Евгений СТЕПАНОВ

Бизнесмен Семен Свистулькин был опытным человеком. Он знал, как управлять людьми. У него была два зама, два бухгалтера, два водителя… И много-много менеджеров. Все заменяли друг друга. У него было даже две женщины. И два – члена. Да, два половых члена. Семен Свистулькин был необычным человеком.

В этом городе мужчины живут только с мужчинами, а женщины только с женщинами. Так принято. Так удобно. Так хорошо. Дети появляются методом клонирования.

И вдруг какой-то чудак – Самуил Абрамович Пузыревский – проявил интерес к женщине – Людмиле Ивановне Пузиковой. И дети у них родились непривычным способом – очень болезненно, через кесарево сечение.

Город воспринял эту историю как пощечину общественному вкусу. Город был возмущен.

Вагон метро. Вечер, примерно 20 часов. Две девушки, 23–25 лет. Стоят, беседуют. Я стою рядом, невольно подслушиваю.

– Я такая, не могу, начальница-коза, жесть, сегодня сказала: если я еще раз на полчаса опоздаю, она меня уволит… Нормально? Прикинь… Говорят, папик от нее срулил. Она и бесится…

– Ну, жесть, на полчаса нельзя опоздать, корова.

…Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Аэропорт.

Город. Оранжевый город безумцев. Агрессия как диалог. Диалог как агрессия. Главное – не раздражаться. Сохранять спокойствие и выдержку. И не говорить резких слов даже тогда, когда их очень хочется сказать. Лучше – молчать. Как-то все само собой устаканивается, когда не сотрясаешь воздух.

Мне двадцать лет. Ей – тридцать. Она говорит: «Все, я ухожу. Ты меня достал. Прощай». Она собирает вещи. Я в панике. Я умоляю ее остаться. Но она уходит.

Мне пятьдесят. Ей по-прежнему – тридцать. Она говорит: «Все, я ухожу. Ты меня достал. Прощай». Она собирает вещи. А я… Я даже доволен. Я помогаю ей собраться в дорогу. Она кричит: «Ты свинья, гадина, подонок!».

– Ну, ты же не хочешь жить со мной. Значит, ты меня не любишь.

– Как раз наоборот. Люблю. Именно поэтому и не хочу с тобой жить.

– Да все очень просто. Ты же меня совсем не знаешь. Ты видишь только показушную сторону моего характера. Умение шутить, балагурить, делать комплименты, дарить цветы… А в жизни-то я другой.

– Ну, конечно, другой. Я нервный, мрачный, неаккуратный, не такой богатый, как тебе кажется.

– Вот я и говорю: все-таки ты – свинья, Семенов…

Организовывал выборы президентов стран и российских республик, депутатов и директоров заводов, защищал и представлял интересы крупного капитала на разных континентах, создавал имена в области политики, искусства, раскручивал всевозможные бизнес-проекты. Прожил вне дома более 15 лет, иногда забывал, какой у него родной язык и каково его настоящее имя. Он не был шпионом, но был журналистом, пиарщиком, менеджером, специалистом в области политтехнологий и консалтинга. Он знал очень многое, дружил с теми, у кого не бывает друзей.

Под старость он выпустил книгу мемуаров. Там было очень мало правды. Может быть, сотая часть. Правду написать он не мог. Не имел права.

Американ Африканович Немцев родился в Тамбовской области. Отец у него был чудаковатый сельский учитель – Африкан Иванович. Сына он назвал почему-то Американом. Почему – никто не знал.

Американ Африканович в 17 лет уехал в Москву, закончил экономический факультет университета, открыл собственную консалтинговую фирму. И стал работать. Работал он каждый день, без выходных, у него было множество – сотни! – клиентов. Американ Африканович работал и работал, ни разу не был в отпуске, ни разу не болел, ни разу не брал больничный. Да, он ни разу не болел. Но однажды шел на работу, шел-шел и упал. И больше не встал.

Жил-был тиран. И все его называли тираном. А вот журналисты его совершенно не боялись – выражаясь фигурально, вытирали об него ноги. Поэтому тиран по ночам рыдал.

Иван Иванович Мудреватых ненавидел свою страну. Эту страну дураков и взяточников, хамов и бездельников, лодырей и непрофессионалов. Страну – где все через жопу, все – не как у людей.

Иван Иванович не мог понять одного: почему у него появляются слезы счастья на глазах, когда его соотечественники-спортсмены во время Олимпиады в Лондоне занимают первые места.

Он взвалил на себя, видимо, слишком много… Ритм жизни постоянно ускорялся. Все новые и новые контракты, десятки – не преувеличение! – встреч в день (в сутки), бесконечные звонки, безумные заказчики, которые выматывали последние нервы. Он был единственный акционер фирмы. И значит – помощи ждать неоткуда. Сотрудников было немало, но они никогда не радеют за дело так, как собственники. Это нормально. Иллюзии у него уже давно испарились.

Иногда он просыпался ночью, в холодном поту, судорожно начинал думать, где опять достать деньги, чтобы выплатить – два раза в месяц! – людям зарплату, погасить налоги, рассчитаться за аренду… Странное дело: заказов и сотрудников было все больше и больше, а денег по-прежнему не хватало. Их не хватало всегда. И десять лет назад, когда он только начинал, и сейчас, когда у него уже появились и свои офисы, и собственные средства производства, и опытные, проверенные годами кадры.

Он, конечно, хотел сбежать из Москвы, забыть о бессмысленной суете, о беспощадной – смертельной! – круговерти, он мог бы уже, наверное, спокойно жить где-нибудь в сытой, престижной Ницце, да ладно, в какой Ницце, лучше в знакомом с детства и недорогом Крыму – в принципе, ему было совсем немного нужно. Точнее, ему лично не нужно было практически ничего. Какая-нибудь крыша над головой, душ, чистая рубашка, кусок мяса, бутылка минеральной воды… Он сам порою не понимал, как он, простой и неприхотливый московский полукровка, каких, наверное, десятки тысяч, оказался в бизнесе, как это все получилось, почему другие акционеры выходили – еще раньше, несколько лет назад! – из их общего дела, а ему было стыдно бросить начатые проекты, поначалу казавшиеся бесперспективными, а потом все-таки ставшие приносить прибыль… Он не мог…

Он не мог уехать из Москвы, потому что здесь больная мама, ей нужны средства, машина, иначе мамочка просто не попадет в поликлинику, он не мог оставить уже взрослых, но по-прежнему беззащитных детей, которые постоянно нуждались в средствах, он не мог вот так разом разорвать все контракты… Это было невозможно. Невозможно. Но и сил у него тоже больше не было. Нельзя постоянно бежать. Даже если раньше ты был профессиональным спортсменом.

…Силенки – хотя бы отчасти! – появлялись поздно вечером, когда он принимал теплый спасительный душ, потом звонил детям и на ночь читал сам себе стихи, да, читал стихи, самых разных поэтов… Когда-то в юности он даже написал одно стихотворение…

– Здравствуйте, дорогие друзья, в эфире телеканал «Око пророка». Сегодня у нас в гостях целитель-экстрасенс Зоя Петровна Правдова-Маткина. Добрый день, Зоя Петровна!

– Можно я буду Вам задавать конкретные вопросы?

– Хорошо. Я знаю, что Вы сторонница вегетарианства. А почему?

– А ты выпить горазд. Как все мужики. А как выпьешь, конечно, мяса хочешь. Бросишь пить – станешь вегетарианцем.

– Потому что тебя никто не любит. Любви нет, вот тебя на сладкое и тянет. Понял?

– Ты трус. Ты вперед, в будущее смотреть не хочешь. Боишься. Вот и не видишь нечего. Глаза – это продолжение мозга. Понял?

– Тебе вообще надо многое менять. И в себе, и вокруг… Вот, например, обои в студии. Цвет не феншуевский. Замени. Поклей посветлее… И табуреток мало. Надо, чтобы побольше табуреток было. Понял?

– Понял. Спасибо Вам за интервью, уважаемая Зоя Петровна. А с вами, дорогие друзья, мы прощаемся. До новых встреч в эфире.

Презентация книги писателя Комбайнова. Банкетный зал. Двое уединились в холле.

Она, женщина 28 лет, учитель в школе. Высокая блондинка, похожая на Николь Кидман.

Он, бизнесмен, 56 лет. Седеющий брюнет. Ни на кого не похож.

– Выбрать лучшее семя. Лучшего самца. Чтобы он защищал ее и ее потомство.

– Это не примитивно. Это божественно. Так задумано не нами.

– Хорошо. Но ведь тогда возникают неизбежные проблемы. Где нам, женщинам, найти столько сильных самцов?

– Выход один – полигамия. Мусульманство – в этом смысле очень мудрая религия.

– Но мы-то живем в Москве. Здесь пока еще христианская культура…

– Вы уверены? Я – нет. Очень многие сильные самцы живут по законам мусульманства, я имею ввиду – многоженство. Правда, неузаконенное.

– Все, что вы говорите, меня слегка шокирует. Вы циник…

– Что вы?! Я романтик. Я люблю жизнь, люблю женщин, детей… У меня много друзей. Я обычный человек. Просто называю вещи своими именами. Но лучше расскажите о себе! А то я вам совсем голову заморочил.

– Я, как водится, приезжая. Приехала с Алтая. Снимаю квартиру на Коломенской, работаю в школе. Даже и не думала, что окажусь в Москве. Как-то так все само вышло.

– Мечты мои просты. Мечтаю о семье, о доме. О муже, которого смогу воспитать.

– Спасибо. Но, может быть, это и пугает? Отталкивает мужчин? Да и вообще, трудно выбрать… Не ожидала, что в Москве столько психов, алкоголиков и голубых.

– Хотите, я вам дам совет, как выбрать правильного мужчину?

– Конечно, хочу. Впрочем, я думаю, это невозможно. За такой совет, наверное, нужно дать Нобелевскую премию.

– Имейте дело с предпринимателями. С людьми, которые занимаются своим делом. Пусть у него крошечная фирма, два человека, но своя. Пусть он занимается частным извозом, но на своей машине. Вот с такими людьми можно иметь дело. Потому что они отвечают за себя, за свои слова. А следовательно, и за других.

– Не отвечает. Задача топ-менеджера – как можно меньше ошибаться. Значит, как можно меньше работать. Более того, любой топ-менеджер – вор.

– Топ-менеджер – это откаты, поиск выгоды для себя за деньги хозяина. Топ-менеджер всегда что-то ворует.

– Например, когда в рабочее время решает свои вопросы. Тогда он ворует у хозяина время.

– А среди предпринимателей не бывает скотов?

– Бывают, конечно. Но в целом бизнес воспитывает. Ты должен быть лучше, чем ты есть на самом деле. Ты должен быть хорошим и для заказчика, и для исполнителя. Иначе просто разоришься. Клиенты не дадут заказы, а исполнители не смогут их выполнить. Бизнесмен обязан учитывать баланс интересов. Это как раз то, что нужно и в семье.

С девушкой по имени Тая – худенькой миловидной блондинкой тридцати пяти лет – я, не самый преуспевающий книжный издатель, познакомился на поэтическом вечере в Московской писательской организации, где несколько лет назад снимал офис.

Как-то я сразу в нее влюбился. Понял: вот это мой человек. Единственная и неповторимая. И она очень быстро ко мне прониклась. И буквально сразу после вечера зашла ко мне в кабинет, и мы ускоренным методом узнали друг друга более основательно.

Это не было вульгарно, не было быстро, это было стремительно и очень естественно. Иногда нечто подобное происходит в жизни.

Мы стали встречаться. Тая (ее полное имя – Таисия) оказалась крутой девушкой. Она была главным бухгалтером (точнее – финансовым директором!) одной из самых крупных фирм Москвы, получала неимоверную зарплату, жила на Ленинском проспекте, в помпезном доме, где раньше жил Аркадий Исаакович Райкин, имела дачу на Рублевке и красную машину «BMW» представительского класса.

Когда я к ней приехал в гости в первый раз, я, не стану врать, растерялся. У нее в квартире был санузел метров пятьдесят, и там стоял реально золотой унитаз. Да, из чистого золота. Вообще, в квартире было двести семьдесят метров. И – минимум мебели. Квартира напоминала стадион. В просторном зале размещались всевозможные спортивные тренажеры.

А я тогда жил, прости господи, в подвале, мои друзья – гениальный (по его собственному мнению) поэт Слава Лён и его чудесная супруга скульптор Оля Победова разрешили мне пожить в их художественной мастерской на Арбате, точнее – в Трубниковском переулке. У нас был договор – я пиарю Славу Лёна как гениального поэта, а мне они предоставляют подвал размером 34 квадратных метра. Бартер.

Тая – сердобольная душа! – стала настаивать, чтобы я переехал к ней. Я долго отговаривался – у нас, некоммерческих книжных издателей, собственная гордость. Я не люблю ни от кого зависеть и быть кому-то обязанным. Но потом в подвал повадились захаживать монструозные крысы, и я про свою собственную гордость быстренько позабыл. И переехал к Тае. Мне как работнику творческого труда подруга выделила небольшой рабочий кабинет и махровой мужской халат, что обидно – не новый.

К хорошему привыкаешь быстро. Я радостно смотрел телевизор (он был гигантских размеров!), любовался таиными аквариумными рыбками, занимался на тренажерах, часами просиживал в ванной, отчасти напоминавшей Сандуны, изумлялся диковинным и даже забавным приспособлениям санузла, например, такому, как гигиенический душ – это смешная штуковина, благодаря которой можно – в умывальнике – помыть свои гениталии.

Мне нравилась роскошная квартира. Мне нравилась роскошная Тая. Можно даже сказать, что я восхищался этой женщиной. Умная, красивая, талантливая, закончила экономический факультет МГУ и Гарвард, она была могучим финансистом и любила стихи, знала наизусть стихи Андрея Дементьева, Эдуарда Асадова, Евгения Евтушенко и Сергея Гандлевского… Я был к ней привязан и чисто физически – вот есть такие невероятные женщины, которые постоянно в тебе вызывают желание. Ей-богу, не знаю, с чем это связано.

Впрочем, были у Таи и некоторые… неожиданные особенности. Она оказалась… йогом. И почти ничего не ела из обычных продуктов. Предпочитала сухофрукты (курага, изюм, папайя, канталупа, чернослив и т. п.), орешки (арахис, кешью, фундук…), кабачки, капусту, адыгейский сыр... Ни рыбу, ни мяса себе не позволяла. Хлеб – отказать. Сладкого – никакого. Соль – на помойку. Алкоголь – ни капельки. Кошмар!

За продуктами миллионерша Тая ездила на своей красной «бэхе», как ни странно, на самый дешевый рынок Москвы – в Выхино. Беспощадно торговалась с восточными продавцами и получала от них астрономические скидки. Я тогда понял, почему она такая богатая…

...Я же в то время пожрать и выпить любил основательно. Обожал курочки-гриль, жареную картошку, сало, селедку, холодную водочку или пивко. В общем, ни в чем себе не отказывал. Весил я тогда сто шесть килограммов. В дверь входил с трудом. Морда моя в лучшем случае напоминала кирпич. Я страдал одышкой и повышенным давлением.

В общем, в одной квартире – слава Богу, огромной! – оказались два антипода. Вода и камень. Пламень и лед. Женщина и я. Мы жили вдвоем, но – как на разных планетах. Каждый готовил себе индивидуально. Тая не ела мою пищу, я не притрагивался к ее.

…Недели через две совместного бытования я стал внимательнее присматриваться к образу жизни Таи, встречаться с ее друзьями, ее гуру. Начал проявлять интерес к образу жизни московских йогов. И многое мне понравилось. Они были такие подтянутые, стройные, доброжелательные.

Тая пила очень много воды, не менее двух литров в день, по утрам не завтракала, брала с собой еду на работу, после шести к пище не прикасалась, заваривала какие-то невероятные чаи, соблюдала принцип раздельного питания, когда ела, не запивала, в общем, это была для меня какая-то новая неизведанная наука – жить с Таей.

Как-то вечером, после работы, мы с ней разговорились.

– Я бы, наверное, тоже так хотел жить, как вы, йоги. И, наверное, смогу. Я все-таки некоммерческий книжный издатель, значит, идеи духовности и гармоничной жизни мне хотя бы отчасти близки…

– Важно, – ответила Тая, – чтобы ты сам, без принуждения принял наш образ жизни. Ты согласен?

– Согласен, – сказал я, проявив несвойственную мне решительность.

– Но только помни, – как-то сурово отчеканила слова Тая, – назад дороги нет. – Мы с тобой заключаем негласный договор, что ты живешь по нашей йоговской системе. И любое отступление от системы я буду вежливо, но решительно пресекать.

– Ну, если вежливо, – вздохнул, – тогда нет возражений.

Отказался от никотина и алкоголя, потом от мяса и хлеба, от курочек-гриль, жареной картошки, сала, селедки, соли и сахара, начал делать по утрам асаны… Отжиматься по двадцать-тридцать раз…

По утрам Тая заботливо собирала меня на работу:

– Ну вот, Женек, тебе три орешка, пять изюминок, кабачки с адыгейским сыром… Немного квашеной капустки…

Через две недели я похудел на семь килограммов. А через месяц – на пятнадцать.

Есть хотелось дико. И однажды так захотелось, что я забыл суровые обеты, данные Тае, пошел поздно вечером в ночной магазин и купил курочку-гриль и сала, вернулся домой и тайком положил в холодильник.

Я принял душ и полез в холодильник за салом, как-то так наощупь, быстро стал его доставать – и тут меня ожгла страшная резкая боль, пальцы попали в… мышеловку. Я закричал благим матом.

– Но я же тебя предупреждала, что буду бороться решительными методами… В следующий раз поставляю на сало крысоловку, – ледяным голосом проговорила она.

– Ты же говорила про вежливые методы борьбы, – чуть не рыдал я, глядя на нее вытаращенными глазами.

…Она обвязала мои пораненные пальцы марлей, помазала зеленкой. И утешила в жарких любовных объятиях.

Я понял, что бороться с Таей мне просто не под силу. И больше от суровых правил йоговской жизни не отступал.

Я стал очень сильно терять в весе. Буквально таять на глазах.

За три месяца я сбросил тридцать пять килограммов.

Поэт Валера Лобанов (он по совместительству врач в Одинцовской больнице!) горько и сочувственно обнимал меня, когда мы встречались на литературных вечерах. Он ничего не говорил, но – глядючи на меня – тяжело вздыхал…

Другие мои знакомые тоже изумлялись переменам в моем внешнем облике.

– А как тебе удалось сбросить столько килограммов? – интересовалась поэтесса, ответственный секретарь «Журнала ПОэтов» Лена Кацюба.

– Старик, может быть, тебе нужны хорошие врачи? – спрашивал прозаик и журналист, имеющий большие связи в разных сферах, Володя Шпаков.

Мои подчиненные перестали меня бояться, я больше не походил на уверенного в себе, хамоватого издателя, стал похож скорее на поэта, по нынешним меркам – на последнего неудачника.

В обеденный перерыв я ходил в кафе, заказывал постную пищу. Один раз только заказал жареное мясо, но Тая об этом каким-то образом узнала… Йоги – они экстрасенсы и телепаты, ети их в бога душу мать. В этот вечер Тая категорически отказала мне во взаимности.

В общем, моя жизнь стала похожа на ад. Я стал писать мрачные философские стихи, что мне, легкомысленному человеку, совсем несвойственно.

я высох я похож на мумию
гнию как выпившая рыба
хандрить? и даже не подумаю
я говорю спасибо

спасибо жизнь за то что дадена
спасибо и друзья и вороги
и этот шрам и эта ссадина
мне как счета в сбербанке дороги

спасибо тыщу раз и более
мне вырезали страх как грыжу
я видел как цветут магнолии
и вновь когда-нибудь увижу

Так я прожил… два года. Привык к суровому аскетизму, утренней зарядке, правильному раздельному питанию, обеду, состоящему из трех изюминок и пяти орешков, многочасовым вечерним разговорам о смысле жизни… Я понял, что мысль материальна, что главное – во всем слушать гуру, что не надо иметь никаких эмоций, нельзя питаться неправильной едой и т. д. и т. п.

Мы сблизились с Таей на физическом, астральном и ментальном уровнях. Я стал личным другом ее гуру, и мы с ним даже начали совместными усилиями писать книгу о его просветленной жизни. На здоровье я больше не жаловался. Давление вошло в норму, одышка исчезла, дела в бизнесе пошли в гору. Доходы росли, как на дрожжах. Я стал работать почти круглые сутки, нанимая все новых и новых сотрудников. Издательство вышло на сенсационный уровень – примерно триста книг в год. Я давал налево и направо интервью и становился известной личностью.

А потом – так бывает в жизни! – Тая встретила другого мужчину. Встретила и полюбила. И я ушел, оставив халат новому хозяину… Кстати, я хорошо знал этого господина. Он был один из моих постоянных авторов – такой непомерно толстый, нервный, снимавший комнату в коммуналке прозаик Ведеркин. Я понял: Тая – точно ангел – подбирала пухлых, неприкаянных мужиков, давала им приют и наставляла на путь истинный. Давала не рыбу, но удочку – то есть методологию жизни.

Мне она методологию уже дала. Обучила. Я опять вернулся в подвал на Арбате. А потом поднатужился и купил себе по ипотеке малогабаритную однушечку на Соколе, где сейчас и живу. Заветы Таи стараюсь соблюдать, но, конечно, уже не так строго. Иногда позволяю себе лишнего. Право слово, если утром не выпить чайку с шоколадной зефиркой, то зачем тогда вообще просыпаться?

Эта женщина имеет огромный капитал – неслыханную молодость, красивую фигуру, умное лицо, роскошные волосы…

Эта женщина пришла ко мне – ветерану любовных баталий – в гости.

Ведь за такое богатство нужно чем-то платить. Но чем?! Жизнью?

Женщина, которая знает меня много лет, обладает особыми способностями. Она, в частности, умеет ставить меня на место. Ее методы суровы, но справедливы. Когда я выхожу из себя и начинаю раздражаться, она тихо объявляет сумму, на которую она меня – за несдержанность – штрафует. Я всегда выплачиваю. А как же иначе! Это особая женщина. Женщина, которая знает меня много лет.

Еду в метро на работу. Стою, рассматриваю пассажиров – очень интересное занятие. Рядом сидит девушка в черненькой шубке, в черных сапогах-ботфортах и черных колготках. Симпатичная девушка. Все мужики на нее глазеют. И тут на остановке в вагон входит девушка в беленькой шубке, в белых сапогах-ботфортах и белых колготках. Симпатичная девушка. Очень выразительно эти девушки посмотрели друг на друга.

Она уезжает из страны. На ПМЖ. Прощается со мной – своим бывшим коллегой и кавалером – по телефону:

– Но ты же приедешь ко мне?! Ты приедешь?! Мы с мужем тебя всегда ждем.

…А в Москве идет белый-белый снег. Почти новогодний.

– Ну что, ты опять на работе? Все штаны протираешь? Пойдешь в консерваторию? Сегодня швейцарский скрипичный оркестр играет Римского-Корсакова, – звонит мне она, прекрасная женщина, с которой мы работали еще лет двадцать пять назад в одном издательстве. Она не меняется, такая же активная, красивая, самостоятельная, влюбленная в музыку выпускница Гнесинки (по первому образованию).

И я отменяю все дела, и радостно иду с ней в консерваторию. И мы слушаем музыку. И даже ни о чем не говорим. И зачем какие-то лишние слова?

Женщина в голубых туфлях шла по красивым улицам Санкт-Петербурга, а пришла – нет, нет, нет, я не согласен, я против, не хочу, у меня слишком много дел и обязанностей! – в мое сердце. В мое бронированное сердце, в котором сто тысяч замков. И что же мне теперь делать?

Женщина, которая моложе меня в два раза, разговаривает со мной после концерта классической музыки. Она восхищается Рахманиновым и Скрябиным… А меня пронзает какая-то полузабытая непостижимая дрожь, нет, не эротическая, точнее, не совсем эротическая – другая, и н а я, наполняющая целебной силой отравленный московской мертвой водой организм. Я не могу сказать, что вожделею эту девочку, нет, это действительно что-то совсем из другой оперы. Но что? Я не знаю. И самое главное: почему она вообще со мной разговаривает, со старым козлом?!

Женщина в соседней комнате смотрит телевизор. Я лежу на диване и – как Мюнхгаузен – мечтаю или пишу стихи. Стихи, конечно, глупые, несуразные, графоманские.

Женщина в соседней комнате смотрит телевизор.

Очень короткая проза