| ПОЭЗИЯ | Выпуск 57 |
|
* * * Красное солнце в снегах утопает, снег этот красный не греет ничуть. Кто же зимой на тепло уповает – только бы санный накатан был путь. Это не я там ропщу и страдаю, это не я там реву и грущу и ничего ещё не понимаю: всех виноватых к закату прощу. * * * У поэта – лицо поэта, даже если он скрючен в дугу, отблеск звёздного, что ли, света осеняют чело и строку, и улыбка ли, полуулыбка, и ленца – не спадают с лица, а его роковая ошибка будет верной ему до конца. Он для мира – шарада, загадка, небожитель из спальных трущоб, вон он там – возмутитель порядка, вот он здесь – потрясений микроб. * * * Ну и рожа в автомобиле, кирпичом её, что ли, били – били, били, чуть-чуть не добили, остановилися автомобили. Неужели в джипах, тойотах и фордах всё ещё ездят такие морды?.. * * * Он Сталина старше, старей Пастернака, а Морев – моложе, моложе – Булгаков, а Лермонтов, Пушкин – совсем пацаны, но пробы высокой, высокой цены. Конечно, у каждого – жизнь и судьба, и жизнь их порою не жизнь, а труба – такая, что ставит подчас на попа: беспечна и печна, без така и с таком, с кажу по секрету: бывает и раком. – Да что вы?.. Однако, однако… А он её чинит, пробои латает и дышит с одышкой, но всё же – взлетает. * * * Он сошёл… Мы поехали дальше, поезд мчался, трещали кусты и во тьме, опасаяся фальши, без него его место пустым в полутёмном купейном пространстве рядом с нами летело в ночи, билось дрожью, ознобом, как в трансе, в горле горечью жгло – хоть кричи, на диване примятом согрето остывало частицей тепла, чуть дымилась его сигарета в белом блюдце на крае стола. Грохотали колёса под полом, и шатало, мотало вагон. Как не вовремя рано сошёл он, словно облако вышло – не он… Взгляды сжавши и сузивши в точку, онемев и не веря в финал, мы смотрели о нём – в оболочку, но лишь воздух её наполнял. Он сошёл. А мы ехали дальше, обрывая последнюю связь. Господи, дай ему силы, дай же вознестись без печали о нас. * * * Не барабанит дождь по крышам, по листве – он пальцами слегка по ним перебирает от грусти и тоски, от мыслей в голове, которых никогда никто и не узнает, а тот, чей силуэт из тьмы, из-за стола глядит на дождь в окне – глядит, не наглядится, он думает ли что иль просто так легла ладонь его на стол крылом убитой птицы? Подушечки фаланг, тень каждого перста подрагивают чуть, столешницы касаясь, и гул небесных крыш, небесного моста внутри дождя звучит, дождём преображаясь. Дождь падает с небес, как скорый, как экспресс, как лифт сквозь облака, слои пластов пронзая, касаясь ветром струй, серебряных завес, и музыки своей пока не понимая. Так грустный пианист, с оркестром или без, задумавшись во тьме, клавир перебирает, он думает играть какой-то полонез, а вот какой играть – ещё и сам не знает. А мысли о дожде, о бликах на траве, о пущах и лесах – о буковых, дубовых, где на сухих ветвях в дождь прячутся в листве, как жёлуди, птенцы – насквозь мокроголовы, и смотрят, как ползут с листа на нижний лист, сияя на свету, крупинки бриллианта, и медленно в траву срываются, как свист, как запонки дождя – с манжеты музыканта. * * * Я – мост. Соединяю всё бывшее и вас, и вы в нём тоже свая, но свая – после нас. Когда вы здесь возникли, я был уже, я мог – в канун ли ваш, в ваш миг ли, – мосты смыкать в замок. Не зная, кто вы, что вы, стелить мосты – не блажь, ещё один мост новый и он уже – весь ваш. А вы – глядите в оба и не смыкайте глаз, чтоб злыдни-мостофобы не усыпили вас. |
|
|
|