| ПОЭЗИЯ | Выпуск 72 |
|
ПОКА Пока голова не отрезана Европа блудит языком, и иглы ИГИЛа не брезгует лизнуть, пригрозив кулачком. Ей мнится, что слюбится-стерпится, Пощады не жди, не проси… Успеет взмолиться ль на вертеле: «Россия, прости и спаси…» 17.08.2015, Брюссель …СКАЗКУ ЖАЛЬ Миф «…от моря до моря» в темя год за годом вбивают в народ. А пока на Литву хризантемой кареглазой солнце плывёт… Полумесяца серп наточен, ищет горло дамасская сталь, миф «…от моря до моря» точно – сказка детям. И сказку жаль… 18.10.2015 ЗАЛОЖНИК Ехидный голос из зала: «Это о ком, о Литве или жене?» Свыше, ох, сорока лет терплю в плену, я уже заражён стокгольмским синдромом и железную цепь я свычно тяну от аэропорта, вокзала – к дому. В истеричный вернувшись свой неуют, что до нервов искусан бешеной лаской, где в углы закатилась сверкучая ртуть, я вхожу, улыбаясь: «Каторга, здравствуй!». Я вдохнул отравленный воздух-дым, да, конечно, и сладок он, и приятен, как тогда, когда был сам молодым, всякий встречный, когда твой друг-обниматель. Авангардная рифма кровь и любовь новизною пронзала душу и тело, и хрустела в зубах забавно морковь, и сластил языки поцелуй неумелый. Да, полвека почти что в плену терплю, где в любую секунду жахнет шахидка. Но успею ли выдохнуть ей: люблю до разрыва двоих связующей нитки. 16.08.2015. Брюссель-Вильнюс INDEPENDENCE[1] Мой суверенитет нарушен трижды: когда, зачем и кем, не вам ли знать… И независимость соплями брызжет, так высморкайся ты, япона мать! Нас ловко провели. Из санкюлотов все, как один, ушли в торговый ряд политики, измены… Без пилота над пустырями грифами парят. Сирень могла расти. Но рапс нужнее. И поздно рвать на чём-то волоса… Своих границ теперь не сдам уже я, любой «ромашке»[2] выколю глаза. 17.08.2015. Варшава АНГЕЛ В СИРЕНИ Выйдешь, закуришь, дымком проникающим сыт, глянешь вокруг, и навалится скука: город немее, чем брошенный памятью скит, и тишина надрывается в уши без звука: не по тебе ещё колокол, молча, звонит, не по тебе скорбно воет на кладбище сука. Чу! Вот откуда-то сбоку шмыгливо возник скользкий старик, притворившийся интеллигентом, по театральному он маскирует свой лик, вечный агент зашифрован тройною легендой. Вывернет слово, поверившего улестит, скос подбородка смягчая улыбкою кроткой, прикус гадючий ползучей учтивостью скрыт, загримирован по-мастерски шерсткой-бородкой. …в мусорном баке копается ветхий старик, тусклая радость слезится с бомжиного века, корку нашёл! Исторгает утробою вскрик: «Без справедливости нетути прав человека!» Тихо кругом. Лишь ворона перо распахнёт над не единожды раз поругаемым храмом чёрным лохмотьем, над свежестью пушкинских нот и над лоснящимся по-европейскому хамом. Всё суета. Вот над Вильнюсом Ангел плывёт, крылья его в лепестках белоснежной сирени. Это Господь нам надежду в Спасенье даёт, в то, что услышим мы голос нежнейшей свирели. Жизни докука уже не берёт в оборот, есть милость-прелесть в таком её многообразье даже, когда лжой пятнает тебя косорот, Ангел в сирени цветущей над Вильной плывёт, и потому расточаются беси и врази… 21.05.2013–21.05.2015 МАРШ ПРОЩАЛЬНЫЙ, ВЫШИБАЛЬНЫЙ[3] Да, стихов у меня кот наплакал потому, что не плачут коты. В этом с другом-котом одинаков: кровь пьянит крутизной высоты. Попружиню на самой кромке, сбалансирую: не сорвусь! Я один из твоих осколков, дорогой Советский Союз, от побед, от бед твоих стольких (жил да был ты!) не отрекусь. Не примкну ни к стаду, ни к стае, я к твоей причастен судьбе. Жизнь свою сам перелистаю, сам сыграю марш по себе… 09.06.2015 ОТРИЦАТЕЛИ Одни отрицают рифму, форму и содержание, другие – верлибр, белые и лесенкою стихи, ну и, конечно же, строфы без точек и запятых. Но, если бы этого не было в истории литературы, то что же, скажите на милость, стали они отрицать? 25.10.2015 ЗЕРКАЛО Вышли Зане и Паче, каждый и штырь, и мачо, к зерцалу: что они значат? Вотще друг друга фуячат… Заранее, значит, задача маячит, загнанная удача? Кто по ним плачем путь обозначит? Время – цирюльник бреющий, я же в полёте бреющем над фиглями и над миглями, и раскалёнными тиглями. Втуне старело зеркало, подслеповато зыркало зёрнышками-зеницами зоренькою-денницею. Раму не моет мама, в раме темна амальгама, в горле – ни грамма, мама… У храма: – Где твоя дама?! – Тама… – Где ж твоя Марфута? – Тута, тута… В зеркале – тусклый блик, это пикирует МиГ. Можно писать и так, если ты не дурак. 16.08.2015 ОДУВАНЧИКИ Славе Амирханяну, автору фильма об Арсении Тарковском «Малютка-жизнь» Женщина встаёт из одуванчиков и над нею белый ветерок; парашютиков метель обманчиво ластится к коленям смуглых ног. Женщина встаёт из разнотравия, вся она над миром и войной, и земля принадлежит по праву ей, не кори её былой виной. Женщина встаёт из полдня знойного, остальное всё тоска-труха… И в наивности глаза разбойные святости исполнены, греха… Одуванчиковой вьюгой заметелены мы вдвоём; колюч мир и кровав. Где же в нём с тобою в самом деле мы, если под сугробами слова… Разолью в стаканчики гранёные одуванчиковое вино… Поглядим на окна затемнённые как на чёрно-белое кино… 25.08.2015, Каунас |
[1] (Вернуться) Независимость (англ.).
[2] (Вернуться) Нехороший человек. Проницательный читатель понимает, что ему-то это физически не грозит.
[3] (Вернуться) Танцы на балах в офицерских собраниях заканчивались маршем. Вальс, полька, кадриль, мазурка, краковяк, снова вальс. Потом раз – и марш. Прощальный, вышибальный.
|
|
|