| ПОЭЗИЯ | Выпуск 84 |
|
НА РЕКАХ ВАВИЛОНСКИХ И сидели они у кощунственных врат – Ни единого слова с врагами! Вавилонские идолы – Тигр и Евфрат – Протекали у них под ногами. В сокровенном молчании ждали зарю, Возвращения ждали бессонно, Но изменник нашёлся и выдал царю Заунывные песни Сиона. Синим пламенем бездны орнамент блестел, Псы и люди теряли рассудок. На поганском пиру танцевала Эстер И пила из священных сосудов. Среди ночи опасный глагол сотрясал Неуклюжие своды и стены. Научили тебя – так воспой, Балтасар, Песню гибели, песню измены! Ты исчислен и взвешен и найден пустым, Хоть направо беги, хоть налево, Потому что мы в собственном доме гостим, Должники иудейского гнева. А когда разочтёшься и будешь убит, Как положено древним солдатам, Ты услышишь из ямы, как стража трубит И кричат пастухи над Евфратом. * * * Копошится на лестницах страх, Выдыхают его переходы. Чем их меньше осталось в руках, Тем они бесполезнее, годы. Прихотливых набраться идей, Под гармошку пуститься вприсядку? Постоишь возле старых людей, И состаришься сам на десятку. Совершишь бесконечный прыжок Через тёмные реки и страны, Стукнешь палкой, поднимешь мешок, Сунешь стёртые деньги в карманы. Бледный ветер, вокзал ледяной Да железные кости трамвая. Старики со своей сединой Тихо строятся в ряд, убывая. Даже тем, кого Бог бережёт И смертельного лика не кажет, В гулком зале седой дирижёр Переломанной палочкой машет. В этой музыке каждый с собой По линейкам бежит вперегонку, Духовые гудят вразнобой, И срываются ноты в воронку. * * * Меня терзает глаз твой бычий, Твой мрак, опущенный на снег, Не замечающий различий, Накопленных за долгий век. Уже не шут, не плащик рваный, Не городской червяк в пыли, – Я посетил другие страны, Наелся моря и земли. Но сжался до себя и снова Иду, шатаясь, из гостей, И холод подлинного слова Пронизывает до костей. ШЕСТНАДЦАТЫЙ ПСАЛОМ Они таятся, носят маски, Шпионят, не жалея сил, А я гуляю без опаски, Хожу в тени каких-то крыл. Они подобны льву и скимну[1], Рычат и прячутся в кустах, А я, когда со света сгину, Оставлю вещи на местах. Умру – и будет вечер синим, Огни в деревне зажжены, И тихо выйдут лев и скимен Лизать на поле валуны. * * * Весёлая змея раскручивает хвост, И лошадей крылатых отвязали. Во тьме, за тучами, из леденящих звёзд Летят снежинки твёрдыми слезами. Тяжёлой поступью прошёл великий год, Пока зимы боялся, как во сне, я, И вот мы встретились, и вот – Мне белая земля яснее. Обратно по снегу мне отправляться в путь, О сжатом холоде судача. Страницу нелегко перевернуть, И в этом правда и удача. И проза не нужна, и ни к чему тетрадь, Пока земля побелена до грани, И острой веткой можно начертать На ней секрет непониманий. * * * Знаешь, до того, как мы умрём, Выспимся в земле заговорённой, Я б хотел над сильным декабрём Полетать блуждающей вороной, Помахать растрёпанным лесам, Постучать по мокрому карнизу, Поискать по птичьим адресам Дождевые свитки из генизы[2]. Велико могущество дождя, Корневая сила непогоды. Жизнь и смерть, свобода и нужда По нему отсчитывают годы. Оживает помнящий о нём, Прямо с неба льёт ему удача, Лишь одни деревья под окном Плачут и качаются от плача. * * * На яркий свет январского денька Ложатся тени памяти нежданно. Сон времени рождает облака Над новыми кварталами Гуш-Дана. Я знаю иногда, что точно так На прежних остановках человека На них смотрел когда-то Исаак, Пока еду готовила Ревекка. Поля, холмы, чужие времена, Ни голосов, ни музыки не слышно. Земля ещё безвидна и темна, И только небо жарко и недвижно. Не надоело долгие года Склоняться перед веком-истуканом? Пойдём бродить, перегонять стада Певучих облаков над океаном. ТРАГОС Я не заметил сам, что пересёк черту, Что возрастом своим испачкан, словно мелом, – Козлиной музыкой, осколками во рту, Погасшим зрением и одряхлевшим телом. Трём тысячам чужих открою свой позор, Всё выложу чужим, что за душой имелось. Пускай они кричат: «Сыграй ещё, козёл!», Презрение своё швыряя, будто мелочь. Любезные мои, без вас ни «мэ», ни «бэ» И старая душа под старой кожей скрыта. Сыграй ещё, козёл, и уходи к себе, Со сцены уноси разбитые копыта. Приду в безлюдный дом, в глухую щель скользну, Фальшивые рога оставлю на воротах. Чем горше и трудней приходится козлу, Тем легче человек в ночных водоворотах. ЕВРЕЙ В ШТАНАХ А. Б. Надоело мучиться в царстве лжи, Где тут выход из лабиринтов храма? Под стеклом – масонские чертежи, На стене – алмазная гексаграмма. Там сидят пейсатые мудрецы, Окунают в кровь кусочки мацы. Символический Змей, завершая труд, Выползает к миру на колеснице. Если ищешь правду – открой Талмуд, Каббалу открой на любой странице, Закорючки, цепкие письмена, – Там, где смерть посеяла семена. Эх, крутись, кровавое колесо, Перемалывай косточки идиотов! Пейсы, майсы, девайсы, вот это всё, Циркуль, Ватман и Кульман из анекдотов, Блеск медалей, военный сырой брезент, Шутовские шапочки из газет. Что же нам еще говорит Танах, Что за фильм показывают народу? Грозовое утро, еврей в штанах, Спозаранку едущий на работу. Поселенцы, солдаты, поля, леса. Остановки красного колеса. |
[1] (Вернуться) Скимны – буквально сыны прайда.
[2] (Вернуться) Гениúза (от ивр. ганаз «прятать, скрывать») – место хранения.
|
|
|