Обратная сторона

Обратная сторона

Говорят, у всего есть обратная сторона. У Луны своя обратная сторона, но там - тьма и ничего толком не разглядишь. По изнанке ткани не угадать узора, и даже человеческий затылок ничего не может рассказать о содержании лица.

Есть, правда, вещи, у которых обе стороны - обратные. Например, представьте себе, что из пункта А в пункт В шел поезд и исчез. Просто затерялся в складках аксонометрии или был угнан татаро-монгольскими чеченцами в свою суверенную Тмутаракань. На пустом перроне в пункте В стоит одинокий мент, его дубинка обвисла, а в душе - хандра, потому что никто не приедет и некому сказать "Пройдемте, гражданин". На всем расстоянии от пункта A до пункта В, над лужами и переездами, над огородными пугалами и брошенными в простор грузовиками - тишина, будто это и есть изнанка земли. И только далеко в бескрайних полях спит на земле бесконечно пьяный мужик Петро, которому сниться, что он постиг волю Аллаха, у которого нет обратной стороны.

Апофеоз ответственности

или Жизнь вахтера

Если смотреть со стороны, может показаться, что он переломлен, как ложечка в стакане с водой. Это, конечно, иллюзия, возникающая, впрочем, не без основания, ведь он - вахтер, стоящий на границе внутреннего и внешнего, охраняющий Недоступное от Неизвестных. Он почти неподвижен, но не от слабости, а из чувства долга. Вся его природа переменилась, проникнувшись важностью его работы, значительностью места, в котором он находится. Он не знает, что такое ответственность, хотя, сам и может служить если не ее воплощением, то, во всяком случае - памятником ее сути. Точнее всего на смысл ответственности указывает то обстоятельство, что угол наклона, между его позвоночником и эклиптикой является константой.

Его работа проста, она состоит в том, чтобы внимательно смотреть в глаза всем проходящим, внушая и им чувство ответственности. Встретившись с ним взглядом, каждый должен мгновенно сообразить, кто он есть такой, чтобы случайно не оказаться тем, кого не положено впускать вовнутрь или наоборот выпускать наружу. Недостойные этого должны мгновенно усовершенствоваться или с позором валить, откуда пришли. Временами из его груди вырывается громкий возглас "не положено". Собственно, этот звук не имеет никакого конкретного значения и ни к чему не относиться, являясь гласом самой Ответственности, который слышит его вахтерская душа.

Глубокой ночью, когда чувство ответственности позволяет ему отдохнуть, он пьет непрозрачный чай из давно немытой чашки, и долго смотрит на телефон, который никогда не звонит. Конечно, если бы случился пожар, то, как человек ответственный, он и сам мог бы снять трубку и позвонить 01. Но пожара нет, а других номеров он не знает.

Фонарщик

Я, конечно, гнус. Мерзкий, занудный типус. И что она во мне нашла - совершенно непонятно. Я ведь кроме своей институтской науки ничего и не знаю толком. Да ещё, когда бываю недоволен, например, ее шуточками или разговорами про феминизм - умею гасить фонари. Волшебство такое дурацкое. Она смеется, говорит: "Ты - мой фонарщик". И просит, чтоб я зажег фонарь снова. Она - чудо, это я, дурак, ценить не умею.

Она спрашивает, как я этому, научился. А это давно было, еще в школе, лет в тринадцать. Сижу один во дворе школьном пустом. Вечер наступил. Скучно и даже как-то жутко. Посреди двора фонарь зажегся, а мне все равно кажется, что тьма кругом. "Вот, - думаю, - фонарь светит, а мне в этой жизни ни хрена не светит. Разве что этот фонарь". Вдруг тот фонарь возьми да и потухни. Ну, - думаю, - совсем фонарь. А он возьми и снова зажгись. Вдруг идет наш дворник Эммануил в некотором подпитии. У него на войне снарядом в голове дырку пробило. Дырку, конечно, доктора заделали, но он с тех пор многие необычные вещи понимать стал. "А ну, говорит, вали, отсюда, нечего с фонарями баловаться. Тоже мне - Калиостро малолетний".

От этого, конечно, никакого проку. Скажу "фонарь" - он погаснет, скажу "совсем фонарь" - он снова загорится. Но второе гораздо труднее и получается реже. Могу днем фонарь включить, но какой в этом толк. Однажды в деревне ради эксперимента зажег фонарь, отключенный от сети. Он погорел минуты две и сам погас. В другой раз случайно светофор погасил, потому что светофор ведь тоже, в сущности, фонарь. Так сам чуть на тот свет не отправился.

Она говорит, чтобы я бросил эти фокусы, и что это не на пользу, что я на фонарях зло сгоняю. Это правда, только я сам этого раньше понять не мог. Кроме того - это что-то вроде привычки. В хорошем настроении эти штуки почти никогда не получаются. Тут злость нужна, или отчаянье. А она говорит: "Лучше на меня посмотри, я ведь красивая". Правда, но мне с трудом вериться. Она - как сон. Или это я во сне. Я думаю, что она тоже кое-что такое умеет делать, может быть, гораздо больше кем я, но только не признается. Говорить, что законы природы и правила уличного движения нарушать нехорошо, это неделикатно, да и нет необходимости. Она действительно, все делает чуть медленнее обычного, будто и вправду размышляет над каждым жестом. Но, однако же, все успевает. Наверное, это и есть ее волшебство.

Почти весна. Мы едем в пустой ночной электричке. Она дремлет у меня на плече, и ее веки вздрагивают всякий раз, когда в окно бьют эти ужасные железнодорожные прожектора. По привычке я мысленно говорю "фонарь", но ничего не получается, потому что мне с ней хорошо. Я просто поворачиваюсь так, чтобы заслонить ее от этих вспышек. В полной тьме я не вижу ее лица, но я знаю, что она смеется.