Сон о Фелмори[1]

Книга II

Сон с пейзажем за окном

Лёжа в постели, видел незнакомый новый пейзаж города за окном.

По комнате в ночной сорочке ходила женщина с связанный за спиной руками. Сумасшедшая... Сначала она украла ножницы, но я их у нес отобрал, но она схватила зубами связку ключей и пыталась их проглотить. Я едва-едва успел вытащить их из горла.

– Не делай глупостей, – сказал я ей.

Пейзаж за окном был действительно очень странный....

2.01.76

Сон о псах и кроликах

Псы: Мобик, Фобик, Тобик, Робик, Гробик и Зобик бежали по улице и радостно лаяли.

Сначала один кролик вскочил мне на грудь, а потом и другой. Я лежал не шелохнувшись и видел, как кролики стали совокупляться.

– Какая гадость, прочь от меня! – закричал я и попытался стряхнуть с себя кроликов, но не мог пошевелиться.

А псы: Мобик, Фобик, Тобик, Робик, Гробик и Зобик бежали по улице и радостно лаяли.

10.01.76

Тоже сон

Он с ней сидел на диване. Она, отвернувшись от меня, гладила его волосы своей тонкой рукой. Я был страшно зол и, вот почему: проснувшись, вместо одной чашки кофе, выпил три. Логично.

10.01.76

Сон о тёмно-синих вздохах

Бунчиков и Нечаев пели: «Мы люди Большого полёта...»

Элоим, Хаоим, Эноним, Маоим, Беноним, Савоним издавали в потусторонней тьме звук ОИОИЭОХАОИМИИАЭНОМОАНААААИМ!

Эноним сказал:

– Три цвета – голубой, красный и розовый. Выберете себе голубой – Бог вас не простит. Выберете красный – простит наполовину. Выберете розовый – простит полностью.

И снова звуки однообразные и протяжные, как ночи.

Далее следует три круга. Каждый из них выкрашен в разный цвет: голубой, красный и розовый.

– Выберу себе синий цвет, – сказал один из них и тут же умчался в трамвае ещё дальше. Остальные взяли розовый и были спасены. За ними уж трамвай не приехал.

Хаоим, Эноним, Маоим, Беноним, Савоним продолжали ох ох эх ах эх ох ох ох ох охать во тьме потусторонней.

И Бунчиков с Нечаевым пели: «Мы люди Большого полёта…»

15.01.76

Сон о комарах

В воздухе с рёвом носились стальные ракеты. Одна гналась за другой, стараясь её ликвидировать. Была это жуткая картина. «Война», – думал я, глядя на это.

Вскоре вместо неба с ракетами я увидел комнату, в которой носились комары. И они гнались друг за дружкой, словно ракеты. Словно бы хотели показать мне некий символический образ войны. На столе лежал лист белой бумаги, и на этот лист уселись тихо комары. Я подбежал со свёрнутой в трубку газетой и принялся лупить по комарам, ни одного в живых не оставил.

Зазвонил телефон. Чей-то голос в трубке взволнованно мне сообщил:

– Что вы наделали! Вы взорвали целый город. Камня на камне от него не осталось.

«Комары», – подумал я и посмотрел на бесформенную массу, размазанную на белом листе бумаги.

27.01.76

Сон о няне Нюре

Бежал, бежал, споткнулся и упал. Лежал долго. Пришла няня Нюра, взяла на руки и понесла куда-то. Лежал на тёплых руках молодой няни, приехавшей на заработки из деревни, но не так-то просто заработать и достать жилплощадь и одновременно заглядывать ей под юбку, когда она, стоя на стуле, смотрела в дыру дымохода, как в зеркало, и, увидев, что смотрят ей под юбку, покраснела и говорит:

– Ты это что там делаешь, Смородина?

А Смородина ей тут не в тёплых руках её задаёт контрвопрос. И молодая няня Нюра без жилплощади отвечает ему, что девочки и после маленького, и после большого утираются бумагой, то есть, как тут вообразил Смородина, – газетой, а няня Нюра продолжала нести его на руках, напевая при этом своими черными глазами: «Летят утки и два гуся».

«Маразм, – думал тот в тёплое укутанный, – шизофрения слово гадкое и непонятное».

– Я позову Игоря Быкова, – говорит няня, – хочешь? Он умеет показывать на стену гадкие картинки из пальцев.

На обоях был изображён густой красно-зелёный лес и овальные мостики, через невидимые лесные реки перекинутые. Кое-где на обоях были жирные пятна, это от праздничных биточков они там были. Когда танцевали, диван отодвигали от обоев и няня Нюра с интересом заглядывала в дыру дымохода, как в зеркало. Сажа там была, и ветер выл: ууу, ууу...

31.01.76.

Сон о человеке из сна

Человек, никем не замеченный ночью, идёт по тротуару, ближе к домам, в тень их прячется. Лицо его строго, мрачно – яркая вспышка света, дома оказались цветными, красно-зелёно-синими, дома оказались коричневыми, но перед ними облако цветное, прозрачное. Человек испуганно остановился. Кривая угодливая улыбка исказила его лицо. Знать, не с хорошими намерениями бродил он по тротуарам моих снов. Хорошо же ещё, что спать я лег пьяный, облаком цветным разгадал его тайные, вонючие... Ко мне он приближался всё ближе и ближе, прикрывая рукой глаза от яркого света, другой рукой пытался достать – может, деньги, может, ключи от дома, может, оружие. Не знаю, как бы всё это кончилось, если бы я вовремя не убежал из подворотни, в которой стоял и ждал чего-то, домой. Не знаю, что стало с тем человеком: может быть, он ослеп или в слепой ярости, что не догнал меня, покончил с собой, не могу ничего утверждать, выстрела я не слышал, облако исчезло, и я погрузился в парной, классический, сексуальный сон.

3.02.76

Сон о голосе

Дверь открылась, послушная звуку Голоса. Настенные часы пробили полночь. Гимна не последовало, зато дверь закрылась сама, и часы ещё раз пробили полночь. Гимна не последовало, но раздался Голос: «Двенадцать часов ночи два раза. Двенадцать да двенадцать – двадцать четыре».

Голос промолчал и высморкался.

«Шесть, умноженное на четыре, равняется двадцати четырём часам. Двадцать четыре часа это сутки. Я Голос суток».

И снова после этих слов дверь открылась, и стрелки часов начали бешено крутиться в обратном направлении против часовой стрелки. Дверь уже посекундно открывалась и закрывалась, сильно хлопая, дом трясся, Голос сморкался в носовой платок дня. Пробило полночь, дверь осталась открытой. Голос уже не сморкался. На Востоке пламенела заря, на Западе пламенел закат. На Юге выпал снег, на Севере желтели апельсины.

Голос сказал: «От таких климатических перебоев можно достать[3] не только насморк, но и воспаление лёгких. Уж лучше пусть будет так, как было».

А как было? На этот вопрос ответить трудно, ибо трудно ответить на вопрос, а было ли, и на вопрос, будет ли, и на вопрос, есть ли.

7.02.76

Рабочий сон

На территорию нашего предприятия вкатил грузовик, и из кабины выскочила нервная докторша в белом халате. Она сразу же направилась ко мне.

– Помогите мне, пожалуйста! – сказала она.

Шофёр закурил сигарету и тупо уставился в переднее окно кабины. Мы с докторшей принялись вытаскивать из кузова каких-то окровавленных людей.

– Они что, мертвы? – спросил я её, когда десять, по всей видимости, трупов лежало рядышком на земле.

– Откуда я знаю, – заметалась докторша. – Надо что-то делать, куда-нибудь позвонить.

Шофёр щелчком отбросил сигарету, вышел из кабины и подошёл к нам с наглой улыбочкой на лице.

– Нравится тебе? – ткнул он грязным пальцем в сторону докторши.

– Ничего… – ответил я.

– Она твоя, – сказал он.

Докторша словно бы окаменела.

Потом мы её положили рядом с остальными.

– Что будем делать с халатом? – спросил я шофёра, держа в руках окровавленный халат.

– Сначала выпьем кофейку, – ухмыльнулся он, – а потом что-нибудь придумаем. Грузовик я закопаю в углу А-прим.

8.02.76

Сумеречный сон

Я открыл глаза. Было еще темно, было тревожно. Я приподнялся и прислушался. На болоте раздавались чавкающие шаги. Я выскочил из постели и в белой ночной рубашке вышел на балкон. Было тихо, он, вероятно, меня услышал и теперь притаился. Я пристально осматривался вокруг, но, кроме ночного неба, звёзд и болота внизу, ничего не увидел и вернулся в комнату. В дверях тихо стояла женская фигура в длинном чёрном платье.

– Это ты, – удивился я. – Откуда ты тут взялась?

Женщина ничего не ответила и бросилась на постель, закрывая лицо руками. Плечи её судорожно вздрагивали, она рыдала.

Я не мог налюбоваться на эту прекрасную картину, на этот графический лист начала века: рыдающую женщину в черном на снежно-белой постели в сумрачном комнате.

Потом я снова открыл глаза, ночь кончилась, было утро.

19.06.76

Сон о проводнике

Поезд подошёл, и я сел в последний вагон. Сразу же стал искать свой чемодан. Я не мог ошибиться, думал я, поезд наверняка мой, где-то должен быть и чемодан. В вагоне было довольно просторно, вместо лавок в нём стояло несколько узких железных кроватей. Пришёл молодой проводник, и я, конечно же, сразу обратился к нему:

– Вы не скажете, где мой чемодан? – спросил я его.

– Не знаю, – ответил он мне довольно грубо. – Заплатите за проезд!

Я достал из кармана мелочь, и проводник сам отсчитал 55 копеек.

– Кажется, это слишком много? – запротестовал я.

– Много? – усмехнулся проводник и оглянулся вокруг. – Ничего себе много! У тебя деньги есть, так плати. Чего жалеешь деньги, если они у тебя есть?

Я оглянулся, ища поддержки среди пассажиров, но они почему-то угрюмо молчали. К нам подошёл еще один пассажир и, улыбнувшись проводнику, сказал:

– Я тоже ищу свой багаж.

– Не знаю, не знаю, – снова коротко и грубо ответил проводник.

– Вы говорите, много денег, – опять начал я протестовать, – вот вы у меня их взяли, и у меня почти ничего не осталось, как же так – много? Мне ведь надо питаться, каждый день. Утром у меня, конечно, больше денег, но после завтрака их уже меньше, еще меньше их после обеда и совсем не остаётся после ужина.

– Ничего, проживешь как-нибудь, – улыбка проводника не предвещала ничего доброго, хорошего.

– Еб твою мать! – уже горячился я. – Как так я проживу и пропитаюсь, если такие люди, как вы, забираете у людей последние деньги и ещё не хотите отдать им их личный багаж.

Проводник ничего не сказал, встал и удалился, но не надолго: через некоторое время он вернулся, неся с собой мой красный в полосочку чемодан.

– На, забирай свои бумажки!

Только я хотел его спросить, откуда он знает, что в чемодане лежат бумаги, как он проговорил мрачно глядя на пассажиров:

– Пусть попробует теперь кто-нибудь сказать, что я зря беру деньги.

Все, конечно, отвернулись к окнам, а он ушёл.

Так вот это какой проводник! – догадался я, и моя догадка тут же подтвердилась: в вагон вошёл ещё один проводник и объявил, что мы подъезжаем к К. На мой вопрос, куда ушёл только что тут бывший его коллега, проводник №2 ответил, что он тут единственный проводник на все вагоны.

14.02.76

Сон о Родионе Раскольникове

Родион Раскольников украл топор и спрятал его в авоську.

– Вам кого? – удивилась старушка-процентщица и ее племянница.

Родион открыл авоську, достал топор и, заикаясь, проговорил:

– Зима на носу, мне сказали, что две старушки, что сами не могут, вот я и пришёл помочь с дровишками. Дровишек пришел нарубить.

В глазах у старушек вспыхнул алчный огонь, и они молча пустили Раскольникова в квартиру. А он им потом в ней таких дров нарубил!..

22.12.76

Сон о защитниках замка

Вижу вдалеке огни трамвая и электрических фонарей, перед этим странное существо, напоминающее лошадь, скакало перед Замком. Обитатели Замка и его окрестностей (окрестных поместий) решили никуда не уходить, остаться и сражаться против них. И вот ночь. Чей-то голос шепчет – притаились. Я вхожу в парикмахерскую. Это маленькая комнатушка с одним-единственным креслом. В комнате мальчик и его отец.

– У вас есть оружие? – спрашиваю я отца-парикмахера.

– Есть, – отвечает он, – только я не буду из него стрелять, у меня семья... Он достал револьвер и дал его мне. С оружием в руках как-то веселее чувствуешь себя. Уже слышен звук приближающихся грузовиков, а в комнату врывается баба в ватнике. Не успел я прицелиться, как что-то твердое упёрлось в мое горло.

– Руки вверх! – приказала баба.

Всё-таки я смог увернуться и выхватил из её рук бутылку пива. В это время в парикмахерскую вбежал молодой партизан, тоже в ватнике и тоже закричал: «Руки вверх!» – но я был уже учёный и быстро-ловко выхватил у него из рук вторую бутылку пива. Баба и партизан стояли у стены с поднятыми вверх руками. Я подошёл к ним ближе и сказал:

– Зачем нам воевать друг против друга, мы ведь одной крови. Лучше объединимся против нашего общего неприятеля.

Они согласились со мной – розовощёкая баба и розовощекий партизан.

Я вышел на улицу и увидел пьяного. Он шёл и нараспев декламировал:

– Никто не хочет бороться, все нас бросили и предали.

За пьяным молча шли люди, подгоняемые полицейскими, а с другой стороны улицы приехали открытые бронетранспортёры, в которых сидели азиаты, вооруженные до зубов, счастливые и со своими семьями.

– Пошевеливайтесь, из колонны не выходить, – кричали полицейские бредущей толпе.

Я загнул налево и очутился в общественной уборной. Навстречу мне вышла молоденькая девушка и сказала:

– Нет, шпионки из меня не выйдет.

– Из меня, пожалуй, тоже, – согласился я с ней.

Девушка встала на колени, расстегнула ширинку моих брюк и сказала:

– Так я поступаю со всеми взрослыми.

– В садике? – спросил я.

– Могу тебе это делать потом и в садике, – засмеялась она.

Густая жёлтая семенная жидкость брызнула у нее изо рта во все стороны, и она, крепко держась за меня, запела какую-то весёлую русскую народную песню. Как ей это удавалось одновременно с этим делом, ума не приложу...

22.02.76

Сон 8 марта

Бабушка с очками на носу лежала в постели и ничего не видела. Пришёл внук с любовницей. Бабушка спросила:

– Так ты привёл племянника?

Любовница молчала, ей не хотелось говорить, ей надо было молчать, а не то бабушка раскрыла бы их обман.

– Привёл, привёл, – ответил внук. – Уже ложится спать.

Между прочим, у любовницы внука были ярко накрашенные губы.

На другой день, уже ночью, в парке, я вылез из палатки и увидел, что из соседней палатки вышла мужская фигура и удалилась. Фигуру эту провожала девушка. Она осталась стоять у входа в палатку. Я подошёл к ней.

– Это вы? – удивился я, узнав в девушке любовницу внука.

– Я, – ответила она.

– А что же он? Это был он, не правда ли?

– Он меня бросил, – грустно улыбнулась девушка. – Из-за бабушки, ну а теперь я проститутка. Он мне сказал: я уйду, а ты можешь упасть[4], можешь делать что захочешь с первым попавшимся мужчиной. Я очень рада, что это вы. Пойдёмте со мной!

И она указала мне рукой на вход в палатку.

– Нет, я не хочу, – ответил я.

– Как это? – удивилась она. – Вчера вы смотрели на меня такими глазами, верно? Ведь вы меня вчера хотели, а сегодня уже нет?

– Верно, – ответил я. – Вчера хотел, вчера вы были для меня недоступны. А сегодня... Мужчина должен добиваться, завоёвывать женщину, а не покупать её. Знаете что, – вдруг решил я, – вы мне нравитесь. Выходите за меня замуж, пока... в общем, пока вы...

Она поняла и, не раздумывая ни минуты, только спросила:

—У вас есть бабушка?

– Умерла, – ответил я.

– Это хорошо, – сказала она, и мы вошли в палатку…

И тут я, признаться, уже выхожу из самолета в Москве. Яркий солнечный день. Все здания из красного кирпича. Кто-то окрикнул меня. Оборачиваюсь и вижу покойную тётю Паню[5]. Она, оказывается, летела со мной в одном самолёте.

– Коля?! – спросила она. – Ведь ты Коля, мой племянник? Неужели ты меня не узнал?

Не знаю, откуда у меня такая ирония взялась, я ведь очень любил тётю Паню:

– Узнал, как не узнать. А что это вас ОТТУДА на восьмое марта выпустили, что ли?

– Ох, и не говори, Колюша. Пускают изредка. Из сумрака тяжёлого в этот фантастический мир.

На аэродроме тётю Паню ждала старушка, и они сразу же пустились в разговор о том, кто когда умер. Говорили они о незнакомых мне людях, так что я, не простившись, проснулся.

9.03.76

Сон мягкого мха

Стою на коленях у постели, на которой лежат хрупкая швейцарка и ее муж, тоже швейцар. Он в пижаме, она в прозрачном красном неглиже. Постель представляет из себя двухъярусный куб, открытый только с одной стороны. Стою на коленях и говорю:

– Самый поэтичный народ это японцы. У них на всё своё название дано. Вот ручеёк бежит, а на берегу палка с дощечкой в песок воткнута, и на дощечке написано: РУЧЕЁК ИСТИННОГО СЧАСТЬЯ. Или же в том самом ручейке камешек лежит, а нём надпись: РУЧЕЙ ГРЕМЯЩЕГО КАМНЯ. Или же густой лес, а перед входом в него табличка на одном из деревьев прибита с такой вот надписью: ЛЕС СТРАСТНЫХ МГНОВЕНИЙ.

– Ваш народ, – сказала мне задумчиво хрупкая швейцарка (она имела в виду чехов), – как собака.

– Почему? – очень удивился я.

– Но, я не правильно выразилась, – поправилась она, – как пёсик, который может вдоволь с радостным лаем носиться по полям, лесам. Вот и вчера две девушки приглашали меня пойти с ними ночью в лес. Было, так тепло, но куда же мне, швейцарке, на ночь глядя в лес идти?!

Швейцар закивал головой: правильно, мол. Я же увидел в лесу пару светящихся девичьих глаз и услышал голос тётушки:

– Да, вчера было тепло, и я не шла спать, как обычно, в 18 часов 15 минут, а в 19 часов 9 минут.

Швейцарка встала и прошлась по комнате. Оказалось, что эта кубопостель стоит на опушке леса; значит, не по комнате она прошлась, а по опушке леса. Я стоял на коленях, утопая в мягком мху, и думал: «Мой сон – это СОН МЯГКОГО МХА».

25.04.76

Два варианта одного сна

Вариант первый

Небо были чёрное, бархатное. Ветра: я не чувствовал, но видел его. Огромная скорость, с которой я нёсся по чёрному небу между белых звёзд, соединённых друг с другом белыми линиями, позволяла мне отметить про себя, что дует сильный ветер или же (волосы мои то вставали дыбом, то развивались) скорость, с которой я летел, создавала ветер. Я, сидя на непонятной для меня палубе и держась обеими руками за поручни, чувствовал одновременно и страх, и любопытство. Услышал голос: «Магнитное поле ещё в своё время открыл царь Пётр I». После этих слов показался мост. Только бы проплыть под ним, но будет ли достаточно высок, разобьёмся…

7.04.76

Сон о маленьких лицах

Собственно ничего примечательного я в этом сне не увидел. Примечательным было то, как я непримечательное и обыденное видел, с какого угла зрения, с какой позиции. Я видел девушку, стоящую у стены и разговаривающую с парнем в джинсах. Она жаловалась ему на что-то, и, хотя я смотрел на неё во все глаза, она не замечала меня. Потом она умолкла, и они пошли. Они пошли, а я видел их огромные ноги, огромные туфли и высоко – очень маленькие лица. Я лежал? Или стелился по земле, как туман? Или же был жучком? Одно было ясно, я был внизу на земле или под землёй, а они шли по мне, топали по мне или рядом. Вот почему такие огромные ноги и такие маленькие лица.

10.04.76

Сон о территории

Большая территория, окружённая забором. На территории несколько длинных одноэтажных зданий. Посередине или же (не могу сказать точно, где середина территории) между домов висит фиолетовая с белым бесформенная оболочка, надутая словно шар. Это животное на букву Ф. Или, точнее говоря, животное под названием Филомориус.

Я и ещё один солдат Ракус стоим с ружьями у ворот и охраняет это животное. Филомориус – очень дорогое животное, и мы охраняем его и днём и ночью от всяких попыток неприятеля уничтожить его. Филомориус вот уже который год висит в воздухе, и вот уже который год мы стоим с Ракусом на посту. За это время я так возненавидел это животное, что мне стоило большого труда не прицелиться и выстрелить, так чтобы пуля пробила эту оболочку; не знаю, что там внутри: жидкость или воздух, или чернила. Не знаю, почему это животное наполовину фиолетовое, а наполовину белое. Скорее всего, внутри него воздух, но цветной, фиолетовый воздух, и если я выстрелю и убью это животное, то фиолетовый воздух выйдет наружу и задушит нас ядовитыми газами. Но ещё перед этим Ракус убьёт меня. Я долго думал над всем этим, а потом, повернувшись к Ракусу с улыбкой на губах, выстрелил. Что мне оставалось делать? За эти годы я так возненавидел Ракуса...

10.04.76

Сон о двух девушках

На улице. Я и две девушки. Две девушки и я. На девушках яркие жёлтые одежды из шёлка. Это не просто платья: материя плавно покрывает их тела словно тогой, с той лишь разницей, что неприятный треугольный вырез между ног позволяет глазу видеть то, что не следует, и вот почему одна из девушек душераздирающе кричит:

—Я голая, я голая, закройте меня!

Мы, то есть я и другая девушка, не кричащая из-за такой глупости, как вырез в платье, бежим вдоль улицы и раскладываем на тротуаре листы бумаги. Это рисунки, и кладем мы их почему-то изображением вниз. Первая девушка кричит все громче и громче, а мы стараемся как можно быстрее покрыть весь тротуар рисунками. Мне хочется посмотреть, что изображено на рисунках, но девушка торопит меня, и я злюсь. В конце улицы на тротуаре валялся синий надувной резиновый зайчик.

– Скорее же! – кричит справа от меня девушка.

Я поднимаю с земли зайчика и протягиваю его кричащей подруге:

– На, прикройся им!

Девушка хватает его с жадностью и закрывает им вырез в платье. Тут же и успокаивается. Успокаиваюсь и я, но уже в другом сне.

16.04.76

Ностальгический сон

…и за борт ее бросает в набежавшую волну …

Именно так. Степан Разин встал во весь свой разинский рост, размахнулся и швырнул прекрасное существо в ярких шароварах за борт, в холодные невские воды. Красавица тут же пустила пузыри. Степан сел и задумался.

Ааах! – выдохнула публика на берегу, и некоторые даже перекрестились.

Сашка, Панька и Олька[6] побежали дальше, к другому аттракциону. Купцы сели в лодки с цыганами, и над Петровским островом[7] полетела весёлая инструментальная мелодия чардаша и прочей дребедени.

18.04.76.

Сон о двух книгах

Во сне я увидел две тоненькие, в твердом зелёном переплате, книжки. На одной из них было золотом написано «Наступление», а на другой – «Отступление». Две эти книжки являлись не чем иным, как руководством на случай войны.

Открыв первую книжку, я увидел синие горы, которые кольцом окружали горную долину серого цвета. В долину между гор вела красная крутая дорога. Я ехал на повозке по этой, как оказалось, пыльной (пыль была красного цвета) дороге. Подняв шлагбаум, солдат пустил повозку на территорию серой долины. Я увидел, что посередине неё поднимаются вверх три ракетные установки. Были они такими высокими, что ракета на самом верху снизу казалась маленькой чёрной мухой. «Хорошее они место выбрали, – подумал я, – никто не догадается».

Открыв вторую книгу, я сначала увидел картинку, на которой было изображено внутреннее помещение католического собора. В помещении как-то пусто, и алтаря в нём не было, лишь лавки да на стенах поблекшие облупившиеся фрески. Уже стою внутри храма, и ко мне подходит офицер. Он говорит:

– Будем реставрировать эту церковь, чтобы никто не сказал, что мы не охраняем памятники искусства.

Он описал рукой дугу, показывая мне всё то, что они собираются реставрировать. Я вышел из храма и, подойдя к повозке, сказал извозчику:

– Они реставрируют церковь, а потом начнут войну, и от этой церкви, так же как и от долины, ничего не останется.

Извозчик, конечно, промолчал.

22.04.76

Сон о Маринетти

Мы вошли с ней в храм. Стены храма были выложены чёрным деревом. Это не был ни православный, ни католический храм, однако в нём было прохладно и уютно.

– А вот и стол, – сказал я, и мы легли на него... я обернулся и увидел в конце храма на месте алтаря стройную, до самого потолка фаллообразную скульптуру, тоже из черного дерева. Мы встали, кто-то стучался в двери. Она пошла открывать, а я сквозь щёлку в дверях увидел свою соседку по дому. Несмотря на то, что она была моей соседкой и в жизни довольно противной, старой бабой, здесь она выглядела совсем по-другому, более серьёзной и внушительной. Я очень удивился и тут же вспомнил детективные романы, в конце которых убийцами оказывались люди, которых ты совсем не подозревал.

– Где он? – спросила соседка.

– Сейчас выйдет, – ответила она.

Двери открылись, и они вошли в храм. Соседка сказала:

– Теперь, когда вы открыли моё тайное убежище, вы не можете здесь оставаться. Кроме того, вы, конечно, меня понимаете, после того, что вы здесь делали, вы вообще не смеете посещать храм.

Я был так зол, но остался. Она и соседка исчезли, а храм стал наполняться православными. По мере того как их прибывало, храм менял свое очертание, и в конце концов мы уже находились в крепости, вернее – на чердаке этой крепости.

Вдоль стен сидели молодые женщины в простых одеждах с белыми косынками, наглухо завязанными под подбородком. «Да ведь это богомолки, – удивился я. – Неужели они ещё существуют?»

Одна из них сказала мне:

– Мы приходим сюда, в этот тайный храм со всех концов России, здесь мы встречаемся, молимся, а потом разносим по всей стране Слово Божие.

– Кто-то идёт, тихо! – сказал мужик и, взяв костыли, подошёл к окну.

К другому окну подошёл ещё один мужик. В руках у обоих блеснули револьверы.

– Будем стрелять, если что, – сказали они.

Женщины и не пошевельнулись даже, лишь губы их шептали молитву. Я тоже делал вид, что мне это всё безразлично и совсем не страшно. Но потом я не выдержал и подошёл к окну. По дороге, тянувшейся снизу, так как крепость стояла на горе, шёл человек с автоматом на шее.

– Свои, свои! – ещё издалека кричал он.

За ним шли ещё трое людей, двое русских православных мужиков и футурист Маринетти в блестящем чёрном костюме. Все трое о чём-то спорили.

«Маринетти, – удивился я, – с русскими».

– Это наш отец, – сказал мне мужик с костылями. – К нам его послал сам Папа Римский.

Маринетти вошёл в храм.

– А, новенький! – сказал он мне. – Пришёл, чтобы сменить трусливого Старого? Будешь здесь главным, – и он пошёл дальше.

Здесь началось что-то непонятное...

Я видел себя сзади, в епископской одежде. Потом увидел себя в зеркале, с длинными чёрными волосами, с ярко накрашенными губами и без бороды. «Это не я, это какая-то женщина», – удивился я этому отражению. Кто-то сорвал с меня чёрный парик, и я погнался за этим человеком. Мы оба смеялись. Я хотел выхватить меч, но вместо него выхватил костяной зонтик. Вокруг нас раздавался дружный смех. Потом ко мне подошёл старик и, показав мне фотографию священника, спросил:

– Когда в последний раз ты каялся в своих грехах?

Снова я сидел у стены рядом с молодой богомолкой в белой косынке. Она сказала:

– Мне никто ничего не может сделать, меня никто не знает. Один год я учу детей в одном городе, на другой год в другом городе. Я их учу Слову Божьему, но и от них я многому чему научилась.

Мы сидим уже вчетвером. Молодая богомолка, ещё одна девушка и между ними я и парень. Наши руки и ноги начинают сплетаться, чувствую необыкновенное блаженство. И девушки выглядят совсем иначе, без косынок, в лёгких платьях, с коротко остриженными чёрными волосами. «Это братская любовь, – думаю, – я никому не изменяю... я прощён?»

2.05.76

Сон о золотых зубах

Меня не видно, но я присутствую В комнате, в которой кроме меня ещё один пожилой толстый еврей и банщица. Еврей моет свою голову, на которой то здесь, то там можно увидеть два-три волоса. Еврей моет свою голову и кричит:

– Всё, хватит с меня целую жизнь мучаться. Не хочу быть больше женщиной! – сует банщице женский парик.

– О! – только и сказала банщица и, придя в себя, продолжала: – Дорогой. Очень, поди, дорогой. Я вам за него отдам все свои платья, все своё бельишко. Вот тут, – она подбежала к белому шкафчику, – всё сложено ровнехонько.

– Нет! Хватит, хватит с меня этого извращения! – кричит еврей и бежит в соседнюю комнату, вытирая на ходу голову банным полотенцем.

В другой комнате стоит низкая кровать, на которой лежит молодая черноволосая девушка, о которой можно сказать: она своё видела, или же она сама вам может сказать: я своё видела. Залезаю к ней под одеяло, девушка смеётся хриплым (ещё бы) грудным (однако!) голосом. Лежит она под одеялом в чёрных узких брюках, к сожалению, но я не теряюсь (смеялась же она, а не плакала) и пытаюсь эти чёрные брючата с неё стащить.

– Не снимай, – говорит она, – не надо, – говорит. – Расстегни только молнию.

Расстегиваю серебряную змейку, и что же: синенькие трусики вижу и синенькую молнию на них. Расстёгиваю и её. Моим глазам предстало небольшое овальное черное озеро.

– Не теряй времени, – торопит меня девушка, – пока оно не растаяло и не брызнуло нам в лицо.

Начинаю потихоньку вводить в него, не своим, конечно, а каким-то чужим, но ощутимым. Озеро оказалось залитым мягким асфальтом. После того как я пробился сквозь этот асфальт, началась у нас с девушкой любовная игра, в течение которой девушка тихонько стонала. Потом закричала и освободилась из моих объятий.

Увидев моё удивлённое лицо, спросила:

– А ты разве ещё НЕТ?

– Нет, – ответил я, – помоги мне как-нибудь.

Девушка понимающе тут же припала своими губами к предмету беспокойства и вобрала его в себя, но я в это время уже был в третьей комнате, и мне навстречу спешил какой-то незнакомец с открытой консервной банкой в руках.

– Вот ведь какая история, – начал он на ходу жаловаться, – хотел было пообедать, открыл эти консервы с мясом, а <в> банке вместо мяса золотые монеты на цепочке. Как всё это неприятно. Чем объяснить это явление?

– Всё довольно обыкновенно, – рассмеялся я. – Кто-то перед вами открыл эту банку, мясо съел, но забыл в банке свою золотую челюсть.

– Челюсть из золотых монет на цепочке? – удивился незнакомец в третьей комнате.

– Челюсть из круглых золотых монет на цепочке, – подтвердил я и, конечно, тут же проснулся.

30.05.76

Сон о шофере

Помню, рассказывали мне такую историю:

Один батюшка, священник, значит, из Духовной семинарии, имел свой автомобиль. И был у него свой шофёр, которому, когда он брал его к себе в шофера, сказал:

– Будешь у меня шофёром столько, сколько захочешь, пока я не помру или ты не помрёшь. Денег я тебе платить буду немало, но с одним условием: пока будешь сидеть за рулём, ни при каких обстоятельствах не ругайся.

Шофёр согласился и так стал работать у священника, у батюшки, значит, шофёром. Но вот однажды, не знаю, сколько времени он уже служил у батюшки, ехали они из храма домой, как вдруг из-за угла дома выскочила маленькая, чёрненькая словно ворона, старушка, шофёр забыл условие, поставленное ему батюшкой, и выкрикнул в сердцах:

– Чёрт бы тебя, старую ведьму, побрал! – и резко затормозил.

Батюшка нахмурился и сказал:

– Вот что, молодой человек! Получите от меня причитающиеся вам деньги, и от этой минуты вы уволены.

Ничего не поделаешь, шофёр знал батюшкину непреклонность, взял деньги, вылез из автомобиля, плюнул с досады на землю и пошёл с горя напиться. В ближайшей рюмочной он выпил 10 рюмок водки и закусил каждую бутербродиком с нотатениевой икоркой. Батюшка дал ему немало денег. Почувствовав в себе силу и решимость отомстить, шофер вышел на улицу и принялся искать глазами старух. Как раз перед ним семенила одна такая старая развалина. Шофёр её догнал, обогнал и закричал ей в лицо:

– Ты что тут под ногами путаешься, старая ведьма, чёрт бы тебя побрал!

Старуха посмотрела на шофёра ласковыми старческими <глазами> и, улыбнувшись беззубым ртом, прошепелявила:

– Перекуём мечи на орала.

Шофёр отскочил от старушки словно бы ужаленный и полетел вдоль улицы, в конце которой – сам Бог ему послал – наткнулся на ещё одну старуху. Шофёр проговорил скороговоркой своё заклинание, забыв при этом упомянуть чёрта. Он услышал ответ, сказанный с улыбкой тоненьким, почти детским голоском:

– Перекуём орала на мечи.

«Десять рюмок мало», – подумал шофёр и нырнул в пивную. В пивной между столами ходила старушка и смахивала левой рукой в подставленную правую ладонь хлебные крошки и тут не их отправляла в свой провалившийся рот.

– У, ведьма! – закричал шофёр.

– Я не ведьма, я воробушек, – ответила мирно старушка и продолжала своё хождение по мукам.

Шофёр даже вроде протрезвел, пива ему не хотелось, и он вышел на улицу.

Рядом с тротуаром стоял чёрный автомобиль, на заднем сидении которого сидел батюшка и указательным пальцем подзывал к себе шофера.

– Я? – удивился тот, указав на свою грудь пальцем.

– Ты, ты, – улыбался батюшка.

Шофёр подошёл, священник высунулся из окна и спросил:

– Ты, молодой человек, случайно не шофёром будешь?

– Так оно и есть. А вы, батюшка, почем знаете?

– Ты меня довези до дома. Я тебе заплачу немало. Только одно условие: за рулём ни при каких обстоятельствах не ругайся.

Шофёр послушно сел за руль, включил зажигание, нажал на педаль и зажмурился.

13.06.76

Сон о масле

Гражданская война. Грязный вокзал. Н. в форме милосердной сестры[8], с белым как сахар лицом. Она падает из-за угла, и из рук у нее вываливается на пол промасленный свёрток.

– Вот, масло тебе принесла, – хрипит она и смотрит на меня снизу глазами, полными страха и боли.

Подбегаю к ней и хочу ей помочь подняться с земли, но трезвые голоса и лица знакомых, мелькающие перед глазами, предостерегают меня, напоминают о её хитрости, лживости: Нет, нет и нет, не делай этого! Или: Я бы на твоём месте этого бы не делал! А она всё еще полулежит на полу, и рядом с ней в пергаментной бумаге потихоньку тает и растекается масло.

Как мне её жалко, как жалко мне этих голубых, молящих и страдающих глаз! Не послушаюсь их, подниму её, но её уже нет, не видно, только голос слышен:

– Я хотела как лучше, с таким трудом достала это масло.

– Я знаю одно заведение, где ещё открыто, – почему-то говорю я, и мы входим прямо с улицы в тускло освещённое помещение.

– Я уже хотел закрывать, но ничего не поделаешь. Не стойте на пороге! – говорит муж Н. Он почему-то в белом халате и кирзовых сапогах.

Ах да, я совсем забыл, ведь теперь гражданская война...

Снова ничего не видно, только чуть слышный голос Н.:

– Я хотела как лучше, пойми меня, не сердись.

<без даты>

Сон о подмастерье

Он открыл глаза, ещё не совсем соображая, где находится, что было вчера и который теперь час. Перед его кроватью стоял человек и улыбался. Приглядевшись к нему, он вспомнил: вчера они с этим человеком и его женой, кажется, здорово напились в ресторане, во всяком случае, он – это точно. Почему эти западные туристы, немцы, находятся теперь в его доме, этого он не мог вспомнить. Вместо вежливого пожелания доброго утра немец с робкой улыбкой произнёс:

– К сожалению, мы не сможем платить вам за проживание в вашем доме.

Ага, вспомнил: он вчера предложил им поселиться у него в доме на некоторое время, за небольшую плату, конечно, довольно разумную для западных туристов.

– Не надо мне платить за целый дом, хватит за те две комнаты, которые я вам предоставил, – сказал он.

– Не можем мы платить и за комнаты, – сказал немец. – Посудите сами, – он указал рукой на стены, – стены у вас картонные, а у нас нет денег. Но нам очень бы хотелось остаться пожить у вас бесплатно.

Ничего себе, бесплатно, возмутился он и почувствовал огромную[9] боль в голове, но, несмотря на это, встал с кровати и сказал:

– Хорошо, я согласен, но только с одним условием: подождите меня здесь минуточку и никуда из этой комнаты не выходите. Я быстро вернусь.

И действительно, вернулся он довольно быстро с огромным букетом алых роз, которые нарезал в своём саду.

– Вот. Этот букетик дайте своей супруге и скажите ей, что мы в расчёте.

Немец сначала побледнел, потом губы его задрожали, и он, не взяв букета, выскочил из комнаты.

Он снова лёг и через некоторое время услышал, как по лестнице улепётывают его гости. Дверь хлопнула, и он подумал, лёжа с закрытыми глазами: дурак я, дурак! погнался за лёгкой наживой. И чего мне не сиделось в подмастерьях у кузнеца?!

16.06.76

Дневной сон о Бобе Дилане[10]

Мне, как и всей остальной молодежи, необходимо было перейти границу из одного района Нью-Йорка в другой. На границе стоял кордон полиции, а в толпе, как на одной, так и на другой стороне границы, сновали тайные агенты, наши и русские. Просто так, с паспортом, я перейти границу не мог, меня бы тут же арестовали. И наша, и русская тайная полиция во что бы то ни стало хотела меня арестовать за незаконный переход этой границы. Другого повода к моему аресту у них не было. Смешавшись с толпой, которая скопом пыталась прорваться сквозь кордон, я лихорадочно соображал, как бы похитрее перебраться на другую сторону. Помог мне один легко раненный, скорее просто ушибленный, парень. Он сидел на земле, обхватив руками голову. Я его поднял на руки и, прикрываясь им как щитом, стал кричать:

– Осторожно, осторожно – раненный в живот!

Люди расступились, и я спокойно перебрался на другую сторону. Но и там мне необходимо было как можно скорее спрятаться, и я, положив парня на живот, лег с ним рядом и засвистел, подражая свисту человека, раненного в живот. Тут же прибежали санитары, я вскочил и помог погрузить им парня в машину скорой помощи.

– Вы поедете с нами! – сказали мне санитары.

В больнице доктора подумали, что это я ранил этого парня, но после того как я им показал свой паспорт, в котором черным по красному было написано ПЕВЕЦ БОБ ДИЛАН, к тому же раненый сел на задницу и заохал, доктора рассмеялись дружно и предложили мне выпить с ними чаю. Я сказал, что это хоть и сладкая и новая привычка у нас в Нью-Йорке, но я лучше от нее воздержусь. Неожиданно в кабинет ворвались полицейские и хотели меня арестовать, но доктора показали им мой паспорт, в котором они успели поставить печать: ПЕВЕЦ БОБ ДИЛАН ПЕРЕСЁК ГРАНИЦУ, СПАСАЯ ТЯЖЕЛОРАНЕНОГО ПАРНЯ. Что на это могли сказать легавые? Они пятились, пятились, пока совсем не выпятились, а мы кололись с докторами, держась руками за животики...

13.05.76

Сон о японской госпоже

У меня был слуга. Он служил у меня целый месяц. Не знаю, чем ему у меня не понравилось и почему он подал на меня в суд?

– Я подал на нее в суд, потому что мне надоело быть женщиной.

Каждый вечер мы его с моей служанкой мыли и потом мылись сами. Одевали его в женское платье, белили его лицо специальной мазью, расчёсывали его длинные волосы, и все трое ложились на постель, потом долго-долго гладили друг другу волосы, смотрели пристально в глаза и засыпали счастливые.

– Мне надоели их женские платья, их белила, эти поглаживания волос, и, в конце концов, я мужчина и устроился к ней слугой для грубой работы, а не для этого. Да.

Сначала мне дали шесть лет, через десять минут три года, потом год условно и, наконец, приговорили меня к тому, чтобы я подобру-поздорову рассчитала бы на другой день слугу, но я воспротивилась этому, сказав, что уже не хочу его видеть ни минуты.

На другой день ко мне пришла молодая девушка.

– Вы ищете служанку? – спросила она меня.

– Да, ищу, – ответила я, очень обрадовавшись этой миловидной деревенской девушке.

– У тебя есть жених? – спросила я ее.

– Был, – ответила она коротко.

– Вы, наверное, с ним поссорились? Он что, плохо относился к тебе?

– Я от него убежала, он был слишком страстный.

– Как это, слишком?

– Каждый вечер он ставил меня на голову и, раздвинув мои ноги, копался между ними пальцами, пока у меня всё не текло. Иногда он это делал локтём. Было это гораздо приятнее, но дольше, и я умоляла его опустить меня на землю, не могла долго выдержать, стоя на голове, но он вместо этого ударял меня ногой по зубам.

– Если бы он тебе выбил зубы, купил бы потом вставные?

– Не купил бы. Он вообще говорил, чтобы я никому не рассказывала о том, что мы с ним делаем. Угрожал мне, что, если я разболтаю об этом, он бросит меня.

– Неужели вы с ним не могли жить как все люди, это не так сложно? – спросила я её в крайнем волнении.

– Иногда он меня опускал на землю и ложился рядом, но был такой страстный, что не мог на меня лечь, а лишь катался рядом по полу и, скрипя зубами, проклинал весь свет, себя, меня. Очень уж был страстный.

– Да, – сказала я, – страстный! Только я думаю, что это была страсть совсем другого порядка, обратная той, антитеза.

– Ну, и я убежала от него, не могла больше выдержать.

– Знаешь что, – сказала я ей, – хочешь, мы с тобой попробуем то же самое, как ты с ним, хотя бы разочек? А потом мы тебя с моей служанкой умоем, умоемся сами, и ляжем все трое в постель. Будем гладить друг другу волосы, смотреть пристально в глаза, а потом уснём спокойно.

Деревенская девушка потупила глаза и согласилась.

19.05.76

Сон о фонтанчиках

Я шёл по Красносельской улице, когда на соседней, Мончегорской[11], раздался крик. На крик побежали люди, побежал и я с ними. Что же мы увидели?

Один полицейский вёл другого, кричавшего. Вёл его следующим способом: к своей руке прицепил конец наручников, а другой конец – к руке арестованного. Последний, увидев, что на него глазеет толпа, закричал:

– Что, цирка вам захотелось? Я вам покажу цирк!

С этими словами он с силой притянул к себе полицейского, приподнял его и начал раскручивать его вокруг себя, прямо как в цирке. После этого он рухнул вместе с партнёром на землю, сел на него верхом и дал ему кулаком по зубам. Тот ещё пытался сопротивляться, но сидящий на нём принялся его лупить.

Вероятно, кто-то из толпы позвонил куда следует, так как неожиданно к месту происшествия подъехала полицейская машина, из которой тут же выскочил полицейский. Сидящий на полуживом коллеге арестованный вытащил у него из кобуры револьвер и застрелил подбегающего полицейского. Толпа в ужасе закричала.

Через некоторое время подкатила ещё одна полицейская машина, из которой выскочили полицейские и моментально разоружили стреляющего. Последним из машины вышел офицер. Улыбнувшись толпе, он сказал во всеуслышание, обращаясь главным образом к своим подчинённым:

– Что вы видите перед собой? Перед собой вы видите человека, если его можно так назвать, бывшего вашего коллегу и, кроме того, однокурсника по спецшколе, в которой имеются свои традиции и правила. Он, убийца своего коллеги, нарушил офицерскую честь, а за это, приказываю вам, исполните свой долг будущих офицеров.

Полицейские тут же сняли наручники с арестованного, поставили его на ноги и, обступив его (было их шестеро), каждый из них вонзил ему в плечи – три в левое и три в правое – шприц. После чего они все взялись за руки, а арестованный остался стоять в середине. Через несколько секунд из обоих его плеч ударили фонтанчики белой жидкости. Полицейские тут же расцепились, и их однокурсник свалился на землю.

– Что, что, убили? – бегал я в толпе и спрашивал каждого.

– Да не убили, отравили его, – отвечали мне равнодушные люди.

Все уже начали расходиться.

Очень страшный сон.

14.06.76

Сон в кухне

Небольшая комната, по всей видимости, петербургской квартиры. Я лежу на кровати. Надо мной склонился рыцарь Злой Дух. Он в чёрном старинном плаще, волосы редкие и тоже чёрные, лицо его лоснится. В руках он держит лезвие бритвы. Мне ещё непонятно, для чего оно предназначено, но на свалке появляется грязный старик.

– Мне с трудом удалось убежать, – говорит он. – Всех наших детей зарезал бритвой Злой Дух, рыцарь в чёрном плаще, только мне удалось скрыться. Теперь я бреду по дорогам, через холмы и равнины, через горы, всё дальше и дальше от своего дома в тёплые края. Я думаю, что мне удастся попасть благополучно через Венгрию в Югославию, к тёплому морю.

Услышав слова бродяги, рыцарь Злой Дух начал полосовать лезвием мои руки.

– Мама, мама! – кричу я и пытаюсь спрятать руки под одеяло.

На мой крик прибежал рыцарь Доброй Воли. Я показываю ему порезанные руки и жалуюсь, что их мне порезал рыцарь Злой Дух. Тот и не пытается скрыться, стоит как ни в чем не бывало и нагло заявляет, что я вру, что мне это только приснилось.

Рыцарь Доброй Воли нервно ходит по комнате. Ремень, на котором у него висит меч, скрипит, лицо меняет свою окраску: то бледнеет, то краснеет.

– Разберёмся, – говорит он.

Вижу ожившую карту, по которой идет бродяга с севера на юг к тёплому Средиземному морю.

19.06.76

Сон о генерал-губернаторе

Маленькая железнодорожная станция в Г. На платформе стоит генерал-губернатор, старый человек с трясущимися руками, и купец неизвестно какой гильдии, конечно бородатый. Генерал и купец ругаются между собой из-за единственной пролётки. Кучер стоит рядом и прислушивается к их ругани. К генералу подбегает чиновник и сходу кричит на купца:

– С кем ты вздумал ругаться, болван? Что, разве ты не видишь, кто перед тобой стоит, что? Сам генерал-губернатор перед тобой стоит, что! Я, если ты хочешь знать, пошлю телеграмму в ихнее ведомство, чтобы оно мне прислало телеграмму, в которой бы подтвердилось, что генерал-губернатор приехал к нам на ревизию, что?

– Вот, вот, – проговорил тихо генерал. – Дошлите телеграмму, пусть видят кто я такой.

После этого купец уступил пролетку, и губернатор с чиновником в неё уселись. «Телеграмму пошлю вечером, чего спешить», – подумал чиновник. Но и вечером он передумал её посылать, а целую ночь не спал. «Потратишься ещё <на> этого генералишку, а он ещё пять тысяч рублей взаймы попросит, укатит и пять тысяч копеек не вернёт. К чему мне всё это, и чего я только ему навязался на этом вокзале?»

В пять часов утра чиновник разбудил генерала и сообщил ему шепотом:

– Ваше благородие! Вам телеграмма из вашего департамента. Велено вам срочно вернуться, они там без вас не могут обойтись.

– Я ждал этой телеграммы, – сказал задумчиво генерал. – Поеду!

Чиновник потирал от удовольствия руки: «Ловко я его, что? На слово мне поверил старикашка-пенсионеришка, что!»

23.07.76

Сон об из кожи вылезшей

– Вон отсюда! – закричал я маме, стоящей с блюдечком и чайной ложкой в руках, которой она ела кусок торта.

Я лежал на блондинке, а маме непременно хотелось нам помешать. Неожиданно блондинка встала и загородила нас, соединённых. Из кожи вылезла, ужаснулся я.

24.07.76

Сценический сон

У железных ворот на стуле сидит человек и курит сигару. Его голые ноги опущены в тазик с водой. Ночь. Одинокий прохожий идёт мимо и испуганно отшатывается, а потом, видя, что человек сидит спокойно на стуле, подходит к нему и спрашивает:

– Закурить не найдётся?

– Не найдётся, – отвечает сидящий и с удовольствием затягивается.

– Жалко... – разочарован прохожий. И потом любопытствует: – А чего это вы тут ночью сидите?

– Какая такая ночь? – удивляется любитель сильных сигар, машет рукой, и становится светло.

Прохожий хватается за глаза и кричит от боли:

– Ой, ой! режетI

Сидящий глубоко затягивается и пускает дым в глаза прохожего.

Тот тут же успокаивается и спрашивает:

– Закурить не найдётся?

– Не найдётся.

– Жалко… – разочарован прохожий. Поворачивается и хочет уйти.

Сидящий быстро вскакивает, хватает прохожего за горло и, помахивая у него перед глазами сигарой, кричит:

– Деньги давай, не то зарежу!

2.10.76

Сон об Андруцком</p>

Почему-то я увидел Андруцкого. Андруцкий, бывший мичман Военно-Балтийского флота, бывший контролёр-приёмщик автостоянки № 19[12], тащился мимо меня с тележкой, нагруженной металлоломом. Он посмотрел на меня и не узнал, или же не хотел узнать, но а мне-то какое дело.

– Эй, Андруцкий!

Он не повернулся.

– Товарищ Андруцкий!

Он не повернул свою сгорбленную спину.

– Гражданин!

– Чего вам? – спросил он, повернувшись. Его лицо вдруг засияло и заулыбалось, он узнал меня. – Вот везу курочкам корм, – махнул он рукой на тележку с металлом.

Ещё на а/с № 19 у Андруцкого была курочка и петушок. Они всегда ходили вдвоём, но яиц ещё не несли. Об этом я уже вспомнил потом, когда Андруцкий взял в руки кусок ржавого железа, разломал его пополам, словно бы это был ломоть хлеба и показал мне сердцевину. В стальной сердцевине, как в зеркале, засверкала стобашенная Прага.

31.07.76

Сон о купюре

Я хожу по дворцу из зала в зал, из комнаты в комнату. Одновременно мне кажется, что дворец этот – средняя школа, в которой я когда-то учился. На широкой дворцовой лестничной площадке нахожу на полу пятьсот крон и еще какую-то незначительную мелочь. Я этим очень обрадован – деньги всегда кстати, но не решаюсь взять их, а что если это подвох, что если за мной кто-нибудь наблюдает. Стою в нерешительности и ухожу, как говорится, от греха подальше, тем более что цепочка, на которой я ношу серебряный крестик, внезапно порвалась и сползла, как змейка, вниз по спине. В каком-то закоулке дворца или школы встречаю знакомого и рассказываю ему, что со мной произошло: как я обрадовался, но, как говорится, от греха подальше, да к тому же цепочка. Знакомый задумался, а потом посоветовал мне взять эти пятьсот крон, пока не поздно. Я вернулся на площадку. Купюра и мелочь лежали нетронутые на том же самом месте. Я нагнулся и попытался забрать купюру, но не тут-то было, она была приклеена к полу. «Вот и подвох, – покраснел я. – Теперь наверняка за мной кто-нибудь наблюдает через щель в дверях, может быть, даже фотографирует. Что же мне делать?» Тут мне в голову пришла блестящая идея. Рядом с приклеенной купюрой я положил новую, точно такую же. Положил и ушел. Через некоторое время является в класс (значит, всё-таки это было в средней школе) мой знакомый и, ехидно улыбаясь, протягивает мне фотографию. На ней я увидел себя в центре, а по бокам еще двоих незнакомых людей. Все мы были подстрижены наголо.

– Судить тебя мало, – сказал мне строго уже не улыбающийся знакомый. – Тебя приняли в замке как своего, кормят, поят тебя бесплатно, спишь на мягкой постели. Какое тебе дело до чужих денег! Если они лежат, так пусть себе и лежат. Пройди мимо них, не замечая, скажем, как проходишь по дороге мимо говна.

Но я не испугался.

– Вот что, – сказал я ему, – достань-ка ты лучше из кармана тысячу крон в двух купюрах по пятьсот крон, а кроме того и кой-какую мелочугу. Да, пока не забыл, одна из них будет рваная, ты мне вместо нее другую дай, хорошо?

Что ему оставалось делать: сам украл, а на меня всю вину свалить хотел да еще фотографией из далекого будущего шантажировать вздумал. Хорошо, однако, что цепочка на шее вовремя порвалась.

4.08.76

Сон о двух докторах

Было всё очень просто: доктор заперся в своём кабинете и резал там неслышно труп. Перед этим он позвонил своей жене домой и попросил её прийти к нему с обедом. В этот день жена доктора пекла кролика.

– Кто там? – спросил доктор, услышав стук в дверь.

– Это я, – ответила жена.

– Принесла? – спросил доктор, не открывая двери.

– Конечно, принесла! – удивилась жена.

Доктор открыл дверь, взял из рук жены сверток и тут же дверь захлопнул, сказав при этом жене:

– Потом, дома все объясню.

Ещё более удивлённая и немного взволнованная докторская половина пропала, а вместо неё у двери стоял ещё один доктор, по всей видимости старший над тем – в кабинете. Старший доктор постучался и вошёл.

– Вы что, никогда не видели как режут трупы?! – набросился на него младший по чину доктор. Старший док только ехидно улыбнулся и с любопытством посмотрел на стоящее на операционном столе ведро.

– Я вам не буду мешать, коллега, – сказал он, не переставая разглядывать содержание ведра.

– Вы мне не мешаете, – насупился младший доктор. – Меня не раздражает то, на что вы смотрите, меня раздражает только то, как вы на это смотрите!

– А как я на это смотрю? – спросил старший доктор.

– Мне пришлось ему отрезать ноги, а куда я их дену? – объяснил младший.

– Конечно, в ведро! – согласился старший и снова ехидно улыбнулся.

Из ведра торчали две кроличьи ножки. То, что лежало на операционном столе под простынёй, я так и не разглядел, меня не вовремя разбудили.

10.08.76

Сон об этапах жизни

Его жизнь можно поделить на три периода или этапа. Свою сознательную жизнь он начал с того, что попытался через Северный полюс попасть в Финляндию. Это ему не удалось, и он вернулся из Финляндии, волоча на себе раненого.

Второй период – это экскурсия и осмотр достопримечательностей с группой цыган. Командовал ими полковник в штатском. Цыгане разместились глубоко в пещере. Когда им сказали, что автобус подан, они полезли наверх, таща с собой сундуки и чемоданы. Он выбрался из пещеры предпоследним, с большим трудом.

—Там осталась старая цыганка, надо бы ей помочь, – сказал он.

– Вот и помог бы! – издевался полковник.

Старый цыган кричал:

– Скорее, стройтесь, опоздаем в кино!

Автобус повез их из города в города, в кино.

В последние годы жизни он вместо писания рассказов и стихов начал описывать свои обеды, ужины и завтраки. Было ему хорошо, он добился своего. У него было достаточно денег, чтобы не работать и не думать о завтрашнем дне. Он стал скупым и злым. Дочь свою он не видел уже 15 лет, хотя они и жили в одном городе. «Да и вряд ли уже увижу, – думал он. – Я к ней первым не побегу. Если сама придет, тогда и увижу». Он часто кашлял, и ему приснилось, что у него рак горла.

13.08.76

Осенний сон

Мой сосед, пан Крал, встал на табуретку перед открытым окном. Одет был пан Крал в чёрный кожаный плащ. На руках были черные, тоже, конечно, кожаные, перчатки. «Интересно, – подумал я, – что это соседушка дурацкая собирается делать?» А соседушка взял в руки предмет, напоминающий старую горняцкую лампу и полетел. Предмет в его руках оказался мотором, который тихо ворчал. Значит, я увидел, как пан Крал летит в воздухе, но не как птица и не как самолет, а летит потихонечку, вертикально, во весь свой рост с язвительной улыбочкой на лице. Летит и фотографирует. Вижу, как он летит над стадионом. Игроки внизу играют в футбол, на трибуне кроме прочих зрителей сидит дочка пана Крала с подругой. Пан Крал, увидев её, повисает над ней неподвижно в воздухе, наводит резкость и щёлкает затвором. Его дочь говорит подруге:

– Какая тут скучища! – встаёт и уходит.

Пан Крал делает ещё один снимок. На этот раз фотографирует меня и потом продолжает свой полет.

Этот сон я бы назвал осенним, хотя ещё не осень, а лишь середина августа. Назвал бы я его осенним вот почему: воздух был такой свежий, прозрачный. Было отчетливо видны все детали на большом расстоянии. Я ещё подумал: да, вот и осень пришла, а я не поумнел, точнее сказать – ещё больше поглупел. Глупые ли люди сумасшедшие? Что я ещё могу к этому добавить? Только то, что дочь пана Крала живёт не в Праге, а в Мюнхене. На следующий день после этого сна, утром, идя на работу, я увидел перед нашим домом Мерседес. Это на нём из Мюнхена приехала со своим мужем дочка пана Крала. В гости приехала: мол, в Мюнхене страшная скука.

23.08.76

Сон о мужике и бабе

Мужик и баба идут вдоль реки.

– Мы идём в свою пещеру, – говорят они.

Баба падает. Мужик её поднимает с земли.

– Мы должны дойти до своей пещеры, – говорят они.

Падает. Поднимает.

– Что мы там будем делать? – спрашивают они сами себя и сами себе отвечают: – пить кофе.

От такого восхитительного предчувствия баба падает, и мужик её тут же поднимает с такими вот словами:

– Не падай, баба! Мы должны дойти до своей пещеры и напиться там кофе, без сахара, конечно. В нашей пещере сахара нету. Ты, баба, не падай раньше времени, пока мы с тобой кофе не напьёмся.

Он ей улыбается и кепку сжимает в пальцах.

– Ты глупая баба по сравнению со мной, мужиком.

Она тут же падает, без сахара, не выпив и чашки желудёвого. Мужик с досады плюется в кепку, река лениво несёт свои воды, в пещере стучат кости.

Баба встаёт сама и говорит:

– Мы должны.

– Мы должны! – соглашается её хозяин.

Они улыбаются и будят меня, подражая детскому крику.

26.08.76

Сон о жертвах Хиросимы

«Жалко, я не художник», – жалею я во сне, который вижу.

Нас двое, почти как всегда, я и она. Мы стоим на границе. Нас окружают со всех сторон серые дома. Между домами проспекты. Сначала вижу освещённый Московский университет. Проспект от университета ведёт ровнёхонько в Пекин.

– Вот, – говорю я, – как раньше было: прямо из Пекина был виден Кремль, такой между ними был ровный проспект проложен.

Мы стоим на границе, думаю я, и говорю ей:

– Мы стоим на границе Китая с Монголией, за нами Россия.

– Что это за люди там? – спрашивает она.

Только внимательно приглядевшись, я замечаю, что вокруг нас не серые здания, а толпы стоящих людей, неживых, сотворённых из глины и пепла. Среди них вижу группу музыкантов. Музыканты играют блюз, и один из них, басист, открывая чёрный рот, поёт.

– Эти люди жертвы Хиросимы, – говорю я ей с уверенностью.

Потом я увидел винтообразную лестницу с белыми мраморными ступеньками, круто поднимающуюся внутри башни. Параллельно с ней тянулась золотая пожарная лестница.

– Эта лестница ведет к Прабогу, – говорю я и одной ногой становлюсь на ступеньку, а рукой, чтобы легче было подниматься, хватаюсь за перекладину пожарной лестницы.

Н-да. Конец.

30.08.76

Сон о братьях

Небольшая комната с матово-белыми стенами. Неяркое освещение. Комод из чёрного дерева, над комодом зеркало. Перед зеркалом стоит полуобнажённый мужчина с коротко остриженными волосами. Смотрит на себя долго и пристально. Я вижу его широкую спину, но не вижу лица. Вот он повернулся. У мужчины по локти вместо рук культи. Губы его сжаты, глаза серые, взгляд острый, но в то же время в глазах желание, вожделение. Твёрдым шагом мужчина идёт к двери и открывает её. Виден узкий коридор с такими же побелёнными стенами. Мужчина застывает в дверях. Двери напротив открываются, и на пороге показывается молодой человек в чёрном выходном костюме, с чёрными курчавыми волосами, в руках держит красную розу. Мужчина и молодой человек смотрят друг другу в глаза. Оба молчат. Молодой человек кажется чем-то испуган, в глазах у мужчины просьба. Я как-то догадываюсь, что это братья. Читаю мысли молодого человека: «Нет, нет, брат, ни за что на свете, милая тётушка, возьми меня к себе, я не могу с ним жить, вот так каждый день он выходит, умытый, надушенный, полуголый, и ждёт, что я соглашусь, так больше продолжаться не может». Молодой человек переложил розу из правой руки в левую и, ничего не говоря, пошёл вдоль коридора к выходу.

16.10.76

Вместо послесловия

На этом бы хотелось кончить и начать всё сначала. Но для того, чтобы начать всё сначала, потребуется грудное молоко, первая сигарета, первая стопка водки и первая женщина с картинки...

Как с картинки.

Сегодня последний день надели, воскресенье.

Завтра первый день недели, понедельник.

Когда кончится этот месяц, начнётся новый.

Здравствуй, мама!

Здравствуй, папа!

Здравствуй, толстощёкий брат!

Я появился на свет с надеждой, внушённой мне в родильном доме.

– Дайте ему по попке! – закричал доктор и, раскрыв зонтик, вышел на улицу.

Прага 1976 год

КНИГА 3

Вместо предисловия

Сердитый профессор с розовой лысиной мелькнул между деревьями, с которых давно опали листья, но сердитая лысина господина профессора мелькала среди безлиственных деревьев в поисках природы. Такая неестественная ситуация случилась после того, как последний запланированный больной скончался под ножом господина профессора, испустил дух, растворился в природе, которая его создала и которую так тщательно искал господин профессор между голыми деревьями. Может быть, он её и не искал, может быть, вышел подышать чистым не наркотическим воздухом и увидать вместо эфира зефир, может быть.

Единственная правда, которую здесь никто не будет оспаривать, – это правда натуралистической розовой лысины, в которой, как в зеркале, отражались порозовевшие голые деревья.

Всё это время мы очень внимательно наблюдали за г. профессором и совсем не замечали, как из-под земли поднимались ростки новой жизни, новые пациенты, спешащие поудобнее улечься под нож.

Может быть, и этого искал лысый господин? Мы же только пристально наблюдали за ним, стараясь не попасть ему на глаза. Если ему на глаза попадёшься, то беда; уставится на вас, согнутым указательным пальцем поиграет от вас к себе: мол, ближе, ещё ближе ко мне подойдите и язык свой покажите – хорош язычок, белый. Отрезать!!!

* * *

сон о том, как надо всех писателей забрить в кавалерию, но не всадниками их сделать, а лошадьми, на мыло извести потом. расширить эту тему, ведь это, слава Богу, только сон и больше ничего, мираж сознанья спящего и неизвестных сил, забравшихся на лошадей и скачущих с криком:

– Даёшь как можно больше мыла!

* * *

если я ещё здесь сижу, то это ещё не означает, что я не сплю. я хоть и сплю, но говорю – лучше бы я спал, глаза бы мои на этот страшный сон не смотрели, но как их, глаза кошачьи зелёные, закроешь, когда они открыты? глаза на сон не закроешь, а я всё повторяю: да сплю ли я? и пытаюсь в лицо бредущему за мной работнику бессонной безопасности плюнуть через левое плечо. всё-таки я сплю, и поэтому моя слюна не долетает до лица работника, по словам которого выходит, что они там никогда не спят, что все они железные, ну просто стальные! нет, слюна не долетает бешеная, она течёт тонкой струйкой из уголка рта на подушку. эффект таков: работник исчезает, а я уже по морю плыву на скороходном дельфине всё дольше и дальше от нашей родимой земли.

* * *

метаморфоза наркоза

Зимний сон

и тысячи людей сплошной розовой массой сливались с волнами тёмно-синего моря, и их радостные крики доносились до берега. Женщина с лошадиным лицом подбежала к воде, сбросила с ноги туфлю, взяла ее и, загораживая ею глаза от солнца, радостно заржала. Быстро раздеться. Она быстро разделась догола и, держа туфлю в руке, бросилась в море и поплыла навстречу купающейся розовой массе. Женщина тихонечко ржала и плыла, не замечая, что на неё мчится неизвестно откуда взявшаяся квадратная барка. Без мотора, без парусов, барка мчалась навстречу женщине. Капитан стал подавать гудки, предупреждая женщину о грозящей ей опасности, но женщина плыла, ничего не замечая, улыбаясь солнцу и пенистым волнам.

– Поиграемся, – пускал в предвкушении слюни капитан и его команда.

А в это время испанский солдат ударил старика прикладом ружья по зубам. Старик завыл и трусцой побежал вдоль узкой улицы. На груди у старика побрякивали медали. Солдат кричал:

– Беги, убегай! Добежишь до конца улицы, будешь жить!

Старик бежал с трудом и поэтому солдат не торопясь зарядил ружье, прицелился, выстрелил и промахнулся, выстрелил ещё раз и снова промахнулся. Старик был уже в конце улицы и загибал за дом.

– Не уйдёт, – сказал подошедший ефрейтор.

Старик загнул за дом и побежал вдоль соседней улицы, пока не столкнулся нос к носу с солдатом и ефрейтором.

– Ты опять здесь? – удивился солдат и ударил старика прикладом по зубам.

А в это время матросы уже поднимали на борт запутавшуюся в сетях женщину с лошадиным лицом и туфлей в руке. Вдалеке всё ещё ржала мокрая розовая масса тысячи людей.

25.XII.76

Сон о буфетчице

Сначала было темно, как полагается. Потом откуда-то донёсся голос. «Осторожно, осторожно!» – предупреждал он.

Потом я увидел пивной пульт[13] и пивную кружку, до краёв наполненную густым пенистым пивом. За пультом мелькнула спина в белом халате и седые волосы. Я беру кружку и уже вижу освещённый зал нашей пивной и буфетчицу, пани Зигмондову. Она потряхивает своими седыми кудряшками, улыбается мне ярко накрашенным ртом и спрашивает:

– Так вы нашли себе уже работу?

Я не отвечаю, так как до моего слуха доносится: «Осторожно! Эта дама слушает, о чём вы говорите, и на следующий день обо всё докладывает в полиции».

«Неужели, – удивляюсь я. – Кто бы мог подумать, такая вежливая, почти интеллигентная женщина. Я никогда не поверил бы, но если это Вы мне говорите, то я Вам охотно верю и постараюсь быть осторожным».

Тут же допиваю пиво, не пропадать же добру, поворачиваюсь спиной к бабе Зигмундовой и говорю приятелям:

– Пока, пока.

Да, ещё ей ответил:

– Нет, пока не устроился, но продолжаю трудиться на собственном участке в качестве...

Тут я не договорил. Гнев и пиво ударили мне в голову, я проснулся и побежал, думая на ходу: «Надо же?! Вот бы никогда не поверил: такая серьёзная дама, чистая всегда, курить недавно бросила».

26.X.76

Сон о буфетчике

«Он, наверное, умер, – подумал я проснувшись. – С какой бы стати он мне тогда приснился?» (…иначе… – Б.К.)

Я шёл мимо его пивной, а он как раз подъехал в новом «Москвиче». Он меня увидел и тут же ко мне:

– Можете мне помочь мясо донести? Я сам не могу.

И он мне показал три забинтованные пальца на правой руке. Он их пивной бочкой отдавил или ещё чем, одним словом, я подхватил коробку с мясом и отнёс её на кухню пивной.

—Сегодня у нас закрыто, придите в субботу, – сказал он мне.

«В субботу я работаю, – подумал я, – но когда-нибудь обязательно приду».

И вот пришёл. Он меня увидел и обрадовался:

– Будете сегодня пить сколько захотите и платить не надо.

Я, конечно, тоже очень обрадовался, тем более ни гроша в кармане. Буфетчик поставил передо мной стакан и налил на донышко какую-то розовую жидкость. Я ждал, что будет дальше. Буфетчик бегал от стола к столу, хотя за ними никто не сидел, и обслуживал невидимых гостей. Вернувшись к пульту, заставленному бутылками, он улыбнулся мне, пошутил, хлопнул меня рукой по спине и снова повторил:

– Пейте сколько душе влезет! – но ничего не налил.

А я ждал. Сначала терпеливо, потом нетерпеливо. Через некоторое время он мне сказал, что сегодня они уже закрывают и он надеется, что мне всего хватило вдоволь. Я посмотрел на дно стакана, розовая жидкость в нём ещё была. Я вытащил зелёную бумажку и вежливым, но трясущимся голосом попросил налить стакан.

– Закрываем, закрываем! – закричал лысый буфетчик невидимым гостям и мне. – Уже не подаём!

Вот так угостил, хорош сон, нечего сказать, с какой стати приснился?! Надо действительно пойти посмотреть, не умер ли парень. Вот только зелёную бумажку стрельнуть бы у кого-нибудь. Вы мне до завтра не одолжите?

21 окт.76

Сон о технике на грани фантазии

Царь Пётр I сидел на заборе. Было удивительно и невероятно, как такие тонкие птичьи лапки могут удержать тяжёлую голову царя, да ещё к тому великолепный разноцветный павлиний хвост, который вылезал из затылка русского самодержца. Пётр I со своей головой и усами, но с лапками и хвостом павлина сидел на заборе. Светило солнышко. Я затаил дыхание, и царь затаил его. Мы смотрели друг другу в глаза и удивлялись. Удивлялись и молчали. В его глазах кроме удивления я заметил ещё и испуг. «Чего он боится? – думал я, – того ли, что я его попутал в таком несуразном и неподобающем царю образе-виде, или же он испугался моего вида-образа? Каков же мой вид?»

Я тут же закрыл глаза и посмотрел вовнутрь себя. Вот что я увидел внутри: словно бы на большом экране проецировались во мне шесть цветных водопадов. Каждый из них был, конечно, разного цвета: синий, жёлтый, красный, зелёный, коричневый и розовый. К столу, за которым я сидел, подошёл с иголочки одетый официант и пренебрежительно сказал:

– Если у вас нет денег на крепкие напитки, то выпейте по крайней мере кефирчик.

Он поставил передо мной шесть бокалов, через грань которых переливались, словно бурным водопадом, шесть жидкостей различных цветов. Вихляя задом и крутя животом, на сцене танцевала шоколадная негритянка. Царь Петр оттолкнулся хвостом от забора, словно пружиной, и улетел. Я заплатил за кефиры и поднялся.

Сколько раз я себе говорил: не ходи в дорогие рестораны, со стыда в них сгоришь!

7 сен.76

Сон о революционере

Лежу на тёплом камне и вижу перед собой такую картину:

Вижу длинную улицу, залитую ярким солнечным светом. В конце улицы храм с золотыми куполами. По улице прогуливаются весёлые люди. Встаю с камня и иду к храму. Улица внезапно кончается узким бассейном, в котором купаются взрослые и дети. «Это, наверное, Италия», – догадался я.

День погас, настала ночь. Сижу на пригорке в кустах. Вижу, как внизу идёт парочка. Говорят они между собой по-итальянски. Значит, я не ошибся. Спускаюсь на дорогу и иду за ними. Заметив меня, они перестали говорить по-итальянски и перешли на польский. Внезапно перед нами оказалось море. Я ещё успел в последний момент вскочить на корабль. Переплыв бурное море, мы пристали в Петербурге.

Ночь продолжается. Я с девушкой в комнате. В другой лежит её муж, старый гнусный человек. Броня, как зовут эту девушку, выгоняет спать меня в другую комнату, к своему гнусному мужу.

«Ничего не получился, – усмехаюсь я. – Разве вы не знаете, что... – тут я осёкся, – …что люди, как я, спят только в таких комнатах, откуда ведёт прямой выход на лестницу? Я теперь выйду, а вы разденьтесь и лежите в постели, а я потом вернусь и лягу на пол.

– Нет. Это как-то неудобно выгонять гостя на лестницу. Я сама теперь выйду, а вы быстро разденьтесь и лягте на пол!

– Давайте сделаем так, дорогая Бронечка, – предложил я, – повернёмся друг к другу спиной и, затаив дыхание, разденемся!

И мы стали раздеваться, стараясь не прислушиваться к тому, что делает другой.

Она ещё спросила:

– Почему вы говорите, что таким людям, как вы надо обязательно спать в комнате с выходом на лестницу? Что это вы за такие люди?

– Мы это революционеры! – признался я. – По заданию партии я приехал в Питер, а завтра поеду в Москву.

– Утром я провожу вас, – сказала Броня.

– Нет, я должен уйти гораздо раньше, ещё затемно. Иначе меня тут же арестуют.

Раздевшись, мы оказались так близко друг к другу, что почти касались спинами. Почувствовав это, мы оба повернулись, руки наши встретились, и мы обнялись. После чего улеглись в постель. Не буду говорить, какая это была великолепная ночь, но вот утром, когда я проснулся, тут же увидел склонившегося надо мной усталого жандарма. В руке он держал фонарик, хотя было светло, и светил этим фонариком мне в лицо.

Вот так пробуждение 20 ноября 1976 года!

20 мая 76 года

Сон о дяде Серёже[14]

Был у меня когда-то дядя. Сергеем его звали, Серёжа, значит, мы ему говорили. Ему как-то позвонили

– Завтра приезжай, – говорят; в полной форме, говорят ему, чтобы завтра был. Он за голову схватился, она у него болела. Она у него всегда болела. Он пил. Он очень любил выпимши чечётку отбивать, на другой день блевал. На третий день снова блевал. На четвёртый уже нечем было, а супцу не хотел поесть. За голову любил хвататься.

Схватился за голову: формы-то нету. Тужурку, мундир, правда, нашёл. Он милиционером у нас был. Но вот тужурку нашёл и думает. Думает и говорит:

– Тужурку я нашёл, а что же дальше?

Штаны его Нина, баба его законная, в ломбард отнесла. Габардин все-таки.

Она за голову схватилась. Он её по голове перед этим. Что делать? Делать нечего, пошла очереди выстаивать, язык чесать, на золото смотреть. Ботиночки подошли, он их всю жизнь носил, не снашивал. Теперь что ещё?

Прибегает ко мне и докладывает:

– Племяш! – это я племянник. – Колька, у тебя ремень есть?

– Ну, есть, а што?

– Дай мне его!

Ну, выпили с ним, бабка картошечки поджарила. Дал я ему свой школьный ремень с бляхой. Он говорит:

– Бляха-муха, всё равно!

Тут и Нинка с ломбарда Петроградского со штанами возвращается.

Ну, выпили. Бабка ей картошечки, дядя стал чечётку в кухне отбивать и спрашивать:

– А фургон[15] найдётся?

– Найдётся и фургон, – говорю ему и сую ему школьный. Ему мал, да ладно. Бляха есть, сойдёт.

– Теперь, – говорит, – ещё рубаху и галстук.

Бабка ему мою футболку в синий цвет стала красить, а я за водкой в КЗ[16] побежал. Прибегаю. Рубаха на теле сушится – нинкином. Она смеётся, потеет, быстрее сушится.

Ему в Гатчину велено. К вечеру, в полной форме. Сбор у дурдома.

Выпили. Хорошо. Дали ему газету. Завернул всё это и говорит:

– Ну, ни пуха мне, ни пера.

– К чёрту, – смеёмся мы с бабкой. – Только не потеряйся!

Вот он и поехал. На электричке. Свёрток положил на лавку, а сам в тамбур курить. Он никогда не курил, но вот вдруг захотелось. Чёрт попутал, попутчик весёлый. Они в тамбуре ещё выпили, курили. Вернулся и не видит ничего. Нет свёртка. Украли. Чёрт попутал. Што делать? Стал на пальцах станции считать. Досчитал до десяти и прыгнул. Думал, что прыгнул, – уснул.

Утром пришёл и за голову хватается. Меня разбудил и говорит:

– Беги скорей!

Я – в КЗ. Выпили. Бабка картошечки поджарила. Закусили.

– Ничего, – говорит, – обойдётся. Я им больным сказался.

Не мудрено.

– Меня уважают.

Стал чечётку отбивать пальцами по столу. Ноги болели, как скакал с электрички. Бабка восхищалась. Теперь он сидит на восьмом этаже. Один. Думает.

И я думаю: «Какой гад мой ремешок и мой фургон носит? За такое дело по башке, бляха-муха!»

Дядя Сережа о кобуре думает. На восьмом этаже, на пенсии.

2.I.77 г.

Сон о фонаре

Мне показалось, что это была муха, но это был человек. Он взлетел с моего письменного стола и ударился головой о потолок. Я испугался и потушил свет. Стало тихо. Я тихонечко сидел на диване и прислушивался. Человек ругался писклявым голосом и потирал лоб. Это потирание лба было страшнее ругани.

«Живой, – думал я, – из мухи, а живой».

Я встал и на цыпочках пошёл в уборную. В ней, в специальной будочке в углу потолка, квартировал паук. Я решил на человека паучищу своего послать. Он бесшумно подползёт, к горлышку прильнёт, засосом засосёт. Я зажег свет и постучал тихонечко костяшкой указательного по стене. Паук высунул из будки головку и посмотрел на меня сверху нехорошим взглядом. Ну?! – словно бы говорил этот гадостный взгляд.

– Мушка, мушка, – зашептал я. – Сладкая, ну просто конфеточка, бомбошка такая мягенькая. Там в комнате прихорашивается, милого поджидая. Ты поспеши-ка, дружок, то-то она обрадуется милому!

И от такого предвкушения я тихонько рассмеялся. Паук залез в будку, нацепил на лапы сандали, чёрные перчатки, взял фонарик, зонтик, тросточку и полез.

Я вернулся в комнату и снова сел на диван, стал прислушиваться. Паук двигался бесшумно, только человек тихо постанывал. Он тебе даст, подожди. Он тебе даст прикурить, квартирант мой гаденький! Не знаю, сколько времени прошло, но только тогда, когда я открыл глаза, в комнате было светло, на полу валялись сандали, зонтик, тросточка, пара чёрных перчаток.

«А где же фонарь?» – подумал я и посмотрел в зеркало.

Всё в порядке: и фонарь был под левым глазом, а не под правым.

3.I.77. Прага

Сон о санях

Его жена, встречая гостей, всегда со всеми целовалась, но стоило им уйти, как ему хотелось поцеловать её, но она из-за всех сил отбивалась.

– Как так? – спрашивал он её. – Ты целуешься с каждым гостей, а со мной не хочешь.

– Что гости, – отвечала его жена. – Это так принято, а вообще-то я не люблю целоваться, это не гигиенично. Ещё живя у маменьки и тятеньки, я не позволяла им целовать себя.

Муж, конечно, обижался после таких слов, вот почему и решил купить себе сани. Городок, в котором они жил, был маленький, и ни у одного из жителей этого городка саней не было. А тут как раз одной бабе в полку прислали из-за границы финские сани. На что этой бабе сани? Баба в полку, толстая такая, бокастая, она и не знает, с какой стороны к саням подойти-то. Он ей и говорит:

– Продай, баба, мне эти сани!

– Продам, – говорит баба, – чего не продать. За 666 рублей отдам.

– Да ты что, рехнулась, что ли! – ужаснулся он от такой невероятной цены. – Я ведь у тебя не коня покупаю, а обыкновенные сани.

– Вот именно, – отрезала толстая и бокастая баба. – Это не сани, а конь! Сами под гору, сами и в гору катятся. Ты только посмотри, какие у них полозья длинные. Конь, а не сани. За 666 рубликов, пожалуйста, отдам.

Он рассердился и говорит:

– Вот что. Я тебе или 666 рублей дам, или покажу, какие были модные манеры при царевне Анне Иоанновне.

Баба подумала: «Это, наверное, что-нибудь такое, что за деньги не купишь», и согласилась.

Тут он к ней подошёл, взял её за плечи, повернул ее на сто восемьдесят градусов и дал ей коленом под зад такого пинка, что баба тут же свалилась в снег и забарахталась в нём, как курица в пыли. Барахтается и кричит:

– Неужели были такие манеры при царевне Анне Иоанновне?

Он взял сани и покатил под гору, подставив суровое лицо ветру. Катился и думал: «Конь, настоящий конь. И без поцелуйчиков обойдёмся. Правильно я говорю, Огонёк мой?»

Сани, конечно же, заржали.

4.I.77. Прага

Бразильский сон

Я бразилец и танцую самбу. На моей голове сомбреро. Вокруг меня кактусы. Все они зеленые и ужасно колются. Но это ещё полбеды. Я бразилец, танцую самбу с сомбреро на голове, но совершенно голый. Вот почему так больно колются шипы зеленых кактусов. Но это еще полбеды. Я бразилец и танцую самбу с головой, покрытой сомбреро. Вокруг меня зелёные кактусы с отвратительными острыми шипами, которые очень больно колются, но это ещё полбеды, настоящая беда будет потом, когда я проснусь и мне надо будет оттанцевать на работу, не в сомбреро, не голым, не среди зелёных кактусов, не под звуки самбы, а просто в одёжке, по тьме, по снегу, к людям, на устах которых уже повис вопрос, как сосулька:

– Ты почему не бразилец?

9.I.77. Прага

Сон о дурдоме

Мои приятели материалисты пытались убедить меня в несуществовании иного мира, кроме того, который мы почему-то видим перед собой, осязаем и даже обоняем.

– Люди, как ты, – говорили они, – принадлежат к категории людей ненормальных, психически расстроенных, больных. В отличие от настоящих сумасшедших, ты человек миролюбивый, не агрессивный и не опасный. Тебя даже иногда приятно послушать, особенно твои сны, но верить этому нельзя, да и смешно. Ничего подобного не существует, не было и не будет. Всё это лишь больная фантазия, не материальная, основанная на параноидальных снах.

И всё в таком духе. Слушать мне их всегда тошно. Эти люди ничего не видят вокруг себя, не задумываются над своим внутренним Я, спят как мертвые. Противно! Особенно меня возмутила фраза о «настоящих сумасшедших». Кто может с уверенностью сказать, кто из нас настоящие сумасшедшие – они или мы. Я им привёл в пример один случай из обычной жизни одного сумасшедшего дома в городе N.

Как-то мне посчастливилось посетить с экскурсией это заведение. Доктор, ведший нас по парку, указал на одного пациента. Это был человек среднего роста, примерно лет тридцати. Он стоял и пристально смотрел в одну точку. Перед ним ничего не было, ни деревьев, ни дома, ни даже голого кустика, но он, вероятно, что-то видел перед собой, если смотрел так сосредоточенно.

– Вот, к примеру, – словно прочел наши мысли доктор, – этот пациент не считает себя больным, несмотря на его явную шизофрению. Каждый день он стоит на одном и том же месте и смотрит в упор на стену. Да, да – на стену, которую вы, конечно, не видите и которой просто нет.

– Которая, может быть, и есть, – сказал я громко.

– Не понимаю вас, – удивился доктор.

– Это очень просто доказать, – продолжал я. – Договоритесь со своим пациентом, что побежите с ним наперегонки к стене и стукнетесь о неё головой. Разбежитесь и стукнетесь. Если стены не существует, ваш пациент, может быть, вылечится от своей болезни.

Доктор задумался, а потом сказал:

– Попробовать можно, только он, вероятно, не согласится. Будет бояться разбить о неё голову.

– Если вы побежите вместе с ним, то он согласится, чтобы доказать вам существование этой стены, – возразил я.

Все рассмеялись, а наш экскурсовод подошёл к пациенту.

То, что произошло потом, показалось нам совершенно невероятным. Пациент согласился, и они с доктором разбежались. Они бежали всего лишь пять метров, когда пациент вдруг закричал:

– Теперь!

Оба они пригнули свои головы и изо всей силы ударились головой о невидимую стену, о ту самую, которая не могла существовать. И что же! – наш подопытный пациент как ни в чём не бывало бежал дальше, вогнув голову в плечи, а доктор лежал на траве с разбитым черепом. Сразу же прибежали санитары, поймали пациента, скрутили ему руки и потащили его в здание больницы. Доктора подняли и отнесли, предварительно извинившись перед нами и предложив нам покинуть территорию сумасшедшего дома.

Какова дальнейшая судьба пациента, я не знаю. Доктор умер в тот же день, не приходя в сознание, а я поспешил как можно быстрее уехать из этого города.

5.II.78. Ч. Дуб

Синий сон

Ночной проспект. По-видимому, я в Ленинграде. По проспекту со смехом бегут несколько парней. На плечах у них сидят подружки и тоже хохочут. Скачки. Наперегонки бегут, вроде бы обычная картинка, взятая из жизни, – веселятся простые советские люди, от души веселятся, что тут странного? Однако это не совсем так. У каждой девушки на маленькой головке насажена синяя шляпка, а волосы парней тоже синие, ну просто голубые, под цвет подружкиной шляпки. Да и смех этих скачущих парочек какой-то странный, нечеловеческий. Я бы даже сказал, такой синий гогот.

26.I.77 г.

Сон о насекомом

Кто-то топал по лестнице. Мы бежали за этой женщиной. Я ещё её не видел, но знал почему-то, что это будет женщина.

Внизу двери были открыты, я выглянул на улицу. Никого. Значит, она спряталась где-то в другом месте. И точно, она стояла на чердаке с толстым, как из теста, неживым и совершенно бесформенным лицом. Я её тут же хотел ударить, но рука, сжатая в кулак, повисла в воздухе, не дотянувшись до лица этой жуткой бабы. Она же разжала ладонь, и ко мне с неприятным свистом полетело неизвестное насекомое серого цвета. Я, конечно, страшно перепугался и стал отмахиваться руками от кружащего надо мной существа. Почему-то я думал, что укус этого насекомого будет смертельным. Появился мужчина с лицом, как две капли воды похожий на лицо женщины.

– Ударь её! – закричал я ему. – Сбей ее с ног!

Но мужчина мне спокойно сказал, что это его жена и что он наконец-то решил к ней вернуться.

– Вот и хорошо, – сказал я. – Давно пора, а то стоит тут на чердаке одна, сама не знает, чего хочет, насекомых пускает на волю: ужас каких страшных, серых, гадких, смертельных.

12.II.77 г.

Сон с человеком из мещан Беднягиным

Вчера я до позднего времени читал исторический роман, а потом, после того как одеяло покрыло меня с ног до головы, мне приснился исторический сон.

Мы с Беднягиным, человеком из мещан, сидели в кафе на стульях перед небольшим бассейном, в котором голые мужчины и женщины, словно косяк рыб, плескались и совокуплялись. Их там было много, а кроме того они были все завёрнуты в целлофан, что не было ясно, кто кого и как. Глаз не успевал всё схватить и подмечать. Беднягин, человек из мещан, только рот от удивления открывал и не успел закрывать, на полпути снова открывал. Я же смотрел на него и говорил мысленно в историческом сне: «Это еще что! Это дело привычное».

А потом я искал Беднягина, бегая из зала в зал, но никак не мог его найти. Кроме того, я не могу быстро бегать, так как мои вельветовые брючины всё время слипались, и мне приходилось их то и дело отлеплять, дабы продолжить свои розыски человека из мещан Беднягина.

Я его так и не нашёл, однако по стечению обстоятельств попал в операционный зал, в котором оперировали какую-то женщину или она рожала. Доктор на мой вопрос, не видел ли он человека из мещан Беднягина, очень рассердился и сказал, чтобы я немедленно прекратил кричать и мешать ему в его ответственной работе или чтобы я на худой конец, по крайней мере, проснулся, что я с радостью и сделал – ибо даже в исторических снах не выношу грубости, тем более от врачей, к тому же хирургов недорезанных.

21.X.1976. Прага

Сон о бале

Блестящий паркет. Дама в вечернем платье сидит на стуле. Кавалер её приглашает к танцу. Дама медленно поднимается, кавалер берёт её за руку, дама вылетает из вечернего платья и повисает в воздухе. Кавалер видит двух голых проституток. Одна из них засовывает между ног нюхательный табак и громко, на целый зал, чихает. Дама, повисшая в воздухе, теряет сознание, но не падает. Кавалер целует её в мраморные плечи.

28.III.78. Прага

Несбывшийся сон

Не могу до сих пор понять, почему его называли Генералом. Ничего генеральского в нём не было, ни снаружи, ни внутри. Говорил он заикаясь, глаза рыскали по сторонам, руки дрожали. Да и роста он был маленького, одним словом – невзрачный человек. Может, поэтому издевательски его и называли так? Хотя никто над ним не издевался, никто на смеялся над ним, когда он, заикаясь, рассказывал о том, как ему очень хотелось пойти служить в армию, но его признали негодным, менеценым[17] и, к тому же, дистрофичным. Он рассказывал эту печальную историю каждому, кто готов был его выслушать, и каждый при этом покачивал головой: да, неприятная история.

– Я чувствую себе обкраденным, – говорил Генерал. – Куда ни пойдешь, кого ни послушаешь, все с такой любовью вспоминают дни, проведенные ими в казармах, на учении, в ночных вылазках. А какие только истории не услышишь о первых увольнительных, о девушках, которые соглашаются пойти с солдатиком после танцев за клуб в кусты или просто где-нибудь в туалете. Ничего такого со мной не случилось. Каждая девушка тут же от меня отворачивалась, стоило ей узнать, что я не был в армии. У него, наверное, не все дома, наверняка думали они, раз его не призвали. Не помогли мне и мои курчавые волосы, и игра на гитаре, и конфеты. Каждый год осенью я ходил на призывной пункт и с тоской смотрел, как садятся в автобус весёлые гологоловые ребята с чемоданчиками, как плачут девушки, родители и как потом ещё долго бегут по проспекту за уезжающим автобусом. Пьяные друзья новобранцев уходили спокойно, зная, что и они через год наверняка тоже уедут в таком шумном, немного возбуждённом автобусе. А я? Я оставался стоять один-одинёшенек, и выпить мне не было с кем. Все пренебрегали мной, все отворачивались от меня, как от прокаженного.

Всё это Генерал рассказывал не так быстро и не так связно, но суть была та же.

– Жалко парня, – покачивали головами рабочие. – Из него, может, настоящий генерал получился бы. Эх, не все ещё у нас понимают человека, не всё ещё у нас в порядке.

– У нас тоже был один такой в армии, – вспомнил кто-то. – Из Запорожья. Так он каждое предложение начинал так: Вот у нас в Запорожье, еб*на мать...

27.IX.76 г. Прага

Сон о двух поцелуях

Я лежал с открытыми глазами, и, хотя в комнате было темно, я всё видел. Видел, как открылась дверь и что-то туманное, словно столб пара, бесшумно проникло в комнату. Потом я почувствовал два страстных поцелуя на шее и тяжесть мягкого женского тела. Оно легло мне на спину и целовало меня всё страстнее и страстнее, кусая при этом. Я чувствовал, что задыхаюсь, что умираю... или же просыпаюсь.

В комнате было темно и тихо.

1 окт.76 г. Прага

Сон о художнике

Старенький художник первым залезает в трамвай. За ним его помощник с мольбертом и штативом. Я стою на подножке трамвая и кричу дочери художника:

– Скорее, трамвай уедет!

Но она не спешит, идёт очень медленно, трамвай трогается, я соскакиваю на землю. За мной сквозь дверь, с мольбертом и штативом, прорывается помощник. Трамвай с художником уезжает. Я бью железным прутом дочь художника по спине.

– Твой отец уехал! Он не знает, на какой остановке выходить! – ругаю я её.

– Какой ужас! – девушка начинает плакать, я вижу только её огромное белое лицо с медленно текущими слезами.

Вот мы уже с ней поднимаемся по лестнице. Она звонит, и дверь в прихожую открывает её мать, девушка проходит первой и сообщает матери, что отца мы потеряли, но вот она привела меня. Я вежливо здороваюсь. Мать девушки быстро поднимает с пола свои старые шлёпанцы и, прижимая их к красному халатику, поспешно уходит. «Стесняется, – подумал я. – За свои старые шлёпанцы ей стыдно». Дочь смеётся, а я встаю на руки и так вхожу в квартиру. Пусть мамаша не думает, что я такой напыщенный. Девушка и я, хохоча от души и валяясь по полу, страстно целуемся.

3.X.76 г. Прага

Сон о письмах

...мне только не понятно, куда подевались мои письма? – спросил я черноволосую девушку.

– Когда он пришёл, я спросила у него: «Что вы хотите?» Он мне сказал, что коллекционирует марки и конверты и что от кого-то слышал, что у меня их много. Я сразу поняла, к чему он клонит. Хотел достать твои письма и потом шантажировать тебя. Конечно, я ему сказала, что он не туда попал и никаких марок и конвертов у меня нет. Тогда он так зло усмехнулся и сказал мне, что я вру, что он не побоится убить меня, а марки и конверты всё равно возьмёт. Чтобы меня напугать, он вытащил ... ну, в общем, свой мужской, да. Думал, я испугаюсь. Я закричала на него, чтобы он убирался, а он лишь смеялся и шёл ко мне. Тогда я схватила его за этот, понятно за что, и стала что есть сил рвать и при этом кричала, что если он не уберётся, то я позвоню в пожарную команду. Тогда он меня пытался повалить, но я крепко держалась за его этот и кричала пуще прежнего. Кажется, другой рукой я схватила его за брючину и разорвала её. Он испугался, отпустил меня и убежал. Потом приехали пожарники.

– А что письма? – спросил я. – Он без них убежал?

– Письма пожарники взяли как улику. Что мы зря сюда приезжали, нахально заявили мне. Теперь каждый день получаю по письму. Они мне целой пожарной командой пишут. Если ничего выдумать не могут, так все твои письма от слова к слову переписывают и мне посылают. Жалко только, что конверты и марки пропали.

12.X.76 г. Прага

Сон о братьях Чапеках

Иосиф, брат Карла, как известно, погиб в концлагере Терезин. Брат Иосифа, Карл, играл в шахматы с палачом. Они были приятели и играли в шахматы очень часто. Но вот прибегает Карл к палачу и говорит:

– Меня хотят повесить, и вешать меня поручено тебе. Не мог бы ты меня по-приятельски повесить, так, чтобы, в общем, не совсем, чтобы не до смерти?

– Мы с тобой хоть и приятели, – отвечает ему палач, – но я рука правосудия, не обессудь, не могу.

– Что же мне делать?! – воскликнул Карл.

Палач улыбнулся в усы и говорит:

– Знаю я одного такого меланхолического поэта. Как-то он мне сказал, что когда начнут всех-всех вешать, позвони мне. Хочу быть повешен со всеми вместе.

Улыбнулся палач и снял телефонную трубку:

– Можешь прийти, – сказал он, не поздоровавшись.

– Что? – спросил на другом конце поэт. – Началось?

Вот такая история. Вместо Карела Чапека повесил палач меланхолического поэта, потому что с кем бы он ещё играл в шахматы, не с Ботвинником же!

1 сентября 1976 г.

Сон о том, как мне очень не хотелось идти на работу

Мне очень не хотелось идти на работу. Так не хотелось, что я даже плакал. Кроме того, я находился далеко от дома, на работу мне надо было идти в воскресенье, а в субботу из этой деревни не ехал в город автобус. Я кричал на свою маму:

– Ты что, позабыла, что автобус отсюда в субботу не ездит! Что я только буду делать?

И снова я плакал.

Мама хотела меня выручить, помочь мне как-нибудь. Бабушка спала в соседней комнате, сидя в кресле. Мама к ней тихонечко подкралась и ножницами перерезала ожерелье с драгоценными камнями, которое висело на бабушкиной мясистой шее.

– Спрячем его, – сказала мамуля, – бабуля проснется, схватится ожерелья, шум поднимет, милицию вызовет.

Бабушка, конечно, проснулась, подняла шум. Пришлось вызвать милицию. Они пришли оттудова: что и как, документы наши потребовали. Мы им безропотно показали, всё объяснили.

– Только послушайте! – сказал я. – Мне завтра на работу надо. Как мне быть?

– Никто никуда не поедет, пока пропажу не обнаружим! – отрезали они, а я ликовал.

– Справку дадите?

– Дадим.

Мама улыбалась, я улыбался, только бабушка и милиционеры не улыбались. Библию почему-то искали.

18 сент. 76 г.

Сон о мебели

...из хорошей порядочной семьи, судя по мебели. Полированные шкафы, сервант, в колидоре заставляют снимать обувь, отец её меня на вы:

– Витя, как ваши успехи?

Я у них канал под студента.

А тут она меня позвала к себе, родители уехали на дачу. Я пришёл пьяный, в корах[18], в пальто прямо в комнату. Она испугалась.

– Ты пьян? – спросила.

А я ножичек вытащил, открыл его и запустил в полирований шкаф, прямо от дверей – бемс – какая тут любовь с ней!

Представьте себе ужас девочки из хорошей, порядочной семьи, судя по мебели, её страх перед своим пьяным «студентом» Витей и страх перед родителями. Представьте себе, как она подбегает к шкафу, трясущимися руками вытаскивает из него нож и, поплевав на кончики пальцев, пытается загладить, заретушировать эту дыру: только бы родители не увидели! Представьте себе гордую морду Вити, стоящего в запылённых полуботиночках на пушистом ковре, ухмыляющегося, довольного, представьте всё это, и вам, как и мне, сразу же захочется проснуться.

1975 г.

Сон о Тридцатилетней войне

У нас со старухой уже ничего не осталось, всё забрали наёмные солдаты. Живём мы в лесу. Старуха моя совсем худая стала, худые ягодицы, едим ягоды. За лесом наше поле, наш хлеб. Пшеница нынче высокая, осталось лишь её убрать. Старуха уже не в силах косить, я ухожу спозаранку и возвращаюсь в лес поздно вечером. Однажды вернулся и вижу: старуха моя повесилась на дереве над нашим шалашом. Не стерпела, не выдержала. Эх ты, – сказал я, – горемычная! Не дождалась хлебушка. Залез я на дерево. С него было видно наше поле, наполовину убранное. Снял я старуху и закопал неподалёку. Грустно одному стало. Утром снова в поле пошёл, и так целую неделю. Наконец поле было убрано, а радости от этого никакой. Вернулся усталый и сразу же к могиле. Раскопал её, достал старуху свою, совсем там высохла, бедняжка, повесил её на дерево и говорю:

– Смотри, старая! Видишь, убрал-таки я наше полюшко.

Она смотрит, и я смотрю. Мне как-то веселей стало, хоть и молчит старуха, голоса не подаёт, но что поделаешь: так нас, поди, и нашли висящих рядышком, если, конечно, вообще нашли.

24 авг. 76 г.

Сам по себе сахарный сон

– Ты у меня такой сладенький, такой, такой... – мать не могла найти слов, обращаясь к своему сорокалетнему сыну. Она могла только облизываться при виде его, и он сам, зная о своей устрашающей сладкости, мог, да не смел облизываться. Всё его своеобразное тело было предметом высшего кондитерского искусства. Сахарные пальчики, в которых не пульсировала кровь, сахарные ручки, ножки, сахарная головка, член из сахара. Всё остальное, мягкое и податливое, было зефиром, сладким и бледно-розовым.

Как жил этот сын со своей, если можно так выразиться, ромовой бабой? Как он мог вообще жить и для чего? Оказывается, мог. Вот уже сорок лет он каждую ночь тайком облизывал свои пальчики как на руках, так и на ногах и только благодаря этому не умер раньше времени.

«Ах, какая сладость!» – думал он и засыпал. Он засыпал, а я просыпался с горечью во рту.

«Какая гадость, – думал я, – сосать свои собственные пальцы, даже если они и сахарные, тем более на ногах». Всё тело моё ныло, и больше всего зубы.

1976

Сон о перчатках и рукавицах

Бабушка оказалась лёгкой как перышко, сухонькой старушкой с золотистыми, коротко подстриженными волосами. Я её приподнял и спросил:

– Отчего ты вдруг такая лёгкая, бабуля?

– Ничего не ем, ничего не пью, внучек, вот и лёгкая как перышко.

На столе же была различная закуска, водка и даже чашка с ароматным кофе.

– Хочешь кофе? – спросила бабушка.

«Здесь что-то не так», – подумал я и даже рассердился.

– Я лучше пойду, – сказал я ей.

– Так поздно, – удивилась подошедшая мама с такими же золотистыми, но более пышными волосами. – Куда на ночь глядя, сынок?

Маму я даже и не пытался приподнять, а вместо этого выскочил стремглав из квартиры. «Поздно, поздно! Что я, маленький, – думал я, летя вниз по лестнице. – Что я сюда приехал – дома сидеть?!» Если бы я выпил с ними кофе, то мои волосы стали бы моментально золотистыми, цвета спелой пшеницы.

Большой проспект[19] оказался маленьким. Хулиганы и люди смотрели на меня подозрительно, но дрались только между собой. Троллейбусы и автобусы с шумом проносились мимо. Конечно, ржали кони на ходу, оставляя за собой кучи навоза. Светили фонари. Хотелось плакать: они там без меня приготовили закуску, водку, кофе, а я убежал сразу же. Бабуля такая легкая, маму я не поднял, не взвесил, брата не увидел, с его женой не познакомился. Сяду на троллейбус и поеду куда глаза гладят. На Большом проспекте всё-таки был тёплый августовский вечер, вот только где все мои знакомые? Все они отвернулись от меня, не замечают и с одинаковой улыбочкой живут своей жизнью.

– Какое тебе дело до нас, – говорят они мне.

Я не обижаюсь и продолжаю искать вора, который у меня пять лет тому назад украл рукавицы в винном автомате. Вора найти не так-то просто, а если и найду его, то уже и не вспомню, как выглядели эти рукавицы. Может быть, это были перчатки, которые я забыл на столике в кофейне на М.С.[20], или перчатки, которые у меня украли с трюмо в прихожей в день моего рождения шесть лет тому назад? Надо было всё-таки остаться дома и закусить. Маму не обязательно поднимать на руки, зато бабулю можно. Она такая лёгкая, будто бы из картона.

29.XII.76. Ч.Д.

Сон о шуанах[21]

Люди в чёрных непромокаемых плащах с оружием в руках скрывались под горой, поросшей лесом. Гора медленно двигалась – правительственные войска, Бретань. Снова там восстание, как во времена шуанов. Люди в чёрном – партизаны-шуаны. Всё ясно.

По лесу шёл человек и на ходу читал книгу. Под раскрытой книгой на ладонях у человека лежала ещё одна книга, нераскрытая, запрещенная. Сочинили её шуаны.

В помещение казармы вошёл полковник. Солдаты правительственных войск в коричневых формах валялись на кроватях.

– Встать! – закричал полковник.

Солдаты нехотя поднялись. На одной из кроватей полковник увидел губную гармошку.

– Что это такое? – закричал он на солдата. – Ты почему спишь на гармошке?

Солдат посмотрел на постель, на гармошку, на полковника, словно бы всё это видел в первый раз в жизни, и ответил:

– Чтобы её не искать далеко, когда подъём.

Солдаты захохотали.

А в это время в открытых дверях появился человек с раскрытой книгой в руках. Полковник его сразу заметил.

– А это ещё кто такой?

Солдаты снова захохотали.

– Кто ты такой? – спросил полковник человека. – Что читаешь? Поди, запрещенную литературу?

Он подошёл к человеку и вырвал из его рук книгу.

– Эта не запрещённая, – сказал человек мирно, – другая, кажется, запрещенная, – и он протянул полковнику книгу шуанов.

Полковник принялся её листать и крутить со всех сторон.

– Это они тебе её дали? Говори! Где ты их видел? Ты, поди, их шпион?

– Я её нашёл в лесу, – ответил спокойно человек.

– Как так нашёл? – удивился полковник.

Человек снял с головы ушанку, бросил её на пол, потом поднял и снова насадил на голову.

– Так, – сказал он.

Солдаты снова не могли удержаться от смеха. Все, конечно, поняли, что это был такой хитрый символический ответ.

Полковник, однако, поверил и приказал солдатам молчать.

– Молчать! – закричал он. Он немного уважал грамотных людей и немного их побаивался.

30.XII.76 г. Ч. Дуб

Сон о мистическом зубе

Гнилой и пожелтевший от времени зуб раскачивался. За столом. Я сидел за столом, но мои локти не лежали на столе. Мои локти тоже раскачивались. Я сидел в пяти сантиметрах от стола. На столе сидела тётя Оля. Мои локти раскачивали слепые руки тёти Оли. Тётка уже давно ослепла: катаракта. Я раскачивал свой зуб, свой старый гнилой и пожелтевший от старости зуб, раскачиваясь на стуле. Слепая тётя Оля пристально всматривалась в меня, вернее – в мою сторону. Видимо, от раскачивания поднялся ветер, и, может, даже шумел лес. Как может всматриваться слепая тётка так пристально? Это был вопрос, который я сам себе задавал, дроча свой, но не в этом дело. Неожиданно и совсем безболезненно я держал его в руке и смотрел на него, во все глаза. Был он действительно пожелтевший от времени, но ещё крепок. Я его снова приложил к корню, поставил в ряд, но он уже не хотел строиться, не цеплялся, а тётка всё бледнела и бледнела.

– Ты что там делаешь? – вдруг закричала она, но я продолжал с любопытством раскачиваться, рассматривая при этом не без любопытства часть самого себя, часть своего жёлтого тела – зуб – и, как я понял, жизни тёти Оли. Вот почему она так истошно кричала. Я вырвал зуб свой безболезненно и тем самым порвал нить жизни моей слепой тётки. Я его рассматривал в пяти сантиметрах от стола и думал: «Была ли её смерть безболезненной и будет ли моя смерть безболезненной? Что будет, когда все мои зубы пожелтеют, сгниют и останутся лежать у меня на ладони, которую раскачивает локоть и стул в пяти сантиметрах от мёртвого тела тёти Оли?» Я стал подсчитывать, сколько ещё у меня осталось зубов и родственников, но счёт нагнал на меня сон, и я проснулся. Зуб был на своём месте, а за 2000 километров храпела слепая тётя Оля, может – пела.

5.04.77 г.

Идиотский сон

– Это обыкновенная работа, только не дневная, а ночная. Вы сядете на землю, скрестив ноги, ты и она. Потом придут голые идиоты и начнут точить ножи о тарелку, которая будет поставлена перед вами. Вы, конечно, тоже будете голыми, чтобы идиоты вас не испугались. Они будут целую ночь танцевать, точить столовые ножи о тарелку, а вы будете тыкать вилками в их голые тела. Они, эти наши идиоты, очень любят, когда их тыкают вилками, – вот такой инструктаж мы получили от нашего нового начальника.

Идиоты пришли ночью, танцевали, скрипели ножами о тарелку, а мы их слегка тыкали вилками в живот и задницу. В первую ночь мы не справились со своей работой, кто-то на нас пожаловался. Пришёл начальник, но не ругался, а только удивлялся:

– Как, почему? Такая простая работёнка, не замысловатая, а вы не могли с ней справится!

– Испытаю вас ещё один раз, – сказал он мягким голосом. – Ночью придут семь идиотов. На этот раз среди них будет одна идиотка. Я вам дам (и он тут же нам дал) два деревянных молотка. Такими молотками прибивают кровельщики на крышах железо. Сначала вы должны идиотов разозлить. Для проформы, скажем, стукните одного идиота по голове. Разозленный идиот начнёт ругаться и полезет с вами в драку. Но вы не бойтесь. И он это делает для проформы, для того, чтобы вы его лупили ещё сильнее. Одно лишь правило – между ног не бить. Как только вы изобьёте первого идиота и он, валяясь на полу, кончит, принимайтесь за другого, третьего и так далее. К утру все семеро из них должны кончить. Как быстро вы справитесь со своей работой, зависит от вас. Некоторые служащие перед вами справлялись с этой работой за полтора часа. Ещё одно предупреждение: бейте молотками по идиотам что есть мочи, им это нравится. Если будете их жалеть, то они начнут злиться и могут избить вас.

Настала вторая ночь. Пришли идиоты и между ними одна идиотка. Начальник нас ещё предупредил, что до смерти избивать нельзя. Мы сначала стукнули первого, чтобы он разозлился, и он тут же упал на землю, широко раздвинув ноги, схватился правой рукой за свой член, зарычал, заметался по голой земле и умер. Не по нашей вине умер, слишком долго ждал, пока его ударят, поди – целый день надеялся очень, а когда ударили, не выдержал, умер голым на голой земле. Второй в очереди была идиотка. Мы её принялись лупить, и она тоже на землю на спину повалилась, ноги раздвинула, а мы, позабыв инструкцию, начали бить её деревянными молотками между ног. Она вся словно бы таяла, схватилась за мой молоток и вместе с ним меня к себе притянула, на себя – целую, таявшую – положила, ногтями длинными в мою спину закопалась, целовать меня взасос начала, а я её бил, бил, бил, а потом острый конец молотка пытался засунуть ей между ног, а она всё таяла, таяла, растекалась яркой жёлтой краской. Левая половина её тела растеклась совсем, а правая была ещё живая, чувствительная, страстная… Третью ночь одной идиотской работы одного идиотского сна я забыл.

16 июня 1977. Ч. Дуб

Июльский сон

Одни из них стояли в очереди в туалет, держа в руках ножи и вилки, завёрнутые в туалетную бумагу. Некоторые из мужчин от нетерпения развернули бумагу и постукивали вилками по ножам и ножами по вилкам. Другие уже сидели за столом и обедали. Банщица ходила между ними и молча следила за порядком. Какой-то молодой человек не мог справиться с обедом и, ковыряясь вилкой в еде, почти падал на пол, но всегда успевал вовремя ухватиться за край стола. Банщице это не нравилось, и она позвонила наверх, и немного погодя в репродукторе раздался шепот: «Гражданина Васильева просят покинуть общественные туалеты ввиду того, что он не способен нажраться в положенное ему время».

Молодой человек выскочил из-за стола и закричал:

– Как! Покинуть помещение только из-за того, что я не могу вовремя пообедать! Банщица испугалась и спряталась от греха подальше. Никто из жующих не поднял головы от своей тарелки, очередь в кабинки не подвинулась, а я пошёл искать счастье в соседний сон.

4.07.77

Пляжный сон

Я проснулся. Она лежала рядом и тяжело дышала. На носу чёрные очки. Я их снял с её носа, надел на свой. Тут же уснул. Темно перед глазами. Вскоре проснулся. Она лежала рядышком и плакала.

– Что с тобой? – спросил я.

– Очки украли, – ответила она.

– Тебе это приснилось, – успокоил я её.

Она повернулась на другой бок. Я повертел в воздухе рукой и уснул. Потом проснулся. Она снова хныкала.

– Что ещё? – спросил я сердито.

– Очки украли, – хныкала она.

Было очень жарко. Я снял очки. Стало холодно. Снова нацепил их, стало очень жарко.

– Не плачь. Тебе, наверное, холодно? Дорогие очки-то?

– Дорогие? Д?роги они мне, твой подарок.

– На, не плачь.

Уснула, прикрывшись газетой, на носу очки. Недалеко от нас сидела дамочка в купальном костюме и вышивала гладью портрет Сталина. Очень красиво: такой цветной, яркий очень. В газете не было ничего нового. Залез рукой под газету и снял с её носа очки. Сна тут же проснулась и говорит:

– Не могу без очков сны видеть. Солнце так ярко светит. Сны такие белые, неразборчивые.

Вернул ей очки, взял газету и закутался в неё. Буквочки приятно щекотали кожу, а в голове светило солнце и яркий цветной еврей танцевал с пляжной дамочкой лезгинку.

15.07.77

Китайский сон</p>

В провинции П. в одной зажиточной семье родилась дочь. Отец хотел её тут же съесть, но жена ему не позволила. Она сказала:

– Семья наша зажиточная, еды хватит ещё на два дня.

Муж согласился подождать ещё два дня. На третий день он пришёл в спальню жены и предложил ей поужинать дочкой. Но жена сказала:

– Лучше поужинай мной. Дочка пусть ещё спит.

Муж лёг в постель к жене, погрыз её грудь, запил росой её пота и ушел к себе в кабинет приводить в порядок дела. Жена встала, посмотрела на спящую дочурку и подумала: «Семья наша зажиточная, меня ещё надолго хватит, ну а потом увидим».

Мы, к сожалению, ничего не увидим и потом. Вот почему каждый день едим себя, кто как может. Кто с ног начинает, кто с головы.

17.07.77

Сон № 30

Автобус вёз нас знакомыми улицами, но потом мы почему-то въехали на двор какого-то промышленного предприятия. Автобус остановился у кабака. Все люди вылезли. Что такое? – не могли понять они, а гермафродит пошёл к шофёру. Шофёром оказался тоже гермафродит. Он стоял окружённый людьми и рассказывал им свою историю:

– Билетики я продал ещё в субботу недалеко от парикмахерской на Большом проспекте Петроградской стороны. Люди выходили из парикмахерской и с удовольствием покупали мои билеты.

Гермафродит спросил:

– Это маршрут 25-й?

– 25-й, – ответил тот. – Но мы поедем по маршруту 30-го.

Я так возмутился, растолкал людей и, ухватив шофёра за рукав, спросил:

– Почему же вы нам об этом не сказали в автобусе?

Люди на меня с недоумением посмотрели и, толкаясь, залезли в кабак. Вскоре оттуда послышался радостный крик.

– Три – ноль, – закричал кто-то.

Гермафродит отложил в сторону метлу и лопату, и мы пошли: гермафродит, моя сестра и я. Узкие тропинки вели нас между старыми деревянными домами. Потом мы шли по краю обрыва. Внизу было озеро, которое меняло свой цвет и свою форму каждую минуту. Сестра увидела доску над озером, с которой, вероятно, самоубийцы прыгали вниз. Она быстро побежала и начала танцевать на доске на пальчиках, словно балерина. Мы с гермафродитом рассмеялись, и даже лошадь, сидящая на ветке дерева, встала на задние ноги и от радости заржала.

22.07.77

Сон о локомотиве

Двери поезда то открывались, то снова закрывались. Мы не знали, поедет он или не поедет, и поэтому вышли на платформу. Как только мы вышли, поезд дёрнулся, словно бы его пронзил электроток. Она вскочила, двери закрылись, и поезд тронулся. Я побежал вниз по лестнице и через подземный туннель выбежал на другую платформу. Поезд промчался мимо меня, не останавливаясь, в обратном направлении. Я ещё заметил, как локомотив улыбнулся мне иронически. Пошёл дождь. Я стоял на платформе и мок. Поднял воротник куртки. В это самое время на платформу пришла старуха и сказала мне, что уже ни один поезд ни сегодня, ни завтра вообще не поедет с этого вокзала и даже мимо него не проедет. Вот почему так загадочно и иронически улыбнулся мне локомотив. Дождь лил как из ведра, а мы со старухой всё стояли и всё ждали чего-то.

24.07.77

Сон об искусстве

Женщина – священник? Разве может быть такое явление? Оказывается, может, но только во сне.

В одной комнате, заставленной длинными столами и лавками, сидело и обедало около тридцати детей. Все они выглядели какими-то чахоточными, лица у них были зелёные, глаза впалые, ручонки тонкие. Это неприятное впечатление довершала их одинаковая серенькая форменная одежда. Все дети были послушны, кроме одного мальчика. Когда вошла женщина-священник, тоже очень неприятная и суровая женщина, все дети встали, кроме этого мальчика. Поздоровавшись с женщиной-священником, дети снова уселись. Женщина грубо сказала что-то мальчику, а тот встал и закурил.

Между детьми были и девочки, и я почему-то. Дети обедали, а женщина, прочитав молитву, заставила одну из девочек и меня причащаться. В руках она держала чашку с молоком и по очереди поднесла её мне и девочке. Мы выпили по глотку, предварительно поцеловав край чашки. Потом женщина позвала к себе непослушного мальчика и меня.

– Напишите своё самое большое желание на бумажке, и оно исполнится, – сказала она.

Не знаю, что написал мальчик, я же написал печатными буквами слово ИСКУССТВО.

Женщина взяла от меня бумажку, прочитала её, повертела ею и сказала:

– Ничего не понимаю. Какое искусство? Причём тут искусство?! Разве может быть такое желание?

Вот и всё. Она крутила бумажку, вертела её, а я спал и ругался: что же, это так трудно понять, что такое искусство! Одним словом, священником не может быть женщина, даже и во сне.

10 авг. 77 г.

Сон в природе

Двадцать лет эта лошадь возила телегу и думала: «Когда он (т.е. я) на меня сядет, то я его сброшу». Двадцать лет она мечтала об этом историческом моменте.

Замок надо было объехать на лошади. Мне дали старую чёрную клячу без седла. Я с трудом на неё взобрался и ухватился за гриву. Кляча потрусила по песчаной дорожке, обогнула замок и вошла во внутренний двор. Моё внимание привлёк старинный памятник: с одной стороны казалось, что это сидит задумавшийся человек, но, присмотревшись внимательнее, я обнаружил, что это фигура Венеры. Кляча знала свою трассу и не хотела задерживаться. Сбросив меня на землю, она медленно потрусила обратно.

Двадцать лет она мечтала об этом историческом моменте.

Сто волков окружили хутор и постучались в ворота. Хуторянин их открыл. Вожак волчьей стаи стоял молча и в упор смотрел на хуторянина. «Мы ничего не хотим от тебя, – внушал вожак свою мысль хуторянину. – Не задерём твоих баранов, овец твоих не тронем. Отдай нам нашу суку, которую ты украл в лесу». «Дай мне время подумать об этом, – думал хуторянин. – Жалко расставаться с такой прекрасной сукой. Я знаю, что она по праву принадлежит вам, но ведь и мне тоже. Я её нашёл в лесу, воспитал. Ты вожак, а я хуторянин. Мы с тобой одно и то же существо – хотя ты зверь, а я человек».

Хуторянин заперся в доме. Волчиха молча лежала в кухне и ждала. Волчья стая расположилась на дворе, лишь один вожак продолжал стоять и смотреть на двери неподвижным взглядом.

Слева от хутора, в поле, бегало великое множество мышей, вправо чирикали миллионы воробьев. Сто чёрных кошек разделились на две группы. Одна из них готовилась к атаке на мышей, другая на воробьёв. Тысячи мёртвых мышей лежали налево и миллионы мёртвых воробьев уже не чирикали направо. Пьяные от крови кошки танцевали. Хуторянин ждал, когда прибежит его кляча. «Они на неё набросятся, – думал он, – и забудут о своей суке. О моей суке, которую я нашёл в лесу и которую воспитал».

Вожак ждал.

5 апреля 1978 г.

Сон о двух неграх

Два негра из одной африканской деревни решили убежать. Один из них хотел убежать от своей молодой жены, которая ему надоела, другой – за компанию с ним. Денег у них не было, вот почему они решили украсть два кувшина, чтобы было из чего пить по дороге. Кувшины они украли, но их при этом заметила тёща первого негра. Она возвращалась из города, была в платье, покрытом слоем пыли. Оба негра испугались, а тёща как ни в чём не бывало говорит своему зятю:

– Научи меня стучаться в двери как это делают белые.

– Ладно, научу, – сказал зять тёще, бросил кувшин на землю, подошёл к тёщиной хижине и костяшкой пальца постучался.

– Вот так, – говорит ей, – костяшкой – тук-тук сделаешь, и тебе откроют.

Тёща не могла этого понять, и её зять, решившийся убежать от своей молодой, но надоевшей ему жены, рассердился, толкнул тёщу в спину, и она, пролетев через двери, очутилась в своей хижине без стука. Негр вошёл за ней, взял её руками за густые брови, приподнял её и ловко насадил на свою штуку. Держал он её за брови на небольшом расстоянии от себя из-за того, что боялся запачкаться о её выходное платье. Когда дело было сделано, тёща рассмеялась:

– Вот так, – хохотала она, – костяшкой! Ха-ха-ха, стучать надо!

Её зять, негр из одной африканской деревни, виновато улыбался, пятился и убежал с приятелем и крадеными кувшинами. Они ходили из деревни в деревню, и никто не догадался, что кувшины с водой были краденые.

1978 г.

Сон о женщине, которая упала на асфальт

…потом мы стояли в очереди на автобус. Он долго не ехал, и одна женщина из последних в очереди, может даже крайняя, не выдержала и упала в обморок на асфальт. Через некоторое время она пришла в себя и тихо застонала. Две женщины бросились к ней и приподняли её голову с серым, очень маленьким личиком. Подошёл к ней и я. Женщины убежали.

– Что с вами? – спросил я асфальтолежащую.

– Они думают, что у меня коклюш, и хотят меня убить, чтобы я не заразила остальных в очереди. Помогите мне, я так боюсь!

Она попыталась приподняться, но безуспешно. Я отошёл в сторону. Как я мог помочь этой неизвестной женщине из сна в серых клетчатых брюках?

1978 г.

Сон на шпалах

Было жарко. Я лежал на шпалах и загорал. Яркое солнце светило в глаза, и я прикрывал лицо ладонями. Издалека послышался детский крик. Я приподнялся. Около ста или больше детей бежало по шпалам. Они перепрыгивали через меня с радостным криком. Мне казалось, что это тяжёлый грузовой состав промчался надо мной. Когда я открыл глаза, то увидел рядом с собой лежащих рядом шесть детей. Они молчали и кажется тоже загорали. «Шесть детей – это мои дети», – подумал я. А та орава тоже мои дети или, вернее, то, что могло бы быть моими детьми с белыми панамками на маленьких головках, если бы я так много не грешил. Но, с другой стороны, прокормить такую ораву не в состоянии даже целый коллектив железнодорожного депо…

1978 г.

Несущественный сон

Некоторые парижские улицы на окраинах этого большого города похожи на пражские улицы. Такие же узкие, они то скатываются вниз, то лезут наверх и, по словам Пастернака, из подвала одного дома можно видеть, что делается в мансарде дома напротив, не задирая при этом головы.

По таким улицам в Париже и Праге бегают грязные дети обоих полов, беспризорные собаки и кошки. В домах нет электричества, газа, водопровода. Каждый вечер люди вылезают из своих комнатёнок на тротуар и при свечках обсуждают политические проблемы. Критикуют своих президентов, сплетничают об известных актёрах и актрисах цирка. Изредка их монотонный разговор нарушает пьяный выкрик местного хулигана, пьяницы или старой проститутки. Улицы эти полны бродячих и осевших цыган. На своём гортанном языке цыгане поют популярные песни. Изредка кто-нибудь из них вытащит нож и поковыряется им в зубах соперника. Тот с благодарностью падает на твёрдый камень и издаёт душераздирающий крик-прощание.

Я люблю эти улицы. В них чувствуешь себя если не первооткрывателем, то, по крайней мере, авантюристом, для которого не страшен такой мир и которого одновременно не удивишь миром богатых салонов, развратных дам и импотентных господ.

В одной из таких пражских улиц я и познакомился с прекрасным существом. Было очень трудно отгадать пол этого существа, так как оно имело грубый голос, два уха, один нос, брюки и коротко стриженные волосы на руках. Это существо само остановило меня, прикоснувшись к моему лбу своим козырьком. Оно ничего не сказало, не подмигнуло, но каким-то странным образом внушило мне мысль о красоте человеческой породы. Я догадался, что существо это бездомное, в душе тёмное и отсталое, не умеющее ни читать, ни писать, но зато любящее пить и танцевать. Вряд ли оно имело имя, а если и имело, то давно забыло. Козырёк был острый и холодный. Я вытащил руку из кармана и указал существу направление своего передвижения – прямо, показал я ему. Существо повернулось ко мне спиной, и по его сгорбленным плечам я понял о присутствии собственного достоинства и, быть может, даже некоторой примитивной гордости. На ближайшем перекрёстке эта гордость была сломлена, и существо упало ко мне в объятия. – Спасите меня, – пропело оно, – меня преследуют люди с гор. Когда я была ещё девушкой, они приехали на конях к нам в аул и украли меня у отца и матери. Было их пять членов одной банды. В ущелье они поссорились, всем хотелось взять меня в жены. Пока они ругались и стреляли друг в друга, я убежала. В аул я боялась вернуться. Всё равно бы не поверили в мою непорушенную чистоту. Я слонялась между гор, спала с орлами и коршунами. Горные козы давали мне своё парное молоко, только так я и не умерла от голода. Потом я спустилась вниз и очутилась в Праге, в Жижковском районе.

Вдалеке послышался стук конских копыт. Я схватил существо за руку и заволок её в ближайшую подворотню. Существо прислонилось спиной к мокрой стене с неприличными надписями и достало из штанов бутылку пива. Потом зубами открыло эту бутылку и начало пить из горла глубокими жадными глотками.

– Жизнь всему научит, – с грустной улыбкой сказало оно и протянуло мне бутылку.

Под необъяснимым обликом этого существа скрывалась душа мудреца, так мне вдруг показалось, но пить я отказался.

– Где ты спишь, дитя природы? – спросил я.

– На вокзале, – ответило оно.

На вонючем полу Жижковского грузового вокзала лежали тряпки грязных цыган. При виде меня некоторые из них вскакивали и хлопали меня по заднице.

– Нет, я не ношу бумажник в заднем кармане. Я такой же бедный, как и вы, – говорил я им.

Кто-то меня сильно ударил, и, падая, я ещё успел заметить грязные ноги горбоносого цыганёнка. Когда я очнулся и встал, существо исчезло. Мне захотелось пива, но на вокзале продавали только кофе и какао, да и то было неприятного цвета. Вдалеке раздавались гудки паровозов, горцы стреляли друг в друга острыми взглядами, мне стало вдруг как-то неуютно, и я решил откланяться. Но не так-то просто это сделать во сне. Прекрасное, преобразившееся существо в белом подвенечном платье сидело у меня на коленях и со слезами на глазах рассказывало мне о парижских водителях такси.

31 авг. 77 г.

Сон о пустыне

Мы тащились с чемоданами по дощатому тротуару вдоль длинного и высокого деревянного забора. Кругом была пустыня, только за забором виднелись новые корпуса зданий.

– Кажется, пришли, – сказала она, а я ударил каблуком о забор. Одна доска отвалилась, и мы пролезли сквозь дыру.

– С новосельем! – приветствовал нас весело какой-то грязный человечишко, по-видимому, комендант этого дома. – Добро пожаловать!

Мы поставили чемоданы на землю и оглянулись. В широком и длинном коридоре на первом этаже висели грязные тряпки, целые ряды грязных тряпок разных оттенков. К тому же в такой жаре от них исходила невероятная вонища.

– Пойдёмте, я покажу вам вашу квартиру.

Мы поднимались за комендантом по крутой деревянной лестнице. На втором этаже он остановился. Лестница кончалась дверью. Он открыл её и вошёл, а мы за ним. Очутились мы в крохотной комнатушке, заставленной всякой старой мебелью. За столом сидела полная блондинка и пила чай из чашки с цветами.

– Моя супруга, – представил её нам комендант.

Его супруга даже не посмотрела в нашу сторону.

– Жить вы будете в этой комнате вместе с нами, – проговорила она наконец, словно бы говорила сама с собой. – Всё равно в остальных квартирах нет электричества, воды и отопления. Пустыня, ничего не поделаешь. Куда за водой ходить, откуда электричество взять?

Я лёг на диван, а жена моя стала пристально разглядывать чашку комендантши.

– К тому же, – вмешался комендант, – все остальные квартиры заперты, а ключей у меня нет.

– Зачем же вы нас сюда позвали? – начал я злиться.

– Как же, – удивился комендант, – разве вы их не заметили? Кто-нибудь да должен их сушить!

– Чего сушить? – мои глаза широко открылись.

– Тряпки, – спокойно ответил комендант.

– А остальные дома? Что, и там нет свободной квартиры?

– Там то же самое, – отвечал он. – Везде тряпки. Будете их сушить во всех домах. А теперь простите, мне надо вниз, посмотреть, не настала ли ночь.

Только теперь я заметил, что в комнате нет окна.

– Песок, – пояснил комендант. – Кругом только песок.

21 сент. 77 г.

Сон о пещере

Они сидели в казармах. Наступал вечер. Один из офицеров смеялся говоря:

– Евреи выходят из подземелья ночью. Идут на работу, а на следующую ночь снова прячутся.

Никто его не слушал, война кончалась, каждый думал только о себе.

Настало время идти патрулировать. Поднялся молодой офицер. Ходили ночью по городу. Офицер увидел один дом, на подоконнике цветы, постучался. Дверь открыла старая еврейка.

– Хальт, – сказал ей офицер. Попросил воды.

Старуха воду принесла.

Офицер пил и думал: «Я знаю о вас всё, даже хочу вам помочь, но вы меня боитесь. Я бы пил, но только не эту воду, а что-нибудь покрепче. Только бы забыть обо всём».

Протянул старухе пустой стакан, выкрикнул «Хальт» и ушёл. Солдаты ждали его неподалёку.

«Ну, вот и пришёл наш конец, – подумала старуха. – Теперь будет ходить пить нашу воду, а потом нас отведут». Она разбудила спящих детей и, открыв дверцу подпола, приказала им уйти в пещеру. Люди внизу уже спали, только Наум стоял на посту.

Три дезертира: Алик, Малик и Балик – вернулись в родной город. В детстве все трое дружили и часто играли в пещере.

«Спрячемся в пещере, – решили они, – там нас никто не найдёт». Когда они туда залезли, то увидели на земле спящих людей. Было темно, и дезертиры легли спать. Утром они поняли, куда попали. Над ними стоял склонившись Наум с револьвером в руке.

– Вставайте! – приказал он им.

Они послушно встали. Наум их обыскал, отобрал оружие, кое-какие вещи и сказал:

– Если хотите есть, идите наверх, а ночью можете вернуться.

Дезертиры его послушались. Каждую ночь они возвращались и спали вместе с евреями. Однажды они вернулись и увидели на земле какой-то белый знак. «Наверное, у них праздник», – подумали они и хотели лечь спать, но Наум им не разрешил. Тогда они ушли из пещеры в коридор, но и там на земле были белые знаки.

– Идите наверх, – сказал им Наум. – Вам больше нельзя спать.

Только потом они заметили рядом со спящими евреями каких-то трёх оборванцев. «Эти выглядят ещё хуже, чем мы, – поняли они, но, несмотря на это, уходили нехотя. Каждый из них смотрел и запоминал. – Мы не хотим вас предать, но если нам нечего будет есть, ничего другого нам не останется».

Когда они вылезли наверх, то очутились в огромном дворе. Во дворе стояли и ходили дезертиры. Было их, наверное, несколько тысяч. Трое товарищей посмотрели вниз в дыру, откуда только что вылезли, и тогда один из стоящих рядом дезертиров сказал им:

– Вы уже туда не вернётесь, и предавать их нет смысла. Останьтесь с нами в этом дворе.

Молодой солдатик увидел в окне дома молодую Ганку. Вбежал в дом. Ганка не успела закрыть дверцу подпола.

– Что это такое? – спросил солдат, указав на дыру в полу.

– Вход в ад, – сказала Ганка. – Хочешь посмотреть? – и тут же первая полезла вниз. Солдат с винтовкой за ней. Некоторое время они шли по коридору. Потом Ганка внезапно повернулась и, обхватив солдата за шею, повалила его на себя. Когда Наум, услышав шум, прибежал к тому месту, то увидел Ганку с широко раздвинутыми ногами, а на ней молодого солдатика. Ганка увидела Наума. Глаза её смеялись, она словно бы хотела сказать: «Видишь, и оружие у него есть, возьми его, а солдатик всё равно пойдёт с нами».

«Война, – подумал Наум, – война, война. И совсем-то мне не больно видеть свою дочь, отдающуюся солдату. Всё переменилось, всё перевернулось в этом мире».

24 сент. 77 г.

[1] (Вернуться) Продолжение. Начало Крещатик №67.

[2] (Вернуться) http://mecenat-and-world.ru/49-52/mihaylovskaya1.htm

[3] (Вернуться) Видимо, характерный для А. Ника чехизм. Здесь следует понимать в значении «получить».

[4] (Вернуться) Так у А. Ника; скорее всего, надо читать «пасть».

[5] (Вернуться) Бабушка Б. Ванталова.

[6] (Вернуться) Три сестры Александра Петровна (бабушка А. Ника), Прасковья Петровна (бабушка Б. Ванталова) и Ольга Петровна Юркины.

[7] (Вернуться) Один из островов дельты Невы в Петербурге.

[8] (Вернуться) Разумеется: сестра милосердия.

[9] (Вернуться) Вероятно, чехизм А. Ника; следует понимать как «ужасную».

[10] (Вернуться) Интересно, что творчеством Б. Дилана, как и Дж. Баэз, А. Ник был увлечен еще в Ленинграде; его привязанность к этой музыке разделяли многие поэты Малой Садовой.

[11] (Вернуться) Улицы на Петроградской стороне – родного А. Нику района Ленинграда.

[12] (Вернуться) В самом начале 1970 гг. А. Ник работал на автостоянке на о. Голодай.

[13] (Вернуться) Имеется в виду барная стойка. Очевидный чехизм А. Ника.

[14] (Вернуться) Реальное лицо – Сергей Николаевич Иванов, мастер спорта по самбо, выступавший за общество «Динамо».

[15] (Вернуться) Имеется в виду фуражка.

[16] (Вернуться) КЗ – Красное Знамя – примеч. А. Ника.

[17] (Вернуться) Так у автора.

[18] (Вернуться) Т.е. в ботинках.

[19] (Вернуться) Один из главных проспектов Петроградской стороны в Ленинграде – Петербурге; действительно, не вполне соответствует своему названию.

[20] (Вернуться) Малая Садовая улица, где в кулинарии Елисеевского магазина с середины 1960-х проводили много времени представители «второй» культуры Ленинграда.

[21] (Вернуться) В широком смысле – повстанцы. В данном случае имеется в виду одно из крестьянских движений роялистской направленности конца XVIII века во Франции.