| ПОЭЗИЯ | Выпуск 77 |
|
СЛЕПАЯ ТОЧКА Из городских достопримечательностей ему запомнилась её грудь Он хотел бы свести всё к шутке Но чувство юмора в этот раз отказало Осталось просто чувство Где оно свило себе гнездо он разобрать не мог Только куда бы теперь ни шёл вдруг обращался в колонну В голове гудел ветер Вдоль позвоночника шла трещина Ступни проросла трава Всё цепеневшее вместе с ним и вокруг него было храм её тела не отражавший света воспоминаний Слепая точка Два уцелевших свода слепки жертвенной ласки опускались ему на глаза и гасили зрение лишнее здесь поскольку внутри было темно а снаружи ничего не было ПСАЛОМ в медленных водах омою тебя любовь будет псалмом тебе их рассеянный лепет в мелкой воде омою тебя под стать ложу твоему тесному для двоих не трону от сих ни рукой ни слезой ни сном ключицы твоей сухой веткой глядящей в воду будет тебе корысти волны достать смерть бескорыстна . . . . . . . . . . . . . . . да не воскреснешь ИЮЛЬ Смотри, как волнуется зелень. А ей-то – с чего? Бесчестное лето, и в самом начале – ветрянка. В чаду шелестящем она не поймёт ничего, Но всё-таки слышит растерянный возглас подранка. Она беспощадна и только волнуется зря: Он этим бездумным волненьем и сброшен на землю. Парит под ногами беспутная наша земля И кормит подранками жадную до смерти зелень. …Давай остановимся, как-нибудь вместе замрём. Ну что нам за счастье, и правда, в обманчивом ветре? Волнуется зелень пускай и сосёт чернозём, А мы притворимся, как будто не тронуты смертью. * есть ли ты птица поющая в кроне вровень со мной тело ли там призывает к себе другое тело голос ли сам без корысти запел без печали 4 УГЛА 1 Алё, мама! – говорит мужчина за сорок в белых джинсах – одна штанина подвёрнута, другая нет. 2 такая дорогая картошка такое дорогое пиво женщина кричит в трубку у меня нет больше денег наверно тоже купила такую дорогую картошку такое дорогое пиво 3 – два щебня, два песка, один цемент. ты слышишь ли? – два щебня два песка... – ...один цемент. и всё? – и всё! и можно больше вообще не волноваться. 4 Долго крутилась, прежде чем подойти. – Есть прикурить? – Не знаю. – Полез в рюкзак, достал зажигалку. – Хочешь, оставь, – ей. – А ты? – Я бросил. – Давно? Он прячет глаза и качает головой немного дольше, чем нужно. * двое уже пропали на этой койке только приляжет и всё нет человека вы гражданин прекращайте свои попойки я полночи ворочаюсь как моральный калека ах душа моя девочка что же ты так поблекла выйдешь в общество каждый второй покойник ЭТЮД Эта осень была отчаянно красива Как женщина, которая пережила потерю и решила жить дальше И вот она шла по городу, щедро расплёскивая выстраданную свою красоту направо и налево, а старики смотрели ей вслед и цокали языками Те, что сохранили подобие памяти, сильно разбавленное слепотой и воображением, кто шамкая, кто хрипя, словно запретное лакомство, пробовали вернуть, припомнить на вкус, назвать имена других женщин, с которыми не сложилось или сложилось совсем не то То, что давно ушло, как будто вновь от них уходило И этот нечаянный праздник, вмиг озарив, погружал их в ещё более горький мрак Они понимали, что другой осени у них уже не будет Но многие ошибались и в этом ПАСТВА С низких вентспилских крыш кричит высокими голосами в пустое небо ватага чаек. Мы, говорят, помойные драные кошки. Нам, говорят, не долететь до тёплого моря, богатого рыбой. Дай нам, дай нам обильную пищу, за которую нам не будет стыдно. Один только ливень из жирной миноги и сладких моллюсков. Ещё одно чудо – и мы заткнёмся, чтобы не беспокоить тебя, усталого и больного, и не терзать пугливые души твоих людей, приносящих нам по утрам свои убогие подношенья. Дождь наш насущный дай нам днесь. 12 ИЮНЯ На День России срамота грохочет, Державная ярится гопота. А мы несём кастрировать кота, Хотя он явно этого не хочет. Мы тоже дети стыдных лет России, И наш патриотизм неукротим. А нас несут и нас лишают силы, Хотя мы вряд ли этого хотим. Россия, завтра что ещё полезет Из чёрных дыр казацкого ремня? Я жить хочу и быть тебе полезен – Не торопись кастрировать меня. ВОЗМЕЗДИЕ Мы хотели, чтобы он видел, как мы убиваем его семью. Мы втыкали ножи и переворачивали их, чтобы хрустели кости. Опытный журналист, она ловко вплетает в репортаж прямую речь героя. Даже если это – изверг. Это не человек, это тема. Такая тема. Главное – спокойно следовать правилам. Правка должна быть минимальной: слегка выпрямить синтаксис, выкинуть брань и слова-паразиты. При этом сохранить общий характер речи. Не облагораживать. Что сказано, то и есть. Однако же вот это: переворачивали ножи – режет ей внутренний слух. Можно легко поправить: проворачивали. Это было бы правильно. Это было бы дважды правильно. Это будет и как бы возмездие тому, кто пошёл против всех правил, – речевой акт восстановления справедливости, фантазирует она, анонимный, как высшая мера. Отказ в индивидуальности. Она решительно правит: Мы втыкали ножи и проворачивали… Отходит. Любуется. Торжествует. Садится, опустошённая. Ей горько. Где она? Что с ней? Где эта, что называется, жизнь? Чёртова жизнь, где она проходит? О которой она ничего не знает, кроме характеров и обстоятельств, – что она такое? Как ею жить? Если жизнь – это сочный шмат мяса на чужой тарелке. Это жестокий голод и безумие обладания. Это ликование мышцы над тёплым трупом. Это признание: Мы втыкали ножи и переворачивали их, чтобы хрустели кости. МЕСТО ВЕЗДЕ Я хочу показать тебе место, где он рыбачил. Вон там он обычно сидел – справа от моста, на пологом спуске. «Я всегда на своём месте». В тишине у воды с веточкой-удочкой было ему хорошо. Однажды только стало нехорошо – рано-рано утром однажды, только он успел расположиться… Может, и не здесь. Было у него ещё одно место – по другую сторону моста. Может и не там. Не знаю… На озере ни души. Между тем – середина апреля. Он бы давно ловил. Нет, я не верю в возвращения после смерти: куда возвращаться, если ты и так уже везде? Никого, ты видишь? Но смотри, как смеётся вода! Птицы щебечут, и гнутся гибкие ветви. |
|
|
|