| ПОЭЗИЯ | Выпуск 76 |
|
1 Ах, какие туфельки! Белый атласный верх, серебряная пряжка, благородно скругленный носок и тонкий каблучок, который, наверное, так звонко стучал бы по белому камню иерусалимских мостовых! Я бы никогда не бросала их в прихожей как попало, а протирала после каждой прогулки и складывала в коробку... Но они так и останутся по другую сторону стекла на витрине В музее Аушвица, А я каким-то чудом стою на этой. 2 Горлинка рыжая тянется за зерном, Чует, как с тростником беседует ветер. В этих краях можно сетовать об одном: Боги в отлучке, осиротели их дети. Море в угоду им хочет казаться ручным, Ластится, кинется в ноги по первому зову... В бывших жилищах богов удушливый дым – Пляшет огонь, к опасным забавам готовый. Ветер звереет при виде живого огня, И потому за себя ручаться не может... Книгу закроет ребенок, ко сну отходя, Перышком птичьим страницу заложит. 3 Дождь упорный, дождь деловой, Как еврей на субботней молитве. Гром и молния в праведной битве Защищают фронт грозовой. Ветер рыщет с опросом: а где Это слово, что было вначале? Только в их заповедном труде Нет ни радости, ни печали... 4. Иерусалимский трамвай Город шелком закатным прошит. Чуть покачиваясь на путях, Мимо шустро трамвай прошуршит, Словно праздник, в ярких огнях. Звезды важные, как на парад. Ветер, теплый пушистый щенок, Кто грустит и кто одинок? В ноги броситься каждому рад. 5 Девочка провожает кошачьим взглядом снующий меж машин велосипед парень едет небрежно прижимая большое зеркало локтем как уверенно сидит он в седле как настойчиво крутит педали перебегают зеркало два манекена в витрине старушка с палочкой семейство с детской коляской мальчишка на роликах девушка на шпильках потерянный шекель собака пара хасидов в черных шляпах старый и молодой воробьи успевая биться насмерть за муху мужские трусы на веревке усмехается кто-то, покусывая перышко из своего крыла 6 Как твоя жизнь, лесная травинка моя? Все ль тебе ладно? Солнца и влаги хватает? Слишком уж много соленой воды и огня, слишком уж быстро к осени дни угасают. Жесткими дисками годы ложатся на ствол, Лес как архив мелодий жизни и смерти. Ландыши поят нектаром забвения пчел, Белыми пальцами перебирая всемирные сети, Выстелют прошлое терпким мхом и травой, тонко заткут кружевною березовой тенью… Что это было? Со мной, не со мной?.. Помнишь меня? Хотя бы солги во спасенье… 7 Как проникают тени в рай земной, Не приобщившись к божеским дарам? Что спрашивать? На нас несется зной, Огнем рассыпчатым швыряя по глазам. Все выжигает ненависть дотла, Душа одним огнем дышать не может, Не женщина, а тень пришла, Чтобы себя взорвать среди прохожих. 8 Я потерянных нахожу – Эта роль мне с рожденья досталась. Дай ладонь – я в нее положу Не любовь, но нежность и жалость. Без опаски иди между строк, Лабиринтом забот и событий. Это – нежности жалкий клубок, Это – жалости нежные нити. 9. Яффо в сумерках Море по привычке приласкает Яффо, как законную жену. Смуглый мальчик камешки бросает в жестяную ржавую луну. В звездном коммунальном коридоре меж землей и небом – одинок, он босой ногой пихает море в надоедливый тяжелый бок. Тени, словно рваные пожитки, брошенные в спешке на песке. Город белой шоколадной плиткой Оплывая, тает вдалеке. 10 Непрочные шаткие стены – бамбук и картон, Дракон пучеглазый, искусственно-шелковый быт. Шмыгнет по циновке, как тень, бесплотный геккон, И цапля в стоячей воде тростником прошуршит. От вздоха взлетят к небесам облака мишуры – Открыта, легка слюдяная прозрачная жизнь. Сменяю возраст камней и тонны жары На денежку с дыркой, на дудочку, на колонковую кисть. 11 Равнодушные дети первых насквозь промерзших трамваев, насильно разбуженные, насильно одетые – валенки, мутоновая шубка, варежки на резинке, за ночь подсохшие на радиаторе, вкус зевка на пустой желудок. Трамвай тащится в анемичном свете прожекторов в самый гиблый, сырой предрассветный час вдоль бесконечных заборов из Копли вверх, на Маяка, с Маяка – вниз, в Копли – недетская карусель, встречные перевозки обреченных – тебя все равно оторвут от мамы и уведут есть манную кашу и пить кофе из цикория. Никто не знает, когда разомкнется круг, трамваи сойдут с рельсов и потащат от привычного ужаса в неизвестность. 12 Гитарист Выщипывает музыку Из тяжкого тучного тела ночи. Дешевый плюш южного неба особенно хорошо шел когда-то на портьеры. Помните – к нему еще давали луну – «пришей сам»? Еще и сейчас кое-где в выбитых окнах тель-авивских трущоб Ветер треплет синие плюшевые лохмотья, А луна до сих пор сияет как новая. Женщина вспоминает И мотает клубок звездной шерсти – Свяжет старику фуфайку, Чтобы стало тепло на сердце. 13 Твоя остановка. Что ж ты медлишь? Застыла в дверях, оглядываешься. Ждешь, что кто-то бросится вдогонку: «Постой! Не уходи!» Как бы не так. – Да ты выйдешь, в конце концов?! – И толчок под ребро. В самом деле, В этой поездке разорвали в клочья душу, Стоит ли жалеть об оторванной пуговице? |
|
|
|