Сарра и Николаевна[1]

Глава первая. Детство Сарры

1

Чаще всего люди пребывают среди живых, а исторические авторы больше всего времени проводят среди мертвых.

Да и заботы у них не такие, как у других. Ведь нет никого беззащитнее их подопечных.

Все время чувствуешь за спиной чужое присутствие, а, обернувшись, не обнаруживаешь никого.

Потом вновь начинает казаться, что кто-то есть. Ясно видишь, как один говорит другому: эх, куда его занесло!

Так и существуешь вместе с этим элизиумом. Однажды возникает уверенность, что ты один из них.

Правда, не то чтобы уходишь безвозвратно. Отвлечешься на текущие дела и опять возвращаешься к своим героям.

2

В первую очередь, конечно, имя. Уж очень многое в этой истории оно определяет.

У остальных детей Левицких имена как имена, а одну девочку назвали Саррой.

Ясно, что такое не бывает просто так и тут должны быть особые причины.

Главная заключалась в том, что бабушкина сестра была игуменьей, и родители решили ее помянуть.

Почему именно Сарра стала Саррой? Ведь это имя могла получить одна из ее сестер.

Видно, кто-то указал на нее. Пусть, мол, у третьего ребенка в этом семействе будет такая судьба.

Наверное, следовало поостеречься. Сами знаете, чем подчас оборачиваются такие вещи.

Не станешь же объяснять погромщикам, что Библия принадлежит не кому-то одному, а всем.

Впрочем, что для Левицких призыв к осторожности? У них скорее принято лезть на рожон.

Неслучайно глава этого рода Михаил Бодиско участвовал в восстании на Сенатской.

С тех пор и повелось у них выходить на площадь. Делать то, что считаешь наиболее правильным.

Правда, мать Сарры, Мария Михайловна, не очень настаивала. Не вмешайся сама девочка, то называться бы ей Таней.

3

По поводу Тани тоже было указание. Ведь Сарра родилась в день покровительницы Московского университета.

Некоторое время существовала под двумя именами. Сама точно не знала, какое из них главное.

На вопрос, как ее зовут, отвечала: «Са…», а потом себя поправляла: «Таня».

Однажды был сделан окончательный выбор. Мать сказала, что ее зовут: «Та…», но она ее оборвала.

Да какая же «Та…», когда «Сарра». Искать для себя поблажек она не намерена.

Ее сверстницы мечтают о кавалерах, а ей вот чего хочется. Чтобы было не проще, а сложнее.

Сразу после того, как она определилась с именем, ей пришлось отвечать за свои слова.

Представьте длинную аллею вроде тех, что украшают прозу Тургенева и Бунина.

Правда, о возвышенном думать трудно. Больно противно звучит голос над ухом.

Впереди Сарры бежит Володя и выкрикивает ее имя. Изо всех сил раскатывает букву «р».

Она могла бы объясниться с мальчиком. Сказать, что не меньше чем он имеет право называться русской.

Это был бы слишком легкий путь. Раз ей послано испытание, она постарается с ним не разминуться.

Кстати, как будет лучше: что-то сказать в лицо обидчику или, напротив, сомкнуть уста?

Левицкая пока ничего не знает о Блинове. О том, как он протягивал вперед руки и шел навстречу врагу.

Словно говорил: ничего, кроме собственной жизни, я предложить не могу.

Сарра решила уйти в себя. Показала, что не станет опускаться до разговоров.

Она продемонстрировала, что считает себя Саррой. Даже эти «р» принимает на свой счет.

Как это соотносится с усадьбой под Тулой? Она не видела тут противоречия.

Как-то у нее выходило быть русской и еврейкой. Саррой и Николаевной в одном лице.

4

Имение – лучший способ жить наособицу. Это в городе ты один из многих, а тут пребываешь в единственном числе.

Конечно, есть еще домочадцы, но каждый из них тоже существует сам по себе.

Кстати, точка зрения помещика Тургенева отличается от позиции помещиков Левицких.

Мир писателя ограничен по меже. Его поэтическое хозяйство равно земельным владениям.

Мало того, что на соседа он смотрит со стороны, но и с крестьянами его многое разделяет.

Никогда не переступит этой границы. Помнит не только о положении автора, но об имущественных правах.

Левицкие с этим не согласны. Считают, что куда правильней ничем не отличаться от других.

Однажды Сарра пострадала от этого равенства. Против нее объединились крестьянские дети.

Она не стала говорить, что имеет все основания. Что уже в каком поколении им принадлежит эта земля.

Просто взялась за снежки. В честном сражении отвоевала право играть вместе со всеми.

Кстати, о писателях-помещиках. У Левицких что ни сосед, то критик, или романист.

О Тургеневе уже упоминалось. Правда, в Саррины времена дружбу вели с Толстым и Грановским.

Возвращаются, к примеру, из города. Проезжая мимо Ясной Поляны, непременно заглянут на огонек.

Часто такие встречи похожи на интервью, – мол, чем порадуете, дорогой граф? – но у них все по-другому.

Каждому хочется взять реванш. Как можно дольше держать внимание стола.

Бывало, самую интересную историю рассказывал не Толстой, а Саррин отец.

Говорят, кое-что Лев Николаевич использовал потом в своих произведениях.

Наутро гости еще не проснулись, а он уже примеривается: куда бы приспособить эту деталь?

Ближе всех Левицким Грановский. Не только территориально, но и потому, что они состоят в родстве.

В их присутствии куда-то девается профессорский лоск. Если хозяина потянет читать лекцию, то соседи его отвлекут.

5

Вряд ли это получилось просто так. Следует долго готовить почву, чтобы она дала плоды.

Началось все с дедушек. Даже когда они оставили этот мир, их присутствие ощущалось.

Каждый сделал что-то особенное. К примеру, дедушка со стороны отца решил разбогатеть честным путем.

Да что Иван Иванович – не русский, что ли? Не понимает, что раз ты задался такой целью, то не следует воротить носом.

Оказалось, задача вполне достижимая. Не пришлось ни в чем покривить душой.

С тех пор так и повелось. Жили не как получится, а в точности по его рекомендациям.

В двенадцати пунктах дедушка зафиксировал основные правила. Много раз на дню сверялся с этой бумагой.

Удостоверится, что все нормально. Вроде ни одним советом не пренебрег.

Были некоторые проблемы с шестым и седьмым, но он все же себя удержал.

Хорошо, что существуют эти законы. Что мир не несется сломя голову, а стоит на прочных основаниях.

Это, конечно, не предел. Надо и дальше совершенствовать семейную конституцию.

Иногда Иван Иванович единоличным решением вводил временные запреты.

Ведь ситуация меняется постоянно. В один период что-то можно, а в другой уже нельзя.

Во время Крымской кампании он не приветствовал столь любимые его близкими чаепития.

Мол, как же это так. Наши солдаты страдают в окопах, а мы тут рассиживаемся.

По той же логике следовало отменить обеды, но эта жертва показалась ему непосильной.

Дело не в том, что обидно расставаться с привычным весом. Куда больше жаль разговоров.

Ведь в столовой не только едят. Здесь решаются самые важные проблемы.

Еще здесь приобщаются к традиции. Ставят вопрос о месте и роли каждого члена семьи.

Ответ будет совершенно конкретным. По правую или левую руку, в середине или конце стола.

В том же порядке прислуга разливает суп. Начиная старшими и заканчивая младшими, терпеливо ждущими своей очереди.

6

К освобождению крестьян Иван Иванович отнесся с опаской. Все же одним ограничением меньше.

Как-то, знаете ли, боязно. Уж очень безбрежна окружающая действительность.

Да и человек склонен к неадекватности. Только почует свободу и пустится во все тяжкие.

Еще хорошо, если запьет. Хуже, когда открывшиеся возможности потратит на ерунду.

Свобода – это пустота, в которой надлежит установить стрелки и указатели.

Не у всех это получается. Кому-то нравится, когда за них это сделают другие.

Тогда уж лучше не пробовать. Все же запреты гарантируют хоть какую-то мораль.

Умер дедушка с распятием в руках. Словно приготовившись предстать перед Всевышним.

Этот человек всегда имел в виду то, что больше и существенней его самого.

Многие это чувствовали. Поэтому на похоронах собралось невиданное количество людей.

Сперва они шли за гробом, а потом долго не расходились. Чувство у всех было такое, словно он где-то недалеко.

7

Существовал еще один дед, Михаил Андреевич Бодиско. Во многом противоположность Ивана Ивановича.

Еще упомянем его брата Бориса. Они совсем юными стали участниками истории.

Несмотря на то, что им достались не первые роли, но кое-что успели почувствовать.

Как молодым людям без таких испытаний. Они всегда там, где порох, дым и огонь.

Братья не состояли в тайном обществе и имели право отойти в сторону. Впрочем, какие они тогда мужчины и офицеры.

Да и как повзрослеть, ни в чем не участвуя? К вечеру они уже знали, что самое главное произошло.

Можно было подводить итоги. Постараться взглянуть на события не вблизи, а издалека.

Например, спросить себя: в какой мере гражданам дано вмешаться в судьбу страны?

Еще надо было понять: случайно они оказались на площади? было ли это их стремление или чье-то еще?

Жизнь Бориса оказалась короткой. Видно, если тебе суждено быть убитым, то это рано или поздно произойдет.

Брата отправили на Кавказ. Он так отчаянно бился с горцами, будто хотел что-то недосказанное досказать.

Тут и нашла его пуля. Это могло произойти в двадцать пятом, но она, немного подзадержавшись, догнала его в двадцать восьмом.

8

В жизни Михаила совпало окончание морского корпуса и это восстание. Сперва один экзамен, потом другой.

Следственная комиссия учла его возраст. Ему досталось не пожизненное заключение, а только семь лет.

Хоть это не вечность, но тоже кое-что. Тысячу раз поразмышляешь, почему вышло так, а не иначе.

В крепости давали читать только Библию. Впрочем, в его ситуации вряд ли нужно что-то еще.

Через пару лет пришла ясность. К концу срока он окончательно в этом утвердился.

Когда после тюрьмы его направили на усмирение польского бунта, то эти выводы пригодились.

Неслучайно выпало это испытание. Ему предлагали взглянуть на восстание не изнутри, а извне.

Надо сказать, Михаил держался твердо. Ни разу не выстрелил в тех, кого считал невиновными.

Зато уток бил без всяких сомнений. Затем всей ротой добычу жарили и с удовольствием ели.

Опять Бодиско подводил итоги. Думал о том как в эпицентре истории сохранить себя.

Что с того, что на нем военная форма? Человеку принципиальному это не помешает.

Иногда ощущение отдельности переходило в неуравновешенность. Однажды что-то нашло, и он накричал на крестьянина.

В голове мелькнуло: значит, зря выходил на Сенатскую, если позволяешь себе такое.

Потом взял себя в руки. Вспомнил свечу на столе и выделенную ею важную мысль.

Когда пришло отрезвление, он бросился к крепостному и встал перед ним на колени.

Это тоже неадекватность. Впрочем, у Бодиско по-другому никак не получается.

Хотя собственный суд – не каторга, но и не пустяк. Эту минуту не забудут ни обидчик, ни обиженный.

9

Вот ведь как. Мог быть вполне рядовой день, а вышел красный день календаря.

С тех пор в жизни участников декабрьского восстания такие вещи случались постоянно.

Самые скучные ситуации поворачивались неожиданной стороной. Начинали сверкать как вымытая посуда.

Как оказалось, существование каторжанина неоднозначно. Удовольствия совсем не исключены.

Комендант Бобруйской крепости оказался либералом. Если бы не обязанности по службе, то он бы примкнул к восставшим.

Впрочем, и в своем зависимом положении он кое-что позволял. Часто арестанты отправлялись в город.

У местных барышень голова шла кругом при виде такого количества отменных молодых людей.

Окружающее пространство тоже начинало меняться. Скромные комнаты превращались в дворцовые залы.

То, что танцующие натыкались на диваны, только прибавляло веселья и шума.

Когда у Бодиско возникали какие-то трудности, он сразу вспоминал эти праздники.

Значит, дело исключительно в ракурсе. В том, что уж очень мрачно мы смотрим на все.

Небольшое усилие, и все изменится. Откуда не возьмись появится дирижер.

Дирижер будет не то чтобы настоящий. Настоящие главным образом машут палочкой, а этот по большей части сидит в тюрьме.

10

Потомки Бодиско тоже считали, что это вопрос веры. Там, где начинаются сомнения, там возникают страхи.

Этим Левицкая и спасалась. Скажет себе, что все в порядке, и сразу становится легче.

Еще помогало то, что у нее два дедушки. По одному поводу она вспоминала Ивана, а по-другому Михаила.

Первый подавал пример правильно прожитой частной жизни, а второй общественной.

Правда, вернувшись из ссылки, Бодиско тоже полюбил частную жизнь. Даже сочинил сказку для детей.

Произведение получилось не отвлеченное. Этот человек всегда думал о главном.

Текст он не записал. Видно, надеялся на то, что близкие смогут сохранить его в памяти.

Так что Сарра вмешалась вовремя. Еще немного, и нечего было бы восстанавливать.

Удивительно, что это не беловик, а черновик. Кажется, она вспоминала не только сюжет, но интонацию.

Вновь искала единственно-правильный вариант. Десять раз зачеркивала и начинала опять.

Так и должна осуществлять себя преемственность. В многократных попытках что-то уточнить.

Ну что с того, что какие-то фразы звучат неуклюже. Именно в них лучше всего живет устная речь.

Сарра не только слышала, но представляла дедушку. Удобно устроившись в кресле, он приступал к рассказу.

Его борода и шевелюра так подходили к этой роли, словно он их надел специально по этому случаю.

Да и халат выглядел почти как халат волшебника. Не хватало только чалмы.

Дети сидели тихо как на спектакле. Больше всего боялись, что это чудо когда-нибудь закончится.

«Ей было 16 лет, и она любила жизнь. – говорил Михаил Андреевич, – Однажды ей приснился сон. Стоит она на высокой горе и перед ней расстилается Вселенная. И видит она, что незримые руки подносят ей венец, весь свитый из ярких звездочек, но то были не звезды, а светлей их искрились сотни детских глаз, которые открылись к свету и знанию… Девушка протянула обе руки, чтобы схватить венец, но он тихо плыл мимо, а Голос сказал: «Подожди выбирать». И увидела девушка другой венец, весь сверкающий и переливающийся алмазами, но то были не алмазы, то были слезы, бесчисленные слезы больных и раненных, отертые нежной и любящей рукой сестры милосердия. Затрепетала девушка и протянула руки и за этим венцом, но он так же тихо плыл мимо, а Голос сказал: «Подожди». И вот раздвинулись рамки вселенной перед глазами зачарованной девушки. Предстали несметные толпы людей, она услышала крики: «Тебе, тебе венец бессмертия и славы!» И увидела она лавровый венок художников и артистов. Всем существом потянулась к нему девушка. Но сжались рамки Вселенной, погасли огни, умолкли хвалебные голоса, исчезли толпы народные, и увидала перед собой девушка старинный деревенский садик, заросший сиренью и жасмином и там, в аллее из роз, стоял юноша – избранник ее сердца. На лице его были улыбка и слезы. Он протягивал ей терновый венец, в котором среди острых шипов алели несколько царственно-прекрасных роз. Он сказал ей: «Моя любимая, моя невеста, пойдем со мной. Тернист и труден будет наш путь, но будут на нем яркие розы счастья».

И стала она молить и просить Незримого, чтобы дал он ей все эти венцы, потому что все они были прекрасны, но Голос сказал: «Оставь что-нибудь другим. И радуйся, что нет ни одной женской доли, самой одинокой и беспросветной, в которой бы не цвела хоть одна пышная роза, не сияла бы хоть одна лучезарная звезда».

Теперь понимаете, что за люди выходили на Сенатскую площадь. Какие слова были в их словаре.

Вряд ли их недоброжелатели соединяли в одной фразе «пышные» и «лучезарные».

Что говорить, лексика устаревшая. Впрочем, людей, которые бы так думали, тоже сейчас нет.

Смысл этой истории заключался в том, что никому не дано уйти от судьбы.

Вот и дедушка не уклонялся. Участвовал в восстании, сидел в крепости и, наконец, воевал.

Не отдал предпочтения ни одному из венцов. Не считал, что милосердие хуже славы или наоборот.

Тут ведь не одно и другое, а все вместе. Если попадаются розы, то они в тоже время и тернии.

Нет венцов лучше или хуже, удобней или неудобней. Еще попросите, чтобы не кололся и спасал от дождя.

Ну а это диковинное на сегодняшний взгляд стремление все называть с большой буквы?

Как недружелюбна была к нему жизнь, а он не разучился самое незначительное видеть как огромное.

Надо сказать, в семейной истории венцы упомянуты дважды. Возможно, между тем и этим примером существует связь.

Правда, неизвестно, что было сначала. Тот, что из сказки Бодиско или другой, из стихотворения Плещеева?

11

Саррина мать догадывалась, что стихи имеют шипы. Правда, не все способны о них уколоться.

Для этого нужно не различать настоящее и будущее. Чувствовать те угрозы, которых еще можно избежать.

Необязательно это что-то глобальное. Порой опасность не больше комариного укуса.

Вот, к примеру, слово. Эту подробность даже в лупу не всегда разглядишь.

Впрочем, кто знает, о какой камешек споткнешься, потеряешь равновесие, и полетишь вниз.

12

В их доме любили плещеевский «Подснежник», но на одну страницу в этой книге был наложен запрет.

Был у Христа-младенца сад,

И много роз взрастил он в нем,

Когда же розы расцвели

Детей еврейских созвал он.

Они сорвали по цветку

И сад был весь опустошен.

«Как ты сплетешь себе венок?

В твоем саду нет больше роз».

«Вы позабыли, что шипы

Остались мне», – сказал Христос.

И из шипов они сплели

Венец терновый для него.

И капли крови вместо роз

Чело украсили его.

Видно, потому розы напоминают кровь, что на Христа-младенца ложится тень гибели. В финале он уже тот, кого распяли на кресте.

Да и дети какие-то странные. Если им надлежит сплести венец, то они и есть его убийцы.

Только одно слово неприлично торчит. Невозможно объяснить, почему дети не соседские или какие еще.

Видно, автор чего-то не рассчитал. Поставил определение так, что оно стало главным в строке.

В обращении со столь малыми величинами надо быть осторожней. Стараться, чтобы одно соотносилось с другим.

Когда Сарра выросла и нарушила запрет, то еще раз полюбовалась своими родителями.

За это время она во многом разобралась. Не только какая-то формула, но целые страницы были ей не страшны.

13

В двенадцать лет Левицкая себя спрашивала: если бы она действительно была еврейкой, то была бы она хоть на йоту хуже?

Ответ был: конечно, нет. Значит, надо доказать тем, кто думает иначе, что дело в их воспаленном сознании.

К этой задаче Сарра отнеслась так же серьезно как к гимназическим обязанностям.

Какая отличница без собственной библиотеки? Без возможности постоянно учиться?

Протянул руку к заветной полке – и тебе открылось что-то новое. Можешь эти знания нести дальше.

На мелкие расходы дети получали по двадцать копеек. Так вот, она их тратила не на мороженое, а на книги.

Вскоре сложилось отличное собрание. Здесь было все, что нужно начинающей еврейке, в диапазоне от Авраама до Яакова.

При этом Левицкая не забросила кукол. Возможно, рассаживала их на диване и читала вслух.

Куклы не возражали. Подобно кошкам, они старались во всем походить на своих владельцев.

Интересно, была ли среди них хоть одна черноволосая и с крупными чертами лица?

Можно размышлять дальше: часто ли они ссорились? Наверное, одни стояли за темненьких, а другие за светлых?

14

Долгое время преодолеть дистанцию не удавалось. На многое Сарра смотрела не как на свое, а как на чужое.

Однажды еврейский мир для нее открылся. Кто-то в считанные минуты поменял ее оптику.

Это странное чувство пришло на украинском базаре посреди шума и толчеи.

Разумеется, здесь были слышны голоса евреев. Все же в черте оседлости они вели себя более раскованно.

До того дошло, что лавку украсили вывеской на иврите. Прежде эти буквы она видела только в книгах.

Здесь буквы вели себя активно. Обращались не только к посвященным, но к любому прохожему.

Удивительным показалось и то, что речь шла о конкретных вещах. Одно слово означало – «пирожные», а другое – «конфеты».

«Я не помню сколько времени стояла… Вот тогда я поняла, что живу на земле, называемой «пространством для жизни евреев».

Так в поздние годы Сарра писала на языке эсперанто. В этот период все ее единомышленники были в то же время эсперантисты.

Пока поговорим не об этом ее увлечении, а о самом языке. Так же как иврит, он имел своего автора.

Правда, творец эсперанто Земенгоф на Всевышнего смахивал лишь в той степени, в которой тот походил на еврея.

Больше всего он напоминал Корчака. Тот же рост, маленькая бородка и светлый взгляд из-под очков.

Оба умудрялись совмещать художественное творчество и врачебную практику.

Звали Земенгофа Лазарь Маркович. Родился он в польском городе Белосток.

Так что тревога чувствовалась с детства. Вокруг проживали люди многих наций, но любви между ними не наблюдалось.

Вот он и попытался их примирить. На основании многих языков создать один.

Проблемы тут те же, что у Сарры. Так что, занявшись эсперанто, она не изменила своим целям.

В процитированной фразе несколько смыслов. То есть сперва был один, а потом прибавились другие.

Очевидно, что «место для жизни евреев» с каждым годом становилось все меньше.

Причем не столько за счет территории, сколько благодаря тем, кто ее населял.

Закончилось все пятачком колючей проволоки. Евреям разрешалось жить только здесь.

Потом пространство сжалось до закутка газовой камеры. Да и времени оставалось ровно пара минут.

Глава вторая. Варианты судьбы

1

Так начинался Саррин путь из русских в еврейки. Вряд ли из варягов в греки получилось быстрее.

Порой ее охватывало отчаяние. Казалось, ситуация окончательно зашла в тупик.

Потом она брала себя в руки. Понимала, что раз приняла это решение, то надо терпеть.

Может, лет через двадцать приблизится к цели. Пусть даже через тридцать или пятьдесят.

Конечно, евреи бывают разные. Многие примиряются с обстоятельствами и плывут по воле волн.

Кое-кто возглавлял это движение. Указывал своим соплеменникам самый простой путь.

Этих можно было сразу узнать. Мужчины не курили сигары, а показывали, как красиво они лежат между двух пальцев.

Ну а дамы навешивали такое количество всего, что им завидовали новогодние елки.

Еще женщины носили удивительные прически. Некоторые могли называться «копна», а другие «водопад».

Сарра недолго ходила на их собрания и всякий раз чувствовала неловкость.

Все же лучше обойтись без украшений. Не изменить своим двум платьям и одному пальто.

Главное остаться верным слову «ха-иври», означающему «прибывший с той стороны реки».

Еврей – всегда другой. Даже когда он обоснуется на новом месте, его все равно считают пришельцем.

Так что подковырок не избежать. Наверняка поинтересуются: не явились ли вы откуда-то оттуда?

Еще рукой махнут в том смысле, что где-то там проживают люди, которые обречены странствовать.

Такой неугомонный народ. Мы-то с вами корнями вросли в землю, а их что-то гонит по свету.

Трудно еврею оставаться незаметным. Самому скромному помогут выделиться.

На тот случай, если они захотят раствориться в толпе, в Испании их обязали носить круглые шляпы.

Потом ситуация упростилась еще больше. Нацепил желтую тряпицу, и вся твоя жизнь видна наперед.

Вряд ли тут что-то оставалось неясным. Правда, кто-то по вредности обязательно хотел уточнить.

Ну да, согласен, – ха-иври. Впрочем, с другой стороны иногда виднее, чем изнутри.

2

Если Сарра чувствовала себя некомфортно среди богатых, то это значило, что надо искать в другом месте.

Вдруг неожиданная подсказка. То есть такое событие, которым грех не воспользоваться.

К ней постоянно обращались с просьбами. Знали, что этой барышне есть дело до всего.

Впрочем, за Хьену из Стародуба просить не надо. Достаточно упомянуть о ее непростом положении.

Можно пошутить по тому поводу, что тут не одно положение, а целых два.

Во-первых, она на последнем месяце, а во-вторых, у нее нет крыши над головой.

Причем не одиночка, отстаивающая свои права. Напротив, лучшая половинка счастливой пары.

Да и не из тех, кто не способен себя защитить. Все же несколько раз участвовала в отрядах самообороны.

Не только вилами не брезговала, но крепким словцом. Однажды так сказала громилам, что они стушевались.

Всякий раз с ее помощью удавалось отбить гадов. Только погром начнется и сразу рассеивается.

Правда, на сей раз ситуация больно сложная. Угораздило ее полюбить русского учителя Рвачева.

Любила Хьена так же как защищалась. Всю меру ответственности брала на себя.

Не желала знать, что тут есть варианты. Совсем не всегда от любви бывают дети.

Вскоре она забеременела. Все сделала так, чтобы не было путей к отступлению.

Ее мать и отец из того же теста. Не желают видеть родственником христианина.

Да это уже невозможно. Для того, чтобы вступить в брак с учителем, Хьена приняла его веру.

Рвачев оказался человеком на удивление спокойным. Его жена держала оборону, а он терпеливо ждал.

Есть такие люди, которых представляешь с указкой в руке. Кажется, рухнут стены, а они не прервут урока.

Впрочем, случившееся больше, чем взрыв или пожар. Это потрясение всех основ.

3

Вот он, еврейско-русский вопрос. Его задают не все русские и все евреи, а лично Хьена и ее муж.

Да и ответить предстоит не всем разом, а чете Рвачевых. Когда у них появится сын, то он добавит свое у-гу-гу.

Роль Сарры тут не последняя. Ведь это она с помощью подруги помогла им уехать в Тулу.

Как видите, опять Тула. Хороших людей в этом городе было явно больше, чем в каком-то другом.

Возможно, Левицкая немного завидовала. Вот бы она стала еврейкой так же легко как Хьена русской.

Да и маленький Рвачев не давал покоя. Хотелось, чтобы у нее в животе тоже кто-нибудь поселился.

Немного освоился, а потом постучал. Мол, чувствую себя готовым к воссоединению семьи.

Сарре представлялось, что они наконец вместе. Она, ее муж и их первенец.

Самым неясным местом на этой картине был муж. Приятелей у нее сколько угодно, но они давно женаты.

Значит, у нее не один ребенок, а, по крайней мере, десять. Ведь чужие дети для нее все равно, что родные.

4

Везения Левицкая ждала пассивно, но по части усложнения своей жизни ею предпринимались разнообразные усилия.

Разумеется, судьба в этом помогала. Все время поставляла какие-то сюжеты.

Только Сарра разобралась с Хьеной, как на ее пути возникла учащаяся акушерских курсов Ревекка Вольф.

Барышня была удивительно тихая. Невозможно представить ее разрезающей пуповину.

Тут нужен кто-то менее хрупкий. Умеющий это сделать в одно касание и недрожащей рукой.

Впрочем, у Ревекки не было выхода. Раз она поселилась в Петербурге, то следовало перестать бояться.

Почему-то государство выделяло евреек, занимающихся родовспоможением.

Тут что-то вроде бартера. Ты помогаешь новым гражданам выбираться на свет, а тебе разрешают жить в столице.

Никакая деятельность не была отмечена столь высоко. Если, к примеру, ты ученый, то в столице ты гость.

Трудно не быть петербурженкой. Особенно если ты отравлена этими масштабами и не видишь себя на другом фоне.

Наверное, это следствие былой ущемленности. После тесноты и скученности хочется вырваться на простор.

Чтобы если главная улица, то не отдельные прохожие на немалом расстоянии, а слаженное движение толпы.

Такие ощущения успокаивают. Начинаешь понимать, что большой город – это общее дело всех, кто в нем живет.

5

Левицкая предложила отличный вариант. При этом необязательно служить акушеркой.

Надо поменяться паспортами, а, вместе с паспортами, правами и обязанностями.

Левицкая попрощается с Тульским имением. С этих пор ее малой родиной станет черта оседлости.

В порядке обмена ей достанутся еврейские родственники, а дед-декабрист перейдет к подруге.

То же произойдет и со сказками. Одна получит леших и водяных, а другая диббуков.

Придется Сарре сосуществовать с этими диббуками. Привыкать к тому, что души умерших поселяются в ком-то из близких.

Так беременная женщина вдруг понимает, что из них двоих главный тот, кто еще не появился на свет.

Видно, после смерти человек опять ищет лоно. Снова откуда-то изнутри требует внимания к себе.

Впрочем, сейчас не получится так просто. Каждой барышне следует постараться.

Можно посмотреть, как трактуется в театральной теории вживание в новые обстоятельства.

Бывает, перевоплощение от избытка сил. Скучно в одном образе и хочется попробовать себя в разных качествах.

На сей раз перевоплощение от сострадания. От того, что другой тебе интересен больше тебя самого.

Непростые это ощущения. В поздние годы Сарра постаралась в них разобраться.

Кое-что ей объяснил чешский писатель. В это время все поголовно читали «Репортаж с петлей на шее».

Она перефразировала его слова: «Я люблю вас, люди!» и предложила свой вариант: «Надо уметь перевоплощаться, люди!»

Значит, перевоплощаться – все равно, что любить? Когда переживаешь за кого-то, то начинаешь чувствовать себя им.

6

Они вплотную приблизились к опасной черте, но тут вмешалась Мария Генкина.

По какому праву меняетесь судьбами? Для чего присваиваете то, что вам не принадлежит?

Скорее всего, Мария просто испугалась. Поняла, что тут не избежать неприятностей.

Что-то будет наверняка. Если не погромы, то брошенное сгоряча короткое слово.

Кстати, тоже три буквы. Самый что ни есть привычный в наших обстоятельствах мат.

Не лучше ли, чтобы каждый остался при своем? Евреи терпели, а русские взирали на это со стороны.

Для чего настолько усложнять себе жизнь? Она и без того не обещает быть легкой.

Еще имеет значение то, что барышни трепетные. Согласятся, а потом будут долго приходить в себя.

7

Непросто Левицкой. По самому скромному поводу ее охватывает волнение.

Иногда короткое знакомство не только оставляло царапину, но потом еще долго мучило.

В детстве Сарра познакомилась с революционеркой Верой Нейман и сразу принялась ее обожать.

Впечатление было настолько сильным, что она не решалась вступить в разговор.

Это напоминало игру в прятки. Одна вела себя независимо, а другая так и норовила куда-нибудь спрятаться.

Как-то они пересеклись на улице. Левицкая замешкалась и попала в объятья Веры.

Нейман спросила: «Почему, вы так побледнели?», а Сарра что-то пробормотала в ответ.

Ситуация так бы и осталась непроясненной, если бы Вера не расширила свой вопрос.

«Когда она посетила нас, – вспоминала Сарра, – мама попросила ее написать что-нибудь по-еврейски. Незаметно я взяла этот листочек. А вернувшись в Киев, с помощью одной из одноклассниц, узнала, что на листочке было: «Разрешите мне пожать вашу руку!»

Выходит, иврит – это язык тайн. Он позволяет высказать то, что не произнесешь ни на каком другом.

Значит, ей необходимо его выучить. Не только потому, что он приближает к евреям, но потому, что избавляет от страха.

Можно представить, как бы они побеседовали. На слова: «Разрешите пожать руку», она бы ответила: «Давайте с вами дружить».

Сам Бог писал этими буковками. Ставил перекладинку рядом с палочкой, палочку рядом с перекладинкой.

Он избрал не только этот народ, но их наречие. Счел его наиболее подходящим для откровенного разговора.

8

Сарра принялась учить иврит. Это был еще один путь, который мог привести ее к цели.

Только кажется, что тут нет проблем. Что надо просто взять учебник и начать с буквы «алеф».

На самом деле многое приходится преодолевать. Самое неприятное, если кто-то спросит: ну зачем это вам?

Что на это ответить? Не будешь же рассказывать, что всю жизнь она пытается стать Саррой.

Еще о том, как она боится, что ничего не выйдет. Сколько было вариантов, а что-то не получается.

Наверное, стоило взять учителя, но она решила, что пусть будет не легче, а сложней.

Сперва она не исключала партнерства. Предложила Марии читать вместе письма от ее матери.

Генкина снова запротестовала. Никак не могла понять, для чего ей лишние знания.

Пришлось Сарре обходиться своими силами. Действовать исключительно с помощью словаря.

Продвигалась буквально по слову в день. Через пару месяцев подошла к концу страницы.

Кажется, она угадывала интонацию. Машина мама беспокоилась: не мерзнешь ли, доченька? купила ли новое пальто?

9

Самые близкие люди считают, что Сарра специально все делает наоборот.

Для всех пасха – главный праздник, а у нее – мрачное настроение. Ведь в эти дни чаще всего бывают погромы.

Мысль о воскресении одного не мешает думать о других казненных. У них-то точно не было вариантов.

Они могли рассчитывать лишь на слезы жен и детей. На заупокойную молитву и братскую могилу.

Скорее всего, это было предчувствие. Тайно жившая в ней тоска по Блинову.

Она еще не знала, что его будут звать Колей, но уже понимала, на что он должен решиться.

Опять спросим: что это за характер такой? почему ей всегда хочется чего-то особенного?

В первую очередь, имеет значение книжность. Явное предпочтение второй действительности.

Это не идеализм, а потеря ощущения реальности. Нежелание считаться с тем, что есть.

Еще вспомним, что усадьба, где она выросла, не просто территория, а целый мир.

Судить жизнь в Соковнино следует по законам, ими самими над собой признанными.

Уже упоминалось, что Левицкие жили легко. Деликатесам предпочитали квас с луком и постным маслом.

Не забудем о невозможности кого-то ущемить. Как это встать на коньки, если у крестьянина их нет.

Насколько открытое это существование, а есть здесь тайные зоны. В смысле, сюда – пожалуйста, а дальше – нельзя.

Комната, где мучительно умирала сестра Сарры Маша, просто закрыта на ключ.

Если бы кто-то пренебрег запретом, то он бы увидел, что тут все осталось по-прежнему.

Даже часы показывают ту минуту, после которой начиналась жизнь без нее.

Словом, черная дыра. Каждого, кто к ней приближался, охватывал нестерпимый холод.

Вот ты торопишься куда-то, но внутренний голос напоминает: остановись.

Постоишь немного в растерянности, а потом опять возвращаешься к своим делам.

Впрочем, Левицкие переживали и по менее важным поводам. Совсем не умели жить спокойно.

Когда кто-то покидал имение, то волновались оба. Тот, кто уезжает и тот, кто пришел его проводить.

Острее всего ощущалось одно мгновение. Поезд шел все быстрее, а ты бросал в окно букет цветов.

Уже упоминалось о том, что невдалеке от Соковнино находится Ясная Поляна.

Тут нет ничего странного. Где еще проживать автору «Войны и мира» как не вблизи своих героев?

Дело не только в том, что Левицкие – люди невозвратимой эпохи шестидесятых годов.

Куда важнее невосприимчивость к благополучию. Убежденность в том, что оно не может быть смыслом всего.

10

Казалось бы, чего еще этим людям? Можно целую вечность ловить бабочек и пререкаться с эхом.

Если один день отличается от другого только предложениями меню, то им такое не по душе.

От однообразия впадают в тоску. Готовы завязать какой-то узел, только бы потом его развязывать.

Вот и Сарра так же. Нечего удивляться, что в конце концов у нее родился план.

Она решила перебраться в черту оседлости, поближе к еврейским проблемам.

Разные люди в это время тяготились духовными накоплениями и надеялись изменить свою жизнь.

Правда, о том, чтобы принять на себя чужую судьбу, речи не было. Да и стать жертвой хотелось только ей.

11

Тут недалеко до тюрьмы. Первый ее арест непосредственно связан с этими идеями.

Ее желание жить вместе с несчастными совпало с рекомендациями партии эсеров.

Предполагалось, что под видом человека нужной профессии Сарра станет участницей общей жизни.

Как раз начиналась всероссийская перепись. Эта деятельность вполне совместима с агитацией.

Почему-то ей отказали. Возможно, эсеров среди статистиков стало столько, что на это обратили внимание.

Оставалось вести пропаганду в своем имении. Уж этого ей никто не запретит.

Тут началась эпидемия скарлатины, что тоже небесполезно в смысле конспирации.

К примеру, даешь микстуру, а заодно успеваешь подсунуть что-то из последних изданий.

Мол, вы уже лучше себя чувствуете и можете поразмышлять о том, почему даже здоровому у нас нелегко.

Поселилась Сарра не в барском доме, а в деревне. Так ей хотелось выглядеть своей.

Все полки заставила пузырьками. Здесь же мелькали обложки разных расцветок.

Вскоре явился урядник. Унюхал, что тут лечат не только скарлатину, но болезни социального устройства.

Впрочем, обыск начался с бутылочек. Известно, какие примочки в ходу у боевиков.

Потом видит: да тут же склад! Действие этих брошюрок будет посильнее касторки.

Кстати, урядник свой, соковнинский. Кому как не ему защитить хозяйскую дочку.

Нет, не вступился. С видимым удовольствием открывал шкафы и вытаскивал содержимое.

Возможно, это тоже что-то вроде бунта. Куда как приятно насолить своему барину.

Скорее все же дело в законах. В том, что полиция подчиняется не местным властям, а непосредственно государству.

За все про все Левицкая получила год крепости. Сперва испугалась, а потом поняла, что справится.

Главное, не ограничили в правах. Значит, уже следующим летом можно приниматься за дело.

Так начиналась биография нашей героини. Почти так же как у многих ее сверстниц.

Немного посидеть для барышень этой эпохи считалось само собой разумеющимся.

Жаль только, что Сарра не помогла евреям. Впрочем, полученный ею опыт когда-нибудь пригодится и им.

Глава третья. Те же и революция.

1

Странное наступило время. Самые неожиданные вещи оказывались возможны.

Если в стране произошла революция, то почему не случиться чему-то подобному в отдельной судьбе.

Для этого требуется совсем немного. Отправиться в синагогу и совершить гиюр.

С чего лучше начать? Сарра пошла к московскому раввину Якову Исаевичу Мазе.

Конечно, раввин знает разгадку. Не существует такого вопроса, на который он бы не мог ответить.

Власти и те с ним считаются. Что-то им подсказывает, что Бога скорее всего нет, а Мазе есть.

Возможно, причина в его уверенности. Даже когда он беседует с Троцким, то чувствует себя первым.

Ну вроде как не раввин пришел в Кремль, а вождь Красной армии явился в синагогу.

Впрочем, вежливость ему так же положена как убежденность в своей правоте.

На сей раз комплимент вышел сомнительный. Вряд ли стоило напоминать Льву Давидовичу, что у них много общего.

Это же ясно, что силы не равны. Для одного главное быть евреем, а для другого социал-демократом.

Раввин сделал свои выводы. Подумал, как просто людям дается предательство.

Еще он решил, что это и есть исход. Когда-то их племя покидало Египет, а теперь из евреев оно уходит в никуда.

Если Троцкий считает еврейство слишком скромной площадкой, то Сарре ничего больше не надо.

Мазе ответил: скорее «нет», чем «да». Больше волнение и тревога, нежели надежда и благодарность.

На сей раз он предпочел осторожность. Все же речь не о нем, а о совсем юной барышне.

Хотелось, чтобы она задумалась. Обратила внимание на то, что ее сверстники поступают иначе.

Иногда, чтобы не осложнять себе жизнь, даже отказываются от своих близких.

Мол, не намерен быть сыном кулака. Меняю свою невыразительную фамилию на говорящую фамилию Комиссаров.

Еще лучше Марксов. Совсем правильно именоваться Марксовым-Энгельсовым.

Еврею не до таких тонкостей. Уже хорошо, если из Фридберга он превратится в Филимонова.

Почему-то гостье надо было дойти до конца. Сам творец должен был принять ее за еврейку.

Поэтому, с тем, что раввин всегда говорит последним, она считаться не собиралась.

Продолжала настаивать на своем. После того, как аргументы были исчерпаны, в ход пошли слезы.

Яков Исаевич был не менее тверд. Больно симпатичной показалась ему эта девушка.

Хоть он и отвел Сарру от края пропасти, но спокойствия это не принесло. Уж очень ярко горели ее глаза.

2

Мазе верно почувствовал: она так просто не остановится. Чуть передохнет и начнет сначала.

Иногда вдруг мелькнет: все уже случилось. Если это меня не отпускает, то цель близка.

Услышит, что кого-то назвали жидовкой и бросается на обидчика с кулаками.

Соседи по трамвайной давке не разделяют ее рвения. Считают, что важнее занять место у окна.

Если же место твое, то остальное не имеет значения. С интересом разглядываешь текущие мимо пейзажи.

Сарра же никак не успокоится. Еще усугубит ситуацию и начнет говорить с еврейским акцентом.

Это чтобы было ясно, что если кто-то захочет высказаться, то следует прямо обращаться к ней.

Кое-кто веселился по этому поводу. С каких это пор усадебные барышни ведут себя так?

Что на это ответить? Как известно, у Левицких принято выходить на площадь.

Даже площадка трамвая для нее все равно, что площадь. Уж насколько здесь тесно, а она начнет с широкого жеста.

Можно не сомневаться, ответ будет соответствующим. Одним она скажет: «Я – русская», а другим: «Я – еврейка».

3

У Сарры часто такой жест. Неслучайно соученицы по Бестужевским курсам запомнили ее на трибуне.

Трудно сказать, к чему она тогда призывала: хорошо сдать сессию или постоять ночью за билетами на Шаляпина.

С этими билетами был связан такой план. Предполагалось, что их разыграют, а деньги внесут в кассу взаимопомощи.

Сарру поддержала только наша знакомая Маша Генкина. Все остальные отправились спать.

Вот откуда это чувство избранничества. Ведь рядом действительно не было никого.

В довершение ко всему пришлось пострадать. На подругу с крыши упала большая сосулька.

В качестве итогов этой ночи можно было предъявить пять билетов, шишку на голове и чувство исполненного долга.

Уже говорилось, что упомянутый жест остался у Сарры надолго. Да и соизмерять голос ей не всегда удавалось.

Бывало, сядет за письмо и сразу возьмет на три тона выше. Не всякий адресат выдержит такой напор.

Мы уже цитировали эти слова: «Я же хочу принести эту память молодежи, помня слова Юлиуса Фучика: «Пали целые поколения героев. Полюбите же хоть одного из них, как сыновья и дочери. Гордитесь им, как великим человеком, который жил для будущего».

Столько всего было в жизни Левицкой, что пора бы научиться уравновешенности.

Это в девятнадцать можно находить поддержку в цитатах и думать, что с ними ты вроде как не одна.

В финале письма интонация меняется. Словно Сарра нашла в толпе собеседницу и дальше разговаривает только с ней.

Уж не почувствовала ли она смущение? Мол, «рада, что могу закончить этими словами», а за громкий голос прошу извинить.

4

Директору детского сада жест тоже не помешает. Особенно если она призывает строиться по группам.

Хотя государство детей отличается от государства взрослых, но тут есть много общего.

Именно Сарра устанавливала режим. Не только в смысле прогулок и мертвого часа, но определенного уровня демократии.

Любой строй начинается с вопроса: лучше всем вместе или каждому наособицу?

Верится, что она предпочла вольницу. Ведь ее саму воспитали в таком духе.

Когда кто-то из ее подопечных раскидывал кубики, то его не наказывали, а вежливо просили собрать.

Дошкольникам под ее началом было куда комфортней, чем их родителям под большевиками.

Тут вообще не было вариантов. Что такое: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» как не приглашение ходить парами?

Впрочем, пролетарии – это не главное. Можно сказать о пламени из искры или о слоне из мухи.

Даже заключенные образовывали коллективы. Сперва берут одного, а потом приплюсовывают заложников.

Не удивительно, что сперва арестовали дядю, Николая Матвеевича, а затем племянниц Варвару и Сарру.

Впрочем, дядю тоже посадили за кого-то. Тут своего рода дурная бесконечность.

Вряд ли это только акция устрашения. Добивались, чтобы в Орле не оставалось достойных людей.

В этом городе нет более яркого человека, чем адмирал Яковлев. Когда он надевает ордена, то борода прикрывает первые два ряда.

Потом следуют три или четыре. Последний нависает над широким ремнем.

Любопытный может разглядеть: это – Святой Владимир с бантом, а это – Святой Владимир с мечами.

Редко встретишь столь прямую осанку. В скором времени людей этой породы будет вообще не сыскать.

Чтобы показать родственникам, что их камеры находятся невдалеке друг от друга, органам пришлось потрудиться.

Впрочем, жизнь настолько тесная, что увернуться сложно. Сестры надеялись отсидеться в Туле, но их быстро разыскали.

Через пару дней семейство было в сборе. На свободе оставалась только Анна Михайловна, безутешная тетка и жена.

5

Надо поподробней рассказать о Николае Матвеевиче. Таких людей Сарра называла небожителями.

Совсем не потому, что их место на небе. Больно странно их присутствие на земле.

Впрочем, Яковлев никогда не лез на рожон. Еще до революции вышел в отставку и перебрался в Орел.

В точности по совету одного остроумца. Тот утверждал, что главное вовремя выйти покурить.

Николай Матвеевич сделал вид, что если его занимают какие-то перемены, то это изменения цен на хлеб.

Правда, борода и прямая спина остались при нем. С такой внешностью даже человек в пижаме выглядит как адмирал.

Вел себя Яковлев тоже иначе, чем все. Буквально ни толики искательности.

Обращаясь к продавцу, не просил, а приказывал. Так произносят: «Отдать швартовые!» и «Свистать всех наверх!»

6

После ареста он чувствовал себя как на капитанском мостике. Все сделал для того, чтобы остаться в памяти потомков.

Морской офицер – это навсегда. Пусть противник сильнее, но сдаваться он не намерен.

Да и ситуация не то чтобы чрезвычайная. Вот когда «Петропавловск» подорвался на мине, это была катастрофа.

Тогда утонул его друг адмирал Макаров. Морские пучины вернули только его пальто.

Кажется, пальто сохраняло контур, жест и тепло. Сразу представлялись рукава в полете.

Матросы опускались на колени, подносили полу к губам, и целовали как флаг.

Если Николай Матвеевич пережил это, то неужто он сейчас проявит слабость?

Все же ордена к чему-то обязывают. Они получены не только за прошлые, но за будущие подвиги.

Столь же важен долг начальника императорской шхуны. Хотя уже давно нет ее хозяина, но этих обязанностей с него никто не снимал.

Очевидно, что предстоял не морской бой. На этот раз будут сражаться не корабли, а люди.

На спасение рассчитывать не приходится. Впрочем, если успеть что-то выкрикнуть, то потом не обидно умереть.

7

Времени оставалось совсем мало. Было ясно, что заключенных везут на расстрел.

От того момента как они оказались на вокзале и до того, как их посадили в вагон, есть несколько минут.

Если Яковлев имеет право выбрать место гибели, то пусть все произойдет сейчас.

Смысл обращения был тот же: «Свистать всех наверх!», но уже в середине фразы его сбили с ног.

К охранникам присоединились те, кто в ожидании поезда прогуливался по перрону.

В считанные мгновения люди потеряли человеческий облик. Из обычных граждан превратились в стаю зверей.

Никто не уступал другому права разорвать жертву. Непременно хотел это сделать сам.

Потом все опять заторопились к чемоданам и удобно расположились в купе.

Затем настал черед тех, кто ехал без поклажи. Их подгоняли прикладами и погрузили в вагон для скота.

8

В прежней жизни сидельцы привыкли к простору. В их хозяйство входили дом, поле и лес.

В камере невозможно переменить позу, не вторгаясь на территорию соседа.

Так они существовали, постоянно задевая друг друга. В конце концов, превратились в единое тело.

Тем удивительней появление новичка. Странно видеть, когда кто-то ведет себя независимо.

Если, к примеру, барышню арестовали на улице, то ее взяли вместе с сумочкой и манто.

Впрочем, уже через несколько дней от этого лоска не останется почти ничего.

Неслучайно охранник просит выйти «с вещёй». Единственное число тут в самый раз.

Что за богатство у заключенного? Фуфайка, железная ложка и огрызок карандаша.

9

Каждый день мать девочек Мария Михайловна вела дневник. Старалась ничего не пропустить.

Конечно, делалось это не для посторонних, а только в порядке разговора с собой.

Органы не различают частное и общественное. Не без удовольствия залезают туда, куда не следует.

На сей раз добычу тоже использовали по полной. Не вложили в дело, а пустили по рукам.

Вынесли вопрос на партийное собрание. Для большей убедительности записи читали вслух.

«Это была сцена, достойная пера Гоголя. – писала Сарра, – Каждый с наслаждением приводил характеристики других лиц, но, когда дело доходило до него самого, начинал запинаться, путаться… Кто-нибудь другой перехватывал тетрадь, продолжал читать, пока дело не доходило до него самого, здесь опять чтец запинался, смущался, что-то бормотал…»

Все завершилось так как у Николая Васильевича. «Немая сцена», или, говоря попросту, столбняк.

Трубный глас сообщил о том, что прибыл ревизор. Все замерли в том положении, в котором их застало известие.

Охранник хотел схватить арестованного, но кажется за руки держали его самого.

Следователю тоже было не развернуться. Долг велел написать: «Расстрелять», а он выводил: «Освободить».

Все это случилось потому, что Сарра написала письмо Ленину. Еще удивительней было то, что он его получил.

На отдельном листе начертал резолюцию. Продемонстрировал, что даже устремленность к цели не делает его совсем слепым.

10

Целый год детский сад прожил без Сарры. Существовал как корабль без руля и ветрил.

Многие стали забывать директора, как вдруг она объявилась. Вновь стала командовать пижамами и горшками.

Как уже сказано, случилось это при непосредственном участии высших сил.

Неизвестно как бы повернулась судьба девочек, если бы вождь не пожалел для них нескольких минут.

Почему он сосредоточился на этих песчинках? Чаще всего столь малые величины он просто не брал в расчет.

Правда, его подчиненные оказались менее внимательны. Даже не удосужились сохранить ее письмо.

Волновались только о произведениях патрона. Была бы их воля, они бы каждую его фразу выбили в мраморе.

Надо сказать, такая работа уже велась. В разных местах появлялись доски с ленинскими изречениями.

Со временем очередь должна была дойти до резолюций. До всех этих «расстреливать нещадно и повсеместно».

Кстати, номер на письме Дзержинскому, содержащему эти слова, не такой простой.

Вроде обычный входящий: 13666/2, а, если приглядеться, то обнаружишь число дьявола.

Тем странней его мягкость, которая на самом деле есть решительность: а что если не так, а наоборот?

Вот бы резолюцию с просьбой освободить Сарру, Варю и Марию Михайловну поместить на стену орловского централа.

Это означало бы, что никакая ситуация не безнадежна. В конце туннеля непременно появляется свет.

Уж как старались люди, поставленные для охраны его текстов, но и эту бумагу они умудрились проморгать.

Наверное, отвлеклись на что-то, а ее нет. Примкнула к стае из трехсот семидесяти исчезнувших ленинских телеграмм.

В хвосте пристроилось Саррино письмо. Таким же крохотным пятнышком оно удалялось к горизонту.

Сохранился только след. В журнале исходных документов от 29 сентября 1920 года есть пометка:

«Осинскому и жене Милютина на заключение об аресте Левицкой».

Вот вам третья оплошность его помошников. Иногда наваливается столько дел, что уже не вспомнить фамилии жены министра земледелия.

11

Легко представить, какие трудности преодолела Сарра, чтобы написать это письмо.

Больно сложный жанр. Тут буквально каждое слово должно быть на месте.

Сперва надо выбрать форму обращения. Все же одно дело – «дорогой», а другое – «уважаемый».

Странно разговаривать с Лениным как со своими близкими. Ведь между ними нет ничего общего.

Так что пусть будет «уважаемый». Ее дед, Михаил Андреевич, даже дворню называл так.

С первой строки должно быть понятно, что дело безотлагательное. Что так дальше продолжаться не может.

Конечно, она понимает, что это лава. Они в ней не первые и не последние.

Не правильней ли спросить, почему берут самых ярких? Нет ли тут какого-то умысла?

Ведь если машина работает, то не сама по себе. Кто-то жмет на педали и крутит руль.

Уж как в их доме принято рассуждать на глобальные темы, но на сей раз Сарра решила сказать о частном.

К примеру, о том, что у них особенная семья. Кто же не слышал о братьях Бодиско.

В этот момент карандаш вождя завис над строкой. Ведь он считал декабристов своими предшественниками.

Кстати, октябрьское и декабрьское восстания произошли недалеко друг от друга. Пешим ходом десять минут.

Да и время примерно то же. Ноябрь в Петербурге не очень отличается от декабря.

Правда, в двадцать пятом войска стояли строго по линии, а в семнадцатом рассыпались как горох.

Можно поразмышлять о том, почему в одном случае так, а в другом иначе, но об этом как-нибудь в другой раз.

Существует более важная тема. Если бы в прежние времена брали в заложники, то он бы пострадал за брата.

Тогда прощай, революция! После одиночки у него бы точно поубавилось решительности.

Выходит, Сарра, Варя и Мария Михайловна – это вроде как он сам. В том смысле, что он мог оказаться на их месте.

Еще прибавим стремление к пропорциям. Пусть, к примеру, шесть дней строгости, а один вроде как выходной.

Тут даже не другим даешь волю, а себе самому. Хотя бы ненадолго пытаешься сменить пластинку.

Может, Ленин просто растрогался? Подумал, что если он это сделает, то ему зачтется.

Конечно, не сейчас, а потом. Придется же когда-нибудь отвечать на Страшном суде.

Его спросят, был ли он всегда одинаково ровен, а он скажет, что у нас никто не считается с реальностью.

В такой стране мы живем. У нас поэт больше, чем поэт, а директор детского сада больше, чем директор детского сада.

У нее тоже своя миссия. Ей, видите ли, хочется объединить не только дошкольников, но всех на свете людей.

12

Между Саррой и Лениным установились столь тесные отношения, что через год она написала опять.

Значит, даже вождь мирового пролетариата не имеет права выдавать индульгенции.

По крайней мере, если ее вновь арестовали, то первая его резолюция имела срок давности.

Началась эта история с того, что Левицкая вместе со всеми отправилась на сельский сход.

Вот какие перемены за эти месяцы. Она стала настоящей крестьянкой и уже не отделяла себя от односельчан.

Во-первых, поняла, что доить коров и косить сено так же естественно как знать грамоту.

Тут тоже свои «а», «б» и «в»... Со временем они начинают складываться в слова.

Вскоре Сарра бегло «читала» крестьянскую жизнь. Понимала, что вот это значит то, а это другое.

Не только читала, но сама была автором. Начинала день плеском воды в умывальнике, а завершала грохотом ведер.

Коровы и лошади принимали Левицкую за свою. Сразу отличали ее руки от чужих.

Местные жители тоже относились хорошо. В таких вопросах они всегда брали сторону животных.

Могло показаться, что она всю жизнь провела в этих хлопотах. Никогда не была помещичьей дочкой и студенткой-бестужевкой.

13

Сход был не рядовой. Надлежало принять решение о ликвидации Советской власти в отдельно взятой волости.

Наверное, исходили из того, что если власть ввели постановлением, то так же ее можно отменить.

Вот, кстати, подтверждение того, что Сарра только свидетель. Больно нелепая это затея.

Впрочем, до голосования не дошло. В самом начале явились милиционеры и всех арестовали.

У крестьян не было ничего, кроме бумаги и карандаша. Даже вилы оставались в сенях.

Зато пришедшие экипировались по-настоящему. Для большего впечатления прихватили пулемет.

Впрочем, обошлось без стрельбы. Вполне хватило красных книжиц и грозного выражения на лице.

14

Через пару дней взяли Анастасию. Видно, для обнаружения заговора недостаточно одной Сарры.

В эти годы еще действовали кое-какие правила. Считалось, что нельзя арестовывать просто так.

Пришлось следователю постараться. Он буквально рыл носом, но все-же обосновал арест.

Кстати, в названии этой профессии есть долженствование. Мысль о том, что одно следует за другим.

Так что выкрутиться не получится. Раз поставлена такая задача, то что-то найдется.

Правда, этот случай особенный. Крестьяне ни за что-то не хотели заниматься оговорами.

Больше всего их страшили не железные кулаки чужой власти, а нагоняй родной помещицы.

«Вот приедет Мария Михайловна с пулеметом, – говорили они, – и всех расчехвостит».

Воображаешь, как Саррина мама отстреливается и в то же время пытается разобраться с моноклем и шляпкой.

Вряд ли у нее что-то получится. Даже выбор между книгой и зонтиком ей давался с трудом.

За эти месяцы Сарра многому научилась. Отлично понимала, что после истории с дневником опасность возросла многократно.

Придется ей брать ответственность на себя. Пытаться найти выход из этой ситуации.

Все же у нее был один сторонник. Хотя два раза – это слишком много, но она решила ему написать.

Представим как вождь окидывает взором пространство горя. В разных концах страны люди умоляют его о помощи.

Почему-то он вновь выбирает ее. Тысячу просьб оставляет без внимания, а тут проявляет милость.

Нет, говорит он, таково мое мнение. Я по-прежнему считаю, что Левицкие имеют право на жизнь.

15

Опять Сарру просили покинуть камеру «с вещёй». Для заключенного это событие даже более важное чем арест.

Не представить эти ощущения. Как это – сперва сидеть в тюрьме, а потом идти по улице.

Можешь заглянуть куда угодно. Тем более, что возможностей не десять, а сто тридцать пять.

Хочется сразу всего. На рынок, в магазин, в парикмахерскую, в кино и в кафе.

К сожалению, рядом нет тетки Анны Михайловны. Она ненадолго пережила гибель мужа.

Власти понимали, что обойдется без их участия. Слишком много у нее разных болезней.

В те годы не выдавали справок с причиной смерти. Впрочем, легко представить, что в этой бумаге могли написать.

Вариантов не так много. Если пуля и тюрьма – прочерк, то остается – двадцать второй кромешный год.

Сарра и Анастасия долго помнили эту историю. Со временем стало очевидно самое главное.

Во-первых, вспоминался Пономарев. Хотя тюремный опыт у Сарры немалый, но такой надзиратель единственный.

Вот действительно шутник. Наденет красный колпак так, чтобы верх свисал на ухо, и направляется в камеры.

Почему-то заключенные не радуются его появлению. Наверное, чувствуют, что это не просто игра.

Если лицо надзирателя краснее головного убора, то на ночь назначен расстрел.

Он вроде как предупреждает и, в то же время, заявляет о том, что его участие не будет формальным.

В этом колпаке он был не просто Пономарев, а палач Пономарев. Почти государство и практически сама смерть.

Глава четвертая. Эсперанто и еще одна тюрьма

1

Уже упоминалось, что в двадцатые годы Сарра увлеклась языком эсперанто.

Как обычно, усложнила себе жизнь. Самостоятельно осилила программу первого года и поступила на второй курс.

Институт эсперанто собрал знаменитые имена. Тут преподавали Варанкин, Инцертов, Свистунов, Иодко.

Главное, конечно, Эрнест Дрезен. Основное его сочинение – «История международного языка. Три века исканий».

Что-то такое мог написать заядлый сионист. Его труд назвался бы: «История Израиля. Две тысячи лет пути».

Дрезен жаждал объединения с помощью эсперанто, подобно тому, как евреи уповали на союз под знаком Сиона.

Общие корни в данном случае представляли корни основных мировых языков.

Разумеется, поплатились все. Уж если учеников не пожалели, то учителей и подавно.

Сарре тоже грозили десятью и даже двадцатью пятью годами, но уже через несколько лет ее освободили.

Выходит, что не всякая нелогичность против нас. Порой что-то становится не хуже, а лучше.

Впрочем, сначала поговорим о том, как в эту эпоху оказывались за решеткой.

Тут почти не требовалось усилий, а уж если подкачало происхождение, то это происходило само собой.

Левицкая могла оказаться здесь по общей очереди, но она все же опередила события.

Помимо протоколов допросов, есть в ее «деле» кое-что любопытное для тех, кто увлекается филателией.

Вряд ли австралийский барс, английский король и американский президент долго украшали ее папку.

Скорее всего, именно марки стали первыми жертвами и с конвертов переместились в альбом.

То же, можно сказать, ссылка. Тут они пребывали не в гордом одиночестве, а среди тысяч подобных.

Уж как радовался сын следователя. Прямо не отставал от отца: «Откуда, папа, это у нас?»

Тяжелая рука покровительственно ляжет на голову мальчика: «Нет ничего, что наши люди не могут достать».

Вот так через несколько лет мать немецкой девочки будет объяснять, что эту куклу отец прислал с фронта.

Выходит, совсем не страшно быть солдатом германской армии или носить лычки советских органов.

По крайней мере, их дети были уверены, что там, где получают подарки, служить весело и легко.

2

Все же у Сарры была счастливая рука. Несколько писем принесли ей удачу.

Уж как ее отговаривали писать Ленину. Уверяли, что она ситуацию только усугубит.

Как видите, результат оказался положительный. Тюремные затворы не устояли перед его резолюцией.

Что касается эсперантистов, то письма – это их обязанность. Чем больше адресатов, тем шире распространение языка.

В дополнение к этой была у Сарры еще одна забота. Она протежировала тяжелой промышленности.

«…первым моим шагом в области международной корреспонденции, – писала она, – было напечатать в «Интернационалисто» (издававшимся тогда в Голландии) о моем желании переписываться с металлистами всего мира. Моим девизам тогда стало «Экспорт революции, импорт техники». В ответ на мое объявление посыпался целый град писем, зарубежных каталогов, патентов и т.д.»

Из тяжелой промышленности ее перевели в легкую. Швейная фабрика в Мытищах имела особую форму допуска.

Ну а что вы хотите? Только у нас делали кальсоны с начесом и лифчики на вате.

Ну а широченные юбки. Когда они раздувались на ветру, то возникала реальная опасность улететь.

Сарра не почувствовала перемены. Не отказалась ни от одного из адресатов в двадцати пяти странах.

У каждого из них спрашивала: как увеличить скорость наших станков? отчего наши ткани рвутся, а ваши нет?

Вскоре образовался союз тех, кто вытягивает нити и развязывает узлы советской легкой промышленности.

За эту задачу взялись всем миром. Испанцы, бельгийцы, французы, китайцы, американцы.

Один корреспондент прислал в свернутом журнале необходимый шуруп для станка.

Как видите, дьявол в детали. Этой подробности достаточно для того, чтобы оказаться в тюрьме.

Почему-то Сарра об этом не подумала. Впрочем, ее начальство тоже не сразу забеспокоилось.

Не только не забили тревогу, но поддержали ее идеи. По ее протекции на фабрику пригласили бельгийца Смитса.

Смитс тоже из тех, кто не считается с реальностью. Когда его просят помочь, он сразу отправляется в путь.

На этот раз бельгиец опоздал. Сарру арестовали в восемь утра, а он приехал к десяти.

Все же назад не попросился. Такие люди считают, что обещания превыше всего.

Скажете, удивительно? Чтобы существовать так, следует на многое закрыть глаза.

Еще страннее осторожность. Когда Сара писала письма, то всегда помнила о том, что позволено, а что нет.

Самая благородная тема заведет куда не следует. Стоит упомянуть свои обращения к Ленину и сразу надо сказать о тюрьме.

Так что, стоп, Сарра. Если и начинать разговор по этому поводу, то как-нибудь отвлеченно.

Видно, и на противоположном конце это понимали. Поэтому письма получались такими, что их можно было отправлять в «Правду».

Сразу представляешь не только текст, но большое фото на первой полосе газеты.

Люди на берегу бурно размахивают руками. Они приветствуют не пароход, а льдину.

Дело в том, что льдина особенная. Когда норвежские моряки узнали о смерти вождя, то решили вытесать его бюст.

Пустили этот бюст в море. Немного поплутав, он достиг родины изображенного.

По дороге его потрепало. Борода совсем растаяла, но кепчонка сидела как влитая.

Сюжет, надо сказать, рождественский. Уж если не в прессе, то под елкой он будет в самый раз.

Потом вглядишься и видишь: да тут имеются явные признаки контрабанды.

Хоть бы какая печать скрепляла появление бюста, но он приплыл только по воле волн.

Еще хорошо, что это вождь революции, а ведь тем же путем мог отправиться более опасный объект.

Как не заметить двойного стандарта. Больно неравное положение у этой скульптуры и детали для машины.

Вот какой респект ледяному идолу. Прямо никакого удивления по тому поводу, что этим идолом оказался он.

3

О лагере Сарра почти не написала. Ограничилась фразой, что у нее все было примерно так, как об этом пишут журналы.

Мол, если хотите что-то узнать обо мне, то перечитайте «Ивана Денисовича».

Иные книги открываешь легко, а эту тяжело. Кажется, даже слышишь скрип петель.

Может, и не хочешь входить, а надо. Все же то, что находится за этой дверью, было твоей жизнью.

Видишь стол, стул, кровать, парашу и, наконец, себя, нервно вышагивающую по камере.

Обозначив эту ситуацию, Сарра не пошла дальше. Решила, что лучше рассказать о другом.

Вот, к примеру, скрипач Зейферт. Почему-то большую часть лагерных записок она посвятила ему.

Начало рассказа эпическое: «В Маринский лагерь прибыл этап. Для заключенных – это всегда большое событие: новые люди, сравнительно недавно бывшие еще на воле. Новости, впечатления, может быть, новая дружба… На этот раз с этапом прибыл Зейферт (возможно, эта фамилия неточна) – талантливый скрипач из оркестра киевского оперного театра…»

Самое удивительное, что Зейферт оказался в лагере вместе со своей скрипкой.

Выходит, инструмент тоже арестовали. Впрочем, пока музыкант играет, он вроде как на свободе.

Для Зейферта играть значит говорить. Жаловаться, перебирать события прошлого.

Смычок летает туда и сюда. Снова и снова прикасается к самым болевым точкам.

Сам Зейферт замкнутый, а его скрипка – болтушка. Рассказывает обо всем, что его мучает.

«Внук был светом его очей, – пишет Сарра, – единственной радостью и надеждой. Судьба этого мальчика была такова: отец его за несколько лет перед арестом старого скрипача получил какое-то высокое назначение в Москву и уехал туда, бросив жену и сына. Отца своего (скрипача) он звал с собой, но старик не захотел оставить внука и невестку… Теперь, в заключении, он мечтал лишь о том, что после освобождения, будет вместе с внуком играть вдвоем на двух скрипках».

Такова жизнь арестованного, что сегодня ты играешь Моцарта, а завтра чистишь мерзлую картошку.

Самое неподходящее для пальцев занятие. Товарищи по несчастью решили его от этих обязанностей освободить.

Начальство – ни в какую. Считает, что он здесь не для того, чтобы заниматься музицированием.

Солагерники поделили между собой норму Зейфера, но от холодного погреба его не уберегли.

«Руки скрипача, – продолжает Левицкая, – были спасены, но он схватил воспаление легких и через несколько дней умер в лагерной больнице… А оказалось, что юридически он уже был свободен: за несколько дней до рокового для него дня чистки картошки наказание было отменено, и только какие-то формальности задержали отправку документа об освобождении»

Дальше начинается история столь же рождественская как сюжет о ледяной голове Ленина.

«Внук его тоже оказался талантливым скрипачом и в год смерти дедушки, будучи еще пионером, отправлен из Киева в Москву на сбор юных, подающих надежды музыкантов. На Московском вокзале группу юных музыкантов встретил представитель Министерства культуры, а с ним отец маленького Зейферта, приглашающий его поехать к нему и жить у него. Мальчик отказался, а, когда удивленный представитель Министерства, спросил о причине отказа, мальчик объяснил, что не хочет ехать к этому человеку, так как не считает его своим отцом, потому что тот бросил его и мать, оставив их в бедственном положении, что своим настоящим отцом он считает дедушку, которого уже приказано отпустить на волю из лагеря, но выполнение приказа почему-то задерживается, и он – внук – просит, чтобы дело было ускорено».

Ах, если бы все было так. На самом деле свободным позволялось немногим больше, чем тем, кто находится в заключении.

Сами видите, что играть на скрипке в тюрьме разрешается, а защищать своих близких нельзя ни здесь, ни там.

Правда, Сарра не очень считалась с правилами. Пользовалась любой возможностью кого-нибудь поддержать.

Уже говорилось, что нет никого беззащитнее мертвых. Так что помощь нужна не только при жизни, но и после смерти.

Вот она и старается: «… в Киеве я сделала попытку разыскать внука Зейферта или кого-то из его знакомых. В таком случае, может быть, удалось бы добыть более подробный материал. Но прошло слишком много времени и попытка эта не удалась. А жаль: мне хотелось написать на эту тему рассказ. К этому желанию меня приводил не только трогательный образ старика с его беспредельной любовью к скрипке и к внуку…, но и нечто другое: когда редактор журнала говорил с моей знакомой о ее лагерных воспоминаниях, он ей прямо предложил заменить фамилию Зейферта какой-нибудь русской фамилией, да и самого скрипача сделать русским. Моя знакомая с негодованием отказалась».

Как вы понимаете, это случилось при Хрущеве. Прошло лет двадцать, прежде чем позволили вспоминать.

Левицкая сразу воспряла. Так что знакомая, написавшая о Зейферте, это скорее всего она сама.

Что касается редактора, то понять его можно. Слово «лагерь» разрешили, а слово «еврей» пока нет.

Оттепель она и есть оттепель. Странно от апреля ждать того же, чего от августа.

Да и торопиться ни к чему. Хорошо, что солнце преобладает, но все же рановато ходить без пальто.

Вместе с травой постепенно пробиваются слова. Сперва одно, а потом еще и еще.

В пятьдесят шестом по радио впервые за многие годы вспомнили об эсперанто.

Сарра что-то делала на кухне и прямо замерла с полотенцем в руках. Чувство было такое, словно ее окликнули.

Диктор уже говорил о чем-то постороннем, а она растерянно вытирала слезы.

Вместе с нею в разных концах страны плакали по крайней мере сто бывших лагерников.

4

Порой черновицкие портные говорят удивительные вещи. Один называл «литературу» – «литераторой».

Вобщем-то, правильно. Всякий роман или поэма находится в каких-то отношениях со священными текстами.

Сын этого портного, Ицик Мангер, стал поэтом. Попытался что-то сделать в обозначенной отцом области.

Он писал то, что нужно всем. Уж если прочтешь, то что-то непременно застрянет в памяти.

Это даже не стихи, а песенки. Бывало, напечатают, а уже на другой день кто-нибудь сочинит мелодию.

Почему-то сразу забывали об авторе. Казалось, эти тексты существовали всегда.

Так что Ицик конкурировал с Моцартом. Сколько раз он убеждался, что его творения живут своей жизнью.

Вот песенка об одиноком деревце. О сыне, который просит у мамы разрешения поселиться в его ветвях.

Плачет мама: «Ой, сынок,

Не было бы худа –

Там на ветке, не дай Бог,

Схватишь ты простуду».

«Полно, мама, не рыдай,

Осуши ресницы,

Не пугайся – только дай

Обернуться птицей».

Все мамы говорят одно и то же. Мол, дурная погода, льет дождь, нужно непременно надеть шарф.

Не понимают, что одежда тянет вниз, а тому, кто обернулся птицей, необходимо быть абсолютно свободным.

«Вот взлетаю – тяжело:

Книзу тянет ноша,

Не дают взмахнуть крылом

Шалька и калоши».

Песенка имела отношение и к Сарре. Когда она ее впервые услышала, то сразу представила себя.

Сколько раз один ее внутренний голос предупреждал о последствиях, а другой говорил примерно так:

«Видишь, мама, плачу я,

Сил у птицы мало:

Ах, зачем любовь твоя

Крылья мне связала!»

Сарре так хотелось присоединиться к тем, кому скучно на земле, что удержать ее было делом безнадежным.

Снова деревце одно

И тоской томится –

Ведь с ветвей его давно

Разлетелись птицы.

Конечно, птицы тоже ходят. Семенят ножками, быстро и отрывисто вертят головой.

Иное дело, если они летят. Тут в их распоряжении не метр земли, а все бескрайнее небо.

Удивительное это чувство. Кажется, ты не только воспаряешь, но еще становишься собой.

Глава пятая. Путешествие Сарры в Святую землю

1

Не то чтобы у Сарры совсем не было мужчин. Несколько раз дело почти доходило до замужества.

Потом все срывалось из-за ерунды. Как-то даже неловко об этом рассказывать.

Во время первой посадки она подружилась с левым эсером Александром Щербаковым.

Если люди знакомятся в комнате, где им прочли обвинительные акты, то это о чем-то говорит.

Чувству, родившемуся совсем близко от гибели, безусловно можно верить.

Пока с помощью азбуки морзе влюбленные разговаривали не только о личном, но и об общем будущем.

Щербаков предупреждал, что надежд почти нет. Скорее всего, к власти придут большевики.

Так что сидеть придется не раз. Ей – за происхождение, а ему – за принадлежность к боевикам.

После тюрьмы они решили обвенчаться, но почему-то особенно не торопились.

Сперва Сарра повоспитывала приятеля. Он написал о своих чувствах, а она отчитала его за отсутствие выдержки.

Надо иметь мужество о таких вещах говорить прямо. Она предлагала подумать и попытки возобновить.

Люди живут в одном городе и пишут друг другу письма. Словно все еще чувствуют себя сидящими в разных камерах.

Вскоре Сарра узнала, что Александр болен. Тогда она написала, что во всем винит только себя.

Письмо вернулось в связи со смертью адресата. Так неожиданно она стала вдовой.

С этих пор в ее кармане лежала его фотография. Иногда дотронется и сразу мелькнет: это Саша, мой муж.

2

Так все кончается чаще всего. По крайней мере, в ее жизни по-другому не бывает.

Приходилось утешаться фантазиями. Стараться с их помощью изменить жизнь.

Ах, какие были мечты у Сарры! Представлялось, что у нее подрастают мальчик и девочка.

Как-то само собой нарисовалось будущее детей. Возникла уверенность, что сын непременно займется литературой.

Оттолкнулась от этого допущения и пошла дальше. Пусть сын пишет стихи, но его не печатают.

В те годы подобных историй было сколько угодно. Если человек талантливый, то ему никак не пробиться.

Рассчитывать можно только на пять-шесть экземпляров машинописи и десять-двадцать читателей.

Все же что-то в этом сюжете оставалось неясным. Поэтому слишком далеко она в него не вторгалась.

«Заканчиваю рассказ о своем детстве, – писала Сарра, – стихотворением, посвященным моей маме ее старшим внуком – талантливым поэтом (стихи его так и не увидели свет), написавшим цикл поэм о славянских богах. Нижеприводимое стихотворение является вступлением к этому циклу».

Как вы догадались, стихов нет. Видно, она испугалась, что выйдет хуже, чем могло получиться у сына.

Вообще-то, она из тех, кто готов во всем помогать своим детям, но именно это должен был сделать он один.

3

Представлялось, что дочь не уступает сыну. Правда, тут была решимость иного рода.

У него – упорство писать и не печататься, а у нее – ходить на вызовы и лечить больных.

Подпольный поэт и участковый врач чем-то похожи. Кстати, оба известны в узких кругах.

Если Сарра выдумала своих детей, то для каждого из них следовало придумать историю.

Вот это, конечно, для дочери. В ее непростой жизни определение «милый» будет не лишним.

Как это слово соотносится с чем-то неодушевленным? Достаточно поставить его рядом и сразу появляется душа.

«А милую веточку увядающей сирени я хранила долго, долго. А когда она совсем превратилась в прах, я опустила ее в воду никогда не замерзающего ручья, протекающего за нашим домом: чистое должно возвращаться в чистое. И ручей с этих пор стал называться: «Милый». А почему «Милый»? Об этом я не сказала никому: я решила сохранить эту тайну и открыть ее только моей дочке, когда ей, так же как и мне тогда, будет 17 лет.

Нечего и говорить, что в то время, далекое время, у меня дочки не было в помине, да и будущий ее отец еще не появлялся на моем лесном горизонте».

Как тонко положены краски. Через то, что было на самом деле, видишь то, что еще произойдет.

Вот так она существовала. Не боялась к первой реальности подмешать что-то такое, что сразу ее делало второй.

4

Даже человеку, умеющему воспарять, надо где-то жить. Нельзя же пребывать между землей и небом.

У вышедшего из тюрьмы вариантов почти нет. Все большие города для него закрыты.

Сарра понимала, что ей остается только Иваново. Все же этот город для нее не чужой.

В здешнем Энергетическом институте ее брат, Михаил Николаевич, заведовал кафедрой.

Между прочим, крупный ученый. Если электропровода протянулись на всю страну, то во многом благодаря ему.

Помните ленинскую задачку? Складываем советскую власть с электрификацией и получаем коммунизм.

Так вот Левицкий не связывал одно с другим. Впрочем, и начинал он тогда, когда большевики еще не вышли из тени.

В одиннадцатом году опубликовали его «Коммутации электрических станций». Этот труд лежит в основании русской энергетики.

Биография Михаила Николаевича после революции путанная. Одного десятилетия как бы и вообще нет.

На вопрос, чем он занимался с двадцать второго по тридцать третий годы, мы не найдем ответа.

Именно столько лет разделяют его избрание профессором ленинградской Техноложки и начало службы в Иваново.

Скорее всего, вспомнили, что Левицкий работал в Бельгии и Америке, и от него решили избавиться.

Не исключено, что с остановкой в таком месте, где особенно приятно вспоминать Филадельфию и Льеж.

Потом Михаила Николаевича выпустили. Все же специалисты его уровня были наперечет.

Так центр отечественной электротехники переместился в Иваново. Здесь он находился до тех пор, пока ученый не вернулся в Ленинград.

Случилось это в сороковом году, а в сентябре сорок первого началась блокада.

Выходит, Левицкий приехал сюда умирать. Ему выпало полгода до войны и немного после.

В начале блокады он погиб. В эти месяцы умирали в основном не от голода, а от осколков снарядов.

Вот какая история. Хоть Иваново не уберегло Михаила Николаевича, но этот город спас его сестру.

5

Лучше бы это сказали Толстой или Чехов, но они на этой теме долго не останавливались.

Если же Достоевский интересовался евреями, то его внимание было еще хуже чем безразличие.

Может и хорошо, что это Александр Исбах. Этот автор по самые плечи погружен в свою эпоху.

Во-первых, воевал, во-вторых, сидел. Если хочешь что-то узнать о времени, то эти обстоятельства наиважнейшие.

Скорее всего, Исбах чувствовал и понимал многое, но на бумаге не осталось почти ничего.

Практически нет такого писателя. Даже самые дотошные люди переспросят: «Кто-кто?»

Что тут скажешь? Если человек несколько раз едва не погиб, то вам это что-то говорит?

Скорее всего, второй раз его взяли за «Художника». За вызываемые этим рассказом ассоциации.

К счастью, читателей было столько, что проследить за каждым было никак нельзя.

К тому же, автор, как уже сказано, малоизвестный. Напиши это Бабель или Замятин, сидеть бы Сарре еще раз.

6

Время от времени в нашем отечестве оказывается востребованным честное слово.

Сами разрешат, а потом сами же дадут понять, что в правде больше нужды нет.

Потом еще какая-то необходимость. Срочно понадобилось что-то антифашистское.

Так что Исбаху повезло. Его «Художник» не залег в ящик стола, а оказался кстати.

Сарра никому не давала покоя с этим рассказом. Останавливала знакомых на улице и начинала хвастаться.

Вы представить себе не можете! Открыла журнал, а там то, что нам нужно больше всего.

Вот так работает сарафанное радио. Всего за несколько дней идея охватила массы.

Неизвестно, как обстояли дела в Перми или Сызрани, но в Иванове об Исбахе заговорили.

В записках Сарра помещает «Художника» на почетное место. Начинает с него главу о своих убеждениях.

Рассказ не цитирует, а пересказывает. Видно, делает это в три тысячу первый раз.

«Место действия: русский город, захваченный фашистами. Главное действующее лицо – высококультурный старик-немец… Художник и музыкант. В центре его мастерской – портрет Людвига Бетховена, перед которым старик благоговел, а рядом портрет – другого Людвига – сына художника, погибшего на сибирской каторге. В этих двух портретах все самое заветное, самое святое для старого художника».

Когда много раз повторяешь одно и то же, то что-то пропускаешь. Начинает казаться, что ты это говорил.

Она не объяснила почему Сибирь. Без того ясно, что сын служил в немецкой армии.

Тут ведь нет вариантов. Если ты достиг призывного возраста, то изволь становиться фашистом.

Можно было этим воспользоваться. Упомянуть о том, что Людвиг сражался за их идеи и попал в плен.

Старик решил, что отвечать будет он один. Что его расстрелянный мальчик тут ни при чем.

«Фашистский сержант принимает старика-немца за еврея и в своем зверском бескультурье начинает хлестать картины как «жидовскую пачкотню». Заслонить грудью Бетховена старик не успел, но перед портретом сына встал непоколебимый как изваяние. Удары хлыста падали уже не на портрет сына, а на лицо отца и брызги крови окропляли светлое лицо сына. Потом старика арестовали, а картины свалили в кучу и сожгли».

На другой день Художника вызвали в комендатуру. Ему предлагали работу по специальности.

Все-же у военных слишком много дел. Как-то не с руки им заниматься живописью.

Ну а старик не только спасет свою жизнь, но и отметит день рождения фюрера.

Гитлер на портрете будет как на фото, но только еще красивее. Пусть его взгляд обжигает, а рука взмывает вверх.

«Художнику будет предоставлено все необходимое для создания картины, перед ним открываются блестящие перспективы. Но старик молчит, неотрывно смотря в переносицу лейтенанта. И столько было презрения в его молчании, что лейтенант в бешенстве приказывает увезти старика».

Вот это уж точно финал. Вести себя так упрямо значит самому проситься на плаху.

«На площади в землю вкапывается несколько столбов, около каждого из них куча горючего материала, бидоны с керосином. И вот под конвоем появляются три полуобнаженных, исполосованных изнуренных фигуры. У каждого на груди доска с надписью: «Я – грязная еврейская свинья». Среди всех, прихрамывая, идет художник. Он дряхл и стар, но, когда под ним запылал костер, и седая борода порыжела от огня, он крикнул молодым голосом: «Слушайте все! Все слушайте! Я – не еврей, я немец, из Франкфурта, но я не хочу быть немцем, если они немцы». Он показывал на фашистов. «Они позорят Германию! Звери! Позор! Настоящие немцы проклянут вас! Они придут! Гнев мира накажет вас».

Вся жизнь Левицкой прошла в толпе. В лагере это были барак или колонна заключенных, а на свободе собрания и очереди.

Художнику выпало оказаться на площади. Хотя бы на миг подняться над ситуацией и стать ее центром.

Сарра не только не претендует ни на что такое, но одну эту мысль называет «дерзки-глупым тщеславием».

Значит, существует тщеславие раскланиваться на сцене и – тщеславие взойти на эшафот.

Вот что ее беспокоит. С одной стороны, надо поступить так, а с другой, права на это у нее нет.

«…По психологии мое решение перейти в иудейство было сходным с психологией этого художника: мою нацию осквернили погромщики, черносотенцы, высокопоставленные изуверы вроде Победоносцева и Николая Кровавого. И я не хотела оставаться в одном лагере и пользоваться привилегиями, даруемыми принадлежностью к лагерю насильников. Повторяю, я не сравниваю это мое желание к подвигом Художника Исбаха, как нельзя сравнивать каплю воды с океаном. Но это касается только размеров. По существу же вода есть вода, независимо от того, является ли она каплей или безбрежной стихией».

Существуют художники и поклонники. Первые творят, а другие понимают их как никто другой.

Как видно, это и есть ее миссия. Память о кумире она сумеет сохранить не хуже настоящей вдовы.

Еще Сарра единомышленница всех жертв. Как только это понадобится, она к ним примкнет.

7

Неизвестно, что было сначала: этот рассказ Исбаха или несколько строчек о Николае Блинове?

Ясно, что тут есть внутренняя связь. Один сюжет что-то добавляет к другому.

История о Блинове свалилась неожиданно. Левицкая читала книгу по еврейской истории и вдруг наткнулась на это имя.

Особенно автор не распространялся. Просто сообщал, что во время Житомирского погрома тот встал на защиту евреев.

Эти несколько строчек Сарра восприняла как сигнал. Если это действительно так, то она не одна.

Конечно, есть Художник, но это все же персонаж. Скорее, не человек, а предположение.

Еще, конечно, дедушка Михаил Николаевич. Уж они с Блиновым точно поняли бы друг друга.

«Перед глазами встал тот исторический период, моя юность, мои переживания в связи с Кишиневским погромом. – писала Сарра. – Было мне тогда 15 лет, жила и училась в Киеве, в закрытом учебном заведении и о погроме узнала лишь после его окончания, из газет. Принять участие в самообороне я, значит, никак не могла. Но при суде над самом собой могут ли иметь вес объективные причины? В те дни я буквально плакала от бешенства и злобы на самою себя, что стояла в стороне от этого ужаса. И вот эти строки о Блинове. Блинов не стоял в стороне. Он сделал то, что должна была сделать я. Вот точно я солдат, назначенный на смертельно-опасный пост. И этот солдат – я – не явился на этот пост. Вместо меня на мое место пошел другой и был убит. И этот другой был Блинов. И Блинов был убит. Не я, а он…»

Странно ощущать такую зависимость. Считать, что твои и чужие действия тесно связаны между собой.

Причем речь не о соседе из квартиры напротив, а о неизвестном юноше из девятьсот пятого года.

Казалось бы, что ей этот Коля? Подумала о нем с благодарностью и можешь долго не вспоминать.

Наверное, кто-то бы так и сделал, но уж точно не женщина из породы плакальщиц.

Такая у нее миссия – не забывать. Чуть ли не каждую минуту провожать своих мертвых.

Раз она берет ответственность за Блинова, то тут все должно быть по-настоящему.

В первую очередь, надо поехать в Житомир. Ведь если искать следы, то прямо на месте.

С этой минуты к задаче стать еврейкой прибавилась еще одна: во что бы то ни стало прорваться в прошлое.

8

Хорошо бы на что-то опереться. Взять в помощь какую-то толковую фразу.

Если речь о еврейских проблемах, то значит и мудрость должна быть еврейская.

Сколько всего в этих афоризмах и поговорках. Сразу видишь того, кто их произносит.

Сначала надо подготовиться. Лицо становится таким серьезным, словно ответ получен свыше.

Что за музыка без увертюры? Даже когда еврей танцует, то сперва засовывает пальцы за обшлага.

Так что не удивимся паузам. Как иначе отличить главное от второстепенного?

Больше всего Сарре нравилось: «Где какой бедолага, то уже мой родственник».

Если какая-то сложная ситуация, то она вспомнит эти слова и сразу успокаивается.

Ведь действительно не в гостях. Пора бы привыкнуть, что иначе у нее не бывает.

Кстати, о танцах. Возраст у нее не такой, чтобы пускаться в пляс, но чего только не бывает во сне.

С каждым тактом скорость увеличивается. Пальцы держат жилетку, а локти вращаются так, что, кажется, полетишь.

Вот она поднимается в воздух и движется со скоростью перистых облаков.

Интересно, что там, внизу? Этот городок может называться Витебск, Житомир или Тунеядовка.

Скорее всего, Тунеядовка. То есть то, чего наверное нет, но вполне может быть.

В полете больше думаешь о возвышенном, но все же замечаешь человечка под зеленым забором.

Совсем не стесняется тех, кто над ним. Сосредоточенно занят своим делом.

Вот так и в нашей жизни. Кто-то парит в воздухе, а другому совсем не до того.

Даже во сне Сарра помнила, что первыми взлетели герои Шагала. Видно, и сейчас они где-то здесь.

В полете особенно не побеседуешь. Перебросишься парой словечек, и летишь дальше.

О чем думает человек на воздушном просторе? О том, что свобода не безгранична.

Для того нам и даны Священные книги. Кроме тех запретов, что касаются всех, тут есть особые требования к художникам.

Так и слышишь голос главной книги евреев: «…никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли».

Что тут, казалось бы, можно сделать? Как остаться верным заветам и все же выразить себя?

Шагал рассуждал так: если нельзя запечатлеть одно и другое, то следует их поменять местами.

Поэтому у него все настолько перемешалось, что не разобрать, где верх, а где низ.

Вот она, еврейская изворотливость. Из любой ситуации эти люди не только найдут выход, но создадут нечто исключительное.

Ну что-нибудь вроде все тех же парящих влюбленных или коровы с дояркой в голове.

Это настояшая еврейская голова – а идише копф. Вместившая все самое важное для своей носительницы.

9

Раз мы упомянули древнюю книгу, то не станем ее откладывать в сторону. Поищем что-то для нас подходящее.

Это место в Торе звучит так же, как в Библии. Разница только в переводе.

«Предпочитаю я стоять у порога дома Б-га моего, чем жить в шатрах беззакония» или «Желаю лучше быть у порога в доме Божием, чем жить в шатрах бесчестия».

Вот и у Левицкой разница лишь в отдельных словах. Смысл тот же, но интонация немного другая.

Сарра не цитирует, а толкует и объясняет. Перелагает на язык собственной судьбы.

Жить и стоять у порога, считает она, не одно и то же. Все равно, что находиться внутри и снаружи.

Зато странствовать и познавать – близкие понятия. Стучишься в разные двери и что-то тебе открывается.

10

Конечно, никаких шатров у Сарры не было. Бараки встречались, а шатры – нет.

Что касается беззакония, то вряд ли псалмопевец представлял такие масштабы.

Впрочем, кое-какие пропорции соблюдались и у нас. Должен же кто-то лечить людей и преподавать физику.

Правда, по ночам просыпались все. Понимали, что звонок к соседям звонит также и по тебе.

Никто не путешествовал просто так. Прежде чем куда-то направиться, следовало запастись причиной.

Все же одно дело, если это поездка для обмена опытом, а совсем другое, когда что-то померещилось.

Сарре именно померещилось. Почудилась какая-то точка и она стала к ней приближаться.

В хрущевские времена стало ровно наоборот. Все, что прежде запрещалось, теперь было разрешено.

Никто не думал о поводе. Считалось достаточным походить по лесу и попеть у костра.

Ну вроде как на смену фигуративной пришла абстрактная живопись. Свободные поиски вместо программы.

Сарра симпатизировала новым веяниям, но помнила, что у нее собственный путь.

Если ей надо в Житомир, то не потому, что она чувствует себя вольным странником в поисках неизвестно чего.

Другое дело, что ее ждет в этом городе. Говорят, улицы в нем такие кривые, что не знаешь, куда они приведут.

11

Так надеются на встречу со Святой землей. Считают, что раз она существует, то Бог тоже есть.

Да и в доме Бога возникают похожие ощущения. Если надет талес и внесен свиток, то он где-то недалеко.

Путь Сарры привел ее в синагогу. Ей почему-то показалось, что именно с этого следует начинать.

Дом Бога открыт для всех. Даже для тех, кто не знает, как правильно к нему обратиться.

«Помню только волну тепла, идущую ко мне от собравшихся там женщин (в синагоге, как известно, женщины собираются отдельно от мужчин. В большинстве случаев на хорах), – писала Сарра. – Думаю, что мое тепло они так же почувствовали. Любимый мой художественный образ – это человеческий Гольфстрим. Гольфстрим человеческих душ. И, пожалуй, единственным моментом моей жизни, когда я почувствовала этот Гольфстрим и было вот это минутное свидание с совершенно мне неизвестными женщинами».

Вот-вот. Прежде она тоже ощущала что-то подобное, но так сильно это случилось в первый раз.

Напоминает, знаете ли, посещение рая. Хотя вокруг чужие лица, но кажется, что это свои.

У евреев с верой особые отношения. Два тысячелетия у них не было государства, но зато у них был Бог.

Он смотрел за ними строже, чем государство. С утра и до ночи старался упорядочить их жизнь.

Тут все имело значение. Например, есть следовало не то, что хочется, а то, что он разрешает.

В субботу его власть была абсолютной. Позволялось читать только молитвы и думать исключительно о высоком.

Следовало постоянно себя с ним соизмерять. Зажигая свет в комнате, помнить о том, что он будет недоволен.

Сарра немного удивлялась. Бог ее детства был снисходительным, а этот жестким и требовательным.

Правда, тепло, как уже сказано, чувствовалось. На хорах было почти так как в Иерусалиме к концу дня.

12

Едва Левицкая что-то ощутила, как ей напомнили, что еще не время разгуливать по синагогам.

На улице она встретила соседку по хорам. Уже собралась ее приветствовать, но та решительно воспротивилась.

Сарра сразу обо всем догадалась. Ее подозревали в том, что она явилась в храм не ради себя.

То есть и ради себя тоже. В том смысле, что такая работа оплачивается особым образом.

Суммы начиная от тридцати серебряников. В зависимости от того, каким оказался улов.

Левицкая обиделась, а потом успокоилась. Люди чаще всего предпочитают простые отгадки.

В самом деле редко в синагоге увидишь светловолосых. Если только они заглянули сюда по упомянутой служебной надобности.

Кому-то определили базар, а кому-то Божий дом. Не происходит ли тут чего-то недозволенного.

Когда-то так являлся Иван Блинов. Напоминал о том, что судьба молящихся не всегда зависит от высшей силы.

Существуют вещи, которыми небеса вряд ли заинтересуются, а полицейский их решает на раз.

13

Это, конечно, не главное. Если Сарра оказалась здесь, то важно лишь то, что связано с Колей.

Сперва следовало отправиться на Русское кладбище и разыскать его могилу.

Ей сразу начало везти. Кто-то будто специально знакомил ее со стариком-гробовщиком.

Возможно, это был тот самый Семенов, которого когда-то упоминала «Волынь». Тогда ему было двадцать, а сейчас семьдесят.

От долгой работы на этом поприще стал Семенов как бы еще одним кладбищенским памятником.

Знал буквально всех мертвых. Ведь это он снаряжал их в самое долгое путешествие.

Делал не на глаз, а тютелька в тютельку. Так, чтобы ничто не помешало в их непростом пути.

Конечно, старик помнил этого Колю. Был он совсем юный и со страшными шрамами на лице.

На похоронах собралось много людей. Обычно эта церемония тихая, а тут вышло что-то вроде митинга.

Евреи даже закрыли глаза на то, что это суббота. Вели себя так, словно это понедельник или среда.

В этот день к ним относились так почтительно, словно они родственники покойного.

Они и есть родственники. Пусть не в жилах, а по житомирским камням текла их кровь.

У гробовщика всегда есть срочная работа, но на этот раз он не мог не принять участия.

Стоял и думал примерно так. Вот – сделанный им гроб и лежащий в нем юноша, а это – толпа людей.

Почему, когда делаешь гроб с душой, в него поселяется кто-то непустячный? Или крупный чин, или просто хороший человек.

Где сейчас его могила? Так устроена жизнь в этих местах, что одни покойники прибывают, а другие уходят навсегда.

Бывает, захочешь помянуть, а уже негде. Ведь не только у людей, но у захоронений есть земной срок.

14

Все же встреча не лишняя. Раз Сарра решила попасть в тот день, то один свидетель у нее есть.

Правда, старик ничего важного не вспомнил. Это даже меньше застрявшей в памяти фразы о Коле.

Раз он не знает, то вряд ли ей что-то светит. Впрочем, она не торопится уходить.

Вот захоронения его соседей. Судя по датам, они познакомились еще на этом свете.

Видно, в отношениях живых и мертвых случилось что-то непоправимое. Почти ни одной ухоженной могилы.

Иногда видишь: человек солидный и его посмертный дом вполне соответствует прижизненному положению.

Потом все пошло наперекосяк. Какими-то вихрями перевернуло надгробие и разломало ограду.

Вряд ли у Коли оставался шанс. Уж если железо не устояло, то что он со своим крестом.

Вдруг, представьте, небольшое надгробие, а на нем выбито: «Поручик Иван Петрович Блинов».

Сарре захотелось памятник обойти. Она сделала шаг в сторону и увидела доску из темного мрамора.

Буквы почти стерлись, но все же при желании можно прочитать: «Николай Иванович Блинов. Убит 24 апреля 1905 г.»

Ну, здравствуйте, Коля! Не так много понадобилось усилий для того, чтобы эта встреча состоялась.

Что касается гробовщика Семенова, то что тут скажешь? Он хотя бы был бескорыстен и деньги наотрез отказался принять.

15

Поиски продолжались. Теперь следовало отправиться в краеведческий музей.

Музей – тоже кладбище. Слоняешься среди табличек, как среди памятников, и пытаешься что-то понять.

Почему-то главный стенд посвящен восстанию на «Потемкине», которое, как известно, произошло в Одессе.

Видно, броненосец отвечал за пятый год. Свидетельствовал о том, что в этот период не было ничего более важного.

Потом сразу случилась Октябрьская революция, а затем Отечественная война.

Знаем, знаем эту логику экспозиций. Одно они открывают, а другое прячут поглубже.

Левицкая отправилась к заведующей. Решила узнать, нет ли в музее интереса к Блинову.

Может, что-то слышали, но смутно. Ведь шансов попасть в витрину у него нет.

На этот счет имелась целая теория. Суть ее заключалась в том, что совсем не все подходит для демонстрации.

Иногда и хочешь взять фото, а затем вглядишься: это эсер или, еще хуже, бундовец.

Неважно, что эсер нашел место среди пяти ленинцев. Комиссии вполне хватит этого одного.

Сарра сделала вывод, что Коля не был большевиком. Да если бы и был, то имел бы право на немногое.

Все же он завершил жизнь почти как Гдалья Шмуэльзон. Голым человеком на голой земле.

Кстати, и потом числился как жертва. На полу морга Еврейской больницы был неотличим от своих соседей.

Даже последний его жест – не твердый и требовательный, а мягкий и умоляющий. Будто прозреваюший во врагах людей.

Только потом стало ясно, что тут есть высший смысл. Что погибнуть в данном случае и значит победить.

Кстати, с «Потемкиным» музейщики что-то напутали. Видно, слишком много раз смотрели фильм Эйзенштейна.

На самом деле броненосец был почти как Коля. Его матросы понимали, что надежд никаких, но для них главное было начать.

16

Дальше – к бывшему типографскому рабочему Вейсману. В пятом году он участвовал в отряде самообороны.

Как вы знаете, типография во время погрома не работала. В эти дни собирали не металлические буквы, а камни и булыжники.

С Колей Вейсман не пересекся. Уж очень на большом расстоянии это происходило.

Тут не одно, а сто сражений. Не только за каждый дом, но за такую мелкую единицу человеческого счастья как перина.

Уже говорилось, что погромщики любят пустить пух в таком количестве, что апрель превращается в декабрь.

Несколько перин Вейсман отбил. Защитил право людей своей нации нежиться в теплых постелях.

Везучий человек этот рабочий. Он смог миновать не только этот погром, но многие другие испытания.

Кому-то участие в самообороне настолько осложнило жизнь, что не помогло даже членство в партии.

Вейсману все неплохо. Ко всем революционным праздникам он получал по грамоте.

На сей раз Левицкая тоже ничего не узнала о Коле, но что-то поняла о жизни как таковой.

Исторический момент можно представить как скопление разных людей.

В этой гурьбе Сарре были известны двое. Жаль только она не запомнила их имена.

Опять ей что-то мерещилось. Совсем юный Вейсман тихо стоял на пепелище.

Несмотря на принадлежность к рабочей ячейке, он обращался к Богу. Просил, чтобы день поскорей завершился.

Невыносимо думать, что это случилось только что. Пусть хотя бы сегодня превратится во вчера.

Гробовщика Семенова Сарра видела в толпе. Там, где кончались спины, в открытом гробу лежал Коля.

Если на кладбище человек в шапке, то значит он здесь работает. Уже не ощущает дистанции между собой и смертью.

Семенов не только снял шапку, но чувствовал в глазу щекотание. Это набухала и собиралась выкатиться слеза.

17

Так она двигалась. От второстепенного к самому что ни на есть основному.

Ей предстояло обойти всех, кто что-то знал о Блинове. По этим рассказам составить его портрет.

Задача оказалась нелегкой. Все, к кому она обращалась, реагировали неадекватно.

В глазах так и светилось: зачем это вам? какая нужда погнала вас из дома?

Что на это ответить? Она не только не состояла в родстве с Колей, но даже не писала документальный роман.

Скорее всего, ее путешествие напоминало детскую незаконную вылазку на чердак.

Прелюбопытное, надо сказать, место. Будто на том свете тут собралось все, что не участвует в жизни.

Ватный Дед Мороз спит среди игрушек как египетский царь в похоронной ладье.

Ручка оплакала свое прошлое и окончательно высохла. В ее положении остается только прислониться к чернильнице.

У чернильницы тоже дела неважные. Прежде она стояла полная до краев и все надеялась отдать кому-то свою влагу.

Сейчас ее глубины принадлежат пауку. Отсюда он готовится начать завоевание мира.

Кое-где видны его поползновения. В скором времени их будет все больше.

Словом, картина печальная. Кажется, что минувшее доживает свои последние дни.

18

Сарру будто предупреждали: не ходите на чердак! только наглотаетесь пыли!

Что за радость перетряхивать рванье? По модели представлять тех, кто это носил?

Нсколько раз ей не открыли дверь. Пришлось переговариваться через замочную скважину.

Ощущение возникало такое, словно ее не слышат. Будто собеседник прячется где-то в глубине комнаты.

Лишь один человек был с ней откровенен. Посоветовал все делить на двадцать пять.

Еще он сказал, что если бы Коля погиб сегодня, то его бы никто не считал героем.

Сарра прямо опешила. Возможно ли, чтобы такой подвиг совсем не вызвал отклика.

Потом подумала: а почему нет? Тогда погромщики проиграли, а сейчас им принадлежит все.

Памятники они ставят только себе. Чуть не на каждом шагу напоминают, что это их государство и их власть.

19

Это было четырежды опасно. Поэтому Левицкая говорила не все, а почти все.

Иногда Сарра спохватывалась и, во избежание ненужных толкований, начинала что-то объяснять.

Ох, уж эти оговорки! Словно весь текст писался для себя, а отдельные фразы для посторонних глаз.

Что с того, что Блинов был эсером? Если хотите знать, одно время эсеры играли прогрессивную роль.

Затем имя Вождя революции ставилось рядом с Данте, Пушкиным и Толстым.

С Данте, пожалуй, согласиться можно. Ведь Ленин тоже был создателем Ада.

Конечно, этого Сарра не имела в виду. Всячески подчеркивала, что не только не против, а почти за.

Казалось бы, для чего это рвение? Уж если она встала на этот путь, то оправдания не помогут.

Видно, не хотелось пропасть из-за ерунды. Из-за того, что здесь кого-то не упомянула, а тут не вставила нужную цитату.

Есть куда более важные поводы. Ну хотя бы то, что она, Сарра, живет не как все.

20

Вскоре Левицкая опять отправилась в Житомир, предварительно определив цель поездки как «борьбу с антисемитизмом».

Вот так, не больше и не меньше. Впрочем, скорее все-таки меньше, чем больше.

Речь не шла о том, чтобы излечились все. Если несколько человек избавятся от недуга, то это кое-что.

Работы такого рода с избытком в Иванове, но ей хотелось начать с Житомира. Ведь это делалось в память о Коле.

В первую очередь, следовало показать погромщикам, что помимо ненависти есть что-то еще.

Задача, как понимаете, непростая. В считанные минуты противники докажут обратное.

Да и что могут руки против кулаков? Если одна такая гиря опустится, то, считай, разговор окончен.

Сарра придумала обходной маневр. Решила начать работу с самых маленьких.

Остановилась на детях окраинной Малёванки. Некогда в этом районе компактно проживали громилы.

От внуков и правнуков – самый прямой путь к их взрослым родственникам.

Неплохо бы стать директором детского сада. Как мы помним, однажды это у нее получилось.

В какой уже раз – горшки, слюнявчики, варежки на веревочках и растянувшаяся на два дома колонна детей.

Впереди Сарра с флажком. Как бы в размер тех демонстрантов, которых она вывела на улицу.

Впрочем, важнее всего собраться в большой комнате. Пусть эти вечера называются: «Сказки народов мира».

Она будет пересказывать Библию. Между прочим упомянет, что первые люди были евреи.

У родителей голова пойдет кругом. Кто-то выскажется в том смысле, что лучше бы дети ругались матом.

Очень странно это на фоне прошлого. Выходит, зря их предки не любили эту нацию.

Все решат, что дело в имени Сарры. Что если бы ее звали Марией, то она вела бы себя иначе.

Дети возразят, что Мария тоже еврейка. Речь, понятно, не о последней Марии, а о самой первой.

21

Опять представим еврейских мудрецов. Вот они сидят в Холмове и обсуждают исход из Египта.

Говорят так взволнованно, словно вспоминают. Будто это их сандалии прожигал песок пустыни.

Вся ночь прошла за этими разговорами. Время читать утреннюю молитву, но тема не исчерпана.

Все знают примерно одно и то же, но это им не мешает. Каждый непременно найдет, что уточнить.

Как вы догадываетесь, эти прения случились в сейдер во время праздника Песах.

На столе – фрукты, рыба, овощи, яйца. Это разнообразие следует не только съесть, но обсудить.

Вот, например, яйцо. Сразу возникает вопрос: почему Всевышний придал ему такую форму?

Вышло нечто идеальное в своих пропорциях. С какой стороны не посмотришь, все одно и то же.

Потом понимаешь, что ситуация сложнее. Чтобы в этом убедиться, следует яйцо разбить.

Нет ничего доказательнее груды шелухи и всем своим маленьким тельцем дрожащего содержимого.

Примерно так «вещь в себе» становится «вещью для нас», а точка оборачивается открытым финалом.

Какой тут можно сделать вывод? Все окончательные формы лишь до поры до времени.

Вот и мы так же. Хотя фараонов не стало меньше, но в каждом поколении кто-то покидает Египет.

Прежде выходили всем народом, а сейчас пробиваются небольшими группками.

Всякий раз получается, что свобода – это путь. Движение не только вглубь, но и вовне.

Потому Иван Блинов отправился так далеко, что нет никого свободнее путешественника.

Затем процесс пошел по нарастающей. В двадцать восьмом году Москву покинул театр «Габима».

Не кто-то один сорвался с места, а весь небольшой театральный народец. Не исключая костюмеров и осветителей.

Так всем коллективом перебрались в Палестину. Решили не только играть на иврите, но жить на этом языке.

Сарра тоже знала, что ее усилия не напрасны. Уж насколько кружной у нее путь, но он непременно ее выведет.

[1] (Вернуться) Для того, чтобы иметь представление о документальном романе «Дом горит, часы идут», читателю следует воспользоваться опытом составления детского конструктора. Первым отрывок из романа опубликовал журнал «Петербург» (№1–2, 2010). Затем была публикация нескольких глав в интернет-журнале «Toronto Slavic Quarterly» (№ 31, 2010). Журнальный вариант первых двух частей напечатала питерская «Нева» (№ 5, 2010). Предлагаемая вашему вниманию третья часть – наиболее самостоятельная во всем романе. В ней рассказана история Сарры Николаевны Левицкой (1888 – 1966) – этой замечательной женщине в первую очередь мы обязаны знанием о главном герое книги Коле Блинове. Тут следует с благодарностью упомянуть ивановского ученого Е.В. Таланова, познакомившего меня с архивом Левицкой. Еще надо несколько слов сказать о самом Блинове. Жил Коля в Житомире, учился в Женевском университете, вместе с женой Лизой воспитывал двоих маленьких детей. 23 апреля 1905 года во время погрома он попытался встать на защиту евреев и погиб от рук погромщиков. Помня об этом важнейшем для книги событии, вы можете приступать к чтению «повести из романа».

[2] (Вернуться) Пер. с идиш М. Фаттахутдиновой