| ПОЭЗИЯ | Выпуск 72 |
|
ЦИКЛОН В мокрый снег оделись склоны, в небе – облачный редут. Скандинавские циклоны как разбойники идут. Всяк – буян, и смотрит букой, может выкинуть, что хошь: сдуру выхватит пуукко, чирк по горлу – и хорош… Ну, пуукко – не пуукко, а швырнет в лицо снежком – непутевому наука: не броди в ночи пешком! Не тревожь густой, как ретушь, скандинавский полудождь: кто ушел – того не встретишь, что пропало – не найдешь. В дождь со снегом сладко спится – коли время улучил… Прибалтийская столица словно вымерла в ночи. Вечер начисто угроблен, час-другой – и ночь долой. Заноси, мужик, оглобли, поворачивай домой! В доме сухо, в доме пусто, пыль на письменном столе. Давний запах щей капустных – лучший запах на земле... Хочешь – влезь в халат китайскй, хочешь – рюмочку налей. Вот скажи – чего скитался? Что искал-то, дуралей? * * * Вечер, морось… Вот теперь и погуляем. Поглядим, как ветер клены оголяет, как летят листы с готической резьбой, тихо сетуя на ветер за разбой. А разбоем этим правит не ненастье, не холодный горизонт, разверстый настежь: тут другая ощущается рука – та, что вечность размечает на срока! Издержался вам отмеренный кусочек – и пожалуйте с верхушки на песочек! И еще такого не было пока, чтоб обратно на верхушку и песка. А над городом такая тьма глухая! Лишь на западе полоска полыхает. Постоим на виадуке, подождем, поглядим, как будет гаснуть под дождем… Вот погасла. Только тьма и только листья, по обочинам блестящие смолисто. Светофоры одинокие горят, ветер морось гонит… Только и гулять. СТАРАЯ ОТКРЫТКА Зимнее солнце садится над Вильной. Цвет горизонта изысканно-винный: кажется – с неба на город течет порто, бордо, или что там еще… Чинный жандарм раскурил папироску. Он не на службе, как видно, а просто к вечеру вышел испить коньячку. В позе довольство, а глаз начеку! Фурман в поддевке и драном тулупе, делая вид, что кобылочку лупит, щурится с козел, как с горних высот – двух офицеров в Сафьянки везет. Дети в картузах, дворяночка в шляпке, песик, застывший с приподнятой лапкой. Синий покой уходящего дня. Смотришь – и слышишь: к вечерне звонят… Вывески: «Платье парижскихъ фасоновъ». «Лавка товаровъ купца Фейгельсона». «Мятныя капли, зубной порошокъ» Господи, Боже мой – как хорошо! * * * «Тьма над бездною»… Откуда эта фраза? Где-то читана, да разве вспомнишь сразу… Чуть нелепая, хотя писал не бездарь – слово чувствовал… Послушай: «Тьма… над бездной…» Вот сказали б: опишите Вечность кратко, чтоб слова легли, как каменная кладка! Первым стал бы написавший «Тьма над бездной». Кто бы ни был ты – респект тебе, любезный! * * * У правды жесткие глаза, в них серый сумрак стали. У лжи глаза – как бирюза, как сказочные дали! И хоть вожжами их секи, чтоб к коже прилипало – в те дали глянут дураки, и все – пиши пропало. Глядел и я – не оторвешь, аж челюсть нараспашку! А ложь поглаживала нож под шелковой рубашкой, и вдруг, умильная с лица, мне чиркнула по горлу! Я лишь проблеял, как овца, негромко и покорно. Крепчала боль, сгущался мрак, был привкус крови пряный. Но я не просто был дурак – я был дурак упрямый, и все кричал, что должен свет развеять сумрак ночи: да как же жить, коль правды нет, а ложь творит, что хочет! Вранье, что правды под Луной искать и звать напрасно – вот он склонился надо мной, прищур ее прекрасный! – Спаси! – я выдохнул едва; она кивнула кротко и, вынув нож из рукава, дорезала мне глотку. |
|
|
|