Ак Буре

Человек большой и человек маленький

Два человека – большой и маленький – шли вдоль железнодорожного полотна в сторону Солнца, поспешно таявшего в отдаленной неизвестности.

– Чего ты больше всего желаешь, сынок? – спросил большой человек у маленького.

– Желаю, чтобы ты поскорее умер, отец, – отвечал маленький человек и остановился, чтобы позорче разглядеть бесповоротно изъятый им из носа маленький кругляшок цвета молодого крыжовника.

– Может, ты хочешь бутерброд с колбасой? – спросил большой человек и, остановившись, направил руку в карман. Маленький человек увидел горбушку черного хлеба, для сохранности укутанную в полиэтиленовый пакет. На поверхности горбушки находились, словно приклеенные, два неотличимых друг от друга кружка колбасы размером с донышко пивной бутылки.

– Нет, отец, – отвечал маленький человек и отвернулся от отца и его подношения. – Не хочу я бутерброд.

Некоторое время они шли безмолвные, наблюдая живую и рукотворную обстановку вокруг себя. Наконец большой человек произнес: «Ну что же, сын. Да сбудется все по слову твоему!».

Больше они не говорили, пока не пришли, куда им следовало.

В ту ночь большой человек лег как обычно на свою постель после десяти вечера и сказал себе вслух: «Сегодня я перестану жить». Так и случилось.

Утром, когда сын проснулся, он увидел, что отец его лежит и не проявляет никакого интереса к наступившему дню.

– Отец, – позвал сын. – Для чего ты лежишь, когда я уже на ногах и проголодался по пище, недоступной мне по причине малолетства?

Но отец не отвечал ему. Сын решил, что отец молчит из одной лишь зловредности, затаив в душе обиду за вчерашний неприятный разговор. Маленький человек подошел к большому и легонько ткнул его слабосильным кулачком в плечо. Но отец и тогда не поддался и продолжал оставаться беззвучным, так как не имел больше голоса.

– Какой ты… – сказал в сердцах сын, и вдруг открылось ему, что большой человек больше не живой, и потому говорить с ним – лишь понапрасну расходовать жизненные силы…

– Отчего умер мой папа? – спросил маленький человек явившегося доктора с лицом цвета мертвой крысы, всем своим туловищем угодившей под автомобиль.

– От многочисленных неизвестных мне препятствий, мешавших ему продолжать свой жизненный путь, – уверенно отвечал доктор.

Затем он извлек из нагрудного кармана халата телефон и позвонил куда-то. Маленький человек расслышал, как доктор называл невидимому собеседнику их с отцом место жительства.

Очень скоро появились двое сильных людей, приученных убирать тела, ставшие неуместными в человеческом жилище. Подхватив большого человека, казавшегося не таким уж большим в их руках, они устроили его на носилках, похожих на больничную койку с ампутированными ножками. Один из них, покрупнее телом, с осуждением посмотрел на маленького человека и строго произнес: «Нас обычно благодарят».

И маленький человек, опасаясь новых укоров от незнакомого строгого дяди, протянул ему пятьсот рублей, потому что тысячи рублей ему было жалко, а сто рублей показались невыносимо малой суммой…

Искандер открыл глаза. Он всегда просыпался, когда наблюдал этот сон и потом уже ни за что не мог забыться. Вот уже месяц ему снились эти рельсы, утомлявшие глаз своей бесконечностью, завернутый в пакет бутерброд, два человека с носилками и деньги, проглоченные огромной лапой. Отца уже не было в живых, а сон не оставлял его, как если бы все это было на самом деле и совсем недавно.

Фарида апа

Не сразу отыскал Искандер свое такси среди примерно десятка приткнувшихся в ряд одноликих белых «Опелей» с зеленой надписью на боку. Надпись содержала название компании и ее логотип – профиль крылатого чудовища Зиланта, которого некоторые пассажиры по неопытности почитали за Змея-Горыныча.

– На Фучика? – уточнил водитель – маленький подвижный человек с глазками домашнего грызуна, в льняных брюках и рубашке без рукавов.

– Да, – подтвердил Искандер.

– А потом на Татарское кладбище, да? – волнистая, съезжавшая, как с горки, на гласных буквах речь водителя звучала для Искандера непривычно. Искандер, конечно, знал, что в Казани так говорят многие. Но таксист был первым местным человеком, кто заговорил с ним, как только сошел с поезда.

– Да, верно.

– Вам на какое? Их два же есть: старое и новое. Некоторые пассажиры путаются, считай. Так вам какое, значится: старое или новое? – сощурился водитель, отчего глаз его совсем не стало видно, и занес искривленный палец над навигатором.

– Старое, наверное... – задумался Искандер. – Там, где поэт Тукай лежит.

– Значит, на Старое, на Макаронной фабрике, – догадался водитель и ткнул пальцем в физиономию навигатору. – На похороны прибыли?

– Можно сказать и так, – отвечал Искандер. Ему совсем не хотелось разговаривать. Два человека: большой и маленький вновь возникли у него перед глазами, удаляясь навстречу Солнцу. Всякий раз, когда он видел этот сон, Искандер пытался припомнить, откуда взялись тяжелые слова, которые он бросал своему спутнику, оказавшемуся отцом, и никак не мог вспомнить. Вот бы сейчас пророка Юсуфа сюда, он бы мигом растолковал Искандеру его сон…

За окном привычные к летней жаре городские люди передвигались по своим надобностям. В этом городе Искандер был лишь однажды с дедом Исмаилом, от которого они с отцом приобрели свою фамилию. Дед начинал жить еще при царе. Он многое пережил и с большой охотой рассказывал о прошлом внуку, который и половины не мог уразуметь из того, что сообщал ему словоохотливый Исмаил эфенди (так называли деда все татары, приходившие к ним в дом).

В гражданскую войну Исмаил, который тогда еще был простым мальчишкой, а никаким не эфенди, помогал засевшим в горах партизанам, которые в равной доле ненавидели и белых, и красных. Когда Черного барона погнали с полуострова, дед остался в Крыму и возвратился к крестьянскому труду, к которому был приучен с самого нежного возраста. Так бы и сидел он на земле предков до конца времен, но старый товарищ его, отправившийся служить к большевикам в ГПУ, сообщил деду, что готовится его арест. Дед, человек решительный и легкий на подъем, собрал вещи и покинул Крым. Искандер не помнил, как дед добрался до Ташкента, хотя тот подробно рассказывал ему о своих дорожных приключениях. Воротился Исмаил эфенди за год до войны.

В войну Исмаил эфенди родной земли не оставил, даже когда заявились немцы. Еще с Гражданской дед имел о германцах положительное суждение. Люди они были большей частью культурные и к татарскому населению относились предупредительно. Если что и отбирали, то выдавали вместо этого живые деньги. А когда не имелось денег – бумагу, гарантировавшую компенсацию. Но в этот раз все вышло по-иному. Словно это были не немцы совсем, а совершенно иной народ, только грубой речью своей напоминавший тех людей в островерхих шлемах в далеком восемнадцатом году. Дед опять ушел в горы. Молодая жена Асьма последовала за ним, а четырехлетнего сынишку Айдера – будущего папу Искандера – укрыли у себя соседи. Исмаил эфенди шутил, что жена не помогать ему пошла в качестве законной боевой подруги, а из чувства ревности, чтобы он не спутался в горах с какой-нибудь заметной молодой партизанкой.

Дед с бабушкой партизанили всю немецкую оккупацию. А потом, в 44-м, Исмаил эфенди вместе с женой и сыном был сослан в Самаркандскую область. В Узбекистане у деда уже имелись друзья, и это сделало его жизнь вне родины не такой тягостной, как у других. Первое время ссыльным было запрещено покидать кишлак, определенный им для поселения. Однако к ним могли приезжать знакомые деду узбеки, которые вместе с вестями из большого мира привозили поселенцам что-нибудь съедобное, недоступное переселенцам.

Дед был любителем поговорить о минувших днях, но поразительным образом в памяти Искандера не осело почти ни одного имени или хотя бы прозвища. То ли память Искандера была подобна решету, то ли Исмаил эфенди намеренно не упоминал в своих рассказах имен.

После двадцатого съезда Исмаил эфенди с семьей перебрался в Ташкент. Он купил дом на окраине города. В этом доме собирались аксакалы и обсуждали судьбы народа. Дед подписывал бумаги Хрущеву и другим деятелям советского государства, ездил в составе делегаций крымских татар в Москву. Помощником ему в этих делах был повзрослевший отец Искандера. Но эту часть семейной истории Искандер знал плохо. То ли дед про нее мало говорил, то ли он сам все растерял в памяти за прошедшие годы. А отец и подавно. Отец Искандера, не в пример деду, слова берег. И про свое участие в борьбе за возвращение говорить не любил, опять же то ли из скромности, то ли по слабости памяти.

В 1989-м году семья Исмаиловых возвратилась в Крым. Их было трое: родители Искандера и он сам, никогда прежде не видевший в глаза Ешиль Ада – Зеленый остров. Так Исмаил эфенди, а вслед за ним и все семейство Исмаиловых называли Крым. Маленький Искандер не мог взять в толк, почему дед зовет Крым островом. Он тыкал маленьким пальчиком в карту Крыма 1925 года, всегда висевшую в комнате Исмаила эфенди, и спрашивал: «Къартбабачыгъым[1], учительница в школе говорила нам, что Крым – это не остров, а полуостров. Я даже с ней поспорил, а она мне показала в энциклопедии. Там было сказано, что есть только Крымский полуостров, а никакого острова Крыма не существует».

Исмаил эфенди ответил не сразу. Сначала он поскреб подбородок, потом прочистил горло и только тогда произнес: «А ты вот что… посмотри-ка в своей энциклопедии вместе со своей учительницей, как там ее зовут?.. Так вот, посмотри, есть ли там статья о крымских татарах. И увидишь, что статьи такой там нет. Но ты же не будешь утверждать, что тебя, меня и твоего отца не существует?».

Этот крепкий ответ убедил Искандера. Теперь он знал, что в книгах не всегда пишут правду.

– А насчет полуострова – стану большим, приеду в Крым и сам все проверю на месте, – сказал себе Искандер.

Исмаил эфенди не дождался дня возвращения, подобно одному библейскому пророку, добивавшемуся Земли обетованной, но так и не увидавшему ее. Изумлявший всех своей энергией Исмаил эфенди неожиданно для всех умер буквально за пару недель до отъезда. Его похоронили в Ташкенте. Дед был человеком компанейским, и охотников присматривать за могилой нашлось немало. Отец Искандера решил поначалу деда кремировать, а урну похоронить в родной земле, но этому помешал маленький Искандер. «Не дам сжигать къарт-бабама![2]» – яростно шумел Искандер таким голосом, словно речь шла не об оставленном душою туловище человека, а о живом Исмаиле эфенди, которого за ненадобностью задумали растворить в огне. Но сама мысль о том, что его любимый деда будет гореть, делала боль Искандера нестерпимой. Дедушка, учивший его читать по-арабски Коран, всегда говорил об огненном пламени как о самом страшном наказании для человека после прихода неминуемой разрушительницы желаний – смерти. Это Искандер хорошо усвоил. И потому он никак не хотел подвергнуть деда такому суровому и незаслуженному наказанию.

Отец поначалу не послушался, но тогда Искандер объявил, что сотворит с собой неприятную для родителей вещь. И Айдер агъа, утомленный спором с двумя родными людьми: с Искандером и матерью, вставшей на сторону сына, уступил. Исмаил эфенди был похоронен на мусульманском кладбище со всеми почестями. На похороны явилось человек триста. Только горсть земли с могилы деда в материнском платке отправилась вместе с Исмаиловыми в Крым.

Искандер крепко запомнил их с дедом единственную поездку в Казань. Прямо с поезда они отправились в гости к бабушке, которая жила в районе... Как же он назывался?.. Искандер до этого знал бабушку только по фотографиям из семейного альбома. На них она была представлена молодой, а сейчас она показалась ему совсем старой, даже старее дедушки. Сейчас Искандер совсем не помнил, как тогда выглядела бабушка, в их первую и единственную встречу. Возможно потому, что Искандер в тот вечер смотрел не столько на бабушку, сколько на Исмаила эфенди. Таким деда он еще не видел. Вместо спокойного, уверенного в каждом произносимом им слове немолодого мужчины перед ним оказался застенчивый юноша, не имевший знаний о том, как вести разговоры с женщинами.

На следующий день дед показал ему башню Сююмбике, озеро Кабан и накормил вкусным мороженым в кафе на улице Баумана. Запомнились только слова Исмаила эфенди, которые он, кажется, произнес у мечети Марджани.

– Это наш город, Искандер, – сказал дед, опустив тяжелую ладонь на голову внука.

– Почему, деда? – удивился Искандер.

– Потому что это главный татарский город. Столица всех татар, находящихся как на земле, так и под землей. Когда будешь большой, приедешь сюда.

– Вот, приехал, – сообщил то ли недоступному давно деду, то ли самому себе Искандер...

Он вдруг вспомнил, что обещал сделать один звонок, как сядет в такси. Ответили ему не сразу.

– Эйе[3], – отвечал голос, не позволявший точно установить, кому он принадлежит: мужчине или женщине.

– Фарида апа?

– Эйе.

– Исэнмесез[4], Фарида апа. Это Искандер. Я уже в такси, буду у вас... – Искандер приблизил глаза к навигатору…

– Минут через десять, если все нормально будет, – пришел на помощь водитель.

– Минут через десять, – повторил Искандер.

– Яхшы[5], Искандер, – ответил уже вполне женский голос. – Я готова инде. Скоро начинаю спускаться…

– Вы неспеша спускайтесь, через десять минут…

– Искандер, улым[6], я человек пожилой, – вздохнув, отвечала Фарида апа. – Начну спускаться – как раз через десять минут на месте буду. Я на скамеечке у подъезда тебя подожду.

– А какой у вас подъезд?

– Третий, если со стороны центра считать будешь, и второй, если со стороны Горок.

Искандер посмотрел на водителя и тот кивнул, подтверждая, что все слышал.

– Хорошо, Фарида апа. Сау бул[7].

– Сау бул…

Искандер продолжил смотреть в окно. Двух- и трехэтажные дома стали попадаться все реже, пока, наконец, не пропали совсем. Раздвинулись границы улиц, а расстояние до неба стало казаться больше из-за торчавших справа и слева высоких зданий, облаченных в неуютные цвета. Такси свернуло к обшарпанной серо-болотной девятиэтажке, вытянувшейся, подобно старой, давно издохшей змее. Такие дома принято называть лежачими небоскребами, так как в длину они значительно больше, чем в высоту.

– Здесь? – спросил водитель, кивая в сторону подъезда.

– Вроде да. – Искандер увидел на скамейке у дома плотную невысокую старушку с темным то ли от загара, то ли от прожитых лет лицом. На голове ее был черный платок, но одетый не по-мусульмански, а по-старушечьи, с прижатыми к голове, подобно притоптанной траве, седыми волосами. Вязаная кофта серого цвета поверх платья. Фарида апа сидела на скамейке, и ноги ее в вязаных носках, поверх которых были надеты тряпичные туфли, едва достигали земли. Рядом с ней лежал полиэтиленовый пакет, который старушка прижимала к скамейке одной рукой. У ног старушки стояла тряпичная сумка вроде тех, что в совокупности с приделанными к ним колесами принято именовать тележками. Фарида апа старательно, не щурясь, наблюдала, как Искандер направлялся к ней.

– Как же на Айдера похож. Нэкъ узе[8], как слепок! – воскликнула старушка.

– Исэнмесез, Фарида апа, – сказал Искандер, не зная, что в таких случаях следует отвечать. Еще дед учил его: «Когда не знаешь, что сказать, говори: “Исэнмесез”». Искандер старался следовать этому правилу.

– Давно ждете? – спросил Искандер.

– Нет, чуть-чуть совсем, – отвечала Фарида апа, произнося «ч» как бесспорное «ш». – Улым, ты вот это сразу возьми, а то я потом забуду, – Фарида апа протянула Искандеру полиэтиленовый пакет. – Здесь фотографии, письма и другие бумаги твоего отца. Все, что было у Асьмы. Я ничего не выбрасывала. Еще остались кое-какие вещи от нее. Я что-то себе взяла. Всего не могла. Сумочку, очечник. Пальто одно, совсем не ношенное, и туфли. Она как раз мой размер носила. Если надо – я отдам.

– Нет-нет, что вы, – быстро заговорил Искандер. – Пусть у вас все останется.

– Фотографии бабушки твоей тоже здесь, – продолжала Фарида апа, указывая ладонью на пакет. – Их немного, правда. Асьма не любила фотографироваться. Ты сам там разберешься. Асьма аккуратная была. Фотографии всегда подписывала.

– Спасибо большое, Фарида апа, – Искандер спрятал пакет в рюкзак и помог старушке спуститься со скамейки.

– Ты прямо с поезда? – осведомилась Фарида апа, пока они шли к машине.

– Да, – подтвердил Искандер.

– И жаным[9], не ел совсем, наверное, – сочувственно предположила Фарида апа.

– Немного перекусил.

– Я бы тебя позвала к нам, но не могу, сама не хозяйка. На птичьих правах живу шулай[10]. У невестки.

– А… сын где? – не подумав, спросил Искандер.

– Сын-то? Давно умер инде[11], – вздохнула Фарида апа. – В девяносто четвертом его убили. Прямо на Островского застрелили. Абау[12], среди бела дня. Он в банке работал...

– Кто застрелил? – совсем тихо спросил Искандер.

– Как кто?.. Бандиты. Тогда много бандитов было. Я говорила много раз: «Марат, бросай ты эти свои банки-шманки. Проживем как-нибудь уж». Он не слушал, говорил: «Анием[13], сейчас никак не могу. Надо ковать железо, пока горячо. Есть возможность, надо делать деньги»…

Фарида апа остановилась у машины и достала из кармана кофты белый носовой платок.

– Так вот, улым, – продолжала Фариа апа, вытирая глаза. – А Альбина, невестка, хорошая оказалась. Ничего сказать против нее не могу. Она снова замуж вышла, но я не могу осуждать ее. Они не обижают мине[14], но я там неловко себя чувствую. После своего жилья тяжело жить в гостях. За сыном Альбины вот присматриваю. Ильдаром зовут. Так что хлеб свой не зря кушаю.

– Здравствуйте, – обратился водитель к Фариде апа.

– Здравствуй, улым[15], – отозвалась старушка.

– Еще ждем кого-то? – уточнил водитель, размещая тележку Фариад апа в багажнике.

– Нет, – отвечал Искандер.

– А почему у себя не живете? – продолжил Искандер прерванный разговор, когда машина тронулась с места.

– Э, улым. Это грустная история. Мы-то с Сибгатом квартиру свою потеряли. Сибгат – это муж мой.

– Как потеряли?

– Обманули нас, Искандер. Я по радио объявление услышала, что социальная помощь пенсионерам оказывается. Наш Марат тогда уже неживой был. Помогать нам некому было. А пенсия, сам знаешь, какая. Я Сибгату рассказала об этом объявлении. Номер тогда же записала. Мы позвонили шулай. Вежливо так с нами девушка разговаривала. Потом молодой человек пришел в костюме, интеллигентный шундый[16], договор показал, все внимательно объяснил. Сказал, что каждый месяц нам будут платить социальную помощь пять тысяч рублей. Это тогда серьезные деньги были. И пакет с продуктами каждую неделю обещали выдавать. А за это мы после смерти свою квартиру им отдадим... Мы Сибгат белян[17] посоветовались и подписали. Хорошо жили, радовались. Приходила к нам разная молодежь, студенты, приносили деньги раз в месяц, еду. Прошло два года. И один раз приходит к нам молодой человек (я его прежде не видала) и говорит: «Все уезжайте, это теперь не ваша квартира. Шулай!». Я испугалась. «Абау, как же так?!», говорю. Показываю ему договор. А он грубо мне так говорит: «Надень очки, апа![18]». Я ему отвечаю, что не ношу очков и все хорошо вижу, даже лучше, чем он. Он тогда мне и говорит: «Хорошо, апа. Раз, видишь, тогда читай здесь», и показывает мне в договоре специальный пункт, что мы должны отдать квартиру, либо после смерти, либо через два года после подписания.

Водитель присвистнул.

– И, что, пришлось отдать? – спросил Искандер.

– А куда деваться, улым, – отвечала Фарида апа. – Мой Сибгат писал бумаги в исполком, в суд подать хотел. Он такой был: никогда не сдавался шул[19]. Он больно все это переживал. Вот сердце у него и не выдержало, умер. Я одна осталась шулай. Как мне, старухе, с ними, с этими бандитами, бороться? Съехала я с квартиры. Вот теперь у невестки живу.

– Это вещь известная, – вписался в разговор водитель. – У моего кента одного дед был. Крепкий такой старик. Его через такую же конторку замочили в полный рост. Он тоже услышал объявление по радио, позвонил. К нему приехала такая красавица, в короткой юбочке… Дед растаял как вафля, не глядя, договор подмахнул. А был это, как потом оказалось, не договор, а смертный приговор. Потом, короче, помер от чего-то, а дед этот реально здоровый был. Так руку пожимал, потом мазью надо было протирать. Так что вам, апа, считайте еще повезло.

– И не говори, улым, так повезло, что одна на старость лет осталась без родных.

Все замолчали.

– А что с Айдером-то случилось? – прервала молчание Фарида апа. – Расскажи. Он же совсем молодой был.

– Несчастный случай, – отвечал Искандер. – Авария.

– Сразу умер? – с какой-то нежной заботой спросила Фарида апа.

– Нет, в больнице. Там он меня и попросил, чтобы я его сюда привез.

– Э, улым, – Фарида па положила руку на плечо Искандеру. – Молодец ты, волю отца выполнил. За это Аллах многое тебе простит. Вот только не положено у нас сжигать.

– Знаю, Фарида апа, – вздохнул Искандер. – К сожалению, без меня все это случилось.

Искандер хорошо помнил этот последний их с отцом разговор. Больница. Полуденное майское солнце, не совместимое с мыслями о смерти. Отец на кровати у самого входа. На тумбочке рядом – гвоздики и пионы. В годовщину депортации восемнадцатого числа отца навестили несколько друзей. Соседи по палате – восемь человек. Те, кто не спит, внимательно слушают их разговор. Он тогда твердо сказал отцу, что не будет кремировать его.

Отец был слаб. Прежде чем начать говорить, он попытался сесть на кровати. Искандер подхватил его и положил ему под спину рыхлую, влажную от пота подушку.

– Послушай, Искандер, – неторопливо начал Айдер агъа. – Ты знаешь, я в эти игры с религией не играю. Не хочу, умирая, выглядеть большим верующим, чем был при жизни. Я хочу лежать рядом с матерью, и точка.

– Я сделаю все, чтобы похоронить тебя с ней, – отвечал Искандер прижимая ладонь отца к кровати. – Не беспокойся…

– Послушай, Искандер, – перебил сына Айдер агъа, – я не Исмаил эфенди. Тогда, с похоронами деда, ты может и прав, был. Признаю. Но со мной все эти штуки работать не будут. От того, в какой форме я в землю лягу, моя дальнейшая судьба не изменится. Даже если там, – Айдер агъа указал глазами на потолок, – действительно что-то есть, мне от этого легче не будет. У меня достаточно грехов, чтобы гореть в обещанном Пророком огне. Поэтому послушай меня, Искандер, и сделай, как я тебя прошу. Сожги, а урну похорони у бабушки… Что молчишь? Сделаешь, как я тебя прошу?.. Сделаешь?!

Отец умер той же ночью, а рано утром к ним в дом явились два человека: один в форме, а другой в штатском сером костюме. Сунули матери под нос ордер с печатью и затеяли обыск. Мать вытолкала Искандера на кухню, чтобы он не раззадорил «гостей» неосторожным словом. Искандер повиновался, но когда услышал, как один из непрошеных гостей матерно выругался, после того, как с полки ему на голову упал комментарий к Корану Юсуфа Али, не утерпел и подал голос.

– Что вам здесь нужно?! – закричал Искандер на «гостя». – Человек только умер, еще тело не остыло, а вы тут рыщете как шакалы.

– Поосторожнее со словами, парень, – сказал ему человек в костюме, невысокий, лысый, с серыми безжизненными глазами.

Но Искандер уже не мог остановиться. Одно слово последовало за другим, и вскоре Искандер уже лежал на полу со скрученными за спину руками. Мать кричала, «гости» матерились и угрожали известными им карами земными Искандеру и «таким, как он». Ему дали пятнадцать суток за «неповиновение работникам полиции при проведении оперативно-розыскных мероприятий».

В тюрьме Искандер узнал, что мать предала отца огню. До самого своего освобождения он не хотел разговаривать с ней. И после освобождения тоже не желал. Только когда Искандер уже совсем собрался в Казань, он позволил матери проводить себя на самолет в Москву. Мать виновато смотрела по сторонам, но так и не решилась ничего сказать, кроме коротких, сопутствующих моменту слов. Да и что тут можно было сказать…

Татарское кладбище

Перед входом на кладбище мальчишки пинали черно-белый мяч. Безразличная к занятиям живых людей статуя гипсовой женщины стояла перед окрашенной в белый цвет нишей в кладбищенской стене. На воротах, представлявших собой две чугунные створки печального цвета, стоял пухлый мальчик. Он широко расставил ноги и вытянул вперед обе руки со скрюченными, как переварившиеся детские сосиски, пальцами. Справа от него рельефные буквы складывались в слово «Татар», слева такими же буквами было написано «зираты». Над головой мальчика в соединении двух дуг выступала металлическая конструкция, увенчанная полумесяцем.

Искандер и Фарида апа некоторое время наблюдали за игрой, не желая стать причиной неудачи вратаря. Лишь когда мяч, поднявшись над головами игравших, перелетел через краснокирпичную кладбищенскую стену и мальчишки с криком устремились за ним, Искандер с Фаридой апа двинулись в нужном им направлении.

В конторе при кладбище Искандер просунул голову в ближайшую к нему дверь. Черноволосый человек был занят каким-то письменным трудом. Труд этот, кажется, сильно утомлял его, потому что человек тяжело дышал, или, проще говоря, пыхтел.

– Вам чего? – спросил он, отрываясь от бумаги, и Искандер подивился белым усам его и бровям.

– Вот, – отвечал Искандер и протянул сидевшему за столом человеку приготовленные заранее документы.

Белоусый принял файл, извлек его содержимое двумя пальцами. Пока он изучал бумаги, губы его тоже не находились без дела и шевелились, помогая процессу чтения.

– Я вам звонил несколько дней назад, моя фамилия Исмаилов. Насчет урны, – сказал Искандер.

– Да, было дело, – отвечал белоусый. – Оригиналы документов забирайте. А копии оставьте у нас. Приходите через недельку… в пятницу.

– Как в пятницу?! – растерялся Искандер, – я же только на один день приехал. А сегодня никак нельзя? У меня просто билет уже на руках…

– Так быстро у нас это не делается, – засмеялся белоусый и почесал макушку. – Смерть – дело ответственное и нуждается в обдуманном отношении к себе… Дня три это, считайте, как минимум, чтобы могилку подготовить, при условии, что у вас там под плиту все не закатано. А сейчас еще работы много. Народ мрет, как мухи. Не справляемся. Я иногда грешным делом сам за лопату берусь.

– Но вы же сами сказали…

– Не поняли мы, значит, друг друга. Ну, хорошо, – белоусый развернул верхнюю часть туловища в сторону висевшего над ним производственного календаря. К календарю прилагалось изображение рыжеволосого человека в каракулевой папахе. Лицо человека было строгим, даже скорбным, что вполне соответствовало приведенной рядом с фотографией надписью: «Я буду молиться за вас при жизни и после вашей смерти». Как звали автора этих слов Искандер прочитать не успел, потому что обернулся на слова белоусого: «Давайте в понедельник, где-нибудь после обеда. Оставьте свой телефон».

– А сегодня точно не получится? – Искандер вдруг изогнулся, словно какая-то внезапная боль настигла его, и полез во внутренний карман куртки. В таком неудобном положении он пробыл с минуту или две. – Вот возьмите, больше я просто не могу дать, – сказал, наконец, он, протягивая белоусому две зеленых бумажки.

– Ну что вы, молодой человек, – покачал головой белоусый и издал какой-то непонятный звук. – Уберите ваши деньги. Мы здесь только вбелую работаем. Нам проблем не нужно, – он подмигнул кому-то невидимому за спиной Искандера. Искандер обернулся, рассчитывая увидеть живое существо, но заметил только висевший на стене плакат. На нем был изображен мужчина-шатен в сером костюме с острыми глазами. Искандер сощурился и сделал два твердых шага в сторону плаката. Нарисованный человек поразительно походил на того, в штатском, который проводил у них обыск после смерти отца. Искандер поморщился. Плакатный шатен сидел за столом, похожим на тот, что стоял в кабинете белоусого. Только у белоусого стол был завален бумагами, а у мужчины в сером костюме на столе присутствовали всего два предмета: телефонный аппарат и стакан с жидкостью тараканьего цвета. В руках мужчина в сером костюме держал телефонную трубку. Под плакатом имелась надпись: «Если тебе предлагают взятку, немедленно звони. Спасем вместе страну от коррупции! Далее следовал номер с удобными для памяти цифрами».

Изучив надпись, Искандер возвратился к столу белоусого.

– Так что даже не заикайтесь об этом, – строго предупредил хозяин кабинета. – Я и так вам по ускоренному тарифу все оформлю. А с оплатой… это на Ершова двадцать пять. Не обязательно сегодня, но когда придете хоронить, квитанцию от них нужно иметь.

– Что же это ты, сынок, – вмешалась Фарида апа, до этого совершенно молчавшая. – Он же издалека приехал. Неблизкая дорожка.

– Откуда? – спросил белоусый Искандера.

– Из Крыма.

– Еж твою мать! – воскликнул белоусый, а вслед за тем посмотрел виновато на Фариду апа. – Извините. И как там сейчас обстановка? Спокойно? Мы с женой собирались в отпуск в сентябре туда махнуть, но она отговаривает. Говорит, татары крымские там больно лютые.

– Может, и правильно, что отговаривает, – отвечал Искандер.

– Да, в непростое время мы живем. Кто там... Мао Цзэдун, кажется, говорил, что, упаси Бог, жить в эпоху перемен… Вам хоть есть где остановиться? – спросил белоусый Искандера, но посмотрел почему-то на Фариду апа.

– Нет, – сухо ответил Искандер.

– Пойдем, улым, я тебе могилку покажу, – Фарида апа потянула Искандера за рукав.

– Что теперь делать-то будешь? – спросила Фарида апа Искандера, когда они оказались на улице.

– Не знаю. Звонил же, как с людьми говорил, – Искандер ударил кулаком по воздуху. – Ладно, что-нибудь придумаю.

– И улым, я бы позвала тебя к себе, но никак не могу, – говорила Фарида апа. – Комната у меня маленькая, и на полу-то постелить никак, разложить нечего. И Альбину я попросить не могу. Невестка у меня хорошая, приютила меня, но сам подумай, ей еще и гостей моих принимать? Нас обоих выгонит, Алла сакласын![20] Но она хорошая, добрая, приютила меня…

Искандер с пониманием кивал в ответ и глядел по сторонам, чтобы накрепко запомнить дорогу к бабушке. Внимание его то и дело захватывали памятники, заставившие вспомнить греческий миф о гигантах, когда-то прописанных на Земле. И размеры памятников и то, как была представлена жизнь усопших, – все говорило о том, что лежащие здесь люди, если это были люди вообще, а не второсотрные боги прежних времен, произведены из какого-то особого материала. В Крыму Искандер видел такие монументы только на могилах цыган.

Фарида апа свернула вместе со своей тележкой на боковую аллею, и памятники гигантам стали попадаться реже, а потом и вовсе исчезли.

– Теперь сюда, улым, – Фарида апа отодвинула еловую ветку, склонившуюся над плитой цвета клюквенного морса с белыми прожилками по всему камню. – Вот это хороший ориентир, запомни. Композитор Хунбейдинов здесь лежит. На флейте хорошо играл.

На огромной плите из красного гранита в скорбном бессилии распласталась юноша ангел с отбитым носом. Одной рукой юноша обнимал колонну с портретом и золотой надписью. В самом верху композиции стоял металлический скрипичный ключ. На самой плите была надпись золотыми, и судя по их свежему виду, не так давно подновленными буквами:

Прочитав стихи, Искандер усмехнулся: такой монумент отгрохали и не могли нормальные стихи придумать.

– Вот и пришли, – сказала Фарида апа.

Искандер не сразу заметил серый в половину его роста камень и полустершуюся надпись: Хуснуллина Асьма Махмут кызы. Дальше отдельной строкой были выбиты годы жизни: 1918–2012.

– Даже фамилию нашу не взяла, – подумал Искандер, словно впервые услышал, как звалась бабушка.

Фарида апа достала из сумки на колесах тряпочку и бутылку с водой и стала протирать камень, освобождая его от приставшей земли и прочих ненужных предметов.

– Я, Искандер, когда силы есть, прихожу сюда, – сообщила Фарида апа. – Вот осенью была здесь. Быстро все зарастает шул. Помоги-ка мне, улым.

Искандер принялся рвать траву на могиле.

– Ты, улым, тоже не забывай тропинку к бабушке, – приговаривала Фарида апа. – Она тебя часто вспоминала, мярхума[21]. Говорила: внук у меня есть в Крыму, Искандером звать.

– Фарида апа, а вы не знаете, почему дедушка и бабушка разошлись? – вдруг спросил Искандер. – А то у нас в семье сплошные тайны.

– Как же, знаю, улым, – отвечала Фарида апа. – Тут никакой тайны нет. Это родители ее, Асьмы, шулай решили. Когда татар с Крыма, значит, выселили, ата-анасы[22] перепугались шул. Потом от Асьмы письмо пришло, из кишлака одного под Самаркандом. Не помню, как называется.

– Ката Лангар, – уточнил Искандер.

– Айе, шулай. Асьма написала, что у нее все хорошо. Но отец ее, Махмут абый, усал иде мярхум[23], потребовал ее вернуться уж. Поехал в Узбекистан, в этот... кишлак сразу после войны. Был у них там разговор с твоим дедом. Дед твой, Исмаил, тоже с крутым нравом был. Но в этот раз он уступил. Дал развод Асьме, и она с отцом вернулась сюда. Но я тебе, улым, одно могу сказать: Асьма до последнего дня любила Исмаила. Очень жалела, что так вышло. Дед твой ее отпустил, но не простил. Что же, время тогда такое было, шулай... Да и отца она ослушаться не могла, – вздыхая, подытожила Фарида апа.

– А почему же дедушка ее отпустил? – спросил Искандер.

– Чего не знаю, того не знаю. Наверное, пожалел ее. Чтобы она зазря не пропадала… Ты дога[24] читать умеешь?

– Умею, – подтвердил Искандер.

– Тогда почитай, пожалуйста.

Фарида апа подняла с земли бутылку, на дне которой еще оставалось немного воды, и протянула Искандеру.

– Полей мне на руки, улым.

Искандер вылил на руки Фарида апа воду. О своих собственных руках он позаботился с помощью влажной салфетки.

Искандер выпрямился перед камнем. Рядом с ним встала Фарида апа. Оба сложили ладони в форме пиалы, и Искандер неторопливо в полголоса стал читать суру «Фатиха». Голос его звучал так, как будто Искандер только что пил холодную воду. Фарида апа шевелила губами, повторяя за Искандером знакомые слова.

Когда они вышли за ворота кладбища, мальчишек-футболистов уже не было.

– Послушайте, – услышал Искандер позади себя знакомый голос. Это был белоусый. – Вы вообще в курсе, что джаназу над прахом не читают?

– В курсе.

– Хорошо, это я так на всякий случай, – сказал белоусый. – Да, и еще. Если вам негде переночевать, у меня знакомый один недорого комнату сдает, в самом центре. Хотите, я позвоню ему сейчас? Не понравится – ноу проблем.

– Ну что же, позвоните, – все также бесстрастно отозвался Искандер.

Белоусый набрал номер.

– Салам алейкум, Ильдус! – белоусый произнес эти слова с такой улыбкой, словно говорил с котенком. – Ты комнатенку свою сдаешь еще? Ага. Тут человек один есть хороший, на несколько дней приехал… Нет, не надо. Возьми по-божески… Нет!.. Нет!.. Ну, это еще туда-сюда… Что?! Нет! Ты с ума сошел. Вот это уже разговор, – белоусый повернул голову к Искандеру и прикрыл ладонью экран телефона. – Полторы тысячи рублей в сутки. Устроит?

Искандер замотал головой.

– Так, давай нормальную цену, педрила, – строго прикрикнул в трубку белоусый. – Что?! Да ты…

– Вы что-нибудь умеете делать? Вы не музыкант, случайно? – спросил вдруг белоусый Искандера, отстранившись от телефона.

– Нет, не музыкант, а что? – насторожился Искандер.

– Ну, просто он музыку очень любит, – пояснил белоусый. – Если вы музыкант, то можно было бы договориться легко. Играли бы ему по вечерам в качестве платы. А Ильдус (это хозяина так звать), кстати поет неплохо. Я слушал – так просто заслушался.

– Я не музыкант, – сухо повторил Искандер. Белоусый начинал всерьез раздражать его.

– А кто тогда? Я на пальцы ваши посмотрел, думал, вы с утра до вечера по клавишам бьете.

– Я преподаватель, – сказал Искандер, убирая руки в карманы.

– А что преподаете?

– Арабский язык.

– Так что же вы молчали! – вскричал белоусый.

– Так вы не спрашивали...

Белоусый уже не слушал Искандера.

– Ильдус, слышь. Он, оказывается, арабский знает. Преподаватель… Вот это уже совсем другой разговор... Ага. Понял. Только ты это… без глупостей. Понял? Вот так. Ну ладно…. Погоди, ты дома сейчас? Ага… Давай.

– Все отлично, – сказал белоусый Искандеру. – Езжайте туда прямо сейчас. Давайте такси сейчас вызову. Он с вас ничего не возьмет. Только просит уроки арабского ему провести. Пока вы там живете. Короче, там на месте договоритесь.

Но Искандер не уходил. В голове его вертелся вопрос, и он не знал, как его озвучить.

– Простите, вот вы только что в разговоре упомянули, что этот ваш знакомый… как бы это сказать, – Искандер глядел на белоусого с надеждой, что тот сам произнесет нужное слово. Но белоусый молчал.

– Ну… вы сказали, что он, – Искандер изобразил рукой неопределенную фигуру в воздухе.

– Аа, вы про педрилу, что ли?! – заржал белоусый. – Да это я его так в шутку называю. Фигура речи, так сказать. Вы ни за что не бойтесь его. Он не их этих. Не без тараканов, конечно, но не это... Книжки, кстати, пишет. Татарский писатель Галимзянов. Не слыхали?

– Не слыхал, – отвечал Искандер. Слова о профессии хозяина квартиры немного примирили его с постылой необходимостью задержаться в Казани. Ему никогда прежде не доводилось гостить у писателей, тем более у татарских. Да, что говорить, даже встречать живых писателей ему как-то не приходилось. Если не принимать в расчет профессора Снегирева, читавшего им историю Древнего Востока.

Снегирев имел странное хобби: он пописывал романы и печатал их за свой счет. Те, кто находил в себе силы прочесть сочинения профессора, утверждали, что все романы были полны смелых эротических фантазий. Некоторые студентки утверждали, что узнавали себя в образе какой-нибудь из героинь. Но это было еще полбеды. Снегирев, не имевший душевной мощи существовать вдали от своих читателей, принуждал студентов приобретать произведенный им литературный материал. Те, кто не приносил на экзамен один из сочиненных Снегиревым романов, немедленно отправлялись на пересдачу. В следующий раз студент или студентка уже являлись с нужной книгой или деньгами. Профессор предусмотрительно брал с собой на экзамен некоторое количество экземпляров.

Первое время студенты выходили из положения следующим образом. Они покупали вскладчину несколько книг, а потом передавали их друг другу после успешной сдачи экзамена. Снегирев трюк этот быстро разоблачил и стал ставить на каждом предъявленном ему экземпляре автограф, где писал имя и фамилию человека, которому предназначалась книга. Профессор безнаказанно осуществлял этот гешефт в течение нескольких лет, пока не напоролся на Искандера.

Искандер отказался слушать советы согруппников и не стал покупать только что вышедший из печати роман «Сладкие грезы царя Навуходоносора». Несколько дней он всерьез готовился к экзамену у Снегирева, ходил по комнате и нараспев повторял содержание всех билетов. Для чего-то он даже выучил наизусть начало «Илиады»: «Гнев, о, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына! Гнев неуемный его много бедствий ахеянам сделал…».

В день экзамена Искандер явился одним из первых. Доставшийся ему билет был несложным. Искандер с трудом дождался своей очереди отвечать. Снегирев небрежно выслушал ответ на первый вопрос о греко-персидских войнах, а когда Искандер начал говорить о трех отроках «в пещи огненной», оборвал его и влепил ему «парашу» (сам профессор называл эту оценку «лебедем»).

Искандер ничего не ответил, молча забрал зачетку и ушел. На следующей неделе он явился на пересдачу, достал кошелек и демонстративно протянул Снегиреву 100 гривен со словами «сдачи не надо». Книга профессора оценивалась самим автором в 60 гривен. Искандер попросил писательствующего профессора оставить автограф на своем произведении. Ничего не подозревавший Снегирев размашисто вывел надпись: «Искандеру от автора на долгую память». Искандер отложил в сторону книгу и взял билет. Бросив взгляд на вопросы, он заявил, что намерен отвечать сразу. Снегирев не возражал. Искандер, давно уже усвоивший наизусть содержание всех билетов, бойко выступил по первому и второму вопросу.

– Вот это уже совсем другое дело, – сказал Снегирев. – Можете ведь, когда захотите.

Искандер ничего не ответил. Он дождался, когда профессор проставит оценку в ведомость и распишется в зачетке. После этого Искандер медленно поднялся, спрятал зачетку в карман пиджака и пошел к выходу.

– Искандер, вы книгу забыли, – крикнул ему во след Снегирев.

– Ах да, простите, – Искандер медленно направился к столу. Он принял из покрытых рыжими пятнами рук Снегирева книгу, раскрыл ее на середине, затем прижал к груди и ярким жестом матроса, рвущего на груди тельняшку, разделил ее на две части. Книга была сделана без любви к долгому чтению и быстро поддалась. Одну половину Искандер небрежно бросил на пол, вторую же оставил при себе. Снегирев был настолько изумлен происходившим, что не знал, как себя следует проявить. Только когда головы его коснулись несколько некрасиво вырванных из его романа листов, он вскочил с места и прокричал изменившим ему голосом одно только слово: «Говно!».

Больше Искандер ничего от профессора Снегирева не услышал. Пролетели каникулы. В первый день учебы Искандер заметил на входе в институт установленную на треножнике прямоугольную доску, обитую красной материей. Обычно так выглядели в институте некрологи, сообщавшие об убыли людей в учебном заведении. Он подошел, и первое, что он увидел, была фотография Снегирева. В правом нижнем углу размытый черно-белый снимок пересекала жирная, как улыбка покойного, траурная лента. Ниже шел текст. В некрологе сообщалось, что профессор Снегирев безвременно ушел из жизни от сердечного приступа в ночь на 26 января.

– На следующий день после пересдачи, – подумал вслух Искандер.

– Твоя работка? – услышал он за спиной знакомый голос. Искандер обернулся и увидел декана их факультета – желчного толстяка Мартынова, от которого всегда воняло псиной. Он не знал, что сказать и не стал больше смотреть на декана.

– Ну, ладно, не переживай сильно, – примирительно сказал Мартынов. – Покойник, надо прямо сказать, не подарок был. И нам от него доставалось. Но порядок есть порядок. Сделаем тебе выговор, – Мартынов легонько ткнул Искандера кулаком в плечо и отправился в сторону факультета, насвистывая какой-то мотив.

Искандер оставался некоторое время без движения. Если бы кто-нибудь в тот момент спросил его, чему он больше поражен: известию о смерти Снегирева или словам декана, он бы не смог дать точного ответа. С тех пор Искандер всерьез опасался писателей и не ждал от них ничего хорошего.

Галимзянов

Искандер подивился, как скоро появилось такси. Он только и успел, что зафиксировать в айфоне адрес писателя да сообщить белоусому свой номер. Искандер занял место рядом с таксистом – ненатуральным блондином с лягушачьими припухлыми веками и приподнятой верхней губой. Только когда Искандер соединился с сидением ремнем безопасности, он заметил, что на коленях у водителя находилось что-то темное. Сначала Искандер решил, что это варежка из темного меха, но варежка производила какой-то с трудом различимый звук, похожий на дыхание живого организма. Заметив интерес Искандера, блондин положил правую ладонь на черный предмет или существо, словно оберегая его от постороннего взгляда.

– Кто это? – шепотом спросил Искандер.

– Микки, – отвечал блондин, не понижая голоса. – Можете говорить громко. Он сейчас крепко спит. Мы всю ночь работали, и он, бедняжка, утомился.

– Это котенок?

– Нет, хорек. Он мелкий совсем. Пару недель как родился.

– Ничего себе. А так не опасно … с одной рукой ездить? – поинтересовался Искандер, кивком головы указывая на руль.

– Нет, что вы, – улыбнулся блондин. – Я уже так две недели езжу. Его одного дома не оставишь. Вот и катаемся вместе. И ему спокойно, и мне хорошо.

Всю дорогу Микки спал, зарыв мордочку между бедер блондина, и Искандеру не удалось хорошенько его разглядеть.

Фарида апа молчала, словно все важное уже было произнесено. Искандер, занятый своими мыслями, не докучал ей разговорами. У дома на Фучика он помог старушке выбраться из автомобиля.

– Ты езжай, улым, – сказала Фарида апа. – Я тут еще посижу, воздухом подышу. Меня укачало в этом такси.

– Спасибо вам большое, Фарида апа.

– Если буду хорошо себя чувствовать, приду на похороны, Алла бирса. Когда там, напомни пожалуйста?

– В понедельник. Я вам обязательно позвоню…

По адресу, который белоусый сообщил таксисту и Искандеру, находился девятиэтажный дом. На скамейке сидел человек неопределенного возраста в красных тренировочных штанах и белой футболке с полуистертой надписью на иностранном языке. Цвет волос человека был также неопределенный: то ли светло-каштановый, то ли темно-каштановый. Глаза его были устремлены вдаль и ничего не выражали, кроме безмолвия, совокупившегося с одиночеством.

Искандер сразу догадался, что это и есть Галимзянов. Издалека ему показалось, что писатель был занят едой. Когда Искандер приблизился, он понял, что писатель грыз семена подсолнуха. Галимзянов еще некоторое время сидел молча, не изменяя направление своего взгляда. Наконец, он медленно поднял на Искандера глаза неопределенного цвета и посмотрел на него так, словно наблюдал оплошность мироздания.

– Ты, что ли, жилец? – спросил он тягучим, как старая карамель, голосом.

– Я, – отвечал Искандер.

Писатель исторгнул из своего рта под ноги Искандеру шелуху подсолнуха.

– Хорошо, если не шутишь. Меня Ильдус зовут, – он протянул свою руку, и Искандер ощутил в ладони влажное безразличие.

– А где твой чемоданчик? – спросил писатель, разглядывая пространство под ногами Искандера.

– Чемодана нет, – отвечал Искандер. – Только рюкзак. Я думал, что на один день приеду…

– Понятно, – заключил писатель. Он медленно поднялся, извлек из кармана тренировочных штанов ключ домофона и прислонил его к металлическому кружку.

– Лифт не работает, – предупредил Ильдус, – но тут недалеко.

Весь их путь наверх был обозначен окурками. Следы привычки курить имелись и выше. На стене между первым и вторым этажами было выведено сигаретой: «Гуля, зачем ты крестила наших детей?». Они поднялись выше, и Искандер прочел выведенный тем же самым способом текст: «Исчезни, мразь». По-видимому, это был Гулин ответ.

Искандер обратил внимание, что в каждом пролете между этажами встречалась черная чугунная дверь. На такой двери не имелось не только номера или звонка, но даже дверной ручки. Только отверстие для ключа, но и его непросто было разглядеть человеку с ослабленным зрением.

– А это, что, тоже квартиры? – поинтересовался Искандер.

– Нет, – растягивая букву «е», отвечал Ильдус, – это кладовки. Раньше там мусоропровод был. То есть он и сейчас существует, только к нему никак не пройти. Как только дом заселили, народ подсуетился и занял свободное пространство. Поставили двери, кто успел.

– А разве так можно? – спросил Искандер, изучая глазами черную с ржавыми пятнами дверь.

– Формально нельзя, но управляющая компания закрывает на это глаза. Сам знаешь, если людям все подряд запрещать, они ведь волноваться начнут, права там качать. Вот и решили не связываться.

– А у вас тоже такая кладовка есть?

– У кого это у вас? – Ильдус даже остановился. – Ты ко мне это, что ли, во множественном числе, как к Наполеону?

– Ну не во множественном, – возразил Искандер.

– Так, ты эти шутки брось, понял? – строго сказал Ильдус и приблизил лицо свое к глазам Искандера. – Давай на «ты» и точка.

– Хорошо.

– А насчет кладовок…. Не успел я. Пока я тут яйца чесал, деньги искал, ушлый сосед-сукерла захватил жизненное пространство.

На четвертом этаже Ильдус юркнул в неосвещенный коридор. Номера квартиры на металлической двери не имелось. Рядом со звонком с помощью скотча была закреплена надпись, выведенная черным маркером: «Звонок не работает. Не стучать!».

– А как же тогда … – сказал Искандер, указывая кивком на надпись и не зная, как завершить начатый вопрос.

– Кому надо, у того номер телефона есть, – сказал Ильдус. – А эти из управляющей компании меня заманали уже.

– А что они хотят?

– Известно чего: денег. Задолжал я им не по-детски. Уже больше года за квартиру не платил…

– Не выселят тебя? – сочувственно спросил Искандер.

– Пусть только попробуют, – сквозь зубы проговорил Ильдус, распахивая дверь в квартиру. – Я – человек социально уязвимый, инвалид второй группы. У меня и документ на этот случай имеется.

В квартире в нос бросился запах усталости от жизни. Так пахнут квартиры, где проживают одинокие немолодые люди вместе с котом или неприученной к городскому комфорту собакой.

– У тебя животные есть? – спросил Искандер, проводя большим и указательным пальцем по носу.

– Была собака… Но сдохла давно уж. Что-то сожрала во дворе, когда гуляли. А я проморгал. Потом долго и мучительно умирала. Гнила, считай, заживо. Видел бы ты ее глаза. Как вспомню, плакать, мля, хочется. То ли эти козлы догхантеры что-то просыпали. То ли экология у нас тут такая. А, может, и то и другое… Обувь снимай! Пол чистый. Айда сначала твою комнату покажу.

Комната Искандера находилась слева от входной двери напротив туалета. Это было маленькое помещение, в котором стоял потрепанный диван неопределенного цвета, полупустой книжный шкаф и антикварного вида кресло-качалка.

– Этот предмет старины я на Тинчурина купил. За копейки, считай, – сказал Ильдус и качнул кресло. – Тебе эта штука мешать не будет, да? А то я уберу ее.

– Нет, пусть будет.

– Хорошо. Айда туалет покажу.

Санузел в квартире был раздельный. Но проникнуть туда можно было только боком: дверь открывалась вовнутрь, а расстояние между стенами было незначительным.

– Бумагу в горшок не бросай, – строго предупредил Ильдус. – Если вдруг большое дело сделаешь – мигом спускай. Освежителя воздуха нет.

Искандер усмехнулся. Ему понравилось это всерьез произнесенное «если вдруг».

– Так может проще освежитель купить, – предложил Искандер.

– Э-э-э, браджан: проще – не значит лучше, – отвечал Ильдус. – Во-первых, чего ради на такое баловство лишние деньги тратить? Я же не дочка Рокфеллера! А во-вторых, ты же с образованием вроде, не в курсе, что ли, что эти освежители воздуха озоновый слой земли не по-детски разрушают?

Искандер ничего не ответил, и они пошли дальше осматривать квартиру. Над умывальником с рыжим пятном на дне висело треснутое зеркало. Ильдус одернул занавеску.

– Ты там в душе поосторожней с переключателем, – сказал хозяин квартиры, указывая на смеситель. – Может резко горячая вода пойти. Не сварись…

По дороге на кухню Ильдус распахнул еще одну дверь.

– А здесь вот я сам обитаю.

Если бы Искандер прежде не видел хозяина квартиры, то при виде этой комнаты он решил бы, что здесь живет совершенно больной старый человек, которого давно никто не навещал и не любил. Незастланная кровать с разбросанной на ней одеждой, неказистый платяной шкаф и телевизор, приделанный к стене. На полу без всякого порядка лежали книги и газетные листки.

Кухня оказалась почти вдвое просторнее комнаты, отведенной под проживание Искандеру. У стены стоял большой стол, половина которого, судя по видимым глазу предметам (компьютеру, тетрадке и ручке), служила хозяину рабочим местом, а другая предназначалась для ежедневного приема разной пищи. На газовой плите что-то приготовлялось, кажется – пельмени. Над столом висел производственный календарь. Красная передвижная рамочка, служившая для обозначения текущий даты, остановилась на позавчерашнем дне. С календаря строго и в то же время кокетливо глядел уже знакомый Искандеру человек с маленькой рыжеватой бородкой и аккуратно подстриженными усиками. На голове его красовалась та же каракулевая шапка, похожая на пилотку. Под фотографией Искандер прочел выведенные золотыми буквами слова: «Тот, кто любит Аллаха, любит Россию и его суверенитет».

– А почему его, а нее? – спросил Искандер, кивком головы указывая на фотографию.

– Да чурки какие-то делали. Я поэтому и повесил его здесь, – чисто поржать.

– А кто это? – спросил Искандер, продолжая разглядывать человека в каракулевой шапке.

– Это Дамир хазрат, наш верховный муфтий. Ты располагайся, отдыхай, – тяжело вздохнул Ильдус и шлепнулся на единственный в помещении стул.

– Спасибо, – отвечал Искандер. – Я по поводу оплаты хотел бы сразу договориться.

– А тебе Карлов не сказал, что ли?

Искандер догадался, что Карловым звался белоусый.

– Он что-то там про арабский язык говорил, – вспомнил Искандер.

– Так точно. Ты арабский знаешь? Татакаллям би люха арабийя?[25]

– Ля бас бих[26], – отвечал Искандер.

– Ты мусульманин?!

– Да.

– Круто! А по нации кто? Татарин?

– Крымский татарин, – поправил Искандер.

– Вот это да… Из самого Крыма, что ли? – Ильдус даже вскочил со стула.

– Из самого.

– А я вот, прикинь, никогда не бывал в Крыму. Как там? Лучше, говорят, стало?

– Может, кому-то и лучше, – уклончиво отвечал Искандер. У него уже сложилось некоторое представление о хозяине квартиры, и он не хотел вступать с ним в разговоры, которые могли кончиться неприятно.

– Знаешь, что я думаю про все это? – сказал вдруг Ильдус. – Я в эту политику лезть не хочу. Я так считаю: если народ решил быть с Россией, значит, так тому и быть. Но если по честноку, то Крым конечно – российская земля.

Искандер оставил слова Ильдуса без ответа.

– Кушать хочешь? – поинтересовался хозяин квартиры. – Я как раз завтракать собирался.

– Не откажусь. С утра только чай успел попить.

– А я как раз пельмешки сварил, – Ильдус подошел к кастрюльке на плите и поднял крышку. – Ты пельмени уважаешь?

– Да.

Пельменей оказалось немного, но хозяин квартиры отдал Искандеру почти половину своей порции. Мясо в пельменях было кислым, и Искандеру от этого стало грустно.

– Мне сказали, вы… то есть ты писатель, – сказал Искандер, отвлекая самого себя от грустных сигналов, посылаемых языком.

– Правильно сказали, – с достоинством человека, имеющего сильную репутацию, отвечал Ильдус.

– И книги изданные есть?

– Ну да, имеются.

– Покажешь?

Пока писатель ходил за книгой, Исканер высыпал в его тарелку недоеденные им пельмени. Ильдус не мог видеть самой операции, но опытным глазом понял, в чем дело. Он хотел что-то сказать, но отрыжка помешала ему сделать это. Искандер вынул у Ильдуса из рук принесенную книгу. Книга называлась «В дупле». В качестве автора на обложке был обозначен Илья Абрикосов.

– Так тут же какой-то Абрикосов написан. Так и я могу любую книгу с полки взять, и сказать, что это я написал. Например, Пушкина, – засмеялся Искандер.

– Пушкин, говоришь? А вот это ты видал, да?! – Ильдус выдернул из рук Искандера книгу и ткнул пальцем в фотографию на задней стороне обложки. На ней был парень лет двадцати, действительно похожий на Ильдуса. – Узнаешь? Вот то-то и оно. Абрикосов – это мой литературный псевдоним. Сам понимаешь, с моими именем и фамилией чурбанскими хрен куда пробьешься в современной русской литературе. Эти же редактора, издатели смотрят не то, что ты пишешь, а на то, кто ты есть по жизни. Одна редакторша так мне и сказала: «Не могу, значится, вообразить себе русского писателя по фамилии Галимзянов». Не сдержался я тогда, дал ей за такие слова по харе. В одном журнале московском дело было. Сейчас его уже нет. Закрыли из-за денег. Ну, набежали тут, как тараканы сраные, их сотрудники. Махач был знатный. Я одному писателю очки там сломал и зуб выбил. Жирный такой, с бородой, сука. Но не буду называть имя и фамилию. Потом меня долго в толстых журналах не печатали. Да не только в фамилии дело. Не пускают. Там мафия своя. Вход два рубля. Выход копейка. Есть, конечно, и среди издателей и писателей нормальные люди. Вот, например, Шишкин. Он, знаешь, что про вот эту мою книгу сказал? Ничего подобного, сказал писатель Шишкин, не читал со времен раннего Сорокина. Слыхал про Шишкина, что ли?

– Шишкин – это же художник вроде, – осторожно заметил Искандер.

– Не-е, ты че. Он писатель уж. Хотя, он мужик талантливый, может и картины рисует. Про это не скажу. Он кино еще снимает. Мистика всякая, считай. Жутко интересно. Сейчас тебе покажу его. – Ильдус взял в руки лежавший рядом с ним телефон и стал что-то искать... – вот он. – Видал? Голова!

Искандер увидел лысого мужчину неопределенного возраста с грустными глазами и усами как у запорожского казака.

– Он недавно книгу выпустил про Распутина, – восторженно продолжал Ильдус. – Я, чесслово, пока не прочитал ее до конца спать не лег. Там все написано посильнее, чем у Старикова. Стариков фалян-тегян[27], публицистика, заумь всякая, а этот Шишкин все как в романе описывает, как было все на самом деле. Ты вот, например, знаешь, за что Распутина пидорасы замочили?

– Кто?! – спросил Искандер.

– Пидорасы, – с готовностью повторил Ильдус.

– Чем же он им насолил?

– Да все просто. Им англичане пробашляли. Потому что Распутин у них как в горле кость был. И как только убрали Распутина, в России революция случилась на немецкие деньги.

– Постой, – перебил Ильдуса Искандер, – но англичане тогда с немцами воевали. Зачем им Распутина убивать, чтобы немцы потом революцию в России сделали?

Ильдус посмотрел на Искандера. Так глядят на старика-юбиляра, который громко пустил ветры в тот момент, когда нужно было задувать свечи на именинном торте.

– Ничего ты не понимаешь, наивняк, – с кривой усмешкой произнес Галимзянов. – Они всегда Россию, считай, ненавидели: и англичане, и немцы, и все остальные. И даже если воевали, всегда объединялись на почве русофобии и неприятия духовности нашей. Но с этими-то все понятно, заморскими чертями. Мне вот другое непонятно: почему наши отечественные люди правду о Распутине скрывают? Вот, к примеру, хорошо известно, что в Эрмитаже член Распутина в специальной банке хранится. Его когда эти… пидорасы убили, они ему из мести член отрезали за его мужскую силу. Потом член в банку закатали.

– А кто его туда поместил? – спросил Искандер.

– Врач один, фамилия у него съедобная такая… Пирожков, что ли.

– Может, Пирогов?

– Точно: он. Короче оттяпал этот Пирогов у Распутина член и поместил в банку. Но банку эту нигде не выставляют. Так вот недавно приезжал к нам в Казань академик Пиотровский из Эрмитажа. Он у них там за главного, считай. Я на этом культурном мероприятии присутствовал. Заранее пришел, сел в самый первый ряд, чтобы получше все увидеть и услышать. Я его прямо в лоб, этого Пиотровского, спросил: «Михаил Борисович, почему вы не выставляете член Распутина?». Видел бы ты его тогда. Весь сжался, глазки забегали. Нет, говорит, у нас никакого члена. А я-то вижу, что он врет. Меня ведь не проведешь. Он, когда слово «член» произносил, заикаться даже стал. Но от меня просто так не отмахнуться. Я не муха и не комар какой-нибудь. Говорю я тогда Пиотровскому этому: «У Вас, Михаил Борисович, может члена и нет, а в Эрмитаже он имеется. Мне это достоверно известно. Может, вы еще скажете, что у вас головы Хаджи-Мурата тоже нет? Верните народное достояние людям! Голову Хаджи Мурата – кавказцам, а член Распутина – русским». Из зала меня вывели и не дали дискуссию завершить.

– Ты, наверное, телек все время смотришь, – предположил Искандер, когда закончил смеяться.

– Бывает, – согласился Ильдус. – Хотя в последнее время реже включать стал. Всякую муть крутят. Тошно иногда смотреть, чесслово. Включаешь и смотришь этот беспросветный мрак.

– А сколько каналов у тебя?

– Не считал. Штук двести может.

– Так что ты не переключаешься?

– Легко сказать, – сказал Ильдус. – К вечеру так устаешь, считай, что даже сил нет кнопку на пульте нажать. Что-то еще искать там... Ну их в баню! Только и хватает энергии, что красную кнопку надавить. А там идет Первый канал обычно. Вот и приходится всякую дребедень зырить.

– Да ты Обломов, получается, – засмеялся Искандер. – Как только ты в себе силы находишь книги сочинять?

– А вот тут ты в точку попал, – вновь оживился Ильдус. – Не всегда удается собраться. Бывает так: встаю с утра. Голова свежая. Чайку глотну и сажусь писать. А в голову как назло ничего стоящего не лезет. И сидишь так над компом, как лох самый последний. Прям до слез обидно бывает. А потом вдруг сходишь там… в магазин за хавкой или просто в туалет развеяться и понимаешь – поперло. Все бросаешь, бежишь за стол писать, но пока добежал, вдохновение куда-то на хрен улетучилось. У меня один раз так было. Я на улицу вышел – проветриться, и тут меня прихватило, считай. Я назад. Понесся по лестнице, про лифт забыл начисто, чтобы поскорее к творчеству приступить. Ну и упал, не добежал одного этажа. Закрытый перелом правой руки. Забрали меня в больницу. Там тоже пару раз муза приходила, я сам записывать не мог: рука. Стал диктовать соседу по палате. Он записывал все без звука, старательно. Потом оказалось, что туфта полная. Я думал он узбек или другой черный какой, а он корейцем оказался. Только не нашим, а оттуда, из этого… Сеула. Вообще по-русски писать не умел, хотя на пятом курсе в университете учился. Такие вещи я ему тогда надиктовывал, а он, – Ильдус нехорошо выругался.

– А сейчас ты пишешь что-то? – поинтересовался Искандер.

– Пишу, – отвечал Ильдус. – Роман в форме дневника. Не буду тебе сюжет весь пересказывать. У меня примета такая есть, пока книгу не написал – никому не слова. Так что без обид.

– Хорошо, – отвечал Искандер, вполне довольный уже одним тем обстоятельством, что писатель приотворил ему дверь в свою творческую кухню.

Искандер вспомнил, что Исмаил эфенди также вел дневник, куда записывал маленькими арабскими буквами какие-то слова. Нередко во время этого занятия дед хмурился. Искандер знал, что брови деда беспокойно двигались, когда какая-то тяжелая мысль не отпускала его сердце и разум. И потому никогда не спрашивал деда, что он пишет. Куда-то потом этот дневник делся, Искандер припомнить не мог. Смерть деда и торопливые сборы в дорогу не оставили никакого шанса этому произведению Исмаила эфенди.

Сам Искандер тоже баловался стихами, а еще вместе с двумя одноклассниками – крымским татарином Мустафой и корейцем Коляном – «издавал» рукописную газету, звавшуюся «Кой». Колян настаивал на ином назывании, созвучным упоминавшемуся выше. Оно, что уж скрывать, и в самом деле отражало их тогдашний настрой и образ мыслей.

Первый номер действительно вышел под предложенным Коляном названием, но в творческий процесс вмешалась цензура в лице классной руководительницы Валентины Ивановны. Тетрадка в двенадцать листов, служившая каркасом для издания, так и не дошла до читателей. Валентина Ивановна непременно желала придать делу политический характер: на обороте тетрадки, чей титул был испоганен гадким заборным словом, был напечатан гимн Советского Союза. Фантазия издателей «Коя» не пощадила это произведение детского поэта Михалкова и недетского писателя Эль-Регистана.

Историю удалось очистить от политики благодаря дипломатии Исмаила эфенди. «Мальчишки думают о девчонках, – сказал мудрый старик, – разве можно их за это осуждать?». Потом Исмаил эфенди помолчал и добавил: «Если кого и следует осуждать, Валентина Ивановна, так это вас, за то, что плохо прививаете подрастающему поколению этику и психологию семейной жизни». Дед рассказывал эту историю дома, и родители Искандера от души смеялись. Не было смешно только Искандеру: он опасался, что теперь ему и его товарищам запретят делать газету. Но волнения эти были напрасными. Запрета не последовало.

На заседании редколлегии было принято решение переименовать газету. Колян настаивал на названии, которое в грубой форме обозначала другую часть человеческого тела, как мужского, так и женского, и вполне отвечало апокалиптическим настроениям их творческого коллектива. Но тут уже Искандер и Мустафа выступили против, и было найдено компромиссное название «Кой», переводившееся как «мелодия».

Газета выходила всего в одном экземпляре и бесплатно распространялась для медленного чтения среди одноклассников. Ее осваивали по очереди: сначала мальчишки, затем – девчонки. После этого зачитанный до дыр и пятен номер возвращался к членам редколлегии и поступал на бессрочное хранение к Коляну. Что сталось потом с номерами «Коя», Искандер не знал. Из письма одноклассницы Маши стало известно, что Колян, ставший заядлым картежником, проиграл каким-то уркам сначала все свое имущество, а потом и собственную честь. Может, среди проигранного имущества были номера газеты «Кой». Хотя навряд ли…

Пока Искандер вспоминал свою короткую писательскую жизнь, Ильдус расправился с пельменями.

Из комнаты, отведенной Искандеру, донеслись звуки азана[28].

– Слушай, я на джума[29] схожу, – сказал Искандер, появившийся в кухне с телефоном в руке. – Хочу заодно вашу новую мечеть посмотреть.

– Это ты здорово придумал, – одобрительно отозвался Галимзянов, задрал голову и посмотрел на календарь. – Сегодня, кстати, грят, в мечети сам Ак Буре будет.

– А кто это Ак Буре? – спросил Искандер.

– Ну, ты даешь, блин. Как вчера на свет родился. Ты, что, реально про Ак Буре не слыхал, штоле?

– Не слыхал.

– Это Белый Волк.

– Это из сказки который?

– Зачем? – протянул Искандер. – В сказке он фэйковый, а тут реальный. Он тут заместо шейха суфийского. С ним сам Аллах непосредственно общается.

– Прямо-таки и общается? – с недоверием спросил Искандер.

– Не знаю, люди говорят знающие. Я свечку не держал. Но говорят, что через него Аллах передает свои слова всем татарам.

– А почему только татарам?

Ильдус на мгновение задумался.

– Ну потому, что мы как бы самые правильные мусульмане… Как-то так. Это Дамир хазрат так говорил.

– Вот он, что ли? – спросил Искандер и посмотрел на человека в каракулевой шапке.

– Он самый, – отвечал Ильдус. – Он же не только муфтий, но еще и настоятель в мечети Шаймиева. Он как бы главный за ислам здесь, считай. Через него Ак Буре людям слова Аллаха сообщает. Ты чего в интернете его выступления не смотрел, что ли? Он ваще жжет иногда. Я тебе ссылку брошу. Ты есть в Контакте, да?

– Есть.

– Ладно, – Ильдус хлопнул себя по коленкам, – харе болтать. Пошли, что ли?

– А ты тоже идешь? – удивился Искандер.

– А то, – сказал Ильдус и почему-то подмигнул Искандеру. – Тахарат[30] настоятельно рекомендую дома взять, а то там давка будет. Хотя в новой мечети все цивильно. Фонтанчики, мраморные скамейки. Бабла немало убухали, но красиво смотрится…

Мечеть

Для удобства граждан, заинтересованных в коллективном разговоре с Богом, мечеть была организована в ничтожной удаленности от метро. Станция была нарочно открыта накануне первого молебствования. Мэру города Ибадуллину дважды пришлось приезжать на одно и то же место. Сначала он появился, чтобы разрезать ленту под землей и вместе с обрадованным таким значительным соседством машинистом дать старт первому поезду от станции, звавшейся так же, как и мечеть. Сама же мечеть была названа в честь человека, которого обитатели Казани ласково называли Бабаем и продолжали крепко любить, хотя никто не помнил уже, что хорошего он сделал людям. Человек этот тоже вместе с мэром прибыл на открытие мечети. Его вели под руки два молодых похожих друг на друга чиновника в блестящих костюмах. В газетах писали, что эта самая большая мечеть в Европе, но находились люди, которые утверждали, что это не так. Впрочем, всегда найдутся те, кто попытает обнаружить изъяны даже в самом совершенном творении.

Мечеть и в самом деле показалась Искандеру огромной. Голубые минареты, напоминавшие молодые грибы-поплавки, возвышались над районом как столпы веры. По мраморному полу, укрытому от разутых ног коврами, Ильдус с Искандером пересекли просторный зал. Искандер остановился, разглядывая богатую люстру с неизмеримым числом стеклянных фигурок.

– Из бемского хрусталя, – сообщил Ильдус Искандеру. – На специальном самолете доставили в подарок Бабаю. А штуки, на которых стекляшки эти висят, из золота. Но я как-то не очень верю, слишком шикарно звучит, чтобы быть правдой. Давай поближе сядем, а то не увидишь ни черта.

Первые три ряда были уплотнены сидевшими в разных позах людьми со спокойными лицами. Они неторопливо говорили друг с другом о своих насущных делах, ожидая призыва к молитве. В четвертом имелось несколько незаполненных пространств между человеческими телами. Одно из них заполнили Ильдус с Искандером. Ильдус уселся по-турецки, а Искандер опустился на поджатые ноги…

– Вот видишь имама? – Ильдус указал головой в сторону человека, стоявшего к ним вполоборота. Это был высокий человек в темном длиннополом одеянии с белоснежной чалмой на голове. Красивое лицо. Выражение глаз не было видно по дальности расстояния, но Искандер хорошо помнил тот строгий и одновременно лукавый взгляд на фотографии с календаря, которую он видел на кухне у Ильдуса. Эдакий строгий плут.

– Да, – отозвался Искандер.

– Это тот самый Дамир хазрат, о котором я тебе говорил. Красиво говорит, и, что характерно, правильные слова. Короче, сам услышишь. Если че не поймешь, я тебе переведу.

– Спасибо.

Мечеть быстро заполнялась серьезными людьми мужского пола. Большинство было татарами, но встречались и совершенные азиаты, и чернокожие мусульмане.

– Хурметле… Дорогие братья и сестры! Ас-саламу алейкум ва рахмат Аллахи ва баркатух[31], – заговорил проповедник.

– Уважаемые… – вполголоса начал переводить Ильдус.

– Не надо, я пока понимаю, – шепотом перебил его Искандер.

Но когда проповедник стал говорить дальше, Искандер почувствовал, что слишком понадеялся на свое языковое чутье. И он покорно склонил свое ухо перед Ильдусом. А тот только и рад был проявить свою заинтересованную осведомленность в родном языке.

– Короче, тема этой проповеди – деньги. Что деньги всем Аллах как бы дает, но ждет, чтобы люди этим умело распоряжались. Не тратили на всякую байду. И что если у кого лишние деньги имеются, то не надо себе покупать дорогие часы и фалян-тегян, а отдавать нуждающимся братьям… и сестрам. Сестрам лучше отдавать через братьев. И что если ты знаешь кого-то конкретно, кто нуждается, дай ему деньги, а если не знаешь – то неси в мечеть уж. Имам как бы поможет с этим делом, так как он сам знает тех, кто больше всего нуждается.

– Брат, потише, пожалуйста, – суровый взгляд обратившегося к ним бородача из третьего ряда совершенно не соответствовали доброте его слов.

– Я гостю перевожу, – огрызнулся Ильдус, не повышая голоса, но видом своим давая понять, что не намерен уступать.

– Ты чего такой дерзкий, брат?! – отвечал бородач, и глаза его сузились.

Проповедник неожиданно прервал свою речь, и Искандер догадался, что он смотрит на них с Ильдусом. Он хотел сообщить об этом Ильдусу, но проповедник опередил его. Он что-то сказал, и Искандер расслышал только имя Ильдуса.

– Извините, хазрат. Да, монда минем кунак, Кырымнан[32], – пояснил Ильдус, кивая в сторону Искандера.

– Так что же вы молчали, – произнес Дамир хазрат уже по-русски. На этом языке говорил он отчего-то быстро, словно поспешал куда-то по неотложным делам с большой спортивной сумкой на плече. – Наши братья из Крыма – всегда дорогие гости для нас, татар Поволжья. Как зовут нашего дорогого брата?

– Искандер, – отвечал за смутившегося Искандера Ильдус.

Дамир хазрат замолчал и несколько секунд внимательно смотрел на Искандера. Наконец, он прокашлялся и произнес громче обычного: «Я думаю, братья и сестры, никто не будет возражать, если я продолжу хутбу на русском».

В зале прозвучал гул, из которого было неясно, что он заключает: одобрение или несогласие. Дамир хазрат поднял руку и, когда гул утих, продолжил.

– К сожалению, среди наших братьев и сестер все еще немало тех, кто забыл родной язык, язык Тукая и Мусы Джалиля, язык первого президента и шейха Ак Буре, – буква «я» в слове «язык» трижды крепко хлопнула Искандера по ушам. Ему вспомнилась Айгуль – девушка, с которой он когда-то встречался. Она также нещадно била всей силой своего большого рта по этой финальной букве, произнося ее в начале слова. Искандеру всякий раз казалось, что вслед за тем Айгуль непременно должно вытошнить. И хотя этого никогда не происходило, страх, что это может когда-то случиться, не оставлял впечатлительного Искандера.

Дамира хазрата тоже не вытошнило на букву «я». Напротив, всем своим видом он демонстрировал, что чувствует себя превосходно.

– Но это не их вина, это их беда, – продолжал Дамир хазрат. – Я даже больше вам скажу: это наша совместная беда как татар. А совместную беду и решать надо совместно. Как сказано в одном хадисе: «Никто из вас не уверует, пока не пожелает для своего брата того, чего желает самому себе». Так пожелаем же нашему брату из солнечного Крыма поскорей выучить наш великий и могучий татарский язык, язык Марджани, язык, на котором наши предки столетиями обращались с мольбами к Аллаху.

Одобрительно отозвалась мечеть на слова проповедника. На Искандера с вниманием обратились сотни глаз, и он захотел в этот момент исчезнуть, вжаться в ковер и стать частью его узора.

– Какой тебе пиар Дамир хазрат сделал, – тихо произнес Ильдус Искандеру на ухо. – Теперь, считай, тебя каждая собака на улице будет узнавать.

Искандер хотел ответить Ильдусу, но Дамир хазрат возвысил голос, и Искандер умолк.

– Однако, дорогие братья и сестры, возвратимся к нашей проповеди. Мы с вами говорили о деньгах, о том, как опасно делать золотого тельца своим непосредственным богом и предметом культа. Часто наличие денег ослепляет человека, делает его самоуверенным. Ему кажется, что он едва ли не равен в своем значении Всевышнему Аллаху. Но горе тому, кто в ничтожестве своем возомнит себя, тварь, созданную Аллахом, беспредельным хозяином для всех богатств на территории Земли.

Последние две фразы Дамир хазрат почти прокричал. В голосе его звучали боль, страсть, гнев.

– Я расскажу вам, братья, одну историю, – возобновил Дамир хазрат свою речь после небольшой паузы. – Эта история тем более важна, что я буду говорить о нашем с вами земляке. Имя его сообщать вам я не стану. Но кто-то из присутствующих здесь может догадается, о ком здесь имеется в виду. Есть у меня один знакомый брат. В лихие девяностые, которые многие из нас хорошо помнят, был он близким образом связан с криминалом. Их банда контролировала полгорода. В деньгах, как говорится, купались. Все и кого хочешь, могли за деньги купить. Этот человек, о котором я сейчас веду речь, говорил своим бандитам: «Вы меня на руках носить должны. Я вам такую жизнь сказочную сорганизовал. Катаетесь как масло в сыре». И что же вы думаете? Аллаху Тааля[33] услышал слова этого человека. Через какое-то время на жизнь того человека совершилось жестокое покушение. Гранатой оторвало ему обе ноги навсегда. И его, как он и говорил, стали носить на руках его ребята. То есть в буквальном значении, стали носить на руках. Вскоре после этого он, альхамдулилля[34], пришел в ислам. От него самого я услышал эту историю, которую сейчас рассказал вам. К чему я это говорю? Человек возомнил себя равнозначным Творцу и забыл, что все, все на этой грешней Земле принадлежит к Аллаху. И только Он имеет привилегию распоряжаться не только нашим имуществом, но и нашими жизнями.

Затем Дамир хазрат проворно спустился с минбара, прислонил к нему свой посох и поворотился спиной к верующим. Он приблизил обе ладони к ушам и пропел зачин молитвы. Понятные всем разлитым за его спиной людям слова «Аллаху акбар» разнеслись по залу и были подхвачены многоустным поминанием.

В молитвенном преклонении Искандеру не требовался советчик. Он с детства знал, как совершать намаз, еще до того, как научился угадывать смысл произносимых им арабских слов. Люди вокруг Искандера в сладостном ощущении единения бодрых душ склонялись к ласковой шерсти ковра, чтобы вслед за тем подняться над окружающим пространством, и с минарета человеческого тела восхвалить Единого Бога. Вместе со всеми припадал к земле и Искандер, вместе со всеми поднимался и, тихо шевеля губами, шепотом произносил знакомые с самого детства слова: Альхамду лиЛляхи, рабби алямин, ар-рахмани рахим, малики яуми д-дин...[35]

Когда имам закончил слова молитвы, он еще некоторое время оставался коленопреклоненным. Все продолжали сидеть, сменив лишь положение своих тел. Наконец, имам поднялся и повернулся лицом к мусульманам.

– А где Белый Волк? – едва слышно спросил Искандер.

– Погоди, скоро будет, – отвечал Ильдус.

Когда Искандер вновь посмотрел в сторону минбара, он увидел, что рядом с Дамиром хазратом стояли два крепких на вид старика и еще кто-то. Он не сразу сумел разглядеть его. Сначала Искандеру показалось, что это крепко состарившийся человек с богатой растительностью на лице, – побелевшей то ли от долготы жизни, то ли от ее безрадостной строгости. Все внимание отнимал вытянутый нос, делавший лицо неизвестного похожим на лисью или даже волчью морду. Пока они с Ильдусом стояли в очереди, слепленной из тел бывших молящихся, Искандер не отрывал глаз от непонятного существа, которое по мере того, как он приближался к нему, все меньше походило на человека и все больше на лесного зверя, покрытого густой белой шерстью.

– Белый Волк? – прошептал Искандер и слова его звучали как волшебное заклинание.

– Ага, он самый, – отозвался Ильдус.

Верующие, образовав живую разноцветную змейку в круглых шапках разных цветов, поочередно подходили к Дамиру хазрату и стоявшим справа и слева от него старикам и, обнажая зубы, протягивали навстречу им свои ладони. Приблизившись к Белому Волку, каждый верующий обеими ладонями касался одной из мохнатых лап. И вслед за тем, не выпуская из рук своих лапу, они склоняли голову и прикасались к ней губами.

Змейка передвигалась быстро, и вскоре Искандер совершенно приблизился к зверю. Он бросил короткий взгляд на крепкого старика в тюбетейке и протянул ему обе ладони. Затем сделал шаг и оказался лицом к лицу с Дамиром хазратом. Руки Дамира хазрата оказались мягкими и небольшими, как у городской девушки.

– Ас-саламу алейкум. Как ваша фамилия, уважаемый брат? – спросил Дамир хазрат Искандера, улыбаясь одними глазами.

– Ва алейкум ас-салам. Исмаилов, – медленно, как засыпающий от нестерпимой усталости человек, произнес Искандер и в тот же момент увидел на лице Дамира хазрата гримасу, словно тот прыгнул с кровати на канцелярскую кнопку голой пяткой. До боли сжал проповедник ладонь Искандера так, что ему пришлось с силой освободить свою руку.

– Прости… Простите, брат, – теперь Дамир хазрат улыбался уже не только глазами, но и ртом. – Просто ваше лицо показалось мне знакомым. Но я, кажется, немного ошибся.

– Ну, давай, что встал, – услышал Искандер за спиной шепот Ильдуса. – Тут меня толкают.

Искандер попятился в сторону, шевеля губами, как увлеченный какой-то неотложной мыслью человек. Он бездумно вытянул вперед две ладони и произнес приветствие, почти не глядя на высокого и жилистого бабая. Искандер весь сжался, будто он стоял посередине подвесного моста через горную реку в ветреную погоду. Он почувствовал, как капельки пота стекают по спине и ноги его подкашиваются. Ильдус опять что-то зашипел ему в самое ухо, только Искандер уже не мог разобрать слов.

Еще один маленький шажок, и вот он уже перед мохнорылым существом. Теперь уже Искандер утратил всякий признак сомнения. Перед ним был натуральный волк. Только не серый с седыми волосками, как обычно положено представлять этих лесных тварей, а абсолютно белый волк. Острые стальные глаза, узкие и немигающие внимательно смотрели на Искандера.

Волк стоял на задних лапах и, судя по всему, не чувствовал себя в таком положении беспомощно. На голове у лесного зверя была татарская тюбетейка белого цвета с вышитыми золотой нитью арабскими словами, которые Искандер не успел разобрать. На плечах у животного сидел синий однобортный пиджак, а под пиджаком была того же цвета рубашка без галстука. Искандер уронил взгляд вниз и увидел, что на лапах волка надеты серые вязаные шерстные носки с силуэтами каких-то животных… кажется, оленей. Носки выглядывали из-под синих джинсов.

Искандер задержался на мгновение, но позади его уже напирал Ильдус, а вслед за ним и другие звенья «змейки», и потому не было никакой возможности присмотреться к неведомому существу. Искандер протянул обе руки Белому Волку. Тот задержал в своих мохнатых лапах его ставшие влажными от волнения ладони. Затем повернулся к имаму и, запрокинув голову, завыл. Искандер резко подался назад, выдернул из лап волка обе свои ладони и отскочил в сторону. Правая рука его зачесалась, и он увидел на ней красную полоску, начинавшую выходить из берегов образовавшейся ранки.

Все, кто находился поблизости и наблюдал рукопожатие Белого Волка с Искандером и то, что затем последовало, засмеялись. Даже Ильдус, и тот издавал какие-то хрюкающие звуки. Но дольше всех смеялся сам Белый Волк. Если можно было назвать исторгаемые им звуки смехом. Он запрокинул назад свою голову и извлек из своей значительной пасти такую свирепую мелодию, что Искандера вновь передернуло.

– Шейх Ак Буре сказал, что очень рад видеть вас, брат Искандер, в нашем славном городе, – сказал Дамир хазрат, когда волк закрыл пасть. – И приносит свои извинения, что не по злому умыслу, а по случайности сделал вам небольшой физический дискомфорт.

– Спасибо большое, – пробормотал Искандер, не отводя взгляда от Ак Буре. – Я тоже очень рад познакомиться. – Когда Искандер произнес эти слова, он увидел, как сверкнули глаза Белого Волка. Вслед за тем тот, кого только что назвали Ак Буре, оскалился и поднес правую мохнатую лапу к тому месту на своей груди, где у людей и может быть у волков тоже полагается быть сердцу, и слегка склонил голову набок.

– Проходи дальше брат, – и Искандер, не оборачиваясь на голос, отступил в сторону. Но он не отрывал изумленного взгляда от Белого Волка, пока глаза давали ему силу видеть его.

У выхода к Искандеру, который обыскивал собственный рюкзак в поисках носового платка – кровь не переставала сочиться, – приблизился длинный парень в свитере, с лицом дохлого осла.

– Дай руку, брат, – повелительно сказал он. В руках у него Искандер увидел какую-то пластмассовую бутылочку и упаковку.

– Что это?

– Мирамистин, – сообщил парень. – Надо обработать рану. Меня муфтий хазрат послал.

Искандер послушно протянул руку, и парень выдавил на нее из пластмассовой бутылочки несколько бесцветных капель. Затем убрал бутылочку в задний карман брюк и двумя руками прислонил к ране Искандера толстый пластырь.

– Спасибо, – сказал Искандер.

– Вот еще. Позвони по этому номеру сегодня, – сказал парень и передал Искандеру неизвестно откуда извлеченную визитную карточку. Искандер прочитал слова, напечатанные по-русски, но с извивами, делавшими текст похожим при удаленном рассмотрении на арабскую вязь:

Дамир хазрат Навретдинов.

Чл.-корр. Российской академии наук. Почетный профессор Казанского федерального университета. Доктор экономических наук.

Кавалер ордена «За заслуги перед отечеством 2-й ст.».

Муфтий Духовного управления мусульман всех татар. Имам-хатиб Соборной мечети имени первого президента Республики М.Ш. Шаймиева.

Далее указывался номер мобильного телефона и многочисленные способы отыскания Дамира хазрата в Интернете.

Когда Искандер оторвал взгляд от визитной карточки, парня, оказавшего ему медицинскую помощь, рядом не оказалось.

– А ты счастливчик, брателло, – сказала голова Ильдуса из-за плеча Искандера. – Ак Буре подметил тебя. Это хороший знак, считай.

– Скорее уж пометил, – горько усмехнулся Искандер, разглядывая свою рану.

– Ничего, до свадьбы, как говорится, заживет…

– Откуда он взялся, этот Ак Буре? – спросил уже на улице Искандер.

– Да Аллах его знает, – пожал плечами Ильдус. – Сколько помню себя, он всегда был. Я еще в школе учился, а его портрет у нас в актовом зале висел. Ленина убрали на фиг, а его повесили. Легенда такая, считай, была. Как Казанское ханство возродится, Ак Буре должен явиться.

– Получается, пророчество не сбылось? Ак Буре бар, ханства – юк? – улыбнулся Искандер.

– Зачем? – обиделся Ильдус. – Ханства нет уж, да и на хрена оно нужно сейчас? А вот наша республика возродилась и поднялась с колен. Она покруче всякого ханства будет, считай. В ханстве нефти не было и технологий... Ладно, все это политика. А по этой теме я на голодный желудок не разговариваю. Айда покушаем, что ли? Есть тут одно заведеньице на Баумана. Тебе точно понравится.

На ловца и зверь

Ильдус не соврал: идти пришлось совсем недолго.

– Никогда здесь не бывал? – Ильдус указал на черную доску, к которой то ли по умыслу, то ли по безразличию сердца и рук были неровно приделаны фанерные буквы разного цвета и размера. Приглядевшись, Искандер сложил слова, которые были знакомы ему с детства: «Тяп-Ляп». Мать часто говорила ему, когда он ленился или бросал на полпути какое-нибудь затеянное им дело: «Что же ты, Искандер, все тяп-ляп делаешь?».

– Может, не пойдем сюда, – сказал Искандер. – Название как-то не сильно вдохновляет. Если у них там все тяп-ляп, еще отравимся...

– Э, браджан, да ты не в теме совсем. Ты про банду «Тяп Ляп» не слыхал ничего, что ли?

Искандер наморщил лоб.

– Что-то слышал, но вспомнить не могу.

– Это первая банда молодежная, которая в страхе весь город держала, – пояснил Ильдус. – Еще в советское время, считай.

– А это кафе они открыли?

– Да нет, конечно, – засмеялся Ильдус. – Это мода сейчас такая. Стиль «ностальжи», считай. Сюда народ валом валит. Не только туристы, но и местные. Цены тут справедливые, еда сытная. Короче, пошли уж.

Они сразу оказались в большом полутемном зале. К деревянным безыскусно изготовленным столам прилагались разномастные посадочные места. Рядом со старомодным советским стулом с высокой спинкой и съемным сидением, обнажавшим квадрат пустоты, находился неказистый самодел. К отдельным столам были приставлены белые табуреты.

– Это для кого такие места? – усмехнулся Искандер, указывая на табуреты.

– Это так по приколу, для антуража, – отвечал Ильдус. – А вот там у туалета отдельный стол установлен. Для опущенных, считай. Ты туда ни за что не садись.

– А что, туда кто-то добровольно садится? – изумился Искандер.

– Бывает, – расплылся в улыбке Ильдус. – Кто-то из туристов по причине незнания. Тогда настоящая потеха наступает. Гости сидят, а их никто и не думает обслуживать. Они начинают возмущаться, тогда к ним подсылают самого последнего официанта, из новичков. Он приносит меню и пропадает с концами. Ну, понятно, гости опять бузить начинают. Кто-то не выдерживает такого обращения, встает и уходит. Тогда к ним подбегает менеджер кафе, извиняется и сообщает, что они сели за неправильный стол, и сейчас все исправят.

– А если не уходят? – продолжал интересоваться Искандер.

– Тогда спектакль продолжается. Гости начинают возмущаться, приходит все тот же официант. Гости начинают делать заказ, а он, официант то есть, невозмутимо им отвечает: «Это вам не положено». Они другое, а он им опять: «И это не положено». Ему кричат: «Да ты охренел, что ли? Что тогда нам положено?». Он какое-то фуфло им втирает. Они обалдевают, хотят либо уйти, либо жаловаться, либо и то, и другое. И тут появляется менеджер, извиняется и объясняет гостям, что они сели за неправильный стол.

– Да, веселый у вас городок, – заметил Искандер.

– А то, – с гордостью отвечал Ильдус.

За разговором Искандер наткнулся на какой-то металлический предмет и чуть не полетел на пол. Предметом оказалась самодельная штанга – бывший лом с приваренными с двух сторон секциями батарей с облупившейся краской. Рядом лежала гиря, когда-то черная, а теперь цвета мокрого асфальта с рыжими пятнами на боках. Тут же находились старые металлические утюги с оборванными шнурами. Через весь зал тянулась какая-то перекладина в виде безнадежно порыжевшей трубы.

– Это они, считай, воспроизвели по памяти интерьер качалки, которую организовал создатель банды Антипов, – пояснил Ильдус.

– Но какого… все это в середине зала ставить, – произнес сквозь зубы Искандер, потирая правую ногу.

– Не знаю, чтобы всем видно было, наверное.

– А он сейчас жив, этот… как его?

– Антипов, что ли?

– Да, Антипов.

– А пес его знает, – Ильдус почесал живот через футболку. – Когда суд был, он избежал «вышки». Потом после освобождения куда-то делся. Тут раньше целая картинная галерея имелась. Портреты всего руководства банды, но потом менты потребовали их снять. Выжившие свидетели их преступлений стали возмущаться. Вместо них повесили портреты Путина и членов правительства. И все стали довольны. Давай вот здесь присядем.

Они устроились за столиком у стены. Прежде чем сесть, Искандер потрогал висевшую на стене велосипедную цепь.

– Тож оружие, – сказал Ильдус, – у меня у самого такое в школе было. Серьезно можно покалечить, если по незащищенному месту попасть.

Зал неторопливо пересекали молодые люди в ватниках и темных сапогах с молнией посередине. Такую обувь без проблем можно было купить в Ташкенте. Называлась она «Прощай молодость» и носили ее в основном люди, чей срок жизни соответствовал этому невеселому названию. Искандер не сразу догадался, что люди в ватниках и стариковской обуви – официанты. Один их них вразвалочку подошел к их столику. Это был совсем молодой парень с короткими жилистыми руками.

– Привет, мужики, – поздоровался официант. – Что хавать будете?

– Он зэк, что ли? – прильнув к уху Ильдуса, спросил Искандер.

– Не-е-ет, – протянул Ильдус. – Это у них форма одежды такая и обратился к официанту: «Ты, Игорек, мне пельмешки сообрази. И композитора, как обычно».

Искандер открыл меню, принесенное Игорьком. Он уже не удивился, когда увидел названия на фене. В интересах непросвещенных клиентов, к некоторым блюдам прилагались фотографии.

– У вас котлеты есть? – спросил Искандер Игорька.

– Конечно, Вам какую: пожарскую или по-киевски? – официант, поняв, что блатная романтика не сильно вдохновляет клиента, перешел на нормальный язык.

– По-киевски...

– Все никак свою Хохляндию забыть не можешь, – сказал Ильдус и положил ладонь на плечо Искандеру.

– Прекрати, пожалуйста, – огрызнулся Искандер, и Ильдус театрально прикрыл ладонями рот.

– А пить что будете? – спросил официант.

В графе «Напитки» первым номером значился: Чайковский. Чайковского было два вида: «Индюшка» и Цейлон.

– Вы можете мне помочь? – сказал Искандер официанту. – Я бы хотел чаю.

– Все просто, – отвечал официант. – «Индюшка» – это, считайте, индийский чай. Цейлон – соответственно цейлонский.

– Тогда мне «индюшку». Надеюсь, это не чифирь.

– Нет, но если желаете…

– Нет, не желаю, – поспешил ответить Искандер.

– Хороший парень, – сказал Ильдус, когда Игорек удалился. – На филолога получает образование.

Искандер посмотрел на свою правую руку. Нитка раны покрылась фиолетовым цветом. Ильдус, которому до всего было дело, тоже стал разглядывать рану.

– Ловко он тебя отделал, – заметил Галимзянов. – Но не дрейфь, до свадьбы все рассосется.

– Ты уже это говорил. Руки схожу помою.

На входной двери в туалет не имелось ни букв, ни значков. Вместо унитаза в полу было отверстие размером с горло годовалого теленка. На стенах почти не осталось пространства, свободного от текста. Значительная часть прочитанных Искандером надписей содержала нецензурную брань. Некоторые тексты, казалось, были исполнены с помощью подручного материала. Искандер улыбнулся, прочитав выведенные под сливным бочком слова: «Дамир хазрат – гондон». Кто-то исправил букву «о» в слове «гондон» на «а».

Искандер старательно мыл руки, словно пытался отмыть накопившееся за последнее время удивление.

Когда он возвратился, за ближайшим к ним столиком он заметил двух девушек, одетых по-мусульмански. Подруги были заняты беседой и не обратили никакого внимания на Искандера.

Появился Игорек с подносом и на некоторое время заслонил девушек от Искандера. Котлета оказалась вкусной, но никакой не киевской. Чай был крепкий, но со странным вкусом, не имевшим ничего общего с чайным напитком. Опустошив чашку, Искандер понял, что ему еще больше захотелось пить.

Искандер закончил свой обед раньше Ильдуса. Тот постоянно отвлекался от тарелки: крутил головой, что-то беспрерывно говорил, сначала о бандитах, затем о женщинах, потом вдруг перешел на пельмени. Искандер почти не слушал его. Лишь отдельные слова прорывались в плотный поток его размышлений: «беспредел», «девки», «пельмешки». Все внимание Искандера было сосредоточено на лице с тонкими бровями, лежавшими в основании небольшого лба, наполовину скрытого под белой шапочкой с нахлестом. Поверх шапочки был надет платок бирюзового цвета.

Большие глаза. Цвет их был, вероятно, карий, почти наверняка карий, но это знание было недоступно Искандеру по причине слабости зрения… Небольшой нос, вполне пригодный для ребенка. Губы бантиком, не накрашенные. Красивые зубы, не выбеленные… Редкость сейчас… Подбородок… Все эти рассмотренные Искандером детали ровным счетом ничего не значили по отдельности, но соединенные вместе, составляли лицо девушки лет двадцати – двадцати двух.

Ее собеседницы в коричневом платке Искандер не видел. Она сидела к нему спиной. А судить о человеке, особенно женщине со спины – дело безнадежное, хотя и представляющее определенный интерес. Одно можно было с уверенностью сказать: подруга была выше ростом и слишком худа, чтобы понравиться Искандеру.

Ильдус наконец заметил, что Искандер совсем не слушает его.

– Ты чего завис? – сказал Ильдус и помахал ладонью перед носом Искандера. Затем он обернулся и, обнаружив предмет внимания своего сотрапезника, понимающе закивал. – А вот оно что! Понимаю тебя, – Ильдус причмокнул языком.

– Ильдус! – строго сказал Искандер.

– А что? – обиделся Ильдус. – Тебе, значит, можно, а мне нельзя? Так, что ли?! Постой-постой, кажется, я знаю эту девушку в бирюзовом платке.

– Откуда?

– От верблюда, – быстро отвечал Ильдус, довольный возможностью уколоть Искандера. – Где-то встречал, вот только вспомнить не могу. Погоди уж...

Ильдус щурился, чесал голову, внутреннюю сторону бедра, но так и не вспомнил, где он встречал «голубую девушку».

– У меня на девок память совсем слабая, особенно на тех, кто в платке. Поменяет, считай, платок, я и не узнаю ее ни за что. Но эту я определенно где-то видел. Мне надо голос ее услышать, чтобы окончательно ее узнать, – Ильдус затаился и стал вслушиваться, но то ли шум в кафе мешал, то ли девушка тихо говорила, но расслышать слова ее речи ему не удалось.

Пока Ильдус настраивал оба своих уха на чужой разговор, Искандер придумывал, как ему поскорее отослать куда-нибудь писателя, а самому оставаться в кафе до тех пор, пока девушки не закончат свою беседу. Но верное решение никак не приходило ему в голову. Он даже перестал смотреть на девушек, чтобы и Ильдус прекратил вертеть головой.

– Давай еще чаю выпьем, – предложил Искандер.

– Что ж, можно и чаю, – охотно согласился Ильдус.

Чай доставили быстро. На этот раз Искандер заказал цейлонский, но по вкусу тот ничем не отличался от «индюшки».

– Я смотрю, ты большой охотник до женского полу, – отметил Ильдус и с шумом отпил из стакана.

Искандер хотел ответить ему, но увидел, что к столу, за которым сидели девушки, подошел официант. Вот он дает им счет, девушки не отпускают его и берутся за сумочки, расплачиваются. Без сдачи. Вот они поднимаются… Искандер вытащил из рюкзака кошелек и бросил на стол пятьсот рублей.

– Вот, расплатись… пожалуйста, – стараясь не выдавать своего волнения, произнес Искандер. – Вечером увидимся.

– Тукта![36] – вскочил с места Ильдус. – Я с тобой.

– Не надо, – Искандер глянул на Ильдуса как на преграду для счастья.

– Почему это не надо? – обиделся Ильдус. – Их же двое, считай. Я на твою в бирюзовом платке даже претендовать не буду.

– Да я просто… – Искандер махнул рукой. – Ладно, черт с тобой, пошли. Расплатись только сначала.

Искандер надеялся, что Ильдус замешкается и не догонит его, но сильно просчитался. Довольно скоро он услышал за спиной дыхание Идьдуса. Обе подруги двигались медленно, и потому Искандер не мог двигаться быстрее.

– Ну что, как они? – громко сказал Ильдус.

– Никак. Что ты орешь как резанный? – шикнул на него Искандер.

– Вот сдача, – Ильдус протянул Искандеру сто рублей и мелочь.

Искандер, не глядя, сунул деньги в карман. На пересечении Баумана с ближайшей к кафе улицей обе подруги обнялись, приготовившись для расставания. Девушка в бирюзовом платке пошла вниз. А ее подруга – дальше, по Баумана. Искандер, не размышляя, также последовал за «голубой девушкой». Ильдус – за ним.

– Ты куда?! Дальше я сам. Твоя девушка, вон, дальше пошла. – Искандер кивнул в сторону удалявшейся девушки в коричневом платке.

– Ну, ладно, – разочарованно бросил Ильдус. – Вечером тогда увидимся. Расскажешь о своих приключениях.

Искандер только махнул рукой и заторопился за удалявшейся незнакомкой. А девушка пересекла улицу, названия которой Искандер не знал, и вышла на мост. Светофор переключился на красный цвет. Девушка уже оставила мост и перешла на другой берег протоки, звавшейся Булаком. Словно почувствовав что-то, она ускорила шаг. Искандер уловил момент, когда автомобилей не было, и пересек дорогу. Он не сразу расслышал чей-то звучный и строгий голос.

– Молодой человек! Молодой человек!

– Кто там еще, – с досадой подумал Искандер. Но не стал оборачиваться, чтобы никто не отвлек его от намеченной цели. На середине моста его кто-то крепко взял за локоть. Тут уж пришлось обернуться.

– Молодой человек! Постойте.

Перед ним стоял небольшой сероглазый человек с мохнатыми бровями, в форме полицейского и салатного цвета жилете поверх формы.

– Добрый день, – полицейский поднес правую ладонь к виску. – Сержант Калимуллин. Вы только что пересекли дорогу на красный сигнал светофора. Требуется оформить штраф.

– Какой еще штраф? – изумился Искандер.

– За переход улицы на красный сигнал светофора, – пояснил сержант Калимуллин.

– Я... у меня... Сколько нужно?

– Что сколько?

– Денег! Сколько нужно денег?! – закричал Искандер, тревожно переводя взгляд с полицейского в сторону уменьшавшейся в размерах девушки в бирюзовом платке.

– Пятьсот рублей, – сообщил Калимуллин.

– Вот, возьмите, – Искандер достал кошелек и сунул сержанту фиолетовую купюру.

– Что же это вы, гражданин, – покачал головой Калимуллин. – Нужно все как положено оформить. Записать. А оплатить – это через банк.

– Я не могу, я спешу. Вот возьмите, – Искандер порылся в кошельке и достал из кошелька еще две сотенные бумажки. Потом вспомнил что-то, полез в карман джинсов и извлек еще одну сотенную купюру.

– Вы что же это мне взятку предлагаете? – поинтересовался Калимуллин и недобро улыбнулся. – Нехорошо. Это уж преступление, получается.

– Понимаете, я очень спешу! – взмолился Искандер.

– Понимаю, отчего ж не понять, – отвечал Калимуллин и внимательно поглядел на Искандера.

Искандер стоял, ожидая дополнительных слов от сержанта, но тот молчал. «Сейчас еще повяжут, совсем весело будет», – подумал Искандер и вновь тоскливо поглядел вдаль. Девушку в бирюзовом платке теперь едва можно было разглядеть. Калимуллин продолжал внимательно изучать лицо Искандера.

– Постойте, – вдруг заговорил сержант и Искандер вздрогнул, – а это случайно не вы сегодня на джума с шейхом Ак Буре беседу имели? В мечети?

– Да, я, – ответил Искандер, – а что это имеет какое-то отношение к моему задержанию?

– С чего это вы взяли, что вас кто-то задерживал, – обиженным тоном проговорил Калимуллин и даже отступил назад. – Вас никто не задерживал. Просто, мне показалось, что вы на красный свет переходили. Но сейчас я осознал свою ошибку и приношу вам искренние извинения. Извините, пожалуйста, ради Аллаха, что задержал. Счастливого вам пути, салам алейкум и всех благ, – с этими словами сержант, пятясь назад, удалился, так что Искандер не сумел ничего ему ответить.

Следующий переход Искандер миновал, не дожидаясь зеленого сигнала. Теперь он знал, что следует отвечать полицейским.

К радости Искандера, девушка шла по одной и той же улице, никуда не сворачивая, поэтому ему удалось вскоре нагнать ее. Достигнув конца или начала улицы, она пересекла дорогу и свернула направо. Свернул направо и Искандер. Вдруг на пути девушки образовался какой-то высокий мужчина с чалмой на голове. Девушка остановилась, и мужчина говорил ей и, кажется, улыбался.

– Ну вот, – сказал себе Искандер, но уходить не стал.

Оставалась надежда, что это случайный знакомый, и сейчас они, обменявшись приветствиями, пойдут каждый своей дорогой. Искандер остановился в нескольких шагах от говоривших и склонился, чтобы завязать шнурки на ботинках. Ничего более толкового ему в голову не пришло. Когда Искандер выпрямился, он увидел, что мужчина не только продолжает стоять рядом с девушкой, но и внимательно глядит на него. Именно на него. В этом не было никаких сомнений. Искандер сощурил глаза и сделал шаг вперед. Перед ним стоял Дамир хазрат.

– Вот так сюрприз! – нетерпеливо выбрасывая изо рта слова как излишнюю для довольного желудка пищу, воскликнул муфтий, приближаясь к Искандеру. – Ас-саламу алейкум, дорогой брат! – Продолжая демонстрировать на лице своем радость, он протянул Искандеру обе руки. – Спасибо, что уважили нас своим приходом.

– Ва алейкум ас-салам, – отвечал Искандер, про себя улыбнувшись кривизне произнесенных Дамиром хазратом слов.

– Не иначе, как сам Аллаху Тааля вас ко мне привел... Или не Аллах? – Дамир хазрат обернулся в сторону девушки в бирюзовом платке и подмигнул ей. – Ладно, не буду вас смущать. По уважению местных обстоятельств вам следует зайти к нам на чай. Джамиля, приготовишь нам чаю, да? – последние слова Дамира хазрата были обращены к девушке в бирюзовом платке. Она продолжала стоять и не думала уходить.

– Он уже попил чаю, – отвечала приятным, но немного низким голосом девушка, звавшаяся Джамилей.

Искандер изумленно поглядел на девушку.

– Не беда. Чая, как известно, много не бывает, – сказал Дамир хазрат. – Знаете, что писал наш великий ученый Шигабуддин Марджани о чае?

– Нет, – сказал Искандер.

– Ну, тогда я вам расскажу по этой теме, – сказал Дамир хазрат и распахнул перед Искандером дверь.

Дамир хазрат

Искандер заметил слева от входной двери большую желтую табличку с текстом на разных языках. Но узнать, что там написано, он не успел.

У металлоискателя за столиком, покрытым клетчатой клеенкой, сидел пожилой мужчина в зеленой татарской тюбетейке с вышитым золотыми нитями узором. Он был похож на одного их тех двух бабаев из мечети, которых Искандер видел рядом с Ак Буре. При виде Искандера бабай поднял голову как зверь, почуявший риск для своей недолгой жизни, – разве что носом не воздух не втянул, – но увидев Джамилю, заулыбался, а потом и совсем вскочил с места. Бабай произнес что-то по-татарски скрипучим голосом, но Искандер не понял ни слова.

– Нет уж, Мансур абзи, – отвечал по-русски Дамир хазрат, – еще не вечер, чтобы иметь подобные мысли.

Они направились на второй этаж по узкой лестнице, на которой едва бы сумели разойтись два солидных взрослых человека. Первой на лестницу вступила Джамиля, за ней последовал Искандер. Последним стал подниматься Дамир хазрат.

Комната, которая служила Дамиру хазрату кабинетом, показалась Искандеру столь просторной, что он сразу же подивился, как она смогла уместиться в небольшом, если наблюдать со стороны улицы, здании.

Половину комнаты занимал стол из красного дерева в форме большой буквы «Т», за которым одновременно могло разместиться без причинения очевидных неудобств друг другу человек шесть, не считая хозяина кабинета. Для последнего было предусмотрено отдельное сидение во главе этой конструкции. По бокам стола в равномерном порядке были расставлены шесть основательных стульев с подлокотниками и высокими спинками. Сидением для хозяина кабинета служило кресло, обитое черной кожей. Оно было приподнято над окружающим пространством таким образом, что если бы сидевший на нем замыслил что-то написать на расположенных на столе в ровном порядке двух белых листах, то он смог бы это сделать лишь при содействии пальцев ног.

Над креслом висела картина с нарисованной на ней головой действующего главы государства. Голова был неправдоподобно молодой, словно это был не современный предмет искусства, а вещь из невозвратного прошлого. Только уставшие и помертвевшие от забот глаза главного человека в государстве напоминали о реальности современного мира.

Другой портрет находился на боковой стене над круглым столиком с приборами для употребления чая и прочих напитков, почитаемых в этой местности. Искандер сразу узнал изображенного на портрете по вытянутой, заросшей белой шерстью морде и устремленным внутрь собеседника глазам стального цвета.

– Как вам портрет нашего уважаемого шейха? – спросил Дамир хазрат.

– Очень похож, – отвечал Искандер.

– Беспрецедентно похож! – немедленно подтвердил Дамир хазрат. – Я всякий раз гляжу на него и реально пугаюсь: как настоящий. Того и гляди спустится с портрета и спросит строго: «А ты, Дамир хазрат, не проспал часом фаджр?![37]». Шутка ли: шейха сразу двое именитых художников рисовали: Никас Сафронов и Шилов.

– Это как? Сразу вдвоем? – удивился Искандер.

– Нет, зачем! Сначала Никас рисовал. Но потом его шейх прогнал за дерзость и бедность красок, и Шилова призвал. Тот картину дорисовывал уж. Или нет, погодите... сначала Шилов рисовал, а потом Никас. Не помню уж точно. Кто из них с усиками и бородкой?

– Не помню, – задумался Искандер. – Кажется, Шилов.

– Ну, тогда, значит, Шилов был в начале, а Никас в конце. Вы присаживайтесь, – Дамир хазрат отодвинул один из стульев, и не дожидаясь, когда Искандер займет место за столом, подошел к столу в форме буквы «Т» и поднял трубку черного телефона. Он что-то сказал по-татарски, и Искандер успел поймать только два не требовавших растолкования слова: «Джамиля» и «чай».

– Черный, зеленый, красный? – поворотив голову к Искандеру, спросил хозяин кабинета.

– Зеленый.

– Один зеленый, а мне как обычно, – сообщил Дамир хазрат в трубку. – Вы присаживайтесь.

После того, как Искандер сел, Дамир хазрат занял не трон в начале стола, а стул напротив.

– Дамир хазрат, вы обещали рассказать, что говорил Марджани о чае, – сказал Искандер, все еще удивленный и растерянный.

– О, я и забыл совсем, – засмеялся Дамир хазрат. – Наш выдающийся ученый Марджани сказал о чае следующее. Он считал, что чай – самый лучший напиток на Земле по следующим причинам. Во-первых, чай не знает сословных перегородок. Чай употребляют в равной доле и богатые, и бедные. Во-вторых, чай можно пить в любое время суток безо всякого вреда для здоровья. Кофе, например, перед сном нежелательно, а вот чай можно и утром пить, и вечером, и вообще, когда восхочется. И, в-третьих, чай можно пить везде. Даже когда едешь на велосипеде, чай можно пить. В термосе или в бумажном стакане. Поэтому мы, татары, так любим чай. Вы в Крыму, наверное, больше кофе увлекаетесь?

– Я раньше в студенческие годы только один кофе пил, – отвечал Искандер. – Но в последнее время перешел на чай.

– Вот это правильно, – одобрительно сказал Дамир хазрат. – Как вам наша Казань?

– Красивый город, – отвечал Искандер.

– Первый раз здесь?

– Нет, второй. Первый раз был в детстве.

– С родителями приезжали?

– Нет, с дедушкой.

– Ну тогда, считай, что в первый раз. Город в последнее время сильно поменялся. Много выстроено. Вон одних мечетей новых сколько появилось. Но самая лучшая, без всякого сомнения, наша Соборная. Красавица же, а?!

– Да, хороша, – согласился Искандер.

– Беспрецедентно хороша. Шейх лично проект утверждал. До этого несколько вариантов отвергли.

– Говорят, раньше на ее месте старинная мечеть восемнадцатого века находилась... – Искандер тут же пожалел, что задал этот вопрос, но было уже поздно.

– Кто говорит? – перебил Искандера Дамир хазрат и, не дождавшись ответа, продолжал быстрее обычного. – Злые языки так говорят, инде… Да, верно, имелась там прежде мечеть. Пипирочная такая. И ветхая, к тому ж. Позорище одно. Когда джума была, люди на снегу молились. Старики ноги отмораживали. Да и в самой мечети небезопасно было. Я каждый раз, когда пятницу там проводил, думал: упадет или не упадет? В итоге, она сама от старости своей и упала. Слава Аллаху, что ночью: никто не пострадал через это. И кибла у нее, кстати, неправильная была, в неправильную сторону смотрела.

Искандер хотел было что-то возразить, но потом решил смолчать, так как не имел в голове своей достаточно прочного материала для того, чтобы продолжать этот архитектурный спор. Да и появление в кабинете Джамили заставило Искандера прервать свои мысли о разрушенной мечети с неправильной киблой, о которой он когда-то прочел статью в Интернете.

Теперь Искандер мог разглядеть Джамилю вблизи. Это была невысокая, но хорошо придуманная Творцом девушка. Большие карие глаза, казалось, занимали пол-лица, доступного для постороннего взгляда. Маленький носик, слегка вздернутый, как бывает у впечатлительных девушек. Губы, сейчас даже мусульманки стали надувать себе губы. А у этой свои, настоящие. Вообще, вся она какая-то настоящая. Искандер даже обрадовался, что подобрал нужное слово.

Когда он оторвал от Джамили взгляд, он увидел насмешливое лицо Дамира хазрата.

– Ну, что, приглянулась вам наша красавица?..

Искандер отвернулся в сторону.

– Ну-ну не смущайтесь уж… – покровительственным тоном сказал Дамир хазрат. – Она многим на самом деле нравится, наша Джамиля.

Искандер молчал.

– Вы, если позволите залезть в личное пространство, женаты?

– Нет, – еще более смущаясь, ответил Искандер.

– Вот и отлично, – погладил бородку Дамир хазрат. – Джамиля наша тоже свободная. Пока. Так что могу посватать …

– Да я…

– Ладно-ладно шучу я, – сказал Дамир хазрат и засмеялся, запрокинув назад голову. – Серьезный ты… вы... слушай, может на «ты» перейдем? Мы же ровесники почти.

– Мне как-то привычней на «вы», простите.

– Ну, ладно, хозяин, как говорится, – барин. –разочарованно сказал Дамир хазрат. – Какие у вас планы насчет Казани?

– Я на один день приехал. Думал в тот же вечер в Москву уехать, но… не вышло.

– Зачем?

– Да так...

– А понимаю… из-за девушки, – озвучил свою нехитрую догадку Дамир хазрат и подмигнул Искандеру.

– Да какая там девушка, – махнул рукой Искандер. – Я отца похоронить приехал. Думал, управлюсь за один день. Звонил главное, этим чертям на кладбище, спрашивал их русским языком: можно ли в тот же день похоронить. Сказали: да, можно. А приехал, они совсем другое говорят.

– А где же ваш отец, простите за вопрос, в настоящее время находится? – насторожился Дамир хазрат.

– На квартире, где я остановился.

Заметив смятение Дамира хазрата, Искандер поспешил поправиться.

– Я урну привез.

– Ай-яй. Что же это вы, дорогой брат, отца родного сожгли? – качая головой, сказал Дамир хазрат.

– Так вышло, – сдавленным голосом произнес Искандер. – Это сделали без меня.

– А-а, – протянул Дамир хазрат. – Ну, тогда дело другое, заслуживающее снисходительного отношения. И что там у вас насчет кладбища?

– Оказалось, что нужно ждать следующего понедельника. Сказали, что у них заказов много.

– Это не дело, совсем не дело, – в задумчивости произнес Дамир хазрат. – На каком кладбище его желаете хоронить?

– На Ново-Татарском.

– Дело непростое, – в раздумье проговорил Дамир хазрат.

– Да, я знаю. У меня там бабушка похоронена. Я в ее могилу урну подхораниваю.

– А, ну тогда дело значительно упрощается, – Дамир хазрат поднял знакомую Искандеру трубку, прилагавшуюся к черному аппарату, и произнес: «Джамиля, соедини-ка меня по-быстрому с Карловым».

– Добрый день, Сергей Сергеевич … что же это вы наших людей забижаете?.. Тут у меня один симпатичный молодой человек сидит, который к вам утром приходил с урной… Да… Из Крыма… Ах, не знали… Ну, вот знай наших, как говорится…. Когда ему можно подойти? Завтра?.. Нет, это не разговор… Сегодня? Вот это совсем другое дело... Спасибо… Спасибо… И вам того же… Конечно…

Окончив разговор, Дамир хазрат возвратился к своему сиденью.

– Ну, вот, сегодня прямо после нашей встречи можете подойти в контору и, так сказать, осуществить свой последний долг перед отцом, – сказал Дамир хазрат. – Вы ведь очень любили отца?

– Да, конечно. Спасибо вам большое, – отвечал Искандер, потирая от волнения руки. – Только, наверное, не стоило уж так волноваться.

– Как это так: не стоило? – всплеснул руками Дамир хазрат. – Все-таки мы с вами, как ни крути, мусульмане. И наш долг передать умершего земле, в какой бы материальной форме он не находился в данную минуту времени. Ну и сделать приятное своему брату – разве нет большей радости для верующего? Или я не прав?

– Правы.

– И потом… вы в чужом городе, и у вас возникли незапланированные расходы. Оно вам надо? Разве не так?

– Да, конечно, – опять согласился. Искандер. – Не знаю, просто как вас благодарить.

– Думаю, когда-нибудь представится случай, – медленно, непривычно для слуха Искандера произнес Дамир хазрат. – Вы лучше расскажите, как там у вас в Крыму? Я, честно говоря, Крым обожаю. Сколько раз там побывал, не счесть. Первый раз был в возрасте еще моложе вашего. Так что у вас сейчас там?

– А что тут говорить… – махнул рукой Искандер.

– Я понимаю, что вы скрываете под сердцем, – закивал головой Дамир хазрат. – Последние события... Да, это все не так просто, как говорят в телевизоре. Но вы должны знать, что здесь, в Казани, нам небезразличны проблемы наших братьев. Слыхали, что президент наш сказал?

Искандер повернул голову к портрету главы государства.

– Нет-нет, я подразумеваю нашего президента, республиканского… Так вот, наш президент сказал: крымские татары – наши братья. Татарстан – общий дом для всех татар. А для братьев двери дома всегда открыты.

– У меня дед точно так же говорил.

– Правильно рассуждал ваш дед… А отец ваш кем был?

– Инженером.

– Нам же помолиться за него нужно будет. Как звали вашего отца?

– Айдер… Айдер Исмаилов.

Дамир хазрат ничего не ответил. Только глаза его сузились, как показалось Искандеру.

– Кажется, я где-то слышал это имя, – наконец произнес он медленно, размышляя над каждым произносимым им даже не словом, а звуком. – Ваш отец случайно не был каким-то образом связан с политикой?

– Он участвовал в крымскотатарском движении, – сообщил Искандер. – Но потом отошел.

– Почему?

– Я, честно говоря, не знаю всех подробностей. Отец не очень любил говорить на эту тему.

– А от чего он умер? Болел?

– Погиб. В автокатастрофе.

Острый взгляд Дамира хазрата на несколько секунд впился в Искандера.

– Судя по вашим глазам, Искандер, – понизив тон, сказал Дамир хазрат, – вы не очень доверяете этой версии.

– Не знаю. Когда отец погиб, в Интернете писали, что это было убийство. Одни писали, что за этим стояли меджлисовцы, другие – что отца убили люди из России.

– Поистине, все мы под Аллахом ходим и к нему наше возвращение, – скороговоркой произнес Дамир хазрат.

– Аминь, – едва слышно отозвался Искандер.

– А вы сами кто по жизни, если не секрет?

– Не понял, – улыбнулся Искандер.

– Ну, работаете в каком качестве?

– А-а, – одними глазами улыбнулся Искандер. – В университете. Преподаю.

– В Таврическом?

– Да.

– Что преподаете?

– Арабский язык. Историю ислама еще.

– Вот это история, – воскликнул Дамир хазрат. – И как вам работа?

– Мне нравится преподавать. Но думаю, что последний год там работаю.

– Что так?

– Да надоело все.

– Удивление и ничего, кроме удивления не вызывают у меня эти слова, – сказал Дамир хазрат и откинулся на стуле. – Откуда в вас столько уныния? Вы ведь человек культурный во всех отношениях, и потому в курсе, что уныние это – страшный грех?

– Есть тут с чего приуныть.

– Дорогой мой человек! – Дамир хазрат стремительно поднялся со стула и оказавшись рядом с Искандером, обнял его за плечи. – Когда я слышу такие речи, я не могу не вспомнить то, что происходило с нашим дорогим пророком (салла Аллаху алейхи ва саллям[38]). Жители Мекки ненавидели его, преследовали, хотели убить. Поначалу только Хадиджа (да будет доволен ей Аллах) оказала нашему пророку беспрецедентную моральную поддержку. И что же? Он не сдался, не впал в уныние как самый последний неудачник. Не только не сдался, но потом еще утер нос всем своим преследователям.

– Я не пророк, – отвечал Искандер.

– Я, к сожалению, тоже, – подхватил Дамир хазрат, и Искандер уловил в его словах искреннее сожаление. – Но пророк явил нам насущный пример, от которого мы должны отталкиваться как искусный пловец от стенки в бассейне. Разве не так?

– Наверное так.

– Вот видите, так что прошу вас, Искандер, ради Аллаха, ни за что и ни при каких условиях не унывайте! Обещаете мне? – Дамир хазрат дотронулся до ладони Искандера.

– Обещаю, – с грустной улыбкой отвечал Искандер.

– Ладно, заболтал я вас совсем. Вы чай пейте, – вдруг спохватился Дамир хазрат. – И куда думаете податься? Уже подыскали себе новое место?

– Нет, еще ищу. Думаю поступать на постдок.

– Как?

– На какой-нибудь исследовательский проект.

– Это за бугор что ли? На грант от фонда Сороса?

– Да, в Европу или Америку. Только не от Сороса. Сорос теперь под запретом.

Дамир хазрат присвистнул, показав тем самым открытое разочарование в словах своего собеседника.

– Э, да что там хорошего в этих Европах?

– Ну как…

– А как есть, так и говорите.

– Дело не в Европах, как вы говорите. Просто оставаться в Крыму я не хочу, – решительно произнес Искандер. – Сейчас по крайней мере.

– Покидаете, значит родину, родной очаг?

– Это все красивые слова, конечно, – неожиданно резко для самого себя сказал Искандер. – Но я не хочу быть чужим гостем в своем доме.

– Я понимаю ваши чувства, дорогой брат. Но только ведь мы с вами по счастью люди умные. И знаем, что плетью обуха не перешибешь. А вот шею себе переломить можно запросто. А между тем поезд жизни спешит себе дальше, и не спрашивает нас. И куда ему ехать, только от нас одних зависит: запрыгнем мы в этот поезд жизни или останемся на перроне ожидать прибытия нового поезда. А что, если поезд совсем не приедет? Что тогда?

– Ну ведь можно просто взять и остаться на той же станции. И жить там… Не на станции, конечно, а в городе или поселке, который при этой станции.

– Ну вот, такую красивую картинку испортили, – засмеялся Дамир хазрат. – А вы никогда про третий вариант не думали?

– Что за третий вариант?

– У меня к вам есть одно предложение. Вы, наверное, слышали, что сейчас у нас в республике открылась Исламская Академия…

– Да, читал в интернете.

– Мне оказали беспрецедентную честь стать ректором академии.

– Поздравляю.

– Пока не с чем, – махнул рукой Дамир хазрат. – Много хлопот. И одна из главных головных болей в моем организме – это кадры. Нам очень необходимы толковые молодые ребята-мусульмане вроде вас. Знаете что: давайте вы про свои Европы переставайте думать и переходите к нам в Академию со своими замечательными мозгами. Дед ваш, которого я, к сожалению, не имел возможности знать, мудрым был человеком, раз говорил вам такие слова про Татарстан. Да и отец ваш, как я могу понимать, тоже любил Казань, – раз вы его сюда привезли на вечный покой. Можно удариться в рефлексию, в интеллигентские сопли: как все плохо, какие все кругом нехорошие люди, а можно просто спокойной и честно делать свое дело. Теория малых дел это, кажется, называется. Как говорил Ленин, делай, что делаешь и будь, что будет. Согласны?

– Я не готов пока… – начал было Искандар.

– Я не про это, – махнул рукой Дамир хазрат. – Со словами моими в корне согласны? Что лучше делать полезное людям дело, чем сидеть в углу и плакать в кулачок? Теория малых дел, как ее называли незабвенные академики Сахаров и Лихачев. Каждый из них совершал в уединении свое маленькое дело. А потом, когда соединили, и вышло такое большое дело, от которого вся страна задрожала как кленовый лист.

– Ну если так, то согласен.

– Вот и отлично, – хлопнул по собственным коленкам Дамир хазрат и вслед за тем поднялся с места. – А насчет моего предложения... Смотрите, как только определитесь, оформим вас оперативненько. Назначим на хорошую должность.

– Дамир хазрат, дайте мне время подумать немного, – отвечал Искандер, оглушенный предложением муфтия.

– Конечно, – отвечал Дамир хазрат. – Торопиться ни в коем случае не стоит. Как говорят наши дорогие братья-арабы: поспешность – от шайтана.

Фотоальбом

Искандер уселся в кресло-качалку и взял в руки фотоальбом. Обитый красным бархатом, с углами, упрятанными для долгой жизни в металлические скобы. Похожий на тот, который был у них дома в Симферополе. Даже цвет такой же. Искандер вспомнил как в день похорон Исмаила эфенди они с мамой смотрели семейный альбом и она рассказывала историю каждой фотографии. А еще она рассказывала историю самого альбома. Искандер уже однажды слышал ее от деда, но терпеливо выслушал ее для надежного запоминания.

Когда их приехали выселять, они уже знали о грозившей им беде. Знакомый деда, русский по фамилии Себенцов, работавший в райкоме и знавший Исмаила эфенди еще по гражданской войне, предупредил семью Исмаиловых за час до приезда военных.

Было пять утра. К ним в окно кто-то постучал. Дед выглянул в окно и увидел Лешку – сына Себенцова. Лешка, заметив в окне заспанное лицо Исмаила эфенди, первым делом поднес указательный палец к губам. Мальчика пустили в дом. И он, прерывая свою речь кашлем, вызванным быстрым перемещением в пространстве в холодное время суток, сообщил, что его прислал отец. По большому секрету Лешка сказал, что примерно через час, а может и раньше, сюда прибудут войска и всех жителей заберут для переселения в другое место. «Соберите самое необходимое в дорогу. Возьмите побольше теплой одежды, одеяла и еду», – закончил свое устное послание Лешка. Больше ничего толкового пробудившаяся в полном своем составе семья Исмаиловых не могла добиться от себенцовского сына. Уже на пороге он вспомнил «самое главное» и срывающимся голосом передал просьбу отца: ни за что и никому не говорить, то, что он только что рассказал. Мальчик убежал, а Исмаиловы немедленно стали совещаться.

– Надо рассказать людям, – сказал Исмаил эфенди, как только за Лешкой закрылась дверь.

– Ты что с ума сошел? – накинулась на него Асьма ханум. – Твой друг же просил тебя никому не говорить. Ему же плохо будет.

– Ты права, – сказал Исмаил эфенди. – Но не можем же мы молчать. Себенцов что-то не договаривает. Если он просил одежду теплую и побольше еды приготовить, значит дорога предстоит дальняя.

– Но ведь немцы же ушли, – сказала Асьма ханум.

– Немцы ушли, русские пришли, – в задумчивости произнес Исмаил эфенди и замолчал. – А людей все равно надо предупредить. Вот у Саитджедила недавно дочь родилась. Неделя ей всего. Им же подготовить ребенка к дороге надо. Аллах один знает, куда нас всех повезут.

– Да куда же нас могут повезти? – не унималась Асьма ханум.

– Куда угодно, может в Сибирь. А может и подальше.

Исмаил эфенди хотел еще что-то сказать, но шум в сенях помешал ему додумать мысль. Дед бросился на звук. В сенях никого не было он выглянул на улицу и увидел сына Айдера, который уже несся по улице.

– Ты куда? – только и успел крикнуть Исмаил эфенди.

– Надо предупредить всех, – крикнул мальчик и скрылся из виду.

Улыбка появилась на лице Исмаила эфенди. Последний раз он улыбался в этот день. Он остановил Асьму ханум, которая устремилась было за сыном.

– Ты куда?! – крикнул Исмаил эфенди на жену. – Ты что не слышала, что они скоро придут? Времени у нас в обрез. Иди собирай еду, а я остальным займусь.

Асьма ханум послушалась приказания мужа, но то и дело поглядывала в раскрытое окно и прислушивалась к звукам, доносившимся с улицы. Айдер прибежал за двадцать минут до того, как приехали они. В каждом доме его не хотели отпускать, расспрашивали и он, крича на ходу объяснения, летел в следующий дом. Когда он вернулся, Асьма ханум заканчивала приготовление узла с едой. Исмаил эфенди уже управился со своей частью работы.

Себенцов не обманул. Солдаты прибыли через час с небольшим после Лешкиного визита. Шум приближавшихся грузовых машин был слышен еще издалека. Сколько их было? Десять? Больше? Наверное, больше. В их селе было почти пятьдесят семей. Дом Исмаиловых стоял первым на улице, поэтому незваные гости появились здесь несколько раньше, чем у других односельчан. В дом ввалились трое: высокий офицер в фуражке с красным околышем и два совсем молодых солдата, снабженные автоматами. Один – блондин, белесый совсем, с заячьей губой, другой – почти лысый – с большим родимым пятном на лбу. Но прежде чем они вошли, Асьма ханум спрятала подальше от чужих глаз собранные мешки и тюки.

– Собирайтесь, – сказал офицер вместо приветствия. Исподлобья посмотрел на хозяев, обошел все комнаты, осмотрелся, словно собирался покупать их дом.

– Куда? – прикинулся простачком Исмаил эфенди.

– В дорогу дальнюю, – сказал офицер и нехорошо засмеялся. – Через пятнадцать минут вы должны быть на кладбище.

– То есть теперь уже врагам народа самим положено на кладбище отправляться, чтобы беречь топливо?

– А ты, папаша, шутник, – сказал офицер. – Только теперь не до шуток.

– Может, вы покушать хотите? – словно спохватившись засуетился Исмаил эфенди. – Вас в такую рань на ноги подняли, чтобы вы нам добрые вести привезли. А у нас, татар, положено, чтобы гостя, который принес хорошую новость, без угощения не отпускать. Поговорка даже есть…

Но офицер грубо оборвал деда:

– Потом будешь шутки шутить, папаша, когда в машину сядешь.

– Да я серь…

– Молчать, – рявкнул офицер. Потом он ушел и прихватил с собой одного солдата. А другой боец, белесый, остался в доме. И как только его товарищи ушли, он быстро спросил Исмаила эфенди: «Что у вас из пищи имеется?»

Асьма апа расстегнула мешок, приготовленный в дорогу.

– Нет, отсюда не возьму, – решительно сказал солдат. – Это вам самим в скором времени очень пригодится. Может, у вас курица или другая живность есть?

– Несколько куриц имеется и петух, – сообщил Исмаил эфенди. – Была корова, но теперь нет ее. И хорошо, что нет. Жаль было бы ее оставлять.

– Я тогда прихвачу одного куря? – спросил солдат

– Забирай хоть всех, – сказал Исмаил эфенди. – Судя по словам твоего начальника, мы с нашими курами и петухом не скоро увидимся. Если вообще увидимся. Ты не знаешь далеко ехать придется, солдатик?

– Не знаю. Но сказали на три дня брать еды.

– Три дня, – присвистнул Исмаил эфенди. – Это на Урал выходит?

Солдат пожал плечами.

– Нам запрещено на эти темы с конвоируемыми разговаривать. Да я и не знаю ничего. Я пойду тогда за курями. А вы пока собирайтесь. Скоро идти надоть. Я вас оставлю, но вы никуда не уходите. Иначе мне…

– Ты не волнуйся, солдат. Нам некуда идти, даже если бы и захотели, – вздохнул Исмаил эфенди.

Солдат поспешно удалился.

– Что же ты ему всех кур сразу отдал? – накинулась на Исмаила эфенди Асьма ханым. – Что мы потом есть будем?

– Надеюсь, что не друг друга, – хмуро сказал Исмаил эфенди… Его слова прервали крики и звук автоматной очереди.

– Алла сакласын, – прошептала Асьма ханым.

Кто-то закричал. Это был женский голос, такой отчаянный, что даже невозмутимый Исмаил эфенди на мгновение замер на своем месте.

– Это голос Хатидже, – сказал Исмаил эфенди.

Хатидже одна вела хозяйство. Муж погиб в сорок первом под Москвой, сын был на фронте.

Возвратился солдат с дохлыми птицами: по две в каждой руке.

– А петух где? – спросил Исмаил эфенди.

– Скрылся, – с грустью сказал солдат. – Я бы его из автомата, но нельзя. Вы возьмите. Это вам законным образом полагается. – Он протянул Исмаилу эфенди две тушки. – Берите, пригодится. А это мы с ребятами употребим…

– Спасибо, мы об этом как-то не подумали, – Исмаил эфенди взял двух кур и передал их жене.

– У вас мешка не найдется никакого? – поинтересовался солдат.

Ему дали мешок, и солдат быстро расположил там свою добычу. Потом протянул Исмаилу эфенди мешок.

– Пусть он у вас пока для сохранности побудет, если вы не возражаете, – сказал солдат. – А то сами понимаете начальство увидит... А потом я его у вас заберу при случае.

За своим мешком солдат так и не явился. То ли обстоятельства не позволили, то ли решил оставить хозяевам их добро. Благодаря этим курам и доехали до самого Бекабада в Узбекистане…

Как только солдат управился с курами, он вдруг как-то засуетился и стал торопить Исмаиловых.

Последней из дома вышла Асма ханым. В руках у нее был тазик, самый обыкновенный тазик, в котором стирали белье. Когда Исмаил эфенди и Айдер, державший отца за руку, неспешно спускались с крыльца, она плеснула им во след воду. Асьма ханым не рассчитала усилий: Исмаила эфенди чуть обдало брызгами, а вот спина Айдера вся мокрая стала.

Под присмотром солдата Исмаиловы шагали по улице. Вдруг Айдер замер, словно наступил на колючку.

– Ты что, сынок? – спросил Исмаил эфенди.

– Альбом, – только проговорил Айдер и, не разбавляя больше крепость времени водой слов, рванул в сторону дома.

– Стой! Куда?! – крикнул солдат. Автомат изготовил мгновенно, но Исмаил эфенди оказался ловчее: животом закрыл доступную для смертельного оружия мишень.

– Он сейчас… Вещь одну забыл… Альбом, – отрывисто, как утомленный погоней человек, выбрасывал слова Исмаил эфенди. Он посмотрел в глаза солдату. Взгляд, полный ярости, увидел Исмаил эфенди. Но прошло всего несколько секунд, и ярость сменилась тревогой, даже испугом.

– Он вернется сейчас. Альбом. Память, – продолжал говорить телеграфным стилем Исмаил эфенди.

Автомат снова занял покойное место на плече бойца. Солдат хотел что-то сказать, но почему-то смолчал. Из соседнего дома выводили Кадыровых. Семейство у них было побольше и их сопровождали двое солдат. Исмаил эфенди возблагодарил Аллаха, что случилось это на несколько минут позже. Иначе не остановил бы он других солдат.

Вот и Айдер красный, с высунутым языком. Словно проделал долгий путь, хотя до дома рукой подать. В руках у него был обитый красным бархатом альбом с семейными фотографиями. В ту ночь перед сном Айдер листал его и забыл под кроватью.

– Повезло тебе, пацан, – процедил белесый, что папаша у тебя шибко грамотный…

Не раз и не два добрым словом вспоминал Исмаил эфенди и его семейство Себенцова, мальчика Лешку и того белесого солдата с заячьей губой, имени которого они так и не узнали…

Вот теперь брат-близнец того альбома, проехавшего половину огромного государства и чуть не ставшего причиной ранней погибели его отца, лежал на коленях у Искандера.

На первой странице – старинная фотография, хорошо сохранившаяся. Даже пуговицы на одежде заметны. На ней двое: мужчина средних лет и молодая девушка. На мужчине было одеяние, название которого Искандер не знал: что-то вроде легкого пальто без ворота с пуговицами на левой стороне. Его часто можно было встретить на старинных фотографиях казанских татар. На голове у мужчины была черная татарская тюбетейка. Он сидел в кресле, правая рука лежала на стоявшем позади него столике. Справа от мужчины стояла высокая девушка с курчавыми волосами, одетая в длиннополое светлое платье. На шее у нее был какой-то платок, нижний конец которого имитировал галстук. На голове у девушки сидел светлый калфак. Может, подобранный под цвет платья. Правая рука девушки лежала на маленьком высоком столике… или это был не столик?.. – Искандер даже невольно улыбнулся своему бессилию описать незнакомые старые вещи.

На обороте имелась подпись на тюркском языке, сделанная арабскими буквами. На этом языке говорил дед, и бабушка прекрасно понимала его. А потом по воле политиков произошло смещение наречий, и теперь крымский татарин для объяснения со своим братом из Казани вынужден прибегать к русскому языку. Искандер прочитал имя мужчины: Махмут абзи. Значит, это его прадед, отец бабушки Асьмы. Имя прабабушки Искандер нашел без труда: Зарифа. Также распознал год: 1913.

Искандер перевернул страницу альбома. Вот опять прадед с прабабкой, а с ними – девочка лет трех. «Прабабушка», – без промедления догадался Искандер. Прадед на этом фото уже одет в европейский костюм, бабушка в простое платье. Калфака и тюбетейки уже не наблюдается. Сама фотография попроще, не на паспарту, а на обычной фотобумаге. Прадед с прабабкой сидят на стульях, а между ними стоит с плюшевым медведем руке девочка. Только надпись на обороте по-прежнему на тюркском языке: Махмут абзи, Зарифа ханум и Асьма. 1928 год…

Неторопливо листал Искандер альбом, сначала угадывал на снимках знакомые лица, а потом заботливыми пальцами вынимал фотографию и изучал надпись. Двадцатые годы быстро закончились, затем пошли тридцатые, но и они продлились недолго. 1940-й год. Свадебная фотография дедушки и бабушки. Какие смешные все… Будто из театра.

А вот и маленький папа. Какой-то заморыш, с испуганными глазами. Фото сделано в Крыму. 1941 год. Потом фотографий становится меньше. Война, не до этого. С сорок второго по сорок шестой только две фотографии. На обеих – сильно постаревшие родители Асьмы. Затем, идут пятидесятые. Ай да бабушка, все как в архиве! Появляется все больше фотографий отца и все меньше фотографий самой Асьмы ханым. Вот отец вместе со своим курсом в институте. Верно говорят, что он, Искандер, поразительно похож на молодого отца. Отец всегда находится в центре групповых фотографий. Уже нет прежнего испуганного младенца-Бемби. Уверенный взгляд человека, знающего себе цену.

Искандеру всегда больше нравились групповые фотографии. Он любил угадывать по позам стоящих или сидящих как они относятся друг к другу. В альбоме было несколько таких фотографий. Одна была сделана в селе Первомайском под Симферополем. Черно-белое фото пятнадцать на двадцать. На фоне каменного полуразвалившегося здания стояло несколько человек. Искандер не сразу узнал отца. Он стоял слева крайним, в правой руке у него был флаг. Флаг крымскотатарского движения. Отец был в белой рубашке, заправленной в брюки. Он слегка щурился, по-видимому, от солнца. Фотография была выцветшая, и Искандер не сразу различил на плече у отца небольшое светлое пятно.

Вглядевшись, он понял, что это ладонь стоявшего рядом парня. Искандер замер, кресло еще по инерции продолжало раскачиваться, но Искандер уже не шевелился. Он вытащил фотографию из альбома и приблизил ее к глазам.

– Не может быть – пробормотал он.

Он отодвинул фотографию от лица и затем снова приблизил ее. Затем перевернул снимок. На обороте карандашом было выведено: Первомайское, Крым, 1990 г. Слева направо: Исмаилов Айдер, Хамидов Винер… Искандер пробежал глазами весь список, но нужной фамилии не нашел.

– Хамидов Винер, – одними губами сказал Искандер.

– Ну чего ты там завис? Все дуешься, – голова Ильдуса просунулась в комнату.

– А это ты, – вздрогнул как разбуженный Искандер. – Послушай, подойди-ка сюда.

Ильдус мигом очутился рядом с ним.

– Чего за фотка?

– От бабушки осталось. Передали сегодня. Посмотри-ка на эту фотографию. Ты тут никого не узнаешь?

Ильдус взял в руки снимок. Искандер не сводил взгляда с лица Ильдуса. Но тот лишь крутил головой, словно глаза его могли передвигаться только вместе со всей конструкцией, в которую были ввинчены… Какие-то невнятные звуки слетали с его губ. Искандеру показалось, что прошло несколько минут, прежде чем Ильдус распахнул рот.

– Ну что?! – наконец не выдержал Искандер.

– Да нет, вроде никого не знаю. А этот чувак с флагом, – Искандер указал пальцем на отца Искандера – на тебя немного смахивает.

– Это мой отец.

– Так ты насчет него у меня интересовался?

– Нет… а вот этот рядом с ним. Ты случайно не знаешь его?

Ильдус снова взял в руки фото.

– Вроде нет.

– Тебе не кажется, что он похож на Дамира хазрата?

– А… ну да, есть немного. Действительно, похож. Только, молодой. Это он?

– Нет, на обороте написано, что это Винер Хамидов. Ты никогда не слышал такое имя?

– Хамидов?.. Знавал я одного Хамидова. Он на Баумана стрингами со стразами торговал. Потом его менты погнали. Громкая была история, его потом в отделении ножку стула в жопу засунули. Не слыхал? Об этом по первому каналу даже репортаж был.

– Нет.

– Ну ты даешь, чесслово! Короче, этот Хамидов одному менту в буквальном смысле глотку перегрыз. Его даже пристрелить пришлось. Но мент тоже сдох, конечно. Но тот не Винер, вроде был. Вообще физиономий у татар много похожих. Я один раз иду по улице, смотрю – училка моя первая идет, Гульнара Шамсутдиновна. У меня даже челюсть отвисла. А дело в том, что я самолично на ее похоронах присутствовал, она утонула по пьяному делу, когда я в десятом классе еще, считай, был. Так вот гляжу на нее и сердце, знаешь, бьется как овечий хвост. Я за ней, она заметила меня и стала ускоряться. Я вижу, что она драпать от меня собирается. Кричу ей тогда: «Гульнара Шамсутдиновна, это я Ильдус, вы у нас учительницей были в первом классе!». Она сразу остановилась, посмотрела на меня и говорит: «Спасибо, конечно, только я не Гульнара Шамсутдиновна, а Гульнара Маратовна. Во-вторых, я в школе не работаю и надеюсь, никогда работать не буду. А в-третьих, если вы молодой человек избрали такой способ знакомства, то идите прямым ходом в задницу, потому что вашей учительнице должно быть лет восемьдесят. А мне двадцать пять». Дала она мне пощечину и пошла дальше. А еще был один случай…

– Ильдус, – перебил рассказчика Искандер. – давай потом свои байки травить будешь, хорошо? Ты мне все-таки скажи: похож этот человек на фото на Дамира хазрата или нет?

– Знаешь, Искандер, что я думаю. Ты так много общался сегодня с Дамиром хазратом, что скоро в зеркало будешь смотреть и видеть там его физиономию. Чесслово!..

«А ведь он, пожалуй, прав», – подумал Искандер.

Перед тем как выключить свет, Искандер еще раз внимательно посмотрел на фотографию с Винером Хамидовым. Почему Дамир так интересовался его отцом? Еще тогда, в мечети, он спросил его фамилию. Ведь при обычном знакомстве фамилию не спрашивают. По крайней мере, сразу. Искандер закрыл глаза и попытался припомнить все, что происходило с того самого момента, как Дамир хазрат обратился к нему и Ильдусу.

Искандер вспомнил, как изменилось лицо муфтия, когда тот услышал его фамилию. Ради него он перешел на русский язык, ради всего одного человека, который не понимал слова проповеди. Может, дело в том, что он из Крыма. Ну и что с того?.. Наверняка в мечети было немало тех, кто не знает татарского или плохо его знает. А потом они с Ильдусом встали в очередь, и он пожал руку Дамиру хазрату. Тот поглядел на него и спросил не только его, Искандера, имя, но и фамилию. Что за гримаса появилась у него на лице? Все это продолжалось секунду или две. А потом Дамир, вроде как извиняясь, сказал, что ему показалось знакомым лицо Искандера. Получается, что сначала Дамир увидел Искандера и решил, что он его знакомый. Поэтому спросил его фамилию. Логично? Логично. Но почему тогда потом он так скривился? Если Искандер не тот, о ком подумал Дамир, то почему же тогда у него появилась такая гримаса?..

Искандер пытался найти, но не находил никакого объяснения. Может, все-таки ему показалось тогда. Мало ли что там у него. Может, геморрой или под сердцем кольнуло. Да что угодно… А если нет?! Если он все-таки знал отца? А Искандер похож на отца как раз в те годы, когда тот познакомился с Дамиром…

От огромного количества возникавших в голове вопросов у Искандера заныла голова. Он еще некоторое время смотрел на фотографии, потом вздохнул, положил альбом и выбрался из кресла.

Винер Хамидов

Ночью Искандеру снилось, как он с отцом сидит в какой-то крохотной, как обиталище гномов, комнате с толстыми утратившими исходный цвет коврами на стенах. В каком городе все это происходит, из материала сна было непонятно, но Искандер наверняка знал, что они в Крыму. У него нет времени думать об этом, он разговаривает с отцом. Вдруг в комнату заходит Дамир хазрат. Отец поднимается ему навстречу, радостно обнимает его и говорит Искандеру: «Знакомься, сынок, это мой лучший друг Винер». Искандер задыхается от волнения, хочет во весь голос крикнуть: «Нет, папа, это не Винер! Его зовут…». Но кашель душит его, и не дает произнести ни слова.

Искандер и в самом деле проснулся от собственного кашля. На айфоне пять тридцать. Искандер хотел заставить себя снова уснуть, но что-то ему мешало, какой-то неприятный зуд. Он почесал левую руку, затем правую, сел на кровати. Клопы? Только этого не хватало. Может, у этого обормота еще и мыши живут?

Искандер встал, включил свет и принялся осматривать постель. Никаких следов этих отвратительных существ, которых он последний раз наблюдал в глубоком детстве, он не обнаружил. А зуд все не проходил, Искандер поднес правую руку к глазам и замер от удивления и тревоги. Вся рука от кисти до локтя и выше покрылась черными пятнышками, словно это была никакая не рука, а подбородок на второй или даже третий день после бритья. Искандер никогда не отличался волосатостью. Руки его почти не знали волос. Искандер почти прыгнул к столу. Он поднял вверх дрожавшую правую руку. Падавший в окно свет позволял хорошо разглядеть прораставшую на пространстве от локтя до кисти щетину. На второй руке – то же самое. Искандер сел на кровать и уставился на собственные ноги, как будто видел их в первый раз. Он и в самом деле видел их такими в первый раз. Между редкими давно уже обжившимися на ноге волосками появились точно такие же приметные пятнышки, как и на руках. Искандер перебросил взгляд на грудь. И здесь то же самое...

Искандер быстро растворил дверь в ванную комнату. Он сбросил одежду на пол и встал под душ. В руках у Искандера оказался кусок хозяйственного мыла, и он старательно принялся тереть свое тело. На всякий случай Искандер вымыл и волосы, хотя голова у него не чесалась. После мытья зуд почти прекратился, и Искандер на мгновение возрадовался. Но едва только тело его соприкоснулось с полотенцем, как неприятные ощущения возвратились.

Искандер снова посмотрел на айфон. 5.50. Он широко раскрыл окно и сбросил на пол полотенце. Расчет оказался верным. Скоро Искандер почувствовал, как мурашки покрыли тело, и озноб стал медленно одолевать чесотку. Когда стало совсем холодно, Искандер затворил окно. Так он проделывал несколько раз. Всякий раз, когда тело начинало гореть от зуда, он раскрывал окно, а когда его начинало пробивать «цыганский пот», окно закрывал.

Больше всего Искандера беспокоила ладонь, как раз в том месте, где имелась незажившая рана от вчерашнего рукопожатия Белого Волка. Хотя скорее, это было… лапопожатие. Стоп!.. – Тут мысль Искандера оборвалась и полетела вниз в бездонную пустоту. А на место ее явилась другая мысль, заставившая на несколько секунд забыть и о зуде, и о холоде: Ак Буре... Неужели это он… ну, конечно, вот царапина… что же это инфекция?.. Черт знает что. Если так и дальше будет продолжаться, он за неделю зарастет шерстью, как дикое животное. Что за бред. Такое только в фильмах бывает...

Искандер хотел сесть в кресло, но увидел альбом. И сразу же вспомнился ночной сон. Пока Искандер шел до кресла, брал в руки альбом и приближал к глазам фотографию, он надеялся, что вчерашнее его подозрение окажется ошибкой утомленного мозга. Но когда он внимательно посмотрел на фотографию, ему показалось, что Винер Хамидов за ночь стал еще больше похожим на Дамира хазрата. Беспрецедентно похож, как сказал бы, наверное, сам Дамир хазрат, если бы увидел это фото... Кстати, хорошая идея показать ему фотографию. Как он отреагирует? Нет, сходство конечно поразительное, но ведь прошло почти… почти двадцать пять лет. Дамир хазрат похож на того Хамидова, который существовал в девяностом году. Но сейчас-то Хамидов, если он еще жив, должен выглядеть совсем по-другому. Искандер закрыл глаза. Покачиваясь в кресле и заставив себя не думать о не отступавшем зуде, он стал вспоминать их вчерашний разговор с Дамиром хазратом в его кабинете.

О чем они говорили? О Джамиле. Он спрашивал, понравилась ли ему Джамиля... Ладно, Бог с ней… В самом начале рассказывал про Никаса Сафронова и еще какого-то художника, как тот портрет Ак Буре рисовал. Еще про академию рассказывал. Что непростая работа. Его расспрашивал о чем-то. Ну конечно! Как он мог забыть это? Когда Дамир хазрат стал расспрашивать его о Крыме, он упомянул, что первый раз был там совсем молодым, моложе Искандера. Сейчас ему лет пятьдесят пять или около того. Значит… значит, он вполне мог быть тогда в Крыму. Но почему тогда Винер? Может, отец ошибся? Подпись к фотографии точно сделана отцом. Это его почерк... Но почему: Винер?.. Получается, не только имя, но и фамилия другая: Винер Хамидов. А этот Наверетдинов или как его там... – Искандер хотел отправиться на поиски визитной карточки Дамира хазрата, но потом передумал.

Но почему… почему он тогда спрашивал его об отце? Как тот погиб... Хотя, что в этом такого?.. Умер не старый еще человек. Вопрос логичный… Да! Он сам спросил: был ли связан отец с политикой. Почему он спросил об этом?.. Он мог где-то слышать фамилию отца. Да, мог, но точно не сейчас, а двадцать пять лет назад, когда отец действительно занимался политикой… О смерти отца писали на украинских сайтах, но вряд ли эта новость могла заинтересовать кого-то здесь. Кроме тех, кто знал отца… Что же получается…. Но если он знал отца, то почему тогда просто не сказал об этом… Надо обязательно самого Дамира спросить… Хотя какой смысл… Если он действительно был знаком с отцом, но не сказал об этом, значит, у него есть причина молчать….

– Ты че не спишь, морж?

Искандер вздрогнул и увидел стоявшего в дверях Ильдуса. Писатель почесывал волосатый живот, вываливавшийся из-под футболки.

– Я разбудил тебя? – спросил Искандер.

– А то.

– Извини, я не хотел.

– Охотно верю, – Ильдус громко зевнул и поежился. – Ты это, закалятся, что ли, решил? Давай только без меня, я задубел уж.

– Да-да… – Искандер положил на стол фотоальбом и придерживая подлокотники, встал с кресла. Но до окна он не дошел. Только сейчас он вспомнил, что на нем совершенно нет одежды. Непрекращавшийся зуд заставил его забыть о ее существовании. Искандер устремился к дивану, на спинке которого были сложены его вещи. Одеваясь, он бормотал какие-то непонятные даже ему самому слова.

Ильдус быстро закрыл окно, а оставшееся время с усмешкой глядел на то, как Искандер с прилипшими друг к другу от холода пальцами ног влезал в трусы.

– У тебя есть какая-нибудь мазь? – спросил Искандер, когда наконец сумел одеться. – Ну, от укусов. Когда насекомое или животное укусило.

– А кто тебя укусил? – Ильдус перестал чесать живот и уставился на Искандера.

– Кто-кто? Конь в пальто, – Искандер вскочил с кресла и двинулся на Ильдуса. Тот отступил назад. – Волк этот ваш… Ак Буре. Забыл?!

– Так он же это… не кусал тебя.

– Зато поцарапал. Вот погляди, – Искандер сунул Искандеру почти под самый нос обе свои руки. – Видишь?

– Что?

– Как что?! – воскликнул Искандер. – Волосы видишь, как растут?

– Ну и че, – с равнодушием отвечал Ильдус.

– Через плечо! – незнакомым Ильдусу голосом воскликнул Искандер. – Да у меня с роду волос не было. А теперь я весь зарастаю как обезьяна, так еще мало этого, все тело чешется так, хоть на стенку лезь.

– Хорошо, а причем здесь Ак Буре?

– Да при том! Вот: смотри, – Искандер перевернул ладонь и сунул ее под самый нос Ильдусу. Видишь? Это после того, как он меня поцарапал, вся эта ерунда началась. Видишь даже здесь на ладони шерсть начинает расти. Короче, у тебя мазь есть какая-нибудь?

– Сейчас посмотрю. Погоди, только поссать дай сначала. А то я сдохну. Я как только услышал, что ты встал, сразу к тебе подорвался. Думал случилось что.

Ильдуса не было несколько минут. Наконец он появился. В руке у него была какая-то мазь. «Бен гей», – прочитал Искандер и улыбнулся, впервые за это утро. Даже мазь у этого чудака странная.

– Она старая, правда, но охлаждает нормально, – пояснил Ильдус. – Попробуй, может не так сильно чесаться будет.

Искандер уже не слушал его и жирным слоем втирал мазь в кожу, подергивая плечами то ли от волнения, то ли от холода.

– Ты кушать что-нибудь будешь? – спросил Ильдус, с сочувствием наблюдая усилия Искандера.

– Поставь чай, пожалуйста.

– Хорошо, сделаем. Пельмешки будешь?

– Нет, спасибо. Я чай только.

Искандер и в самом деле ограничился одним чаем, но зато выпил почти залпом две с половиной чашки. После мази Ильдуса ему стало так холодно, что боль, казалось, закоченела. Но как только он согрелся за чаем, как снова почувствовал зуд, правда не такой сильный, как прежде. Чудовищно хотелось спать, но Искандер уговорил себя не ложиться. Он боялся, что проспит свидание с Джамилей. А еще он всерьез опасался, что после пробуждения зуд станет сильнее. Ведь волосы, как ему было известно, растут в основном во сне.

Чтобы скоротать ползшее, как некормленая пару дней домашняя черепаха, время Искандер опять устроился в кресле-качалке с альбомом. Он вертел в руках ту самую фотографию, в которой пытался распознать черты Дамира хазрата. Потом взял в руки айфон и в Гугле открыл галерею. На всех фотографиях Дамир хазрат был в своем современном виде. На нем был чапан черного или зеленого цвета, либо костюм. Костюмы Дамир хазрат предпочитал черные или темно-синие, но обязательно в полоску. Голову муфтия покрывала либо чалма, либо уже знакомая Искандеру по фотографии на кухне у Ильдуса и в кабинете Карлова кудрявая каракулевая папаха. Впрочем, встречалось немало фотографий, на которых Дамир хазрат был вообще без головного убора, с гладко прилизанными темно-рыжими волосами.

Одна фотография, несмотря на тревожное и болезненное состояние Искандера, вызвала у него улыбку. Дамир хазрат был во всем белом: летней рубашке без рукавов и брюках в полоску. На голове у него была белая фетровая шляпа. Дамир хазрат сидел, развалившись в плетеном кресле с поднятым вверх указательным пальцем правой руки. В последнее время Искандер часто встречал фотографии мусульман с таким жестом, напоминавшем о единосущности Аллаха. Таких фотографий стало так много, что ничего кроме усталости для глаз и для души они у Искандера не вызывали.

Место, где был запечатлен муфтий, больше всего напоминало террасу какого-то летнего домика в южной стране. Рядом с Дамиром хазратом на столике стоял бокал с каким-то невероятной белизны напитком. Судя по дольке ананаса, это вполне могла быть Пина колада. «Безалкогольная?» – подумал Искандер и улыбнулся при этой мысли.

Ранние фотографии Дамира хазрата, до того, как он стал имамом, сеть отказывалась находить. Тогда Искандер набрал в поиске: Винер Хамидов, сначала кириллицей, а затем латинскими буквами, причем фамилию задал в двух вариантах: как Hamidov и Khamidov. Людей с таким именем и фамилией оказалось немного. Два пользователя в «Одноклассниках», трое – в «Контакте», включая тех двух, имевших аккаунты в «Одноклассниках» и один в Фейсбуке. Искандер пролистал фотографии и заметил одну черно-белую иконку, где были изображены несколько молодых людей. Он нажал на нее, чтобы увеличить изображение. Фотографии похже была не отсканирована, а переснята на мобильный телефон. Трое парней лет двадцати рядом с памятником Ленину. Также закинули пиджачки на плечо, как монументальный Ильич. Стоп! Вот этот посередине – очень похож на Винера Хамидова из бабушкиного альбома. Вот если бы фото только получше было. Словно кто-то положил на снимок кальку, прежде чем его переснять. Искандер глядел попеременно то на живое фото, то на электронное. Подпись к фотографии: «Саид Махмуд, Винер Хамидов и неизвестный. 1991 г.» Хамидов стоял посередине. Тот, кто звался Саидом Махмудом, наверное, стоял слева. Это был невысокого роста араб, с черными курчавыми волосами и залысиной посреди внушительного лба. Были у Саида Махмуда и неизменными для арабов из светских стран усы. Третий персонаж на фото был примерно одного роста с Винером. Лицо его было сильно размыто, и Искандер быстро потерял к нему интерес.

Искандер нажал на фотографию. Сайт не сразу открылся. Это была страница, посвященная татарско-арабской дружбе. Там было много иллюстраций и очень мало текста. Кроме подписи к фотографии ничего нового о Винере Хамидове или Саиде Махмуде сайт не сообщал. Искандер нажал рубрику «Пишите нам». Что же им написать?..

Текст возник быстро: «Добрый день! На вашем сайте я увидел фотографию, на которой изображен друг моего отца Винер Хамидов. Известен ли вам источник этой фотографии? Можно ли связаться с тем, кто ее передал? С уважением Искандер Исмаилов». Искандер подумал немного и добавил перед именем: кандидат исторических наук. Так скорее ответят.

Только Искандер отправил сообщение, сработал будильник. Ну вот пора. Встал, потянулся. Чесотка словно того и ждала. Зазудело все и сразу: руки, ноги, грудь, спина. «Господи, еще и на спине», – с тяжелой грустью подумал Искандер по дороге в ванную. Он принял холодный душ, а потом натер конечности и туловище мазью Ильдуса для закрепления результата. Как и в прошлый раз, телесный холод опять заставил чесотку отступить. Не теряя времени, Искандер стал собираться. Вещей у него было немного, и вскоре он уже стоял на пороге.

– К ней идешь? – спросил наблюдавший за его приготовлениями Ильдус.

– Нет, в Исламскую Академию, – сухо сказал Искандер, так и не научившийся мириться с любопытством хозяина квартиры.

– Оформляться, что ли? – не унимался Ильдус.

– Нет, знакомиться.

– Ну ладно тогда, удачно тебе познакомиться...

На улице Искандер почувствовал, как зубы застучали друг о друга, словно яйца в кипящей воде. Только яйца стучали от жары, а зубы – от холода. Искандер застегнул куртку и засунул руки в карманы, но теплее ему от этого не стало. Вместо того, чтобы думать о предстоящей встрече с понравившейся ему девушкой, Искандер был занят размышлениями о Винере Хамидове. Пока было ясно только одно: Винер Хамидов – не ошибка отца. Винер Хамидов действительно существует... Или, по крайней мере, существовал. Осталось выяснить только одно: Хамидов и Дамир – это один и тот же человек? Узнать это не так сложно. Ведь это не сто лет назад было. Наверняка полно людей, которые помнят Винера Хамидова. Его согруппники по университету. Надо только непременно найти их, даже если для этого потребуется остаться здесь еще на несколько дней…

Искандер заметил Джамилю издалека. Она был одета в платье цвета брокколи. Почему Искандер подумал в тот момент о брокколи – он, наверное, и сам бы не смог ответить, но именно такое сравнение пришло ему в голову. Такого же цвета платок закрывал волосы девушки. Поверх платья была накинута светлая джинсовая куртка. Джамиля стояла на углу Булака и улицы Пушкина, рядом со снежным барсом, указывающим лапой в сторону озера Кабан. Скелетом искусственному животному служил проволочный каркас, а кожей – живые цветы.

Джамиля улыбнулась Искандеру и сделала знак рукой, чтобы он не переходил дорогу. Искандер послушно замер у светофора, не отрывая взгляда от девушки. Он не сразу услышал за спиной голос. Только когда чья-то рука опустилась ему на плечо, Искандер обернулся. Перед ним стоял сероглазый сержант, который вчера чуть не оштрафовал его почти на том же самом месте. Искандер наморщил лоб, пытаясь вспомнить фамилию полицейского, но тот не дал ему времени на размышления:

– Добрый день, уважаемый. Вам удалось успеть в тот раз? – с ласковой заботой спросил сержант.

– Да, – отвечал Искандер. Он вновь почувствовал зуд по всему телу.

– Вы подождите немножко, я сейчас, – вдруг заторопился сержант. – Можете здесь еще минутку постоять?

– Хорошо, – неуверенно отвечал Искандер, а сам подумал: «Что же на этот раз?»

– Что случилось? – спросила Джамиля и посмотрел во след удалявшемуся сержанту.

– Не знаю, попросил вот подождать.

Сержант и в самом деле отсутствовал недолго. Он поспешно направлялся к Искандеру с Джамилей, а в руке у него был полиэтиленовый пакет, который сероглазый придерживал второй рукой за дно.

– Тут вам небольшой сувенир от моего начальства как маленькая компенсация за ту вчерашнюю неприятность, – сержант протянул Искандеру пакет, и тот, секунду помедлив, взял его.

– Не смею больше вас задерживать. Удачного вам дня, – сержант поднес правую ладонь к фуражке и, повернувшись, быстро зашагал прочь.

Искандер смотрел ему во след, пока Джамиля не обратилась к нему:

– Ну что там? Давайте посмотрим.

Искандер раскрыл пакет и увидел бутылку шампанского «Казанский сюрприз».

– Я так и подумала, – сказала Джамиля. – У наших казанских полицейских традиция такая. Они всегда дарят шампанское тем, кто им нравится.

– Хорошая традиция – сказал Искандер, только я не пью шампанское, и вы, – он посмотрел на голову Джамили, – подозреваю тоже.

– Ничего страшного, – сказала Джамиля. – Мы как раз с вами идем с визитами, можете кому-нибудь подарить бутылку. Например, Шамиль Габдурахманович точно не откажется. Кстати, – Джамиля извлекла телефон из сумочки и посмотрела на экран, – нас уже ждут.

– А далеко идти?

– Так вот же здесь, – Джамиля кивнула в сторону здания, перед которым они стояли.

Это был кофейного цвета четырехэтажный дом из тех, что принято именовать «сталинскими». Искандер прочитал надпись на желтого цвета табличке у входа: Исламская Академия им. досточтимого шейха Ак Буре. По другую сторону от входной двери была точно такая же надпись, только на татарском языке в арабской графике.

– Красивое здание, – отметил Искандер.

– Как вам, кстати, наш город? Нравится? – спросила Джамиля.

– Нравится, – не задумываясь, отвечал Искандер. – Только пока не до красоты мне было. Вы знаете, наверное, зачем я приехал в Казань.

– Да, мне Дамир хазрат говорил, – понизив голос, отвечала Джамиля. – Сочувствую вам.

– Спасибо, – Искандер толкнул входную дверь и пропустил Джамилю. – Это уже давно случилось. Месяц уже прошел. Просто у меня только сейчас получилось похоронить… урну.

– Значит теперь полегче стало?

– Не знаю. По крайней мере, я сделал все, что было в моих силах.

Искандер не хотел продолжать этот разговор и немного подумав, произнес, когда они уже ступили на лестницу:

– Джамиля, скажите, а вы давно с Дамиром хазратом работаете?

– Нет, не очень, – медленно отвечала Джамиля. – Два года.

– И как вам, нравится?

Джамиля посмотрела на Искандера, словно не поняла вопроса.

– Ну, не строгий он? – пояснил Искандер и выдавил из себя улыбку на лице как опытный курортник выдавливает остатки крема для загара из похудевшего тюбика.

– Строгий? – не сразу отвечала Джамиля. – Да, наверное, но справедливый при этом. Дамир хазрат – очень конкретный человек. Если ставит задачу, то обязательно ее выполняет. Даже если возникают препятствия.

– То есть напролом идет?

– Зачем напролом? Просто он пока не достигнет цели, не успокоится. Настойчивый.

Искандер хотел спросить Джамилю, известно ли ей подлинное имя ее шефа, но решил пока промолчать. Он не знал, как лучше произнести этот вопрос, чтобы не испугать и не смутить девушку. Все-таки она подчиненная Дамира хазрата. Вдруг возьмет, да и расскажет все своему шефу обо всем.

– Искандер, я очень извиняюсь, но нам пора идти. – прервала Джамиля размышления Искандера. – Вы встретитесь с тремя заведующим кафедрами на факультете исламских наук. Сначала вы побеседуете с Елдашевым Шамилем Габдурахмановичем.

– Как вы сказали? – не сдержал улыбки Искандер.

– Елдашевым, – ничуть не смутившись, повторила Джамиля. – Зря вы, между прочим, смеетесь. Шамиль Габдурахманович – очень серьезный мужчина. Он у нас заведующий кафедрой изучения Священного Корана и Пречистой Сунны.

– Интересное название.

– Ну мы же Исламская Академия все-таки.

– А после Елдашева к кому мы пойдем?

– Не мы, а вы, – поправила Искандера Джамиля. – К Линору Маркленовичу. Он у нас заведующий кафедрой исламского мистицизма. Человек с интересной судьбой. Бывший офицер, в Конго, между прочим, служил. Его там чуть не убили.

– Ничего себе, – изумился Искандер. – Я даже боюсь предположить, как у вас называется третья кафедра. Их же три, верно?

– Да, верно: три, – подтвердила Джамиля. – А название у нее как раз самое простое: кафедра арабского языка. Туда мы пойдем в самом конце… Вот мы, кстати, и пришли. Я вас вот тут на скамейке подожду. Если будете задерживаться, я предупрежу остальных профессоров.

Елдашев

На двери имелась табличка, сообщавшая необходимые сведения о лице, находившемся внутри помещения: профессор, доктор филологических наук Шамиль Габдурахманович Елдашев.

Искандер постучал и вслед за тем быстро растворил дверь. За столом сидел человек с лицом цвета ссохшейся земли. Он поднялся навстречу Искандеру и показал, что велик ростом, но совершенно не полный, как это бывает у некоторых людей, сосредоточенных на сидячей работе. На лице его были очки с толстыми стеклами в толстой оправе, как у зарубежных корреспондентов из старой советской передачи «Международная панорама». Черные, без седины волосы не были густы, но вполне достойно смотрелись на его крепкой голове. На туловище его был пиджак неопределенного цвета в мелкую клетку: то ли коричневый, то ли бежевый.

– Исэнмесез, – сказал он голосом человека, умеющего петь красивым баритоном.

– Исэнмесез, Шамиль абый, – отвечал Искандер. – Если вы не против, я по-русски буду с вами говорить. Меня Искандер зовут.

– Как же, как же, Искандер, – крепко сжимая руку, напевал Елдашев. – Дамир хазрат мне о вас говорил. Очень нахваливал вас. Говорит: «Нашел я для вашей кафедры, Шамиль абый, настоящий алмаз. Разве что не ограненный, по причине молодости. Вы, говорит, Шамиль абый, алмаз этот ограните». Значит, вот ты какой алмаз, – вдруг перепрыгнул на «ты» без всякого предупреждения Елдашев. – А ты по-татарски, получается, совсем ни бельмеса?.. Учи, малай. Утырыгыз чай эчергя. Это наша традиция. Без чаю никуда уж. Если чай не уважаешь – считай, счастья не будет по жизни.

– Чай я люблю, – отвечал Искандер, с покорностью принявший исчезновение обращения «вы» в словах Елдашева.

– Знаешь, что говорил наш великий ученый Марджани о чае? – спросил Елдашев.

– Да, знаю, – отвечал Искандер. Но Шамиль абый то ли не услышал ответ Искандера, то ли не придал его словам значения, и в подробностях с собственными прибавлениями пересказал апологию чая, ранее звучавшую из уст Дамира хазрата.

– Только голый чай пить не положено. Вот тебе самса, – Елдашев пододвинул к Искандеру тарелку. – Моя жена готовила. Лучше ее нет в Казани.

Искандер не уяснил, о ком идет речь: о самсе или о жене Елдашева, но на всякий случай не стал уточнять.

– Хотя нет, подожди, – Елдашев подался вперед и выхватил у Искандера тарелку из рук. – Она остыла, наверное. – Шамиль абый легонько ткнул длинным указательным пальцем, у основания которого были заметные черные волоски, в морщинистый бок самсы и убедился в верности собственной догадки. – Пока тебя ждала, остыла. Сейчас ее мигом разогрею, – он взял тарелку и сделал два шага в сторону окна, около которого находилась микроволновка. От самсы теперь шел дым как изо рта живого существа в морозное утро.

Волосатые пальцы Елдашева словно пробудили в сознании Искандера затихшую на время болезнь.

– Кушай, малай, – нежно проговорил Елдашев, словно обращался к котенку. – Вкусная самса?

– Да, – согласился Искандер, проглотив кусок.

– Ты арабский хорошо знаешь?

– Учил в школе и в медресе. В Египте потом был, но не доучился: революция началась.

– Революция, – повторил Елдашев с каким-то непонятным привкусом в голосе, словно жевал протухшую селедочью голову. – Наши студенты, когда я в большом университете работал, тоже оказались там в эту революцию. Кисло им там пришлось, скажу я тебе. Что ни говори: все эти революции – полное дерьмо.

– Почему? – спросил Искандер, удивленный не столько реплике Елдашева, сколько последнему слову, произнесенному профессором.

– А что в них хорошего, в этих тюльпановых, гвоздичных и прочих революциях? Сначала раскачивают лодку. Мутят народ, проливается кровь, а потом что? Еще хуже становится.

Искандеру много раз приходилось слышать подобные разговоры про «лодку», и он решил, что лучше есть самсу, чем говорить. Тем более что самса и в самом деле была хороша.

– А вообще Египет – это моя любовь, – произнес Елдашев и стал вертеть в руке ручку в форме… Искандер приблизил глаза. «Нет, показалось», – подумал он.

– Я когда студентом был, там на стажировке находился, – продолжал Елдашев. – Переводил у военного советника и у врача нашего при посольстве. История там одна приключилась. Хазер расскажу тебе. Обсмеешься до колик. Однажды приходит к нашему доктору пациент – негр. «Что вас беспокоит?» – спрашивает врач. Я перевожу. Тот отвечает: «Член, или “зуб” по-арабски». Ну, как говорится, мне что, мое дело – переводить, я и перевел. Понимаю: дело житейское. Доктор говорит негру: «Показывайте свою болячку». Тот, недолго думая, стягивает штаны и достает… во-о-от такую колбасу, – Елдашев взмахнул руками, и на пол обрушилось две или три книги, стоявшие у него на столе.

– Я, понятное дело, обалдел, доктор наш тоже, – продолжал Елдашев, не замечая сердечного волнения Искандера. – Как ты, говорю, негритос проклятый, с такой елдой функционируешь? А он, злодей, смеется. Зубы скалит, а зубы такие здоровые, белые. С помощью Аллаха, говорит. На все, мол, воля его, то бишь Аллаха: одному елду дарует большую, другому – острый глаз... Потом этот негр в повариху при посольстве без памяти влюбился. Приносил ей подарки, фрукты, безделушки, бижутерию всякую. А она кокетничала, в черном теле держала его, не подпускала к себе. Я потом подошел к ней: «Дура ты, говорю, Нинка, дубина. Мужик перед тобой такой видный. Все при нем, и так и сяк, а ты его…». А она мне: «Шамиль, дурачок ты еще, одним хреном сыт не будешь. Где пища для души?».

– Понимающая женщина, – сказал Искандер.

– Э, малай, – усмехнулся Елдашев и провел ладонью по голове. Это ты сейчас рассуждаешь так. А вот будет тебе, сколько мне, – по-другому инде запоешь.

Взгляд Искандера упал на стол. Он даже подался вперед, чтобы разглядеть привлекший его внимание предмет. Теперь он уже не сомневался: деревянная ручка Шамиля абыя была в… форме фаллоса.

– Нравится ручка? – спросил Елдашев, зорко следивший за каждым движением Искандера. – Это мне Линор подарил. Ты, кстати, уже был у него?

– Нет. Кто это?

– Завируллин Линор Маркленович, – с готовностью пояснил Елдашев. – Заведующий кафедрой исламского мистицизма.

– Не был еще. Вот после вас собирался к нему зайти. Дамир хазрат сказал обойти три кафедры, а потом принять решение.

– Э, малай. В другие можешь ходить, даже не трать время, – махнул рукой Елдашев. – Особенно к Линору.

– Почему?

– Как почему? – изумился Елдашев. – Вафлер же он.

– Простите, кто?

– Вафлер… – повторил Елдашев и замолчал, наслаждаясь замешательством Искандера. – Ну … вроде опущенного. Он в молодости в психушке лежал, от армии косил или не знаю зачем, его там соседи по палате изнасиловали в жесткой форме, и он окончательно тронулся на этом деле. Шутка ли…

– А я слышал, он офицером в Конго служил, – попытался возразить Искандер.

– Служил, – скривил физиономию Елдашев. – Если бы все так служили, как он, у нас бы давно страны не осталось. В Конго он действительно был, это правда, но прославился там не боевыми подвигами, а совсем другим. Вы не слышали эту историю?

– Н-нет, – признался Искандер, не желавший слушать историю Линора Маркленовича. Но Елдашев уже начал свой рассказ.

– Хазер расскажу тебе все как на духу. Его ж в Конго того… ну, обработали… в грубой форме, – Елдашев посмотрел на Искандера, но тот молчал и не выражал ни радости, ни печали. – Изнасиловали, тот есть, по полной программе. С неграми, считай, шутки плохи. Вон как тот мой из Египта, о котором я тебе рассказывал... Кстати еще один случай вспомнил! Ты сейчас упадешь. Был у нас профессор один. Башкир. Тупо-о-ой. Киек… впрочем не важно. Так все говорили: у него причиндалы 30 см. Я не поверил, конечно, ерунда, говорю. А мои коллеги профессора говорят: «Нет уж. Ты наши слова сомнению не подвергай». Поспорили мы на ящик коньяку. И что ты думаешь? Я проиграл. Действительно, как конская колбаса. Даже цвета такого же почти. Пришлось мне выставлять ящик. Ты, конечно, спросишь: как мы узнали? Хазер расскажу тебе все как на духу. Очень просто: пошли с ним в баню. Я и один профессор еще был, Мухаметшин. Выпили хорошо. И смерили. Ты, конечно, спросишь, как мы это сделали? Хазер…

– Нет, не спрошу! – запротестовал Искандер. Но больше ничего Искандер добавить не сумел, поскольку кусок самсы каким-то образом попал ему в нос.

Елдашев вскочил с места и шваркнул Искандера по спине. Искандер закашлял еще больше. Опасаясь нового удара, Искандер вскочил с места и потому следующий удар профессора пришелся на место пониже спины.

– Ты смотри, поосторожней с пищей, – предупредил Елдашев. – Так ведь и умереть, астахфирулла[39] можно. Знаешь, что говорил наш великий ученый Марджани о еде?

Искандер замотал головой.

– Шигабуддин хазрат говорил: «Принимай пищу сидя, женщину – лежа, а начальство – стоя», – сказав эти слова, Елдашев с надеждой посмотрел на Искандера. Увидев, что тот не только не засмеялся, но даже не улыбнулся, Шамиль абый прокашлялся.

Искандер тем временем с помощью салфетки избавился от потерявшегося в его организме куске самсы.

– А еще у нас хазрат один был, Куран хафиз, то есть Коран весь наизусть знал, так у него это… – Елдашев приготовился изобразить руками уже знакомый Искандеру жест.

– Простите, Шамиль абый, но мне надо идти, – сказал Искандер и поднялся так стремительно, что смахнул тарелку с недоеденной самсой на пол. Тарелка раскололась, а самса рассыпалась на фрагменты, оголив начинку.

– Просите, пожалуйста, – сказал Искандер, сердцем не чувствуя, впрочем, никакого стыда.

– Это на счастье, – демонстрируя свое безразличие к причиненному материальному беспокойству, отвечал Елдашев.

Искандер наклонился, чтобы собрать осколки, но Елдашев схватил его за плечи и возвратил в вертикальное положение.

– Не волнуйся, я Лилю попрошу убрать... Ты, малай заходи, пообщаемся еще. В гости ко мне заходи. Я за городом живу. В Юдино. У меня баня там. Нет нигде в Казани такой бани. Попаримся, как черти.

Искандер пробормотал что-то невразумительное в ответ.

– Постой, – Елдашев сделал шаг к столу. – Я видел, тебе ручка моя приглянулась. Держи на память, – он потянул Искандеру деревянный письменный прибор. – Она многоразового использования. Стержень меняется шулай. Сильно тянешь за головку, во-о-от так.

Но головка и не думала поддаваться. Тогда Елдашев, не долго размышляя, взялся за набалдашник ручки зубами. Раздался звук, похожий на хруст раскалываемого ореха. Искандер в смятении глядел на Елдашева. В кулаке, покрытом рябыми пятнами, профессор сжимал половину ручки, другая половина торчала у Елдашева изо рта.

– Ну вот, кирдык ручке, – сказал Елдашев после того, как извлек другой фрагмент ручки изо рта. – Ничего страшного, малай. Я тебе другой подарок сделаю. Хазер.

Елдашев поднялся, неспеша направился к книжному шкафу, распахнул стеклянную створку и на мгновение замер, выискивая глазами нужный ему предмет.

– Вот она, – торжествующе воскликнул Елдашев и повернулся к Искандеру. В руках у него была какая-то пластмассовая вещь неизвестного назначения. Искандер не знал, куда ему деваться: то ли залезть под стол, то ли выпрыгнуть в окно. Подарок Елдашева по-прежнему находился у него в руке.

– Это тебе заместо ручки, полезная штука для любителя читать. Закладка для книг.

Если бы не эти сведения, сообщенные Елдашевым, то Искандер, пожалуй, ни за что не догадался для чего предназначалсь огромная пластмассовая скрепка в форме… мужского детородного органа.

– Шамиль абый, я не могу принять такой подарок, – наконец произнес Искандер и положил закладку на стол.

– Ты что же это, малай, обидеть меня задумал? – повысив голос, произнес Елдашев и протянул закладку Искандеру. – Ты сразу запомни: у нас здесь так не принято. Я же сам видел, какими глазами ты смотрел на ручку. Ручки теперь нет, но есть закладка. Я битый воробей, от меня ничего не скроешь. Вижу: понравилась она тебе. А желание гостя, особенно того, что в первый раз пришел в дом – закон. Знаешь, что по этому поводу наш выдающийся ученый Шигабуддин Марджани говорил?

– Н-нет, – пробормотал едва слышно Искандер, сжавшийся в ожидании очередной сальной шутки.

– Ладно, в другой раз расскажу, – снисходительно махнул рукой Елдашев. – А закладку возьми. Не обижай старика.

Искандер засунул закладку в задний карман джинсов и, пробормотав какие-то невразумительные слова, выкатился в коридор.

[1] (вернуться) Къартбабачыгъым (крымскотатарск.) – букв: мой дедушка.

[2] (вернуться) Къарт-бабама (крымскотатарск.) – дедушка.

[3] (вернуться) Эйе (татарск.) – да.

[4] (вернуться) Исэнмесез (татарск.) – здравствуйте.

[5] (вернуться) Яхшы (татарск.) – хорошо.

[6] (вернуться) Улым (татарск.) – сынок.

[7] (вернуться) Сау бул (татарск.) – до свидания.

[8] (вернуться) Нэкъ узе (татарск.) – совершенно как он.

[9] (вернуться) И жаным (татарск.) – душа моя.

[10] (вернуться) Шулай (татарск.) – так, таким образом.

[11] (вернуться) Инде (татарск.) – уже, же.

[12] (вернуться) Абау (татарск.) – слово, выражающее испуг, отвращение.

[13] (вернуться) Анием (татарск.) – мамочка моя.

[14] (вернуться) Мине (татарск.) – меня.

[15] (вернуться) Улым (татарск.) – сынок.

[16] (вернуться) Шундый (татарск.) – такой.

[17] (вернуться) Мы с Сибгатом (татарск.).

[18] (вернуться) Апа (татарск.) – обращение к женщине, старшей по возрасту.

[19] (вернуться) Шул (татарск.) – тот, этот.

[20] (вернуться) Алла сакласын (татарск.) – упаси Бог!

[21] (вернуться) Мярхума (татарск.) – усопшая.

[22] (вернуться) Атасы-анасы (татарск.) – папа с мамой.

[23] (вернуться) Усал иде мярхум (татарск.) – покойный суровый был.

[24] (вернуться) Дога (татарск.) – молитва.

[25] (вернуться) Ты говоришь по-арабски? (араб.).

[26] (вернуться) Немного (араб.).

[27] (вернуться) Фалян-тегян (татарск.) – бла-бла.

[28] (вернуться) Азан – призыв к молитве.

[29] (вернуться) Джума – обязательная пятничная молитва у мусульман.

[30] (вернуться) Тахарат – ритуальное омовение перед молитвой.

[31] (вернуться) Традиционное мусульманское приветствие.

[32] (вернуться) Монда минем кунак, Кырымнан (татарск.) – здесь мой гость из Крыма.

[33] (вернуться) Аллаху Тааля (араб.) – Аллах Всевышний.

[34] (вернуться) Альхамдулиля (араб.) – слава Аллаху.

[35] (вернуться) Слава Аллаху, Господу миров, Милостивому и Милосердного, господину судного дня (араб.) – слова мусульманской молитвы «Фатиха».

[36] (вернуться) Тукта (татарск.) – подожди, постой.

[37] (вернуться) Фаджр – одна из обязательных пятикратных молитв, предписанных мусульманам.

[38] (вернуться) Да благословит его Аллах и приветствует (араб.).

[39] (вернуться) Упаси Аллах (араб.).