| ПОЭЗИЯ | Выпуск 25 |
|
* * * За упокой души, за мутный перечень склонен, уволен, вовлечен, и... скошен; ведь помянут, в тоске очерченный, провал: ты, где?.. И тишина пред истым, окаменевшим дном: давайте, вскружим!!! * * * Усталый клекот чопорный, в ребре ночующий... и море в зеркалах, перебирая ладность, роняет долгий, изумительный, танцующий, и взглядом искупленный возглас!.. * * * Покалывает уши серебристой змейкой позвякиванье снов - сережек дорогих, - что в сутолоке дней, которые пришлось непризванным прожить, запечатлен был образ! Когда вагончики метро, вцепившись намертво друг в дружку, перебегают мост, - я, как улитка в доме, замираю, предчувствием распластан: как хорошо в садах, где нас уж нет навек; иные гавани мы покидаем, чтоб снова обрести утраченный ночлег, но в той - ан нет! О, Гефсимания, длинна ли во времени печаль твоя? В глазах еще пребудешь ты, когда уже и стон не узнаю свой собственный. А руки, словно ласточки гнездо, торопятся, спешат построить чашу... И сидя у раскрытого окна с прильнувшим грустным ветерком, что сообщил собору весть об отраженье в зеркальных водах, я неумолим - избыточен ответ мой вечный: тень! как ты дрожишь, гонима обладающим тобой, - как церковь, что боится узнать себя в священных водах! Но я ведь сын? А что и он сомнению предложит своему, тень Гамлета, или какой другой урок? ...В престольный день, который есть у каждого на этом свете, я сохраню в душе моей цикады этих снов... и поезд, неуемный, все бегущий, через пустыню волн, как будто не отведено на берегу нам суетиться, - на том, как и на этом... * * * Когда навстречу солнцу, откинувшему вести по степям мы мчимся, заострив персты чудес и степень отставанья не ясна не ясен яблок синий обод и сонный дым небес, - тогда небезопасна новь, и в ней - дрожащая осина - осень... останься сам, и в искупленье - с тем, откуда кипариса корень рос в обитель Бога. И отсвет был встречен часом, сотканным вечерним и величавым чисел светом: где чистый плес и честности настой - столетний ствол - осмысливший посев омыл мучений стан, постелью став на листьев встреч, что ссужены услужливой сумой целебных обитаний в путях, протянутых во тьме, тенями синими встревоженными... - как дев разбуженных желанья, прожилки вен на лунных дланях, что охрой охранили храм и хрупкостью которых, кора покрыта осени осин, и цельности петля опущена в решений синеву, и обозначена объемом ночи у солнца на лице... и розовое пальца тельце, ввысь восходящее: младенца имя - Иисус... * * * И снова тишина... О, что за дар душе дарован, кем было бы последнее "останься", не будь оно в тиши взлелеяно, и малым берегом ее, что уносил воспоминанья в соединенные ладошки детских игр. Душа прильнула к тишине, к дозорному, что чернотою ночи очерчивает целое и цельное: где утра синева, и зелень дня, и охра сумерек, - все разом размытые возможностью "теперь" и разлинованы, как школьные тетради, о, скоро будет вызубрен урок, преподанный учителем ночным о точности теченья и о том, как медленным, душистым молоком окутает туман росу и дом где светят в тишине глаза камней, что сложены в душе судьбой моей, - колодцем, выросшим из груды дней, ушедших в тишину... |
|
|
|