Осенний рассказ

ОСЕННИЙ РАССКАЗ

Как-то я спросил у Шепарда, что он может рассказать мне про своего брата Шеперда.

– Его дом смыло... – сказал Шепард, и, казалось, что ему больше нечего добавить.

Казалось, что у него не так уж и много информации... Но через пару дней Шепард подошёл ко мне, и сказал, что вспомнил кое-что ещё:

– Однажды я спросил у Шеперда, как его дела, а он сказал мне, что он не такой! «Я не такой!» – сказал он мне.

– Это все? – спросил я у Шепарда

– Больше ничего не удаётся вспомнить, – ответил он, и принялся вылизывать свой живот.

Можно допустить, что Шепард вылизывал живот, в попытке

продемонстрировать занятость. «Мне не до тебя», – как бы говорил он, а на слух доносились лишь звуки вылизывания волосатого живота шершавым языком.

Несмотря на то, что мне удалось собрать немного информации про Шеперда, я все же мог кое-что поведать другим биографам. Например, мне было известно, что сидя в тюрьме, Шеперд получал много писем. Люди любили его, и пытались доказать ему свою любовь, посылая письма. Любопытный факт: некоторые письма были в розовых конвертах.

Любопытный факт номер два: в некоторых письмах были сухие листья.

Шеперд очень любил шуршать сухими листьями. Об этом многие знали. Знали, и – слали ему письма с сухими листьями.

В тюрьме про Шеперда говорили, что он самый загадочный заключённый. А некоторые добавляли (шепотом), что лучше бы его никогда в тюрьме и не было.

– Лучше бы его здесь никогда не было, – шептали они.

Многие боялись Шеперда, а шуршание листьев мерещилось им ещё долгие годы после... Некоторым шуршание являлось даже во снах...

Никто не знал, за что Шеперд попал в тюрьму. Хотя ходили слухи, что его дом смыло водой... Больше никакой информации никому из заключенных раздобыть не удалось. Тюрьма – довольно замкнутое место. Большинство содержанцев определяют свое состояние, как заточённое, романтичные же личности предпочитают говорить – вакуум.

Эх, ладно! Открою вам секрет, который мне поведал парнишка, пожелавший остаться неизвестным, загадочный Ша или Шэ, как кому удобнее, короче, имя эго начиналось на букву Ш. Так вот: каждый раз, когда маленький Шепард и маленький Шеперд выходили на прогулку, Мама давала им строгий наказ – «Не влезайте в неприятности!». Шепард был послушный малыш, а Шеперд часто оставлялся без ужина. Голод – вот какое было наказание за те неприятности, в которые он постоянно влезал. Иногда, устав от стирки, Мама говорила: «Шеперд притягивает неприятности!» – при этом она качала головой, но не сильно. Она не хотела, чтобы у неё стреляло в висках. Скорее всего, именно неприятности и привели Шеперда в тюрьму, но это не точно...

– После того, как его дом смыло – Шеперд стал замкнутый, – сказал Шепард.

Странно было слышать это от Шепарда, именно в тот момент, когда мы отправились с ним за варёной рыбой. Но не оскорбительно, ведь каждый имеет право на то, чтобы испортить момент. – Оттого он и сказал, что не такой, в тот раз, но я прощаю его, – добавил Шепард.

Идти за варёной рыбой было весьма не близко, многие соседи (из тихих, разумеется) называли такой путь – дальний. Мы с Шепардом осознавали, что нам предстоит непростая дорога и оттого дальше старались идти молча, берегли силы, дышали, как и полагается – носами, а не ртами. Однако необходимо признать, что мы шли чуть быстрее обычного, так как очень хотели успеть до наступления следующего дня.

Приближалась зима, и дни становились короче. Не могу точно объяснить, как это возможно, но дни и правда начинались позже, а заканчивались раньше... оттого они и были короче, я не специалист, но именно так я это понимаю.

Мы шли, а под нашими ногами шуршали листья. Звук шуршания наполнял сердца ужасом, но и теплом, теплом тоже, отчего-то, наполнял. Можно, даже сказать, что под звук шуршания листьев мы были готовы идти далеко.

Почти стемнело, когда мы вышли к реке.

– Дом! – сказал Шепард, и принялся вылизывать свой волосатый живот. Ему надо было отдохнуть...

И вправду – перед нами по реке сплавлялся целый дом. У дома была крыша, фундамент, а ещё – он плыл. По ощущениям – плыл влево.

В окне чердака горел свет. Вы, должно быть не поверите мне сейчас, но я уверен, что видел силуэт Шеперда. Как мне показалось – он мирно сидел на своей подушке, и даже улыбался. Когда видишь силуэт – это как тень, так что только ты решаешь – улыбается она или нет. Все тени и силуэты, которые мне доводилось видеть в своей жизни – улыбались, и были приветливы.

Дом уплыл влево, а мы с Шепардом поспешили к мосту. В воздухе сладко пахло варёной рыбой.

– Я не такой! – неожиданно крикнул Шепард во тьму слева от нас.

– Ты тоже его видел? – спросил я

– Это всего лишь дом – ответил Шепард, – о чем тут говорить?

– Я про твоего брата...

– Брата я давно не видел... – сказал Шепард, и посмотрел туда, откуда в прошлом году пришла зима.

Мы недолго постояли молча. Аромат вареных рыбьих голов манил нас на ту строну реки, но мы не спешили. До конца короткого дня оставалось ещё примерно сто шагов. Сто шагов, и можно будет отдохнуть.

Впрочем, когда на речку спустилась ночь, мы были уже очень далеко от тех мест. Мы оказались там, откуда когда-то пришли, и мы всё также старались не влипать в неприятности, которые в наше время откуда только не берутся.

Сам Шепард смог бы рассказать вам о себе подробнее, но о нем самом мало что известно, и, к тому же, не сохранилось ни одной фотографии. Только несколько пустых рамок, да пара розовых конвертов с сухими листьями.

ОПЛАЧЕНОЕ МЕСТО

Каждый из нас знает, что – приятно, и знает, что – нет. Например, есть холодное мороженное в жаркий полдень посреди раскаленного детского воспоминания, – это скорее штамп, чем реальный мир.

А, например, скакать верхом на пони по объёмно – голографической радуге из неоновых труб, под таблеткой экстази – это уже совсем не то, что принято называть «bad trip».

Осознавая разницу радостей, каждый из нас начинает более чётко и почти экстрасенсорно отличать счастье от других эмоций, а также, горе – от банальной депрессии, которой сейчас модно обзывать всё, что угодно – от простого недосыпа и хронического малосекса, до одноразового пропуска обеда, и осознания своей никчемности.

Не рискну назвать несчастьем мое путешествие с Шепардом на поезде из точки А в город Икс, но с уверенностью могу сказать, что и счастливым его назвать было нельзя...

Скорее, в качестве определения того путешествия, подходит термин – испытание.

Да, определенно, – испытание. Мне всегда хотелось использовать это слово, именно применительно к своей жизни, а однажды, я по неосторожности сказал его в хирургическом отделении, куда привезли Шепарда, а я приехал следом на такси.

Шепарда неудачно подстрелили уличные мафиози (на вид им было по 13–16 лет. Не больше. Но и меньше я бы им не дал). Мафиози, сами по себе, ничего против Шепарда не имели. Более того – они даже не знали его. В полицейском участке все, как один, твердили, что видели Шепарда впервые!

– Кто это вообще? – неустанно вопрошали они.

По версии всех мафиози – они мирно играли в дартс, а Шепард (по печальному стечению обстоятельств) сидел неподалеку – на подоконнике в открытом окне.

Так вот, когда Шепарда доставили в хирургию в состоянии средней тяжести, а меня почему-то заставили надеть бахилы ещё в приемной. Тонкие бахилы все время рвались на моих шикарных туфлях с длинным носом.

– Это просто испытание! – сказал тогда я.

И Шепард, из виска которого торчал окровавленный дротик, каким-то чудом услышал моё неуместное восклицание. В тот миг он сидел в очереди к хирургу. Перед нами было еще шесть (как принято нынче писать в лифтовых кабинках) персон.

Как только Шепард расстелил постельное белье на своей кровати в нашем СВ, он в одночасье сказался загадочными. Тоска и легкий жар окутали его с головы до пят, а ступни стали источать неприятный запах. Он потел, и потел так, будто бы немного промок под лёгким, моросящим весенним снегом. Но снега за окном и, тем более, в нашем купе не было. На улице стоял жаркий июль.

На моей памяти такими жаркими были только августы. Ни одного столь жаркого июля я припомнить не мог. Но это у нас. Как там оно, южнее, или, к примеру, в Дубровнике, я не знал, но вполне допускал, что июли у них могут быть жарче июней и августов.

Мне казалось, что Шепард нервничал, и оттого он даже как-то неестественно замер. Честно говоря, мне более импонируют люди, которые в стрессовых ситуациях молчат. Щепард не был человеком, и оттого не просто молчал, а больше, как бы, застыл.

Шепард игнорировал вопросы вошедшей без стука проводницы, и отказался вносить дополнительную плату за провоз живо ных. Деньги внес я.

– Почему мы платим за место, которое уже оплатили? – спросил я у проводницы.

– Вам надо обратиться в начальство железных дорог, – ответила она

– А где оно?– поинтересовался я

– Так уж получается, что теперь – все дальше... – ответила она, как бы намекая на то, что начальство железных дорог было ближе к точке А, нежели к городу Икс.

– Я вас понял – сказал я.

Играть в недопонимание не имело смысла. Все было предельно ясно. Проводнице мы не понравились. И могло существовать лишь два варианта объяснения данной неприязни.

Вариант номер один:

Накануне проводница рассталась со своим любимым, так как осознала, что он никогда ее не любил, а лишь пользовался её расположением в короткие моменты ее пребывания в точке А. В остальное время её любимый пользовался авиапроводницами и даже вагоновожатыми. Он низко пал. Оставаться в отношениях с ним – не имело смысла. Но и расставание оказалось не безболезненным...

Вариант номер два:

Проводнице не понравилось чучело Шепарда. Откуда женщине было знать, что это не чучело, а настоящий живой Шепард, ведь видела она его впервые. Как ей было понять, что он не мёртв, а просто замер. К тому же, как мы теперь понимаем, проводница пребывала в состоянии стресса, связанного с расставанием, и, как любая женщина в подобной ситуации, не могла фокусироваться на сторонних деталях. Соответственно, – она не могла и слышать тихое сердцебиение Шепарда, а даже, если и слышала, то приняла его скорее всего за стук колес. Уж больно ладно и ритмично, а также очень тихо билось сердце Шепарда.

В общем, я не обижался на проводницу, и даже сочувствовал ей... Все мы тяжело переживаем расставания. Особенно тяжело, когда любим. А еще тяжелее, когда понимаем, что в отношениях были жертвой. Жертвам – труднее всего, даже, если ты жертва проводница. Я бы не стал отличать жертв проводниц от других жертв токсичных отношений.

– Это хорошо, что вы меня поняли, – сказала проводница, и добавила – потому, что вы меня уже утомили.

Вид у нее и вправду был уставший.

– К тому же, ваши деньги помяты – сказала она, показывая купюры, зажатые между большим и указательным пальцем правой руки. Маникюр у проводницы был плохой. Это бросалось в глаза. Бросалось во многом потому, что и купюры и пальцы проводницы были буквально перед моим носом. Проводница вытянула руку, в доказательство своих слов. Купюры медленно качались прямо перед моими глазами, в то время, как я думал о том, что проводнице следовало бы уделять больше внимания своим ногтям.

– Плюс, на одной купюре ручкой написано «1550», – сказала она, поворачивая кисть так, что верхняя купюра, на которой ручкой было написано «1550», оказалась прямо перед моим носом.

– А сама купюра-то достоинством 124! – как бы пожурила меня проводница.

Я посмотрел на проводницу, а она на меня... с презрением.

– Я просто не могу не спросить – продолжила проводница – откуда у вас такие мелкие деньги, вы их что – находите?

– Нахожу – ответил я честно, так как врать о доходах не мог. Каждый знает, что человек, зарабатывающий деньги, имеет работу, и соответственно, готов отвечать на вопросы о своей трудовой занятости. Лично я точно мог сказать лишь, что занят по четвергам. Ведь каждый четверг мы с Шепардом ходим есть варёную рыбу.

Вареная Рыба – удивительная вещь, и мы каждый раз в этом убеждались. Сытости нам с Шепардом хватало не только на обратный путь до дома от места кормления, но еще и до утра воскресенья.

Проводница ушла. Остался только затухающий запах от комков помады, которые собрались в уголках ее губ. В природе комки обычно более концентрированы, и оттого содержат больше запаха. Вспомните любой из известных вам комков, и вы поймёте, что я прав.

Шепард смотрел в окно, не щурясь. По щекам его и усам его текли слезы. Это было не мужественно, но вокруг нас не было мужчин, которым я мог это рассказать, и осудить поведение Шепарда, оттого я предпочёл поддержать его, и приободрить:

– Завтраки включены в стоимость билета – сказал я.

Шепард молчал.

– Обязательно учитывай это, если соберёшься есть утром.

Колеса поезда стучали, подобно метроному, теперь уже и я сам не мог различить звуков сердцебиения Шепарда. Так бывает, если долго ехать в поезде... «Так бывает», – успокаивал себя я.

Когда я встал ночью, чтобы немного постоять. Шепарда в купе не было. Он пропал. На его кровати осталось лишь мокрое пятно из слез и пота.

Шепард не вернулся и на утро, чем окончательно испортил наше путешествие. Это было грубо. Мы ехали в город Икс по важному делу, а не затем, чтобы потерять друг друга в пути.

Я остался один, но мне всё равно принесли два завтрака. Любопытно – завтрак Шепарда был вкуснее. Шепард заблаговременно попросил не портить его.

«Передайте повару ничего не портить, пожалуйста» – написал он в записке на кухню. Повар внимательно и с интересом прочел записку и, послушавшись Шепарда, ничего не испортил...

На подносе для завтраков была каша на воде, теплое молоко в стакане и четыре рыбьих плавника. Все было очень вкусно!

Свой завтрак я оставил нетронутым. Мой завтрак был безнадежно испорчен... Я сам виноват, что не позаботился об этом заранее, но такой уж я человек, мне редко в голову приходят мысли о будущем, поэтому я редко прогнозирую, и никогда не пытаюсь влиять на будущее, хотя, конечно же умею писать записки, и тоже мог бы обратиться с просьбой к повару. Теперь я это понимаю, но вчера такое не могло придти мне в голову.

За тридцать минут до прибытия в город Икс в купе постучала проводница. Она вернула мне деньги за провоз животных. Все до копейки. Я не стал пересчитывать, так как она отдала мне всего одну купюру, номиналом необходимой к возврату суммы.

– Вам сейчас не просто, – сказала она – не знаю, как вы относитесь к деньгам, но, может, эта сумма вас порадует.

Купюра необходимой суммы была красивая, ровная, удобная, как для держания в руке, так и для переноски в кармане или бумажнике. Но купюра напоминала что-то из прошлого, на манер теплого воспоминания о хороших деньках, проведенных в доме дяди Ронана. Дядя Ронан сам рисовал деньги, и от того не был бедным, но дядя Ронан был очень ленив, так что и богатым его назвать тоже не получалось.

Поезд остановился. На перроне не было людей, только газетный киоск. На главной полосе местной газеты был заголовок: «Ни кто снова не приехал в город Икс сегодня».

Я положил голову на подушку. Накрыл себя одеялом, и закрыл глаза. Путешествие поездом вымотало меня окончательно. Никакого смысла продолжать его не было, и скорее всего, вернуться к началу путешествия, и исправить ошибки – было бы самым верным решением на тот момент, но я поехал дальше. Догнать Шепарда.

Догнать своего единственного друга в тот миг было для меня важнее того, чтобы просто сойти в пункте назначения.

Конечно, я понимал, что за продолжение пути придётся платить. По счастливому стечению обстоятельств – деньги у меня как раз появились. Проводница тоже знала, что у меня есть деньги, и не спешила их забирать. Она прекрасно понимала, что я никуда не денусь из поезда. Она знала, что мне надо ехать дальше. Недавно она и сама приняла такое решение.

ПРИЛИВ

Том и Рози мало разговаривали. Для описания их отношений наиболее точно подошла бы цитата из любимой настольной книги тети Искры, которая называлась: «Свет в конце тоннеля – для тех, кто в отношениях больше или меньше. Пособие для гетеросексуальных пар»: «На месте, где между ними раньше можно было обнаружить искры – теперь зияла мрачная холодная пустота».

Сидя в своём старом Приусе, Том и Рози смотрели в совершенно разные стороны, при этом, Том, конечно же, контролировал дорогу, ведь за рулём была Рози. Они поменялись местами на заправке. Рози спросила:

– Можно мне сесть за руль?

Том одобрительно кивнул в ответ.

Было ранее утро, солнце уже возвышалось над верхушками

леса, окутывавшего весь округ.

Две мысли, а точнее три посетили Тома в тот миг.

Первая: интересно было слышать голос Рози после столь долгого молчания.

Вторая: голос у неё изменился.

Третья: когда-то ему очень нравился её голос, но теперь он его не узнал.

Тому понравилось просто так стоять и размышлять. Он решил постоять ещё немного. Он загадал, что будет стоять на заправке, у своей машины, пока утреннее солнце не коснётся его ступней. Тень от деревьев стремительно отступала по земле, и видно это было, даже не ускоряя время через приложение в телефоне.

Мысль четвёртая: Том подумал о том, как сильно они отдалились с Рози. «Когда это произошло?» – спросил он себя, молча. На прошлой неделе, в прошлом месяце или пару лет назад? «Скорее всего, это произошло, когда мама умерла», – ответил Том сам себе.

Мысль пятая (самая важная, занявшая ум Тома на ближайшие пару часов): «Интересно, бывают ли округи, не окружённые деревьями или вообще чем-либо не окружённые?»

Задавая себе этот вопрос Том, как преподаватель математики в Университете, прекрасно понимал разницу значения слов круг, окружность, и осознавал, что окружать что-либо или кого-либо совсем не обязательно по окружности, окружение треугольником или квадратом – тоже допускалось. Любая тактика окружения была хороша, лишь бы окружающие были со всех сторон того, что окружают. Из этого следовало неутешительное заключение: все мы всё время окружены – комнатой, людьми, пространством автомобиля, лесом, городом, страной, атмосферой, космосом, вселенной. Мы все время находимся в плотном кольце, ну или треугольнике – в зависимости от того, какая фигура вам наиболее симпатична.

Получается, что фраза полицейского офицера, сказанная в мегафон, какому-нибудь негодяю – грабителю банков: «Сдавайся, ты окружён!» – оказывается, звучит достаточно комично

– Тоже мне новости, – может сказать в ответ негодяй, – мы все окружены, и вы тоже.

Машина с Томом и Рози остановилась прямо у крыльца дома. На ступенях их встречал Мстислав

– Зачем вы покупаете дом? – спросил он, хотя приличному человеку, в данной ситуации, не мешало бы поздороваться. Мстислав мало знал о приличиях, его вымышленную профессию называли «риэлтор».

– Хотим наладить отношения в семье – ответила Рози

Ее голос звучал все так же незнакомо, как и на заправке.

Том понял, что заправка и деревья не влияли на голос Рози.

Вокруг дома, на пороге которого они стояли, не было ни деревьев и ни заправок. Тут было, что-то другое.

– А вы читали книгу «Свет в конце тоннеля для тех, кто в отношениях больше или меньше. Пособие для гетеросексуальных пар»? – Спросил Мстислав.

– Да, много раз! – утвердительно качала головой Рози

– Ты, по-моему, даже контрольную по этой книге писала? – уточнил Том.

Рози промолчала. Ей было неприятно, что Том вспомнил о том, как ей было неприятно до того.

Впервые за долгое время Рози услышала голос Тома, и не узнала его. Ни одной знакомой нотки в тембре. Просто ничего. Белый вокальный лист, и даже скрипичного ключа никто не оставил.

– А доводилось ли вам читать расширенное издание книги «Свет в конце тоннеля для тех, кто в отношениях больше или меньше. Пособие для гетеросексуальных пар и их питомцев»? – продолжил Мстислав, с лицом знатока.

Том и Рози вошли в дом

– Ранее здесь протекала река, – сказал Мстислав. – Но те времена протекли вдаль (Мстислав не получил должного образования, и не имел определенной профессии). Река теперь на 5 километрах правее, но в ней все ещё можно найти рыбу.

– Найти? – переспросила Рози

– Да, – ответил Мстислав, – местные староверы делают закладки прямо в воде – рыбу можно найти, если проследить за старовером

– Ясно, спасибо – ответила Рози. Раньше она всегда говорила так, когда Том рассказывал ей интересные истории, произошедшие с ним.

Во многом Рози и ее отсутствующий вид можно было понять, ведь за всё общение с Томом на ее памяти с ним не произошло ни одной интересной истории. Сплошной быт: родился, ел, пил, спал... переспал. Перепил. Женился.

«Ясно, спасибо», произносимые Рози, ничуть не оскорбляли Тома – он был склонен заблуждаться, и воспринимать её слова за похвалу.

– Сегодня я попробовал веганский кофе.

– Ясно, спасибо

– Я почувствовал, как будто моя собственная рвота не выходит из меня, а входит в меня, интересно не так ли?

– Ясно, спасибо

– Одна студентка принесла справку о беременности, она сказала, что не знает отца ребёнка, но сделала «его» (ребёнка) осознанно. так как хочет льготы и меньше проблем.

«Мне не нужны проблемы», – сказала она. Представляешь? – усмехнулся Том, – Плюс, она знает с кем оставить его (ребёнка) до его совершеннолетия, и как ей построить личную жизнь в будущем. Плюс, она, как мне кажется, достаточно высокомерна, – представляешь, Рози – эта студентка сказала мне – цитирую дословно: «Будущее уже здесь, профессор, не примените им воспользоваться!»

– Где именно река? – спросила Рози

– На севере, – ответил Мстислав

– Вы не могли бы указать направление рукой? – попросил Том

Рози улыбнулась. Ей нравилось, когда Том вёл себя как ребёнок.

– Не мог бы, – сказал Мстислав. – Я не вижу мха.

– Мха? – переспросил Том.

– Да. Без него определить север сложно.

– Мох вокруг нас, – сказал Том.

– Хммм, – задумался Мстислав. Потом обвёл рукой круг в воздухе, и сказал, – Север тут

– Ясно, спасибо

День подходил к концу. Многие ощущали остроту нереализованности планов и задач.

– Кто построил этот дом? – спросила Рози, когда все трое вновь вышли на улицу, и принялись разглядывать дом снаружи.

Именно в тот момент Том внезапно понял, что они давно так много не говорили с сестрой, и даже несмотря на то, что вопрос не был адресован к нему – голос Рози, внезапно стал ему намного ближе и роднее. Том стал его узнавать.

Мстислав улыбнулся, и вытянул обе руки вверх, он сделал вид что потягивается, а потом покачал головой вправо-влево и по кругу – будто бы он разминал шею.

Том и Рози поняли, что ответа на вопрос о том, кто построил дом, Мстислав не знает.

– Скажу одно! – с гордостью произнёс Мстислав, – Дом построили не здесь!

– Как не... спасибо... здесь... понятно – Том и Рози говорили одновременно.

Мстислав улыбнулся в пустоту, психотерапевт Рози сказал бы, что он улыбнулся бытию.

– Дом сюда приплыл по реке, сел на мель, потом река отступила на 5 километров направо, а дом так и остался здесь

– Он приплыл по реке? – уточнил Том.

– Да, – ответил Мстислав, – но вас это не должно смущать. Дома, которые падают с неба – обычно, более повреждены.

Дом на вид был крепкий. Фундамент, крыша и стены – все было очень крепкое, по крайней мере, так можно было смекнуть, до прихода специалиста по крепости конструкций и настилов.

К сожалению, в округе таких специалистов не было. Была только заправка и река в 5-и километрах от дома. Почти никаких признаков жизни в округе... Но однажды, говорят старожилы, кто-то видел в лесу лису!

– Лиса в лесу! Отвечаю вам!!! – сказал один из них. Тон старожила был конкретный, человек за слова отвечал, и никто с ним спорить не стал.

Есть лес – может быть и лиса. Все, вполне логично. Так в тот день рассудили другие старожилы

Вечерняя тень стала отползать по земле от ног Тома в направлении места, где был лес, а значит – близилась ночь.

– Это ведь тот самый дом? – спросил Том.

– Да, – ответила Рози.

– Далеко он уплыл ...

– Не мудрено... течение.

– Почему мы перестали общаться? – спросил Том.

– Ты – мой брат, я люблю тебя, но в тот день, именно ты не привязал наш дом у берега.

– Это так, но теперь я нашёл его, – ответил Том

– Нам надо снова научиться говорить, – сказала Рози.

По ощущениям – она не ненавидела своего брата

– Я бы очень хотел этого, – ответил Том, – с самого дня смерти матери.

День закончился. Никто не видел, как река, находившаяся в 5 километрах от дома, сдвинулась на полметра вширь. Начинался прилив...

ЛЁД

(Первый из опубликованных рассказов Кастора Троя)

Рассказ впервые вышел в журнале «Рассказы и сканворды».

В аннотации к рассказу главный редактор журнала написал:

«Сегодня мы издаем первый из многих, попавших к нам в руки, рассказов неизвестного автора Кастора Троя. Никто из редакции никогда не видел его. Мы не знаем, какого цвета его кожа, и какую веру он исповедует. Но это ничуть не умаляет нашего желания в следующем выпуске журнала сократить количество сканвордов, и расширить раздел рассказов, дабы еще более подробно познакомить нашего читателя с творчеством загадочного Кастора Троя.

P.S.

Если кто-нибудь из вас знает что-либо о Касторе – просьба писать на адрес редакции или звонить мне лично на телефон, указанный в конце журнала».

Весна в том году пришла поздно. На календаре было 11 марта, а вокруг лежал чистый, белый, надоевший снег, снова выпавший накануне ночью.

После завтрака Генри тепло оделся, он не забыл и про вязаную шапочку. Генри никогда не выходил без шапочки на улицу. Мама нежными руками поправила его шарф, и заправила концы глубоко под куртку, она помогла Генри просунуть аккуратные кисти рук, увенчанные тонкими пальцами Глена Гульда, в варежки, и закрыла за мальчиком дверь.

Генри спустился с крыльца, и осмотрелся.

Тихое, спокойное утро... Дышалось свободно и так славно, что дышать хотелось.

Недалеко, там же, где и всегда, играли соседские мальчишки. Генри было очень интересно, что они там снова затевают.

Мальчики города не любили Генри, и он это знал. Они говорили, что в его э... м... м... м... м... м (слово они затруднялись подобрать) Короче, в том как он стоит или бежит – есть что-то от девчонки.

– Объясните, пожалуйста, – попросил шериф.

– Ну, не знаю, – сказал Билли младший. – На уроках физкультуры, когда мы бежим, я пару раз бежал за Генри, и видел, как он странно отбрасывает свои ноги в стороны, так делают только девчонки.

– А вы, молодой человек, – обратился шериф к Тиму Спрингфилду, – что можете добавить?

– Сложно сказать, – сказал Тимми, и удивился сам себе: «сложно сказать» – так отвечают только серьезные дяди по телевизору. – Ну, в общем, – продолжил он, – всякий раз, как Генри подходил к нам на переменках, и вставал рядом с нами, он как-то неестественно отставлял одну ногу в бок – так только девчонки стоят, знаете, как будто он не спортсмен, и в теле его нет тонуса...

Билли посмотрел на Тима с удивлением.

– Ты сказал слово «тонус», – говорили его округлившиеся глаза, – откуда ты вообще знаешь это слово?

Тим покачал головой на манер людей, которым больше нечего добавить к своей речи. Такое качание головой, которое означает – «всё так и было – отвечаю вам, и больше сказать мне нечего»...

– И за это вы не любили Генри? – уточнил шериф.

Мальчишки переглянулись, и одобрительно кивнули головами. А потом посмотрели на шерифа с немым, но однозначным вопросом: разве этого недостаточно? Что может быть хуже? – как бы спрашивали они.

Хотя на прошлой неделе у Тимми сломалась приставка, и, пока отец возил ее в починку, сама неизвестность и ощущение пустоты были значительно хуже всего на свете, но приставку починили, и теперь об этом не было смысла вспоминать...

– Разве этого недостаточно? – уточнил Тим Спрингфилд.

Так или иначе, других соседей у Генри не было, и играть ему тоже было не с кем, вот и пошёл он снова к Билли и Тиму.

Мальчишки заметили Генри ещё на подходе, и сразу начали что-то недовольно ворчать.

– Тебе чего? – спросил Тим.

– Я хотел посмотреть, что вы здесь делаете, – ответил Генри.

– Мы заняты, мы строим, – ответил Тим.

– А можно с вами? – спросил Генри.

– Смешно! – воскликнул Билли, его голос неожиданно дал петуха. – Нет, конечно!

– Уходи! – сказал Тим.

– А что вы строите? – спросил Генри.

– Это – дом дружбы, – ответил Тим, – тебе здесь не место!

Генри ничуть не обиделся на мальчиков, он почти всегда и везде ощущал себя так, что ему всегда и везде не место. Даже его родные брат с сестрой не хотели шалить с ним, но это и не мудрено, ведь они были значительно старше Генри, и их больше интересовала музыка и исполнители.

Сам Генри не играл на музыкальных инструментах, и к 6 годам не записал ни одного музыкального альбома, не дал ни одного интервью, не рассказал о творческих планах, и прекрасно понимал, что брат с сестрой вполне обоснованно делают вид, будто бы его и не существует. Они замечали только личностей, самому Генри до этого статуса было очень далеко, хотя он знал мальчика Роберта – Роберту было 5, и Генри считал его личностью, потому что Роберт никогда не убил ни одного жука – он просто не мог или не хотел этого делать. Дети считали его слабым. А Генри считал Роберта личностью. Мальчики не были знакомы. Роберт с рождения был глухонемой. К тому же, Генри не был уверен, знает ли Роберт, что его зовут именно Роберт...

Сам Генри ещё точно не решил, кем хотел бы быть в жизни. Ему нравилось то, как его отец работает на ферме у Розенбладов. Нравилось, что отец может все починить, построить, и нравились розы, которые отец сажал у дома, и то, как приятно они пахли почти все лето. Генри очень нравился его отец, и он точно знал, что нравится своему отцу. Отец любил его. Любил даже, когда был строг. Отец любил Генри даже во сне, и Генри знал это... Он просто чувствовал любовь отца, она наполняла его. Жаль, что отец так редко бывал дома, иначе бы они точно построили дом дружбы, и жили бы в нем вдвоем. Только Генри и отец. Может быть, позже они прославились бы как рокмиузыканты, и к ним пришли бы Том и Рози. И мама, и Шепард, и Шеперд пришли бы... Все было бы точно, как в их плавучем доме, только наполнено любовью и дружбой.

В отличии от других детей, Генри не ждал лета, ему и зимой было хорошо. Он очень любил носить свою вязанную шапочку, так он чувствовал себя защищенно.

Генри долго стоял у дороги, и смотрел на играющих вдалеке соседских ребят. Время от времени, ветер приносил ему их звонкий смех. Генри ковырял ногой снег, он хотел сделать лунку, и добраться до льда. Лёд и впрямь оказался недалеко. Но он был какой-то серый и грязный – это был лёд, образованный несколькими зимними оттепелями, когда грязный снег таял, потом ударяли морозы, выпадал новый снег, он пачкался, таял, а с холодами наростал новым темным слоем на и без того грязный лёд.

Генри не устраивал такой лёд, он сошёл с дороги, и стал делать лунку возле папиного розария, но тут льда не оказалось. Нога Генри достигла замёрзшей земли.

Генри обошёл дом, и вышел на берег. Теперь в лунке был замёрзший песок.

Где же лёд? Генри пошёл дальше, и вскоре обнаружил лёд. Но это был прибрежный лёд – белый и непрозрачный, а Генри хотелось чистоты и прозрачности. Он пошёл дальше, и продолжил копать ногой.

Поисковые работы не оканчивались 5 дней. Лунка, в которую, предположительно, провалился Генри, на второй день затянулась новым льдом.

Билли и Тим все время проводили в своих домах, они ждали новости о Генри, но никаких новостей не было.

На пятый день пришло тепло. Весеннее солнце стало по-настоящему весенним. Именно в этот день повесился отец Генри. Он не оставил никаких предсмертных записок. Все и так знали, почему он это сделал. Отец Генри никогда не пил, и не имел никаких ментальных расстройств, единственной его слабостью был сам Генри.

Все это знали. Генри – был его любимый сын.

Тело мальчика не нашли, даже, когда сошёл лёд. Он просто исчез. Том и Рози вернулись в родительский дом на лето. Мать не заметила их приезд, она почти ничего не могла делать. Она целыми днями сидела на веранде, выходившей на реку. Рядом с ней были Шепард и Шеперд. Все трое сидели смирно, и, почти не моргая, смотрели на быстрое течение реки...

...реки, которая забрала Генри.