ИВАНОВ И ДРУГИЕ ИВАНОВЫ

ОКНО ВО ДВОР

У окна, ведущего во двор, чья дурная слава волновала столь многих, вечно торчала любознательная Ребекка. Она и ела у окна, и спала у окна, и другими мало примечательными делами занималась у окна, а когда ненадолго отлучалась к северу через северо-запад, где находились все квартирные удобства, то её замещали специально для таких случаев вызываемые по телефону подруга Марни и Иванов. Так что эта троица была в курсе всего, что происходило во дворе и за другими окнами. И каждый из них очень хорошо, со всеми подробностями, мог описать и дело Джонатана Дрю, и дело Парадайна, и хлопоты с Гарри, а также внешность и повадки молодого и невинного секретного агента, иностранного корреспондента, завороженного диверсанта, печально известных мистера и миссис Смит и того человека, о котором Иванов не уставал повторять: не тот человек.

Иногда, когда назойливые птицы мельтешили перед окном, не давая заниматься любимым делом, все втроем предавались воспоминаниям. Ребекка повествовала о незнакомце в поезде, семейном заговоре, белой тени, зеленом огне и спасательной шлюпке, Марни восторженно твердила о падении добродетели в тринадцатом номере, о веревке и кольце. При этом у нее всякий раз начиналось головокружение, переходящее в психоз. Иванов же любил порассуждать об убийстве, шантаже и саботаже, но быстро выдыхался и каждую историю завершал криком: люди исчезают.

Однажды Ребекка получила письмо, на конверте которого значилось: женщина женщине, что вызвало немалое подозрение у друзей. Из ее немногочисленных реплик Марни с Ивановым уяснили, что Ребекка, движимая желанием с головой окунуться в страстное приключение в саду удовольствий, решила согласиться на письменное приглашение. Дабы уберечь подругу от опрометчивого шага, Марни без колебаний удушила Ребекку веревкой, а потом прикончила и Иванова, который знал слишком много. Умри последним, были ее последние слова перед тем, как птицы разбили вдребезги любимое окно.

И только черный стражник, неизменно занимавший свой пост на первой из тридцати девяти ступенек, ведущих в квартиру с окном, выходящим во двор, твердо знал, что самые страшные преступления совершаются не здесь, а в таверне "Ямайка".

ЙОД

Мне нужен йод, сказал Иванов, входя в аптеку. Йода нет, ответили ему. Почему нет йода, спросил Иванов. Потому что есть зеленка, ответили ему. А мне нужен йод, сказал Иванов, йод и только йод. Езжайте к морю, сказали ему, там йода хоть залейся, дыши, не хочу. Иванов вышел из аптеки, предварительно перебив там все витрины, и поехал к морю на трамвае.

Пока трамвай дребезжал, Иванов думал свои думы, а не просто сидел, уставившись в окно. Но вот мелькание за окном и в голове Иванова прекратилось, прозвучало: последняя остановка, море, и Иванов ступил на песок.

Пространство, втянувшее в себя Иванова, было коричневым. Коричневым был песок, коричневым было море, коричневыми были чайки. Короче, всё было коричневым, и сразу же белый льняной костюм Иванова приобрел глубокий коричневый цвет. И белая рубашка с бежевыми замшевыми туфлями приобрели цвет шоколада. Вот и хорошо, думал Иванов, размашисто шагая к морю, в химчистку отдавать не надо, стирать не надо, чистить не надо, очень даже удобно, что говорить, немаркий цвет. Настроение у Иванова улучшилось, и он купил в коричневом киоске эскимо на палочке. Вкус у эскимо был странный, но Иванов этого не заметил и съел эскимо вместе с палочкой. Руки у него стали коричневыми, лицо - коричневым, да и мысли приобрели соответствующий цвет. На пляже, тут и там, встречались такие же, как Иванов, коричневые существа. Одни громко дышали, занимаясь йогой, другие разнообразно укрепляли мышцы коричневых тел. Иванова встретили как своего. Его хлопали по плечам, спине и ягодицам, его раздели до трусов и понесли к морю. Я сам, попытался сопротивляться Иванов, но его не слушали. Раз, два, взяли, прокричал коричневый народ, швыряя Иванова за черту прибоя. Любимца фортуны сразу же облепили коричневые медузы, но он был рад и этому. О-о-о, чистый йод, пел Иванов ныряя. Потом он вышел на берег и растянулся на заботливо предложенном одним из новых друзей полотенце. Коричневая девушка поделилась с ним коричневым чизбургером, отчего Иванову стало сразу тепло и уютно. Женюсь, подумал он, в таком замечательном обществе плохих людей быть не может, и незамедлительно занялся с обретенной подругой любовью под рукоплескания и одобрительный свист окружающих.

Так незаметно пролетело время, а вечером на пляже появилась, откуда ни возьмись, совершенно белая пара пришлецов. Эти калики перелётные брезгливо покосились на эскимо, отшатнулись от коричневой волны и собрались улизнуть, не дав себя охлопать и раздеть. Белые свиньи, громко сказал Иванов, поднимаясь со своего коричневого полотенца. Белые свиньи, подхватил весь коричневый люд, окружая парочку кольцом. Зеленкой, небось, пользуются, подытожил Иванов, вооружаясь кстати обнаруженной бутылкой. А-а-а, возопила толпа. И ничего от возмутительной пары не осталось. И от других пар, которые впоследствии забредали на пляж и не хотели коричневеть, тоже ничего не осталось.

Но и с Ивановым случилась беда. От переизбытка йода и праведной ярости он стал совсем черным, и его линчевали как оскорбляющего цвет коричневой нации субъекта.

ВАГНЕР И АНГЕЛ

Ангел был белым, как молоко, и переплывал чашку пространства. Он охранял маленького Иванова, слепо бредущего через снежную пелену двора с тяжелой нотной папкой в руках.

Был самый поздний час на Земле, который в городе, где рос Иванов, растягивался от семи вечера до семи утра. Ангелу было неспокойно, но он, любя душу ребенка, выставлял вперед правое крыло, чтобы хоть как-то защитить подопечного от метели. Иванов чувствовал присутствие ангела и даже видел щит крыла перед собой, и ему не было страшно. Но внезапно безумный порыв ветра выхватил у него из рук папку и нотные листы, вырвавшись на свободу, сбросили с себя все бемоли и диезы. Загремело так, что ангел оглох. На одну долю мгновения он отвел свое надзвездное крыло от лица Иванова, чтобы прикрыть ухо, и этой доли было достаточно для того, чтобы ребенок вознесся на высоту вагнеровских валькирий и тут же оказался низвергнут вниз.

И вот Иванов лежит, заметаемый звуками, с переломанными чувствами, а небесно-морской ангел, пролившись через край и переполнившись черными нотами, не может собрать своих крыльев.

ДЛЯ ЛЮДЕЙ С НАВУХОДОНОСОРОМ В ГОЛОВЕ

Опуская шершавые подробности времени, перейдём к сути. Суть же состоит в следующем: Иванову стало мерещиться, что за ним следят. Стоит, например, какой-нибудь другой Иванов на улице и говорит по телефону, а нашему Иванову кажется, что это он о нём говорит, сообщая врагам его маршрут и другие мелкие детали ставшей внезапно невыносимой жизни.

Короче, когда психика Иванова совсем расстроилась, решил он пойти на приём к врачу-психиатру. Притом, конечно, к самому лучшему. Обзвонив друзей и подруг, Иванов узнал фамилию и адрес такого эскулапа и вскоре уже топтался в прихожей довольно мрачного и обветшалого домишка, стоящего буквально в двух шагах от трассы с бешено мчащимися автомобилями, сливающимися в огненный поток. Это автомобильное сумасшествие чуть было не заставило Иванова ретироваться, когда перед ним возникла нечесаная женщина лет сорока с двусмысленным выражением лица и в тапочках на босу ногу.

Вы Иванов, спросила она, и сама же себе ответила, конечно, вы Иванов. Женщина провела пациента в кабинет, села с ногами в кресло и предложила Иванову, не мешкая, всё-всё о себе рассказать. Она уверила Иванова, что информация, которой он с ней поделится, останется строго конфиденциальной и что им понадобится не один и не два сеанса.

Не меньше трех, сказала она, а там наступит полное выздоровление и никаких проблем до конца ваших дней больше не обнаружится. Но ведь я еще не сообщил вам, что меня беспокоит, разволновался Иванов. Это не так уж важно, что вас там беспокоит, поскольку моя методика исключает любое беспокойство, ответила она и предложила быстрее начинать делиться с ней насущными проблемами. И Иванов стал делиться, часто прерываемый врачом с оригинальной методикой. В отличие от других, известных по телевизионным передачам психиатров, она не успокаивала его, а, напротив, язвила и терроризировала. Когда же он дошел до самого главного, до слежки, она завопила, размахивая руками: да кому ты нужен, ничтожество широкого профиля! Ну, знаете, не ожидал, возмутился Иванов и даже попытался уйти, но женщина очень вкрадчиво объяснила ему, что обижаться не стоит, раз уж такая у нее неординарная методика. Неповторимая методика, подчеркнула она и добавила, как бы извиняясь, что несколько дней после сеанса Иванову будет плохо, возможно, еще хуже, чем до, но после следующей встречи станет так хорошо, как никому еще не бывало. Скрепя сердце, Иванов остался, всего себя раскрыв, а потом пошел под дождем домой и уже почти дошел до опротивевшего подъезда, уже взялся, можно сказать, за ручку входной двери, как вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Иванов обернулся и, не веря самому себе, увидел врача-психиатра. Нагло ухмыляясь, она сверлила его глазами через стекло "Вольво". Галлюцинация, решил Иванов и забежал в подъезд.

Дома ему стало плохо, и он решил на второй сеанс не ходить, но идти пришлось, так как теперь везде и всюду мерещилась ему женщина-психиатр в немыслимо угрожающих позах. Я выяснила причину вашей болезни, сказала она ему при новой встрече. Вот так прямо у порога и сообщила, что он несчастный человек с навуходоносором в голове и что от навуходоносора этого все его беспокойства. Следуйте за мной, и я избавлю вас от всякой напасти, сказала врач-психиатр, выводя его вновь под дождь. Через минуту они были у шоссе, а еще через несколько Иванов оказался, при помощи психиатра, на проезжей части и скончался под колесами грузовика.

Какой ужас, говорила убитая горем женщина подъехавшей милиции, услышала крик, выбежала, как была, в одних тапочках под проливной дождь, чтобы оказать помощь, ведь я врач, ко мне люди лечиться приходят, но поздно. Действительно было поздно, примерно шесть часов вечера, поэтому Иванова увезли, а женщина вернулась в своё жилище, переобулась в сухие тапочки и стала с нетерпением ожидать следующего пациента.

МЕЛОЧНАЯ ЛАВКА

Мелочная лавка совсем не то, что вы думаете, мелочная лавка - это наша жизнь. Вот и Иванов постоянно торговался, чтобы купить по бросовой цене добротный товар, поскольку высокую цену платить не хотел. Так он приобрел себе образование, диссертацию, высокооплачиваемую должность, особняк, городок и много чего еще разного, но вот удовлетворения ни от чего не получал.

Например, жена. Жена у него была красавица, с загадочными и, как утверждали окружающие, совсем не еврейскими изгибами души и тела, с волнистыми волосами, в которых жил туман Приднестровья, и с голосом арфы. Но женился Иванов не по любви, а потому, что прекрасней женщины не было на свете, который он к тому времени основательно повидал. Вот Иванов и женился, хотя всегда тяготел к чему-то другому, к чему-то с исключительно прямыми линиями. И так Иванову была ненавистна собственная его жена, что он сутками не бывал дома, а ездил после работы по прямым улицам своего города с надеждой встретить что-то идеально ровное, без изгибов и волнистостей, и задешево купить. Хотя лучше, втайне надеялся Иванов, получить бесплатно. В самом деле, за последние десять лет Иванов не потратил почти ни одной копейки и дальше тратить не собирался.

Он мечтал встретить женщину, похожую на доску, абсолютно гладкую, желательно без волос на голове и под мышками, с обыкновенным лицом и голосом. Можно совсем без лица и голоса, лелеял свою мечту Иванов, это ей ни к чему. Такая и торговаться не станет, а удовольствуется какой-нибудь пустяковиной вроде булавки. И он всё колесил, прихватив с собой булавку, по ночным улицам до тех пор, пока однажды не увидел ту, которую вожделел много лет и зим.

Она стояла спиной к нему на самом темном углу улицы, прямая, безбедрая, стриженая под ноль. Пойдешь со мной, милая, спросил Иванов, выбравшись из машины и заперев её. Женщина, не оборачиваясь, кивнула. Сердце Иванова запело по-французски, ноги подкосились, в глазах потемнело, на лбу выступил пот, руки затряслись. Она моя… думал он, едва не теряя сознание, моя… Кто моя? Счастливец прижался к её спине, счастливец обнял её, счастливец повернул её к себе лицом. Но лица у женщины не оказалось, а в том месте, куда теперь не мигая смотрел Иванов, было витиевато выведено золотом: Иванов И.И. Родился… - умер…

ПТИЦА И ПТЕНЦЫ ПТИЦЫ

В распахнутое по случаю жары окно влетела невиданная птица неслыханной красоты, полетала над Ивановым и сказала коротко и внятно: не закрывай окно. Остолбеневший Иванов и не подумал что-либо закрывать, а с восторгом стал ждать продолжения. Ожидание не обмануло его: вскоре птица вновь появилась в окне с большим гнездом в клюве. На этот раз она не стала кружить над Ивановым, а подлетела к сверкающей чистотой электроплите и расположила между конфорками свое гнездо с двумя беломраморными яйцами. Иванов, который, не жалея сил и времени, надраивал до белизны все кухонные принадлежности, неудовольствия однако не выказал и только прикидывал, что будет дальше.

Включи плиту, потребовала птица, но не на полную мощность. Иванов вскочил со стула и включил. Почти сразу же раздался треск скорлупы, писк и два птенца взлетели и опустились на коврик у ног Иванова.

Сейчас же ко мне, дети, сказала птица и посмотрела как-то очень внимательно на Иванова. Иванов уже выключил плиту, но все равно его бросило в жар. Это не птица, успел подумать он, падая в смертной тоске на все тот же коврик, это моя жена, которую я выгнал, беременную, на улицу. Когда это было?.. Покопался он в своих мыслях и нашел в них только прошлое и будущее.

Когда Иванов затих, птица склонила над ним свою прекрасную головку и обратилась к птенцам: а теперь, дети мои, я научу вас правильно питаться. Вот необходимая для вашего возраста пища, есть ее надо так. И птица стала долбить клювом Иванова, отрывая от него куски. Дети не отставали.

УКУС ЯДОВИТОЙ ЗМЕИ

Привыкли Иванов с Ивановой, живущие в одной из стран средиземноморья, заниматься во время летнего отдыха любовью прямо на земле. Лучше всего для этого занятия подходили разноцветные пески пустыни Негев, куда они ездили много лет подряд до злосчастной бури в пустыне.

То ли из-за бури, то ли из-за международной обстановки местные змеи в то лето были сильно обеспокоены. И одна из них укусила Иванова, который лежал снизу. Иванова же, весьма сообразительная особа, сразу слезла с Иванова, вспоминая наставления своей многоопытной покойной матери. Главное, вспоминала она, нужно успокоиться и по возможности не двигаться. Надо как можно скорее обратиться за помощью в ближайшее медицинское учреждение. Еще следует убить змею и прихватить с собой для опознания, чтобы подобрать самое эффективное противоядие. Но змея куда-то уползла, а ближайших больниц за версту видно не было. Нельзя, вспоминала она, прикладывать также лёд к месту укуса, и это хорошо, так как льда у нас нет… Иванов, тем временем, пребывал в столбняке. Что же делать, что же делать, мучилась Иванова, не желая терять горячо любимого мужа. Нужно, воскликнула она, воспользоваться с большой осторожностью известным методом "надрезать и высосать". Суть метода в том, чтобы на месте укуса сделать крестообразный надрез и через него ртом высосать яд.

При словах "крестообразный надрез" Иванов очнулся и завопил не своим голосом: Никаких крестов, кричал он во всю ивановскую, только звезду Давида! (Надо пояснить, что за неделю до происшествия Иванов всем сердцем своим и помышлением принял иудаизм.) Послушная Иванова немедленно взялась за работу, но была так неискусна в этом деле, так несведуща в элементарном счете углов, что, в конце концов, изобразила на обожаемом теле нечто восьмиконечное. Но значения это уже не имело, потому что Иванов с детства не переносил боли и скончался от разрыва сердца в разноцветных песках. А укусившая его змея оказалась неядовитой, как утверждали поздно подоспевшие бедуины.

ТУДА БЕЗ ОБРАТНО

Однажды некий уважаемый всеми Иванов обнаружил в своем кабинете дверь, которой прежде не было. Новую стальную дверь с белой кнопкой звонка и глазком. Уважаемый Иванов закрыл глаза и открыл снова: дверь не исчезла. Тогда он поднялся со своего рабочего кресла, причесался и, сделав соответствующее лицо, нажал на кнопку звонка. После мелодичной трели за дверью послышались мягкие шаги, и потом вновь наступила тишина. Иванов чувствовал, что его пристально разглядывают через глазок. Дверь всё не открывалась. Краска прилила к лицу Иванова. Это мой дом, думал он, расхаживая по кабинету и непроизвольно подсчитывая количество безделушек на стеллажах и письменном столе, да как они смеют, мерзавцы!.. Ну, и так далее.

Работа не клеилась. Он сидел за столом, а статистический отчет, ожидаемый миллионами любителей статистических отчетов, ни на йоту не продвинулся вперед. Уважаемый Иванов решил, что необходимо опять что-то предпринять.

Это я, сказал он, снова нажимая на кнопку звонка, откройте, пожалуйста, свою дверь. И опять послышались шаги, только на этот раз более тяжелые, но дверь по-прежнему оставалась закрытой. Мало того, его даже не стали рассматривать через глазок, а просто отошли. Ну, я этого так не оставлю, вспылил заслуженный Иванов и принялся колотить в дверь кулаками, пинать ее ногами. Ну и что? Ничего. Дверь не открывали.

Тогда Иванов вынул из верхнего ящика письменного стола дорогой бумажник, набитый купюрами крупного достоинства, выбежал из кабинета, спустился в лифте на первый этаж, оказался на улице, куда-то зашел, откуда-то вышел, поднялся в лифте, вбежал в кабинет и, подложив под ненавистную дверь взрывное устройство, спрятался в туалете. После взрыва кабинет было не узнать: ни окон, ни стола, ни книг, ни безделушек, ни незаконченного отчета, ничего уже там не было. А дверь была. Стальная дверь, распахнутая настежь. Правда, теперь без звонка, но, без сомнения, та же самая дверь. А за дверью ничего себе особенного: половичок, вешалка из оленьих рогов, пустой чемодан, слепое зеркало и тихий коридор.

Иванов решительно переступил через порог. Стальная дверь захлопнулась за ним с каким-то неприятным звуком, похожим на смешок. Не сильно обеспокоенный Иванов быстрым шагом пошел по коридору, чтобы кого-то найти и, наверно, объясниться, но никого не встретил. Бесконечный коридор никуда не приводил и ни от чего не уводил, поскольку попытки вернуться к стальной двери и припасть к глазку тоже не увенчались успехом. Но он продолжал идти по злоумышленному коридору, иногда радостно напоминавшему ивановские статистический отчеты, до тех пор, пока не убедил себя в том, что за пределами одного мира другого не существует.

РЕПОЗИЦИРОВАНИЕ МИФА В СОВРЕМЕННОМ КЛЮЧЕ

Когда кипение садов достигло предела, когда белые, розовые и красные лепестки всего, что успел описать Карл Линней, сварились в крутой жаре, тогда и произошла эта история.

В городе остановились все часы, включая будильники, а Иванов встретил девушку своей мечты. Её маленькие уши напоминали морские раковины Cypraea Broderipi, чувственные губы были капризно изогнуты, а светлое платье свободного покроя не скрывало высокой груди и маленьких стоп, обутых в сандалии, которые завязывались под коленями кожаными ремешками. От всего этого сочетания у Иванова перехватило дыхание. Он хотел заглянуть ей в глаза, но они, к его огорчению, были прикрыты огромными солнцезащитными очками. Притом зеркальными. Иванов, застыв перед девушкой, видел не её синие глаза (почему-то он был уверен именно в этом цвете), а себя самого в зеркальном саду. Раздосадованный несоответствием, он стал трястись как вулкан и вонять как гейзер, но девушка не сбежала, а даже предложила Иванову прогуляться к морю. Конечно, он с радостью согласился, и они пошли, интеллектуально беседуя. Вот ведь заложено в людях влечение к различным вещам, в том числе и к любви, чтобы она там не готовила им в будущем.

Сначала говорили о модных на сегодняшний день философах, потом о поэтах, а затем перешли на мифы. Иванов как раз накануне закончил перепечатывать свою диссертацию на тему "Репозицирование мифов в современном ключе", так что это был его конек. К тому времени стемнело, и они оказались на морском берегу, где никакого освещения, кроме лунного, не предполагалось. Идеальная ситуация, подумал Иванов, чтобы признаться в любви с первого взгляда.

Вы мне безудержно нравитесь, сказал он, мне кажется, я люблю вас уже тысячи лет… да-да, я даже видел вас много раз во сне… Но без очков, спросила девушка. Да, без очков, снимите их, пожалуйста, тем более уже темно и они вам ну никак не пригодятся… А ты не разлюбишь меня после этого, не пожалеешь о своей просьбе, тихо спросила она, снимая очки. Никогда, воскликнул Иванов и обратился в камень. Медуза же пригладила змей, вставших дыбом на ее голове, пнула камень маленькой, обутой в греческую сандалию тридцать первого размера, ножкой и вошла в воду. И тогда время вновь затикало в башенных часах, зашуршало в песочных, но каменного Иванова на морском берегу сроки уже не интересовали.

ЖЕРТВА ВОСПРИИМЧИВОСТИ

Трудно жить людям, легко поддающимся впечатлениям. Таким вот чутким господином был Иванов. Стоило ему прочитать в газете, за утренним соком и корнфлексом, какие-нибудь волнующие новости, как он мгновенно менялся в лице. То есть лицо его становилось как две капли воды похожим на физиономию того, кто был причиной этой информации. Шла ли речь о Саддаме Хусейне, он превращался в Саддама Хусейна или в одного из его сыновей; излагались ли факты поимки последнего нацистского преступника, Иванов начинал походить на Эйхмана. Такая вот неисследованная еще наукой мимикрия доставляла ему массу хлопот. Жена, увидав однажды утром за собственным кухонным столом царя Николая II, потеряла дар речи и так до сих пор слова произнести не может; дети, узрев в ванной комнате писателя Лимонова, побежали записываться в его партию, да так до сих пор и не вернулись.

Но вот год назад, отправившись за необходимыми для своего завтрака продуктами в ближайший магазин, Иванов забыл закамуфлироваться. Тут же озверевшая толпа с криками "янки вон" и "смерть американским захватчикам" переломала ему ребра и много чего еще полезного в обычной жизни. Так несчастливая похожесть на американского президента роковым образом повлияла на будущее Иванова. Свидетель бесчинств московской толпы, простой сержант ВВС Джон Доу, приехавший культурно развлечься в российскую столицу, отбил Иванова у садистов и, заручившись поддержкой авианосца "Авраам Линкольн", доставил жертву произвола в Белый Дом. Настоящий президент не нуждался в двойнике, тем более что Иванов по пути начитался "Вашингтон Пост" и стал левой стороной походить на Шарона, а правой на Ясера Арафата. В результате таких метаморфоз его спровадили в одну из подземных лабораторий НАСА в пустыне Невада, а затем поселили на совершенно необитаемом, но охраняемом острове в Тихом океане, где он имеет всё необходимое для поддержания жизни и даже более того. Всё, кроме прессы.

АППЕТИТ ПРИХОДИТ ВО ВРЕМЯ ЕДЫ

Иванов выглянул в окно. Он только что позавтракал или пообедал, но все равно был голоден. За окном росла трава, летали птицы и бегали вкусные на вид существа. Иванов стоял, впитывая картину, потом он широко открыл рот и съел её.

В это время за окном стоял некто, разглядывая в бинокль, как Иванов насыщает свою плоть. За ним, с подзорной трубой в руке, пристроился другой наблюдатель, за которым, в свой черед, торчал третий, четвертый, пятый… Иванов стоял, впитывая картину. Потом он широко открыл рот и съел первого, второго, третьего и еще пятьдесят шесть зрителей. Короче, не меньше пол-очереди любителей невероятного съел он. Затем потянулся и пошел спать, оставив остальных на потом.

Впервые за всю свою жизнь Иванов был сыт и доволен.

ЧЕРНАЯ КОШКА В ТЕМНОЙ КОМНАТЕ

Если вы не против и никакие там фобии вас не беспокоят, сказал хозяин квартиры Иванову, то я постелю вам в темной комнате. Иванов так устал с дороги, что привередничать не стал и ответил согласием. Ему действительно было абсолютно всё равно, где ночевать, лишь бы скорее принять душ, забраться в чистую постель и укрыться одеялом.

Но темная комната оказалась настолько темной, что спать Иванову неожиданно расхотелось. Он слез с кровати и стал ощупью искать выключатель. Обшаривание голых стен, однако, ничего не дало, так как не только выключателя, но и двери, через которую хозяин завел его сюда, Иванов не нашел. Зато обнаружил неожиданного соседа, мягкого и пушистого на ощупь. Убедившись в том, что это котенок, черного, понятное дело, окраса, Иванов вознамерился его приласкать и даже взять к себе в постель, но тот, оцарапав ему нос, зашипел и растворился в темноте. Царапина сильно кровоточила, выхода из комнаты не было, и ко всему прочему Иванов почувствовал, что стал значительно меньше того Иванова, который лишь несколько часов назад входил с хозяином в эту комнату. Примерно на треть он уменьшился, а может, и больше. Наверняка больше, подумал Иванов, поскольку в пижаме он утопал, а в домашних тапочках не мог сделать даже шага. Как же так, вскричал Иванов, наткнувшись на что-то уже менее мягкое и пушистое. То, что было котенком, по размеру теперь превышало большую кошку. А где тот котенок, спросил, было, Иванов и попытался дружески почесать кошачий загривок, но встретил неожиданный отпор: кошка располосовала его когтями так, что он опрокинулся навзничь и стал барахтаться в луже собственной крови. Хозяин, хотел позвать Иванов, но из горла его вырвался лишь слабый писк, к тому же он сам теперь был не больше мыши. А огромная кошка подошла, перевернула его лапой и принялась слизывать кровь с головы.

Тут открылась дверь и со словами одобрения, да, во всем нужен порядок, в комнату вошел рыжий кот - бывший хозяин. Не обращая на льстеца никакого внимания, кошка аккуратно придушила Иванова и гордо понесла его на кухню. Она обеспечила семье отменный завтрак и была довольна собой.

МЯГКИЙ ЗНАК

Жена Иванова, Екатерина Ивановна, писала фантастические романы и часто говорила мужу: вот заберут тебя, Иванов, когда-нибудь пришельцы и что-нибудь с тобой нехорошее сделают. И хотя Иванов был на несколько световых лет положительнее своей жены Ивановой, писавшей романы, но пришельцев все же побаивался.

Несмотря на то, что Екатерина Ивановна написала уже более двухсот романов, которые, как она уверяла, давно были изданы в очень известном созвездии, на Земле их печатали неохотно. Так что, вручную отпечатанные и переплетенные, они занимали старинный книжный шкаф Иванова, сначала потеснив, а позднее и вытеснив классиков русской и зарубежной литературы. Даже Толстой с Шекспиром остались без места, и пришлось Иванову держать их под кроватью, а остальных, менее любимых авторов, отнести в букинистический магазин. Шкаф, собственно, принадлежал еще деду Иванова, и внук честно пытался защитить его старинную честь, но Екатерина Ивановна слышать ничего не хотела. Она затыкала уши ватой и расшвыривала Толстого с Шекспиром по всем углам то метлой, то шваброй. Книги от этого, естественно, портились, а Иванов сильно переживал. И только страх перед ужасными пришельцами останавливал его от каких-нибудь решительных мер.

Катя, а какие они, пришельцы, спрашивал Иванов у жены, на что она загадочно улыбалась и только повторяла, что когда-нибудь Иванова заберут, и что-нибудь кошмарное с ним сделают. А больше жена ничего не говорила, просиживая день-деньской за компьютером, поскольку дала себе слово в ближайшем люструме завершить полное собрание своих сочинений. Но однажды во сне Иванову был подсказан чрезвычайно любопытный выход из положения.

Выбрав подходящий момент, когда жена отлучилась из квартиры для покупки писчебумажных материалов, залез он в шкаф и уселся прямо на труды Ивановой. Когда же она вернулась, хитроумец принялся что-то негромко бормотать себе под нос, старательно изображая разговор с одним из героев фантастического романа Екатерины Ивановны. Что-то вроде следующего: ты, Мягкий Знак (так звали одного из главных героев эпопеи "Игры на Солнце"), не зарывайся, меньше чем на двадцать семь процентов я не согласен. Сам понимаешь, времена нынче тяжелые, вот, на одну бумагу сколько денег уходит. Сейчас же подписывай контракт, а иначе дам тебе в морду, и кончится на этом твоя биография. Ах ты, злодей, завопила жена, запрыгивая в шкаф, как ты посмел решать такие вопросы без меня! Иванов, не долго думая, вылез наружу, закрыл дедушкино сокровище на ключ и отошел на несколько шагов. В ту же минуту шкаф, немного пошумев, стал приподниматься, а потом, пробив потолок, с рёвом умчался к звездам.

Всё лето Иванов заделывал крышу, а осенью купил в антикварном магазине новый шкаф, как две капли воды похожий на дедушкин.

"СЛАДЧАЙШИЙ НАШ ИВАНОВ!", -

начала свою речь страшная женщина, из тех женщин, которые завораживают своей агрессией окружающих, так что никто не может пройти мимо без сердечного приступа. Она прочно устроилась на стуле перед кроватью, увитого проводами и трубками капельниц, Иванова и уточнила: меня зовут Ада Пятакова, а моего спутника - Алексей Кунштюк.

Только этого не хватало, возопил про себя Иванов, заметавшись глазами, на большее он, умирающий, увы, был не способен.

Мы решили, что пришло время войти с вами в личный контакт, так как ни на одно наше письмо, а мы отправили таковых штук двадцать восемь, вы не смогли ответить. Пророческая суть ваших эсхатологических творений, обнаруженных в одной из Кумранских пещер, нашла отклик в наших душах и вдохновила на созидательную деятельность, благодаря которой летом прошлого года мы поселились в сердце Иерусалима.

Что за чушь она мелет, какие творения, какая созидательная работа, кто им позволил сюда припереться? Ах да, он забыл, что лежит в Каролинской больнице на окраине Стокгольма, где только что собаки не бегают и никому нет дела ни до больных, ни до здоровых.

Чтобы объяснить цель и причину нашего к вам пристального внимания, я должна сначала кратко описать мой духовный путь. Я родилась в известном только мне году, 1 сентября, в Вильнюсе, в богоизбранной семье. Будучи преподавателем музыки по классу фортепиано, я в начале семидесятых репатриировалась в Израиль. Здесь, на Святой земле всех репатриантов, я преподавала в музыкальной школе и одновременно занималась в академии на факультете музыкологии. Потом, недолго думая, вышла замуж и родила детей: сына Зеева и дочь Голду. Рождение этих детей, происшедшее при помощи равви и каббалиста, выходца из Йемена, послужило толчком к моему знакомству с миром мистики, каббалы, тайного знания, стало началом моего духовного пути - пути посланничества.

В 1982 году я влилась в ряды израильского эзотерического общества, основанного Авраамом Шифриным, и состояла в нем ровно год - до того момента, как во мне возникло космическое откровение - Revelation. Суть откровения заключалась в следующем: в мире происходит борьба неких сил, как в метафизической, так и в физической субстанции. Миру угрожает период невиданных катастроф и мне в обязанность вменяется не быть в стороне, но стать частью этой борьбы и действовать в направлении усиления соответствующих сил, сопротивляясь претворению в жизнь апокалиптических пророчеств. Каждое апокалиптическое пророчество, верное в своей сути в момент его получения пророком и отражающее преобладание негативной энергии мироздания по отношению к позитивной энергетике, может быть предотвращено или отменено.

Вследствие полученного откровения мне пришлось оставить работу, развестись с мужем, оставить невинных детей и переехать из Тель-Авива в Цфат - каббалистический город в Галилее. В течение долгих семи лет я строго соблюдала религиозно-еврейский образ жизни. Но это было на самом деле лишь внешним прикрытием, необходимым для того, чтобы вести по всей Галилее, от Цфата до Кирьят Шмона, свою посланническую работу. Преподавая музыку, я параллельно организовывала многочисленные встречи, лекции, вечера, на которых делилась с изголодавшимися по истинному знанию израильтянами эзотерическо-кабаллистическими взглядами на мир, всегда связывая эти знания с настоящей действительностью и реагируя на происходящее во всем мире каждодневно. Потом я не смогла ограничивать себя только рамками Галилеи и стала совершать набеги на районы Хайфы, Хадеры и Иерусалима. Когда в мире так неспокойно, я должна брать в свои руки какой-нибудь инструмент и играть. И в мире становится тише, светлее, добрее.

В мире стало бы тише и добрее, если бы ты, сучара, заткнула свою пасть, беззвучно констатировал Иванов.

Как вы понимаете, наш сладенький Иванов, такая духовная деятельность не могла проходить без сопротивления. К началу девяностых годов это сопротивление, как в субстанции метафизической, так и в физическом, материальном мире, стало блокировать мои жизненные центры: безденежье, потеря работы и тому подобное. Мало того, была парализована также моя духовная деятельность, прекратилась общественная работа, вернее, перешла на скрытые, невидимые миру движения. Сопротивление, выражавшееся так же в клевете и гонениях, исходило от религиозно-ортодоксальных кругов и было направленно не только против распространения духовных знаний, но и против моего женского начала.

Мне приходилось вести тяжелую борьбу, четко понимая, что моя ситуация - это микрокосмос, как на метафизическом невидимом уровне, так и в земной субстанции. Что ж, отойдя от религиозно-еврейского образа жизни (суть моя и мышление всегда оставались на уровне глобально-космического восприятия и мировоззрения, не принимая никакие религиозные и прочие догмы), я не прекратила движения по пути духовно личного поиска и развития. Нахождение ответов на важнейшие вопросы бытия, которые вели меня от музыки к философии, эзотеризму, каббале, иудаизму, продолжали иметь место.

К концу девяностых годов развитие моего духовного мировоззрения сконцентрировалось на двух вещах: поисках помощника и уяснении смысла данного мне откровения. И то и другое было мне явлено в двухтысячном году. Сначала я познакомилась с Кунштюком, выяснив, что наш духовный подход к происходящему в мире и видение путей, которые должны привести человечество к развитию сознания и вступлению в эпоху Единства и Любви, совпадают. Потом, в связи с ухудшением общекосмической энергетики, мы вместе перебрались в Старый город Иерусалима с его высокоэнергетическими точками. Именно в этом месте находятся основные узлы соприкосновения материальной субстанции (микрокосмос в макрокосмосе) всего земного шара.

Иванов на время потерял сознание, а когда очнулся, ужас продолжился.

Там, у Стены плача, часами пребывая в состоянии космического мироощущения, мы поняли, как необходимо человечеству войти в новое энергетическое состояние, некогда известное на Востоке как Сатья-Юга, то есть Эпоха Света.

И там же, поселившись неподалеку от Храмовой горы, мы окончательно определились в знании об инопланетных цивилизациях на Земле, об их присутствие в измерениях, близких к физическому миру, об их проявлениях в нашем, видимом мире и о подлинном смысле их ожиданий. В ближайшие 30 лет ледники Антарктиды отступят, и нашему взгляду предстанут замороженные тела человекоподобных уродов с пятью глазами и с десятью руками. Уже много раз пришельцы, не добившись желаемых результатов, покидали свои колонии на Земле, старательно уничтожая перед этим созданных ими биороботов, пользуясь для этого услугами всемирных потопов. Генетические опыты инопланетян на Земле, конечно же, и не могли завершиться успехом, поскольку их жуткие эксперименты не соответствуют подлинно Космическому плану развития земной человеческой расы. Ходом эволюции разума на планетах Солнечной системы руководят высокодуховные существа из звездного окружения Юпитера.

Вы, Иванов, и есть столь необходимое землянам существо. Мы знаем абсолютно точно, что только вы, подлинный юпитерианин, можете оказать нам помощь в деле создания саморазвивающегося землянина, при моей, конечно, с Кунштюком, поддержке.

Это чудовище уже никогда не остановится! Нет, я больше не выдержу! Скорее бы подохнуть! На этот раз просьба Иванова была удовлетворена, и вот так не мирно он скончался, к своей грядущей радости не услышав последних слов посетительницы.

Вот видишь, мой ненаглядный друг Алексей, реальной жизненной единицей, бессмертной и абсолютно нематериальной, является не жизненное тело (нефеш), не астральное тело или душа (руах), а лишь эго (нешама). Эго нашего Иванова бессмертно, и оно перевоплотилось после смерти в новое тело (как я уверена, в это больничное судно с последним дерьмом покойного), чтобы через нематериальное эго Космос продолжал оказывать влияние на наши организмы и души. Так что давай быстренько спрячем обретенное эго в сумку, пока не спохватились эти тупые шведы, и живо в аэропорт.

Не знала она, что ее старания напрасны, что в больнице находилось еще несколько Ивановых, и другой Иванов, именно тот, что был ей нужен, давно уже излечился, выписался и перебрался на жительство в Австралию.