| ПОЭЗИЯ | Выпуск 72 |
|
А. М. – Смешно писать «великий Рим» Во времена упадка Рима!.. – Ты прав, любезнейший Алким, И все ж, позволь писать, помимо Пиров и дружеских бесед, Наедине с самим собою, Мелькнёт вдруг тот далекий свет, И путь, прочерченный звездою, Укажет где-то впереди Предел, невидимый доныне, – Моё письмо, меня веди, Когда звезда моя остынет!.. Ты зря тревожишься, Алким, – Я помню правила Эвклида: У нас у каждого – свой Рим, Своя судьба, своя планида… Письмо I – Привет, любитель тишины Натуры, фауны и флоры! Как спишь, какие видишь сны? Мне стали часто сниться воры, (Как просто потерять покой!) Хотя беречь-то что осталось?! Ведь даже малости с собой Забрать туда не удавалось Алким, ни другу, ни врагу, Отнюдь, – ни сливы и ни славы! – На том далеком берегу Иной закон, иные нравы, – Харон, увы, не Меценат... Ну, что провинция, дружище? Мне говорили, Цезарь рад, А ты не рад, что воздух чище?! И мне советовал Гален Заглядывать почаще в термы, Ведь нынче время перемен И очищения от скверны... Над Вечным Городом – весна, И скоро мартовские иды, А я мечусь всю ночь без сна, Как на весах слепой Фемиды! Мне пусто без тебя, Алким! – Я сам себя стыжусь порою... О, если б бросить этот Рим, Но от себя куда я скроюсь?! Кончаю. Здравствуй и пиши. И встречу загадай Авроре: Тебя – свободного в глуши – Со мной – невольником в фаворе. Письмо II – Мне снова холодно, Алким: Весна с пути, как видно, сбилась И обойти решила Рим, – Вновь небо тучами покрылось, И злой пронзительный Борей В лицо швыряет горсти пыли, А ночью воет у дверей, Как пес, которого забыли… Неужто так по всей земле Немилосердствует природа, Отказывая нам в тепле, Как мать, родившая урода?! Уже неделя, как я слёг: Горит в огне больное тело, И кровь, вскипая, жжёт висок, И вновь ступня вся почернела… Я, словно новый Филоктет, Но кто разрушит мою Трою?! – Меня захлёстывает бред Горячей душною волною, Мне кажется, что я лечу Куда-то вниз, где нет спасенья, И я в беспамятстве кричу, Пытаясь задержать паденье, И бьюсь, как птица, распластав Свои крыла на жестком ложе, То судорожно зубы сжав, То вдруг почувствовав всей кожей, Что холодею, как мертвец... Позже: – Я жив! И всем смертям назло, Вновь радуюсь теплу и свету. Хвала богам, мне повезло: Я продолжаю эстафету! И пусть я вновь учусь ходить, Но я дышу – не это ль чудо? – Я выжил. И я буду жить, Клянусь тебе. Я буду! Буду!!! Письмо III – Ты хочешь возвратиться в Рим? «Глушь» не равняется «покою»? – Зачем? По-прежнему, коптим Мы это небо над собою, И жизни нет у нас другой! – Всё та же осень после лета, Потом зима стучит клюкой В глухую дверь нобилитета, (Исправен только календарь!) И день за днем бежит по кругу, И нынче снова, как и встарь, Весна сменяет злую вьюгу, Но что слепому солнца свет?! – Нам столько ж дела до природы, Как в круговерти наших лет К случайному глотку свободы: Вздохнем о том, как должно жить, На краткий миг расправим плечи, И вновь согнем их, чтоб служить И повторять чужие речи; Ровняем острые углы, Предпочитая середину, И если говорим «увы!», То только собственному сыну... Всё чаще ходим в Колизей, Чтоб поглазеть на кровь и силу, И яростно орем «убей!» И никогда почти «помилуй!»... Сегодня – мы, а завтра – нас, Возможно, обвинят в измене, И встретим свой последний час С мечом коротким на арене… И наши бывшие друзья, Пообещай им лишь сестерций, Направят жало острия В уже поверженное сердце!.. Лишь возвращаться умирать Есть смысл в жестокую отчизну, А здесь, клянусь, недолго ждать Осталось траурную тризну! Молюсь и жертвую богам… Пусть на арене Колизея Судьба готовит встречу нам, (Ей сверху, говорят, виднее) Но буду ждать тебя, Алким, И жить надеждою бодрящей, Ведь смерть от дружеской руки, Философы считают, – слаще. Письмо IV – Я лью на землю сладкое вино, На блюде оставляя ломоть хлеба Для тех, кому судьбою не дано, Как нам с тобой, глядеть в пустое небо... Фералии – не праздник для живых, А нынешние для меня тем боле, Так что прости за безыскусный стих, Которому б назваться криком боли! Фералии – для слез и тишины. Плутоновы владения пустеют, И павшие отечества сыны Стремятся, наподобье Одиссея, В родные стены, в отчие дома... Алким, кого ты встретил на пороге? Что до меня, то я схожу с ума И только повторяю: – Боги! Боги! Чужая тень беседует со мной – Зачем?! – и сообщает мне такое Из прошлого империи родной, Что я согласен стать её изгоем! Я узнаю, – о, что я узнаю! – Я негодую, плачу, проклинаю! Алким, я думал, что живу в Раю, А это Ад я Раем называю! И ничего не в силах изменить, – Забыться не могу, забыть не смею! – Хватаюсь за единственную нить И петлей обвиваю свою шею... Алким, скажи, что это страшный сон, Что будущее наше будет ясным, Таким, как и предсказывал Пизон, Под знаменем великим и прекрасным! Письмо N – Чей корабль по волнам без руля, без ветрил Темной ночью несет неизвестно куда? – Мой… И сколько б, Алким, ты меня ни корил, Я уже не ищу, где восходит звезда! Перепутались дни в несуразном клубке, – Замутилась душа, зачерствела корой... Знаю, вспомнишь сейчас мне о том голубке, Что летал между Сциллой и этой второй... Позабыл... Ну и пусть! Всё равно... На челне Всё подходит к концу, и сам чёлн дает крен. Правда, есть ещё воск, где-то в бочке, на дне, От фальшивой Камены, от хищных сирен... Всё равно, смысла нет здесь ни в ком и ни в чём! Равнодушие только спасает от бед. Кто мы? Где мы? Куда мы плывём? – Не трудись, мой Алким, мне не нужен ответ. Следующие три письма написаны, возвращаясь из Гипербореи... Письмо IX – Отвечаю, Алким, с опозданьем. Пойми и прости. Сердце, словно каленой стрелой его ранила осень, Вдруг сорвалось с ветвей, – я напрасно пытался спасти, Что ушло в тридцать восемь! И один на один с этой тяжестью лет и утрат, С чем, быть может, сравнится лишь серый гранит небосклона, Понимаю, Алким, что пора возвращаться назад, – Мне вперед нет резона. Лес роняет багряный убор в непролазную грязь, И осенней тоской протекает дырявая крыша… Что ты видишь, любезнейший, в прошлое оборотясь? Повтори, я не слышу. – Усмиряя себя, удлиняем короткие дни? Для чего? Что отмерит мне в чашу слепая Фемида?! Вот завоет Борей – и пугливо погаснут огни Во садах Гесперида!.. Я застыл среди этих пустынных угрюмых равнин У холодного Понта, под небом тяжелым и низким. Нелюбим, неизвестен, никем, никуда не гоним, Словно не было в списке… Эвтаназия – выход. Так что же я медлю и жду?! Чашу с горькой цикутой готова подать мне Венила, (Между прошлым и будущим это покончит вражду!) Но взгляни, мой Алким, – белым снегом всю землю укрыло. Письмо XI, неоконченное – Мой любезный Алким! Как бы ни было это старо, Через горы молчанья и воды бегущие Леты Я вернулся туда, где по кругу летает перо, Вышивая сюжеты… Я вернулся назад под разбитым судьбою щитом, Выбирать для себя новый меч и другую планиду, Оставляя взамен восемь лет поединка со злом И в слезах Немезиду. Смейся, смейся до колик, любитель смешного конца! Сколько раз уходить, столько же и назад возвращаться, – Всё смыкается в круг, а из круга в подобье лица, Значит, надо стараться... Письмо XII – Милый друг, ты прости за натужный, навязчивый слог И обилие строк, обращенных сугубо к себе, – Это всё от гордыни: желанье считать свой мирок Равнозначным Судьбе! Для того я презрел и тирана, и форум, и Рим. Да, любезный Алким, как ни горько теперь признаваться, Всё могло быть иначе тогда, если б я был иным, – Не пришлось возвращаться! Что я понял? Сказать? – От себя никуда не уйти, Пока сам не нашел на вопрос «что же делать?» ответа, А иначе обратно приводят дороги-пути, В холода нолитета… Значит, надо стараться остаться на месте своём И корнями врасти в эту жизнь, не надеясь на чудо! И приидет наш день. Когда мы на ветру запоём, Нас услышат оттуда. |
|
|
|