Что-то кончилось

Уважаемая Галина! Если бы я прочитал отдельно рассказ «Тень», замыкающий цикл и написанный сравнительно недавно, я бы, наверное, подумал, что вот еще одна начитанная, интеллигентная русская женщина пробует свои силы в имитации популярных литературных приемов высокого стиля. Но ранние Ваши тексты не оставляют сомнения в том, что Ваш способ самовыражения постоянен и рожден чем-то более глубоким, чем случайные литературные веяния. Вы, я думаю, органично – и по врожденному дару и по особенностям судьбы – пришли к редкому для женщины философско-лирическому переживанию жизни. Иногда это свойство так и остается в человеке, терзая его невозможностью самовыражения. Вас же Природа одарила еще и чувством языка, ощущением стиля. Я очень боялся, читая Ваши эссе, наткнуться на банальные приемы письма, затертые слова и фразы, но Вы, к счастью, обошлись без этого. Искренность Вашего мироощущения подтверждена свежестью языка. Мне нечему Вас учить, ибо Вы органичны. У Вас не будет много читателей, но какому-то одинокому страннику жизни Ваш строй души и мысли будут созвучны. А больше и не требуется.

Я пересылаю Вашу подборку главному редактору журнала «Крещатик» Борису Марковскому вместе с этим письмом. Если дело дойдет до публикации, то оно станет предисловием. А Вы наберитесь терпения и работайте. Желаю успеха!

Владимир Арро

ЧТО-ТО КОНЧИЛОСЬ

Полосой отошло время. Косым осенним дождем. Серыми тучами. Опавшими листьями. Когда окончилось время? Трудно уловить. Оно уходит, укатывается, стелется вдаль. Чуть-чуть только тебя прихватывает, не оставляя совсем в прошлой бездне. Бездне дней и ночей, прошедших как будто случайно. Как будто в черновике, в ожидании перебелки начисто.

Там, во времени, было много солнца, улыбок и все это оказалось фальшивым. Но разве может быть фальшивой жизнь, если не было предательства, и лишь была уверенность, что живешь? Разве фальшивы глаза, волосы, усталая походка, сутулость, седина, утраченное зрение и извилистая обжигающая нить под сердцем. Организм страдал, болел, вылечивался, старел, приходил в негодность. Какая-то высшая сила тащила его по острым каменьям. И куда? Чтобы бросить его посреди дороги, сказав «Что-то кончилось».

И где та завершенность, созвучность природе – начало, восхождение, расцвет, долгое цветение и тихое увядание вместе со временем? А теперь слом, падение, уход времени куда-то в сторону и изменение привычных душе очередностей. Как бы подбирается проклятье неизвестно за что. И, кажется, если бы начинать все снова, то как пойти, куда поспешить, от чего отказаться, за что удержаться? Река времени протекла. И как ее осудить? Она текла, подтаскивая нас за собою. У нее не было даже улыбки, она как бы без зрения, не дай бог заглянуть в ее зрачки.

1995 г.

ПАМЯТЬ ПРИРОДЫ

Что она помнит? Она витает над землей, подобно бабочке перепархивает от одного погибшего холма к другому. Какова она? Есть ли в ней материя или это сгусток прошедшего, обратившийся невидимым? Трудно предугадать, чему она отдаст предпочтение, кого одарит своим полетом, где опустится – считай, что это уже тлен. Сюда прилетела память природы. Она неуловима, иногда долго не заглядывает, словно ее сердце не подсказывает вектор направления. Но она как бы окутывает землю. Трепетен взмах ее тончайших крыльев. Нечто невероятное. Тем более, если представить изумительный рисунок, вытканный симметрично. Вглядишься в бархат ткани, концентрацию цвета – никаких полутонов, кисть художника абсолютна, это даже не кисть, а печать данности. Так и не иначе. Если сердце спокойно, она отворачивает от направления в пространстве. Но память природы упряма. Она настойчива как мать, потерявшая самое дорогое. Она стремится на место катастрофы, надеясь отыскать хоть частицу, которая помогла бы ей восстановить ощущение жизни. Сидя у дороги, она растворяется в пейзаже и превращается в настораживающий знак – здесь поселилась память природы. Есть ли у памяти природы чувства, например боль, или такое ощущение – старая рана? Отчего она так долго не заживает? Она неустанно движется вдоль своего тревожного вектора. Приблизившись к месту происшествия, она совершает ознакомительный плавный облет, как бы определяя температуру трагедии, и опускается туда, откуда идет излучение. Начинается работа, сродни восстановлению иконы. Она пытается заткать прорванное полотно, насильственную дыру, летая от одной стороны рваной раны к другой, словно челнок, сокращающий бездну. За работой она забывает свое горе. И, завязав последний узелок, тонкой нежной спиралью определив дальнейшее направление, она вспархивает и летит безошибочно туда, где пространство давно уже наполнено ожиданием ее. И вновь принимается за работу.

2006 г.

ВСЕЛЕННАЯ

Как пережить эту массу, которая наваливается на тебя, как только ты посмотришь на звездное небо? Сразу вспоминаются школьные дроби, единица в числителе и бессчетное количество в знаменателе. Кто это в числителе, кто всегда готов поделиться, раздать себя на бесконечное число протянувших к нему рук? Все, кто хотят, страждут обрести – обретают, всем будет дано. Но где же взять, чтобы было это «дано»? Что происходит во Вселенной на самом простом, элементарном уровне? Она когда-нибудь отдыхает? Ведь бывают же на земле скучные летние дни, когда некуда деться, все разъехались, пыль перед дождем легко поднимается вверх от касания падающего листа, который уже свое отжил. Тихо. А потом так все вздрогнет, не зря же дроби. Нет, Вселенная не спит, там идет работа, как в хорошей кузнице, только подавай, все идет в переплавку, там отливаются новые жернова, чтобы смолоть пшеничные зерна, которые один за другим, тысячами и тысячами, миллионами и миллиардами идут к ней, склонив голову, словно нет им другого счастья.

2012 г.

ИЗМЕНЕНИЕ

Сколько невероятных изменений происходит в природе с наступлением холодов. К этому времени минует уже пора листопада, деревья стоят обнаженные, видны стволы, которые летом укрыты зеленою листвой. День-другой, а то и несколько дней кряду идет снег, который истаивает в солнечные дни. И только после сильных метелей, когда и в двух шагах ничего не было видно, устанавливается снежный покров, который ожидают охотники. В пору эту реки еще не замерзли, только по берегам уже появляются легкие и прозрачные забереги, через которые можно разглядеть прибрежные камни и зеленую траву, послушную волнам. И так до первых сильных морозов, когда забереги превращаются в лед до самого дна и ото дня ко дню уменьшается площадь незамерзшей еще полыньи. В это время обычно бывает безветренная погода и над водою стоит туман. Таинство замерзания укрыто от взгляда, лишь отдаленный треск напоминает нам, что вода стынет и замерзает до весны. Но совсем по-иному замерзают малые речки, притоки, которые берут свое начало в предгорья Саян. Они по всей своей длине имеют очень крутой нрав, и течение их сопровождается шумом. Берега этих речек обычно утопают в черемухе, и когда наступает пора ее цветения, кажется, что на земле рай. С приближением зимних морозов берега оголяются, речка стихает, она как бы уходит к своему руслу. Вчера еще движение прозрачной воды завораживало взгляд: вслед за водой перекатывались небольшие камни, тучи песчинок поднимались со дна и вновь опускались, создавая игру теней, плыли вслед за течением серебристые рыбки, устремляясь к большой реке. А на другое утро, после ночного мороза, речка становится прозрачной до самого дна, и все, что так стремительно неслось вместе с нею к реке, также остановилось в немом недоумении. Там и оранжевый лист осины и сломленная ветром ветка черемухи с черными уже высохшими ягодами и кое-где вмерзшие в лед серебристые рыбки, поднявшие вверх недоуменные взоры. До первых снегопадов лед на такой речке прозрачный и гладкий, и по нему скользят первые лучи утреннего солнца, создавая картины неземной красоты.

2016 г.

О НАБОКОВЕ

Должно быть, Чародей носил в себе болезнь, сам не сознавая того. Она, незаметно для стареющего тела, поторапливала его, заставляя привести незавершенное в относительный порядок. Говорят, каждая строчка была прибрана, как в пору его честолюбивой молодости. Известно также, что он был атеистом и не растрачивался на обращение к божественному началу. Тем очевиднее его невероятно напряженное воздействие почти через пол-Земли. Воздействие с целью хоть как-то передать свое, доведенное до совершенства, умение разглядеть в предмете основу, не подвластную обычному, поверхностному, земному зрению.

Осмелюсь предположить, что Чародей тосковал об ученике. На той земле, по которой он ходил и чей безразличный дождь ловил уже уставшими плечами, ученика у него не было и быть не могло. Чародей укрылся за иным алфавитом, иным слогом, иной энергетикой предложения. Здесь он работал как мастеровой, как гончар, перемешивая старую глину, и, нажимая на педаль хорошо налаженного гончарного станка, создавал сосуд, форма которого обещала иное содержание. Годы и годы были потрачены на преодоление чужого материала, и чародейство его вновь засияло. Он мог бы спокойно чувствовать себя гражданином мира, потому что мир оказался подвластным ему, читал и перечитывал его. Весь мир, кроме его Родины...

Он понимал искусственность этого состояния, далеко не заглядывал и требовательными руками перебирал пространство вокруг себя, как бы отыскивая хоть слабый отзвук или созвучие. И вот настойчивое желание Чародея напасть на желаемую ноту, совпасть, чтобы его волна не угасала вовсе, а продолжала свое движение, настойчиво стала пробиваться через встречные силовые линии, используя попутные облака, дождь, а чаще всего попутный ветер, тихий посвист которого умолял взглянуть вокруг другими глазами, умолял подставить под него свое ухо и в потоке естественных, простых, скрипучих звуков различить тончайшую мелодию ушедшего дня, тоскливую ноту угасшей любви.

1993 г.

СОЖАЛЕНИЕ

Рассвет еще не близок. Тихо. Ни шороха, ни звука на земле.

Планета спит. И по границе сна проходит разделение, раздвоенность, разлад, снижение скоростей, обратное течение, абсурд, принятие неверного решения – по нему движение в неверном направлении. В отрезке суток, когда исправно солнце светит, и ветерок сквозит, и лист старается над тению своей, чтоб не напрасно день прожить, лишь тот, кто по неверному решению спешит, душе не дав покоя ни на миг, лишь он напрасно время тратит, и ему не раз еще придется пожалеть о принятом решении. Но исправить уж ничего нельзя: труд требует конца, вершины, завершения. И лишь потом, когда усталою рукой он уберет с лица слезинки горечи, тогда поймет он, что напрасно время тратил и пожалеет о принятом решении.

1995–2015 гг.

ТОНКИЙ СТИЛЬ

Любовь прилетает туда, где ее ожидают. Она поднимается на вершину, управляет событиями, увлекает в линию своей спирали совпадающих по энергетике людей, создает условия для их узнавания, раскрывает все стороны их дарований, божественных дарований, истинных дарований. Ведь Любовь есть Бог. И только Любовь имеет значение для Бога. Только Любовь. Его работа, его замыслы идеальны. Тонкий стиль. Поэтому Любви не так уж много на Земле. Кто может воскликнуть: «У меня истинная Любовь!» Никто. Никому вначале это не ведомо. Лишь потом, когда пройдет время, кто-то увидит случайно необычные совпадения, божественные совпадения и поймет, что это была Любовь. Может быть, это будет только догадка. Бог загадал, а мы должны разгадать. Время прошедшее позволит открыть эту великую тайну, загадку Бога. Но неужели Бог присматривает за людьми? Ответа нет. Может быть, он следит за возможностями людей и, заметив ростки этих возможностей, взращивает их. А что уж потом происходит, человек сам распоряжается, сам управляет, если может, конечно. Возможности человека неограниченны, но они расходятся в разные стороны. Одному надо совершить только поступок в защиту другого человека, потому что любой поступок это в защиту. Этот поступок уходит в пространство, но остается во времени. Навсегда. Ведь это Любовь Бога. Это драгоценность. Надо понять истоки этой драгоценности, которая не меркнет со временем, а все больше и больше начинает светиться, открывать свои грани, иногда даже ослепительно сверкать, озаряя сознание величайшими догадками. Можно ли Любовь сравнить с драгоценным камнем? Да. Но с камнем, глубоко упрятанным от взгляда. Этот камень не обладает властью, он только свидетельствует правду. Правду Любви Бога.

ТЕНЬ

Тень знала, что она одна единственная у него. Она очень не любила дружбу с другими тенями и старательно обходила их стороной в любое время года. Иногда Тени удавалось прочесть в книгах, которые ей встречались, что любая тень вездесуща, непокорна, капризна, почти не улыбается прохожим, которые встречаются на пути, никогда не уступит дорогу, даже если ей пройдут по голове и многое еще чего у нее есть, чего нет у других. Но она знала, что она навеки с ним и это было самое главное. Никогда, ни за что он не покинет ее. Она собиралась за ним даже в могилу. Правда, там нет солнца, но он сам светится особым светом, и этого будет достаточно, чтобы ей быть рядом. Он создаст меня. Когда он шел медленно или сидел на скамейке в парке и думал о чем-то своем, Тень думала, что вот сейчас самое время объясниться с ним, дать ему понять, что они неразлучны и что она любит его. Но иногда он спохватывался, ускорял свой шаг, почти бежал, смотрел на часы, отмахивался от знакомых, кому-то звонил на ходу, слегка остановившись, и вновь припускал, так, что она едва поспевала за ним. Вот он юркнул в железную калитку, и пока плотно прикрывал ее, Тень оставалась в другом пространстве, за воротами. Но вот он стремительно бросился к парадному подъезду, и Тень устремилась за ним, зная, что у дверей он будет долго звонить, искать домашние туфли, будет причесывать свои волосы, которые растрепались от быстрой ходьбы, почти бега. Все это время она, прижавшись к стене дома, смотрела на него недоуменно и настороженно. Она знала, что дальше ей хода нет. Сейчас он, как только дверь откроется, нырнет в полумрак гостиной, где никогда не зажигают лампы и дальше взлетит по лестнице на второй этаж, в кабинет, где шторы так плотно закрыты, что не пробьется ни один дневной луч. Что там можно обсуждать в темноте? Ах, да! Там его друг, профессор и он болен, не выходит, не переносит солнца, такая болезнь. Абсолютно не переносит солнечного света. Подождем – прошептала себе Тень и растворилась. Только бы успеть за ним, когда он выйдет. Она заметила, что ее стала опережать другая, совсем тощая и очень проворная. Если я не буду стоять возле дверей, они быстро проследуют и уж тогда будет посмешище – двойная тень. Но это, смотря, как долго они с профессором будут обсуждать свою тему преломления света в условиях двойных звезд. Растворенная в солнечном свете, Тень отдыхала, будто перед этим у нее был напряженный день. Дальше все произошло очень быстро, почти стремительно и она не успела кинуться вслед за ним, когда он вылетел из дверей. Он остановил машину, почти впрыгнул в нее и умчался, оставив ее без движения. Она поняла, солнце перешло через крышу дома и стало готовиться к закату. Делать было нечего, Тень устроилась на деревянной скамейке, возле которой копошилась садовая птаха. Неожиданно она взлетела, услышав стук калитки. Тень насторожилась в ожидании, может быть, он уже вернулся и она понадобится. Но нет, это была машина скорой помощи, в которую быстро перенесли его друга, закутанного как мумию. Машина вскоре уехала, и вокруг стало тихо, словно дом опустел, хотя в доме осталась горничная. К Тени вновь приблизилась птаха, будто что-то хотела рассказать, то, что совсем недавно случайно узнала. Но приехал он, голова его медленно двигалась над кустами. Он приблизился и упал на скамейку рядом с Тенью. Тень встрепенулась, ей хотелось обнять его. Она смотрела на него, как он устал, буквально за два-три часа. Его синие глаза, укрытые длинными темными ресницами, смотрели куда-то вдаль, Тень очень любила его глаза. Ей казалось, что это самые красивые глаза на свете. Иногда она ловила на себе его взгляд и это были мгновения ее счастья. Спустя время, словно бы очнувшись от забытья, он стал разговаривать по телефону со своей секретаршей. Он попросил отдать в срочную чистку два светлых костюма из шкафа в кабинете, заказать билет на утренний рейс в Лондон и сделать несколько копий доклада на английском языке. Он сделал еще звонок своему коллеге, с кем он любил обсуждать текущие дела. Он сказал, что профессора пришлось госпитализировать, а поездку оформили на него и завтра он вылетает в Хитроу. Конечно, там, как обычно, дождь, но ему все равно, главное доклад. И что он еще должен подняться наверх, посмотреть кое-какие расчеты, которые профессор сделал в последние дни и из-за которых у него случился приступ. Это открытие – спросил коллега. Нет, ответил он, но очень близко к истине. Но ты об этом не скажешь в докладе? Конечно, нет, но цифру я должен хорошо представлять.

Он стремительно поднялся и скрылся за дверью. Тут же выглянула горничная и плотно закрыла дверь, щелкнув замком. Теперь он там надолго, подумала Тень, может быть, только на рассвете выйдет, и я не успею за ним. Она насторожилась, напряглась, сжалась, почти превратилась в точку. В доме было тихо, но где-то что-то равномерно стучало, словно какой-то счетчик. Вдруг раздался его крик, и распахнулось окно на втором этаже. Он почти вывалился из окна и стал крутить головой во все стороны, как бы отыскивая что-то. Где, где – кричал он, куда оно делось?

Тут же, сидя на окне, он стал разговаривать с коллегой, называя его Юрочкой и, старался убедить его в том, что никто не хотел принимать за истину. Не стесняясь, он кричал на весь сад, что когда объект будет приближаться к другому источнику света, на мгновение он будет исчезать из жизни и первой исчезнет его тень, а потом уж все остальное. А затем начнется новая жизнь с новыми ее задачами. А если не двигаться в этой точке, то можно все переформатировать и все начать заново. Избежать ошибок, которые еще неясны, но неотвратимы. Сейчас я рассчитаю этот период. Он слез с окна, углубился в комнату, затем ему принесли кофе, Тень почувствовала запах его любимого напитка. Перед рассветом за ним приехала машина, и он сразу отправился в аэропорт, где, пройдя таможенный контроль, устроился в глубоком кожаном кресле и стал перечитывать свой доклад, время от времени взглядывая вокруг себя, словно что-то отыскивая. Тень, уяснив, что в Лондоне дожди и там ей делать пока нечего, так и осталась на скамейке в профессорском саду. У нее завелась любопытная соседка, садовая птаха, которой до всего было дело, и она знала кучу интересных новостей. Обе они ждали.

2018 г.