньги, более того, это были вовсе не мои деньги, а последние деньги моего друга Пабло, которые он мне дал утром. Но у меня оставались еще записная книжка, телефонная карточка и карточка на метро. Я пошел по улице и скоро добрел до площади Хо Ши Мина, где было метро и телефонная будка. Я долго не мог дозвониться до Д., и тогда набрал номер И., которому поведал свое бедственное положение. И. сперва очень обрадовался, а потом сказал, чтоб я ехал до станции Коломенской, где он будет меня ждать.

Когда я прибыл на станцию Коломенскую, то встретил сначала не И. а С., который обжег глаз солнечным затмением, и напоминал мне моего брата. Злой человек нагадал ему, что он умрет от венерического заболевания. Принимая во внимание все вышесказанное, я посвятил С. в планы Морового Мравительства. С. сказал, что отправляется на свадьбу. В это время подошел И. Мы распрощались с С. И. сказал, что они соседи, и встреча - простое совпадение, на что я возразил, что и Волга впадает в Каспийское море, и рассказал И. о тотальной синхронизации событий, и передал ему секретные документы, написанные мной ночью, и гимны любви и смерти. Рассказывать И. о приближении Царствия Небесного я не стал, потому как понял, что он давно уже в курсе. И. рассказал мне о вечере замечательного поэта Воденникова, и сопровождал меня, подобно доброму дядюшке до самого дома Д., очень бережно, и при этом отобрал у меня рваный красный пакет, который я носил на случай приобретения новых ценных вещей. Я простился с И. и шагнул в подъезд дома номер семь, а затем и в лифт, который почему-то высадил меня не на том этаже, как было и в Музее Маяковского. Но там уже стоял специальный человек, который показал мне куда идти.

Я позвонил в дверь. Д. открыл мне, сказав, что я основательно опоздал. В комнате было еще два человека, которые скрылись, когда я начал говорить. Но пока я еще не начал говорить, я увидел, что на внутренней стороны двери написано Бокс, как в больницах, но наоборот. Я понял, что это сделано для защиты от злых духов. Комната же оказалась копией моей комнаты в далеком городе, с таким же портретом девушки на стене, только в голубом свете, с такой же лежанкой, с такой же кроватью, комната показалась мне суммой всех комнат, где я некогда спал. Итак, те двое скрылись, и я начал говорить: я говорил о теории совпадений, о всеобщей синхронной смерти, о наступлении Царствия Небесного, о своей родословной и о воображаемой родословной Д, о графике солнечных затмений и падении большого небесного тела на Землю, но я умолчал о завоевании подземного города обезьянами, я умолчал о Великой Войне, и не стал посвящать Д. в планы Морового Мравительства. Д. слушал меня внимательно, а потом сказал, что собирается работать на телевидении. Внутри меня все горело, оттого что я непрестанно курил, и под свое мерное дыхание, на его черных волнах я словно опять возвращался к гробу Маяковского, и поскольку я горел, а телевидение - не более увеличительной линзы, я подумал, что Д увеличит меня, и мы зажжем сердца наших компатриотов. Д. сказал, что пора собираться на вечер поэта Воденникова, но мне стало лень. Д. напомнил мне девушку, которую я когда-то любил. Но я любил и Д. тоже, иначе зачем я стал бы перед ним раздеваться и развязывать галстук, который никогда бы не смог завязать обратно? Д. очень странно на меня посмотрел, и после пятиминутных уговоров ему все же удалось заставить меня одеться, и мы пошли. В качестве уступки Д. согласился подать мне пальто. Он повторял: жизнь прекрасна, и как это трогательно. Я отвечал ему: как серп и молот и звезда. На улице выяснилось, что я хочу есть. Д. зашел в магазин и купил мне пирожок с вишней. В его руках были одни медяки, и я понял, что остались лишь мелкие монеты, их подают только из приличия, а другие деньги отменили. В магазине слышалась прекрасная музыка, там пели на всех известных мне иностранных языках. Я понял, что и я могу говорить на любом языке мира. Мы подошли к автобусной остановке, и Д. вдруг спросил, не было ли у меня какого-то МДП. Я ответил, что не понимаю. Тогда он спросил зачем-то, не представляю ли я себя Наполеоном. Я сказал, что был бы Наполеоном, если бы лежал в сумасшедшем доме, а Д. сидела бы в изголовье моей кровати и пела, как только она умеет, тогда я начал бы мысленно какое-нибудь завоевание, например Египетский поход. Я спросил, а что, мы едем на вечер? Д. Сказал, нет, плевать на искусство!

Подошел автобус, где Д. два раза нажал на кнопку компостера, хотя билетов у него не было. Он сказал, что нужно заехать к одной его знакомой. По середине пути автобус - гармошку перекосило, и он стал сотрясаться на месте, а все в нем сидящие начали сотрясаться от хохота. Д. сказал, что наверно начали уже праздновать. Что они могли праздновать - Царствие Небесное конечно! Мы вышли из автобуса, и подошли к дому, где Д. поднялся наверх, а мне сказал подождать внизу. Я стал ждать. В это время зашла незнакомая девушка, и поздоровалась со мной. Когда она стала подниматься по лестнице, я узнал куртку моего Януса и заплакал горькими слезами. Все поменяли свой внешний облик, кроме членов Морового Мравительства, и теперь нам больше никогда не встретиться! Какое мне дело до того, что промышленность может выпускать до миллиона одинаковых курток!

Вскоре Д. вышел на улицу, и я вновь начал плясать, от нестерпимого посмертного жжения в легких. Д. сказал, что напишет обо мне мемуар. Еще он зачем-то спросил, не кормил ли меня Пабло чем-то, например галлюциногенными грибами. Я сказал, что мы могли бы позвонить Пабле по телефонной карточке, поскольку у Д. сели батарейки в мобильнике, и спросить. Он вскричал, так что же ты раньше не сказал! Я сказал ему, что мы не узнаем Пабло, поскольку, все поменяли обличье. Тем не менее, скоро мы его увидели. Он вышел на улицу нам на встречу. Все трое были взаимно удивлены. Мы расстались с Д. Тут я понял, что никто не умер, рассказал обо всем Пабле, который сказал, что Д. очень строго с ним разговаривал. Я начал смеяться от радости. Я не знал тогда, что у Пабло были большие неприятности с налоговой инспекцией. Вот такая история со мной приключилась в автобусе. Ах да, чуть не забыл, в городе Антоне лифты останавливаются между этажами.