| ПОЭЗИЯ | Выпуск 41 |
|
* * * Ночь киммерийская – на шаг от ворожбы, На полдороге до крещенья, – В поту холодном выгнутые лбы И зрения полёт, как обращенье К немым свидетельницам путаницы всей, Всей несуразицы окрестной – Высоким звёздам, – зёрна ли рассей Над запрокинутою бездной, Листву стряхни ли жухлую с ветвей, Тори ли узкую тропинку В любую сторону, прямее иль кривей, Себе и людям не в новинку, – Ты не отвяжешься от этой темноты И только с мясом оторвёшься От этой маревом раскинувшей цветы Поры, где вряд ли отзовёшься На чей-то голос, выгнутый струной, Звучащий грустью осторожной, Чтоб море выплеснуло с полною луной Какой-то ветер невозможный, Чтоб всё живущее напитывалось вновь Какой-то странною тревогой, Ещё сулящею, как некогда, любовь Безумцу в хижине убогой. Широких масел выплески в ночи, Ворчанье чёрное чрезмерной акварели, Гуаши ссохшейся, – и лучше не молчи, Покуда людям мы не надоели, Покуда ржавые звенят ещё ключи И тени в месиво заброшены густое, Где шарят сослепу фонарные лучи, Как гости странные у века на постое, По чердакам, по всяким закуткам, Спросонья, может быть, а может, и с похмелья – Заначки нет ли там? – и цедят по глоткам Остатки прежнего веселья, – Ухмылки жалкие расшатанных оград, Обмолвки едкие изъеденных ступеней, Задворки вязкие, которым чёрт не брат, Сады опавшие в обрывках песнопений, Которым врозь прожить нельзя никак, Все вместе, сборищем, с которым сжился вроде, Уже отринуты, – судьбы почуяв знак, Почти невидимый, как точка в небосводе, Глазок оттаявший, негаданный укол Иглы цыганской с вьющеюся нитью Событий будущих, поскольку час пришёл, Уже доверишься наитью, – А там и ветер южный налетит, Желающий с размахом разгуляться, Волчком закрутится, сквозь щели просвистит, Тем паче, некого бояться, – И все последствия безумства на заре Неумолимо обнажатся, – И нет причин хандрить мне в ноябре, И нечего на время обижаться. Вода вплотную движется к ногам, Откуда-то нахлынув, – неужели Из чуждой киммерийским берегам Норвежской, скандинавской колыбели? – И, как отверженный, беседуя с душой, Отшельник давешний, дивлюсь ещё свободе, Своей, не чьей-нибудь, – и на уши лапшой Тебе, единственной при этой непогоде, Мне нечего навешивать, – слова Приходят кстати и приходят сами – И нет хвоста за ними – и листва Ещё трепещет здесь, под небесами, Которые осваивать пора Хотя бы взглядом, – И пусть наивен я и жду ещё добра От этой полночи – она-то рядом, – Всё шире круг – ноябрьское крыльцо Ступени путает, стеная, Тускнеет в зеркальце холодное кольцо – И в нём лицо твоё, родная, Светлеет сызнова, – неужто от волшбы? – Пытается воздушное теченье Сдержать хоть нехотя дорожные столбы – От непомерности мученья Они как будто скручены в спираль И рвутся выше, И, разом создавая вертикаль, Уйдут за крыши, – Не выстроить чудовищную ось Из этой смуты – И зарево нежданное зажглось, И почему-то Узлом завязанная, вскрикнула туга И замолчала, – Как будто скатные сгустились жемчуга Полоской узкою, скользнувшей от причала. * * * Курево скверное – «Ватра», Ветер вокруг расплескал Южного амфитеатра Улиц, извилин и скал В духе небрежного жарта Отзвуки – и на потом Бросил в сторонке без фарта Всё, что завяжет жгутом. Буквы аршинные, титры Видео, ругань и ложь, Мирта уступы и митры, Всё, что живьём не возьмёшь, Всё, что оставят на завтра, На опохмелку, в запас, Для перековки, для гарта, Словом – подальше от глаз. Пляжи скольжением гидры Слепо мелькнут за бортом, Слёзы случайные вытри, Молча в кругу испитом Стой – и гляди неотрывно, Как остаётся вдали Всё, что кричало надрывно О приближенье земли. Как бы мне выпало время Там побродить, где бывал В юности вместе со всеми, Кто эту жизнь познавал, – Только по нраву ли будет Всё, что по праву влекло? Кто меня там не осудит? – И вспоминать тяжело. * * * От заботы великой твоей О таких вот усталых Сочинителях книг запоздалых О слетевших с ветвей, Индевеющих листьях, о тех Улетающих к югу пернатых, Что в лесных обитали пенатах И напелись за всех, О таком, что потом Непременно напомнит о прошлом, От которого жарко подошвам На ковре золотом, Пересыпанном зернью росы, Зачернённом дождями, Там, где ржавыми вбиты гвоздями Дорогие блаженства часы, От заботы о том, Что томит меня ночью туманной, Что аукнется тьмой безымянной, Перевяжет жгутом Что-то нужное сердцу – а там Переменит пластинку, Что тревожит меня под сурдинку, Что идёт по пятам, Как-то зябко становится вдруг, Чаровница-погодка, – Воровская ли ветра походка И луны ведовской полукруг В запотелом окне Навевают под утро такое, – Но стоишь, позабыв о покое, От людей в стороне. * * * Выскользнув и пропав (Спрятавшись, так – вернее), Звук, безусловно, прав, Благо, иных сильнее. Вон он опять возник, Выросший и восставший, – Мыслящий ли тростник, Виды перевидавший? Ветер ли на холмах, Шорох ли дней негромкий? Вздох, а вернее – взмах, Вздрог – за чертой, за кромкой. Ломкой причины злак, Едкой кручины колос? Лик, а вернее – знак, Зрак, а вернее – голос. Врозь – так незнамо с кем, Вместе – в родстве и чести, – Зов! – но и – зевом всем – Вызов любви и вести. Заумь? – летящий слог, След на песке прибрежном, – Свет, а точнее – Бог, Сущий и в неизбежном. * * * Она без возраста, душа, Но так идёт ей, право слово, Всё то, чем юность хороша, – И молодеть она готова. Да только зрелость – грустный рай, В котором всякое бывает, – И чувства, хлынув через край, Свой тайный смысл приоткрывают. Гостят у вечности года, Минут позванивают звенья, – И не постигнуть никогда Того, чем живы откровенья. Но что же всё-таки зовёт Из бормотанья и камланья, Покуда вдруг не прослывёт Не удержавшимся за гранью? И что за отзвук различим В темнотах этих и просветах, С тобою впрямь неразлучим, Залогом песен не отпетых? То весть, дошедшая с трудом Из галактического плена, Что реки будит подо льдом И кровью вспаивает вены. |
|
|
|