Учитель географии

Месть

Когда учитель географии Константин Евгеньевич вышел на пенсию, его как-то тихо и незаметно для него самого уволили с работы. И только на третьей неделе он поймал себя на том, что не ходит по утрам в школу и не проверяет по вечерам тетради и контурные карты.

– Что же это я? – удивился Константин Евгеньевич и отправился на работу, а там в его классе другой учитель географии глобус крутит, а его уже и не узнает никто, ни школьники, ни учителя.

– Здравствуйте, Марья Петровна! – говорит Константин Евгеньевич учительнице математики, а Марья Петровна проходит мимо и хоть бы что.

– Приветствую, Семен Иванович! – обращается Константин Евгеньевич к завучу, а тот уткнулся в какие-то ведомости и семенит мимо.

А директор школы Максим Федорович даже сам подошел к Константину Евгеньевичу и спросил: – Вы к кому это, мужчина?

Что было делать? Пообижался Константин Евгеньевич и устроился работать охранником в универмаг на улице Ленина. Сидит себе весь день на стуле около кассы, или прохаживается по торговому залу, или мальчишек шальных гоняет.

И заходит в магазин та самая учительница математики Марья Петровна, за хлебом там и за молоком. Ходит такая туда-сюда и Константина Евгеньевича совсем уже не узнает, не то чтобы понарошку, а взаправду. А Константин Евгеньевич ловко так сзади подобрался и в сумку математичке штопор кладет дорогой, с ручкой и рожками. Училка расплачивается и топает к выходу, а тут верещит тревожный сигнал, ну и Константин Евгеньевич уже наготове, и вот Марью Петровну задерживают. Крики, слезы, какой штопор, я в жизни вина не пила и бутылок не открывала. Штраф, короче, платит Марья Петровна.

Через некоторое время встречает Константин Евгеньевич в магазине – ага, завуча Семена Ивановича! Тот, как обычно, уткнулся в какие-то ведомости и семенит мимо с корзинкой, в которой картошка с морковкой. А Константин Евгеньевич ему в карман пиджака раз – и кладет розовую женскую бритву для сбривания волос на ногах и в прочих интимных местах. Ну а дальше все как по нотам – касса, звонок, задержание, обнаружение и устыжение латентного извращенца. И платит Семен Иванович тоже штраф.

Константину Евгеньевичу интересно стало и азартно. За полгода всех бывших коллег по предметам перебрал, от русского языка до физкультуры. И охранником стал уже заматерелым, с твердым взглядом и жесткими выученными фразами: «Мужчина, постойте! Покажите, что в сумке!», или «Женщина, с тележкой нельзя!», или «Я просто делаю свою работу!»

И все ходит Константин Евгеньевич по магазину и произносит свои железные фразы, а при этом думает: – Ну когда же, наконец, придет этот гад? – Это он про директора школы. Потом вроде отвлечется, пацанов погоняет, и снова ему в голову лезет: – Ну где же этот негодник Максим Федорович? – И снова ходит по магазину. А тут посмотрел вбок – и вот он тебе, Максим наш Федорович, дефилирует с портфельчиком, коньячки рассматривает. И когда засмотрелся директор на Хенесси (а не берет, только смотрит любовно, кишка тонка!), то Константин Евгеньевич ему в портфельчик и сунул упаковку презервативов, элитных и очень дорогих, под стать тому Хенесси! От кутюр каких-то.

Вы бы видели, что там на контроле было с Максимом Федоровичем и этими изделиями! Крика сколько! Мол, не знаю, что это такое, и как это использовать, тоже понятия не имею! Фу ты! Только вызвали на этот раз полицию, потому что очень уж дорогой был товар и эксклюзивный.

– Выручай, милый Константин Евгеньевич! – кричит директор. Сразу узнал, сволочь! А географ: – Вы кому это, мужчина?

И под белы рученьки Максима Федоровича куда надо увели полицейские и за что надо задержали. А Константин Евгеньевич отработал смену, пришел домой, сел на стул и глобус гладит и поглаживает. И душа у Константина Евгеньевича поет.

Кройка и шитье

Когда учителя географии Константина Евгеньевича, как говорится, ушли на пенсию, он поискал было работу по специальности, но, понятное дело, ничего не нашел. В тюремной школе, правда, была одна вакансия, но географ туда не пошел. Больно стремно там было, а еще нужно было совмещать географию с курсами кройки и шитья. А шить-кроить Константин Евгеньевич, увы, по жизни не научился.

Потыкался бывший учитель в другие разные места, а нигде не берут, даже охранником в магазин! Идите, говорят, домой, и смотрите телевизор. Наслаждайтесь, говорят, заслуженным отдыхом. Но Константин Евгеньевич наслаждаться не хотел, а потому направился в контору, которая красиво называлась отделом занятости населения.

Приходит и встречает в этом красивом отделе население исключительно незанятое, такое же, как он сам.

– Что умеете? – спрашивает Константина Евгеньевича барышня из окошка, ладненькая и в блузочке.

– Географию в школе преподавать, – отвечает учитель географии.

– А еще что умеете?

– Больше ничего.

– Тогда будете перепрофилироваться, – сказала барышня.

И удивительно дело, направили Константина Евгеньевича перепрофилироваться не куда-либо, а на курсы кройки и шитья, стажером на фабрику пошива верхонок. А на фабрике пристроили Константина Евгеньевича к старшему верхонщику дяде Паше, мужику бывалому, руки в наколках и взгляд такой особенный и цепкий.

– Сначала, – определил дядя Паша, – левую верхонку научишься шить, а потом и до правой допустим.

И стал учитель географии шить верхонки. Сначала научился шить левую, а потом и правую, да так хорошо, что дядя Паша уже ставил его в пример другим верхонщикам.

А потом Константин Евгеньевич, как бывший работник умственного труда, придумал рацпредложение.

– Давайте, – говорит он начальникам фабрики, – не левую и не правую верхонки шить, а одну общую, среднюю, с большим пальцем наверху.

– Так неловко же будет! – отвечают начальники.

– Зато быстро и с меньшими затратами, – толкует Константин Евгеньевич.

Начальники быстро посчитали рост производительности и выгоду от рацпредложения, подпрыгнули от радости и половину верхонщиков уволили. И дядю Пашу тоже. А Константина Евгеньевича вместо него старшим верхонщиком определили.

Дядя Паша плюнул в землю и отправился на пенсию смотреть телевизор. А на фабрике под руководством нового старшего верхонщика стали кроить и шить верхонку универсальную, ни левую и ни правую. И все стройки и магазины ими завалили. И местные газеты про инноваторов написали. И губернатор на фабрику приезжал и инновационные верхонки перед камерой примерял. И даже Чубайс изобретением Константина Евгеньевича заинтересовался, на предмет экспорта универсальных инонановерхонок в Саудовскую Аравию.

А потом Чубайс купил эту фабрику и всех рабочих с нее вообще уволил, и Константина Евгеньевича тоже. Уж больно простая стала выкройка, поэтому верхонщиков заменили на инонаноавтоматы. И отправился бывший географ, он же бывший старший верхонщик вслед за дядей Пашей наслаждаться заслуженным отдыхом и смотреть телевизор.

А впрочем, и фабрику скоро закрыли. После первого модного бума как-то перестали покупать универсальные верхонки. Ну неудобные они. Большой палец потому что у всех, кроме Чубайса, сбоку растет. Даже у арабов.

И как встречаются бывшие коллеги на улице, то Константин Евгеньевич делает вид, что не замечает дядю Пашу, а дядя Паша плюет в землю и подолгу стоит на месте, глядя за горизонт.

Сказитель

Когда учителя географии Константина Евгеньевича выперли из школы на пенсию, он попробовал стать дачником, но все эти рассады, поливы, прополки и окучивания как-то не легли ему на душу и вскоре он эти занятия забросил. Потом Константин Евгеньевич попробовал разносить рекламные газеты по подъездам, но напечатанное в них показалось ему таким глупым и бессмысленным, что он чуть было не перестал уважать себя за этим делом и тоже его бросил.

А потом у него в голове что-то тумкнуло, в смысле, осенило его. Он надел свой коричневый школьный костюм, повязал парадный синий галстук, причесался и отправился в придорожный мотель за городом, где на ночной постой останавливались дальнобойщики.

Дальнобойщики – люди серьезные и, честно сказать, скучноватые. Ну, отужинают в придорожном кафе, выпьют не очень много, потому что много нельзя, завтра снова в путь, а дальше что? В телевизор поглазеют, поболтают – а все анекдоты уже рассказаны-пересказаны, и про дорогу тоже неинтересно – она и без того весь день перед глазами. Значит, спать.

А тут является в это непосредственное общество этакий пожилой мужичок аккуратный, неподдельного интеллигентного вида, и говорит: – Ребята, а вы ведь «Капитанскую дочку» Пушкина Александра Сергеевича читали? – Ну вроде и читали в школе что-то, да только кто там что помнит? – А давайте, – предлагает географ, – я вам расскажу-перескажу эту интереснейшую историю?

Тут кто-то, может быть, вознамерился и послать его куда подальше, только другой, бывалый и в авторитете, останавливает вознамерившегося послать и молвит: – Давай, мужик, тискай свой роман. – И, конечно же, наливает ему, как полагается.

И удивительное дело, затихает и слушает Константина Евгеньевича дальнобойная компания, не перебивает и интересуется! А на следующий вечер, уже в другой дальнобойной компании, Константин Евгеньевич про «Мертвые души» повествует! И так далее, по всей русской классической литературе с заходами в испанскую семнадцатого века и французскую девятнадцатого. А что ему, Константину нашему Евгеньевичу! Он хоть и географ, а в школе любую училку литературы за пояс эрудицией затыкал и всю районную библиотеку на три раза перечитал!

Вот такие пошли дела. Понятное дело, водилы не просто так его отпускали, а наливали и деньгами тоже уважали. И зажил Константин Евгеньевич интересно! Слух о сказителе широко разошелся в дальнобойном народе, и уже возили его мужики на фурах, так сказать, на гастроли через всю страну, аж до самого Липецка! А Константин Евгеньевич все рассказывает и рассказывает, да водочкой угощается. И под воздействием сорокоградусного напитка все истории литературные в голове учителя географии перемешались и слились в один причудливый эпос, в котором Дон Кихот дает обет верности Настасье Филипповне, Герасим топит Каштанку и заодно Холстомера, а Остап Бендер продает Чичикову коробочкины стулья и собакевичевы табуреты, из которых тот гонит самогон.

Про Константина Евгеньевича узнали журналисты и начали брать у него интервью и таскать на телепередачи. Потом про него узнали критики и литературоведы и стали о нем дискутировать и даже спорить и писать эссе и монографии. А потом про географа узнали еще какие-то культуртрегеры, прости Господи, и набросились на него со всяческими конкурсами, лонгами и шортами, а также фестами, баттлами и слэмами, и навручали ему премий и призов.

И такая веселая жизнь у Константина Евгеньевича пошла, что взял он и спился. Банально так спился. Ну не выдержало простое сердце человеческое такого обилия пестрой славы и такого количества горячительных напитков. И как-то не сразу, но конкретно отпала, отлетела от Константина Евгеньевича вся эта кутерьма, и вернулся он в свой городок.

И вот шарится-шаражится бывший учитель в заношенном пиджачке и растянутом трико по пивнухам и мотелям тем самым придорожным, да только теперь побирается просто и водку выпрашивает, а истории уже никому не рассказывает…

Не всем, конечно, понравится такой финал жизни Константина Евгеньевича, поэтому вполне возможен и другой.

Например, такой.

…И такая веселая жизнь у Константина Евгеньевича пошла, что он стал почти как народный герой. А почему, собственно, почти? По первому каналу выступает и истории свои рассказывает, перед депутатами выступает и тоже им истории рассказывает, в Министерстве просвещения министра историями просвещает, и страшно сказать – перед самым что ни на есть первым лицом выступает и лицу этому историю про Муму, которая в космос летала, рассказывает. И выделило самое что ни на есть первое лицо Константину Евгеньевичу квартиру прямо в Кремлевском дворце съездов, на одном этаже со Стивеном Сигалом, и географ наш теперь вместе с этим Сигалом автографы туристам раздает на Красной площади. А у Мавзолея истории рассказывает. Про Ленина на хуторе близ Диканьки.