Там, где заканчивается океан

Подъем на холм дался старику нелегко. Он кряхтел и ворчал, пробовал тростью заросшую густой сочной травой землю, но принять помощь своей молодой спутницы напрочь отказывался.

– Хватит уже! – отмахнулся в какой-то момент. – Не такой уж я и дряхлый.

– А все же… – подначивала девушка.

– Не-е, Анила, дождик ты мой весенний, даже и не думай. Я и так стесняюсь, а своей помощью ты и вовсе грозишь подорвать остатки моего самолюбия. – Мягко улыбнулся. – Может, я и стар, но еще не полная развалина.

Девушка лишь пожала плечами на этот безобидный выпад – спорить было бессмысленно. Так в молчании они преодолели последние несколько метров, пока не оказались на верхушке холма, откуда им открылся вид на безлюдный, покрытый вулканической галькой берег и уходящий к горизонту бушующий океан. Место здесь было уединенное, волнующее – туристов на острове и так не много, не сезон, а те, кто были, сюда не совались, предпочитая более традиционные пляжи: в бухте Анакена, с ее редкими пальмами, или полный розоватого песка Овахе.

– Только посмотри, – воскликнул старик. – Как это прекрасно! Тихий океан, мой верный друг…

Он скинул ботинки, нагнулся и попытался стянуть носки, но все время терял равновесие, и девушке пришлось его поддержать.

– Уф, все-таки, скорее, развалина…

А потом его ступни коснулись прохладной гальки, и на испещренном морщинами бородатом лице отразилось блаженство. Старик весь разом преобразился: вытянулся, расправил плечи. Он крепко сжал кулаки и, вдохнув полной грудью холодный океанический воздух, спросил:

– Чувствуешь, милая? Вот оно – олицетворение жизни и свободы! Окончание долгого пути, итог всего. Иначе я себе это и не представлял.

– Чувствую.

Девушка отрешенно посмотрела на океан, на пенистые волны и торчащие из иссиня-черной воды базальтовые скалы. Перевела взгляд на тяжелые тучи вдали, и у нее засосало под ложечкой.

– Вслушайся же! – скомандовал старик. – Слышишь? Мой друг приветствует нас. Он ждал все эти годы, звал меня! Помнишь те чудесные строки у Барикко? Как же там было?.. Море-океан – это не что иное как постоянный зов. Зов, который не смолкает ни на миг, но полностью заполняет тебя. Он повсюду, этот зов. И моря-океаны всегда будет звать тебя, – даже те, которых ты никогда не видел и никогда не увидишь. Потому что моря-океаны вечны, и их неустанный зов человек обречен слышать везде. И во всяком раю, и во всяком аду. Не важно как. Не важно где… Все ж насколько верно подмечено, да?

– Да, – вздохнула девушка.

Вся эта романтика нисколько ее не затронула, так как мысли ее были о другом. С того самого момента, как она шагнула с трапа самолета в местном аэропорту Матавери, как в лицо ей дыхнуло холодом не столь далекой Антарктики, как она увидала первого из моаи – этих древних истуканов, вырубленных из туфа вулкана Рано-Рараку и будто оккупировавших весь остров, – с тех самых пор тревожило ее лишь одно. Неотвратимое будущее. То, ради чего она здесь и оказалась.

– И вот я наконец-то ответил на этот зов и пришел, – меж тем продолжал старик. – Вернулся, а мой своенравный друг – только погляди! Он теперь удивляется, что это за рухлядь притащилась к нему на встречу. Ха-ха! Но ведь это все тот же я! Ха-ха! Все тот же я, кто в юности носился по берегу и гонял чаек, кто вглядывался в неведомые дали и верил, что однажды… однажды… – Он недоговорил, усмехнулся: – Не-е, море-океан никогда не меняется. Нет-нет-нет. Зато я вот постарел…

Отшвырнув трость, он неспешно побрел вдоль берега, а шквалистый августовский ветер трепал его седые, но не утратившие былой густоты волосы. И в какой-то момент старик вдруг сорвался с места и побежал. Он развел руки и весело о чем-то кричал, а девушка со слезами на глазах наблюдала за этой его выходкой. «Мальчишка, – думала она, шмыгая носом, – в душе он всего-навсего мальчишка, млеющий перед величием этого моря-океана».

И в памяти ее, будто из черных океанических пучин, всплывали образы давно минувшего – трущобы Дели, в которых она росла сиротой, и заполненные людьми берега реки Джамны, и пугающие своей отчужденностью садху, с волосами, покрытыми пеплом и сушеным навозом, и дым марихуаны на Махашиваратри, и испепеляющая майская жара с последующими за ней июньскими муссонами, и даже грязные отощавшие коровы. Прошлое. Жизнь, разделившаяся на «до» и «после». Жизнь, разительно изменившаяся, когда она встретила этого странного европейца. «Смотри, – обратился он к своему спутнику, – у нее глаза, как у той афганской девчушки с фотографий Стива МакКарри. Помнишь? Взгляд, чарующий своей глубиной. Взгляд, будто бездна морская». Юной Аниле это ни о чем не сказало – она понятия не имела, что не так у нее с глазами. И даже позже, когда этот странный мужчина взял ее к себе, назвал дочерью, обучил всему, что знал сам, а еще показал целый мир, лежащий за пределами индийских трущоб, даже тогда она не обнаружила какого-то сходства между собой и той девочкой с фотографии. Но вот слова, которыми он охарактеризовал ее взгляд, надолго запали в душу.

Тут, явно запыхавшись, старик уселся на прохладную гальку. Вытянув ноги и опершись на руки, уставился куда-то вдаль.

Девушка подошла и присела рядом.

– Все ж рапануйцы прелестный народ, – тяжело дыша, пробормотал старик.

– Ты всех островитян считаешь прелестными.

– И правда, считаю. Ведь им выпала великая честь – родиться на клочке суши, со всех сторон окруженном водой. И какой водой! Это живое существо, моя милая, оно мыслит, чувствует. Возможно… возможно даже, что море-океан и есть сам Господь Бог? – Старик поскреб пальцами щеку. – Знаешь, я частенько размышлял об этом. Вода, жизнь… Слишком значимый символ, чтоб так просто от него отмахиваться. А еще, так или иначе, но все мы однажды приходим к богу, верно? И для каждого этот бог свой. Вероятно, что-то из детства – обычное, но при этом родное. Так однажды я сбежал с того туманного острова, где родился. Мне хотелось увидеть мир, исходить все тропы, объять необъятное. А в результате я возвратился к тому, с чего начал. И отныне важно лишь то, что мой друг рад меня видеть – посмотри, шторм стихает. Океан успокаивается. Он знает, зачем я пришел.

Девушка глянула на вздымающиеся валы, поджала губы. Старик повернулся к ней, заметил ее состояние и нахмурился.

– Ну-ну, – пожурил он, ласково приобняв ее за плечи. – Ты ведь догадывалась, что так оно все и будет. Любая дорога рано или поздно заканчивается. У всего есть итог, тем более у человеческой жизни. Какой тогда смысл грустить?

– Нету смысла. – Она попыталась изобразить улыбку, получилось не очень. – Но и смириться с этим тоже нелегко.

– Понимаю, – кивнул старик.

Нагнувшись, он вдохнул аромат ее волос. В этом не было никакого сексуального подтекста – лишь не озвученная признательность, выражение родства одного одиночки к другому. Невидимые на первый взгляд мелочи, что и составляют суть человеческих взаимоотношений. И все же старик ощутил, как томительной дрожью отозвалось во всем теле воспоминание о былом, о тех днях, когда он был моложе и уверенней. Тогда столько всего предстояло сделать – столько миль пройти, столько стран посетить. Дорогами восточных ветров – таинственными улочками Алжира, Триполи, Каира, под песни муэдзинов, наслаждаясь запахом пряностей, а дальше берегами реки Иордан, по которым ступал сам Моисей, в пугающе древний Дамаск и еще дальше, много-много дальше. Индия, где он отыскал свой прекрасный цветок, свой путеводный ветер; Непал, где юная Анила наконец перестала дичиться и впервые заговорила, а сам он осознал, насколько важно иметь в жизни человека, с которым ты можешь разделить свой путь. После были Бутан и зависший, словно в небесах, Такцанг-лакханг, столь поразивший Анилу; Бирма и тревожащие своим запустением храмы Пагана; Лаос, полный нехоженых троп и странных людей. Незнакомая культура, многочисленные беседы и фотографии. Так они добрались и до Японии – минуя шумные мегаполисы, блуждая окутанными дымкой холмами. Холмами, словно пронизанными строчками из Сайгё.

Кто скажет отчего?

Но по неведомой причине

Осеннею порой

Невольно каждый затомится

Какой-то странною печалью…

Годы в скитаниях, годы в попытке запечатлеть на пленку собственные переживания. Многочисленные, испещренные светом софитов кинофестивали, отзывы кинокритиков… важным оказалось лишь то, каким видела все Анила. Натуральное открытие – пугающее, а вместе с тем и будоражащее. Время, когда Анила перестала быть только спутником, она превратилась в музу. И вот каков итог: в голове разрозненные картины сумбурно прожитой жизни, рядом погрустневшая Анила, а перед глазами верный спутник всего его творчества – тот, с кого все началось и на ком все закончится – объект поклонения, логическое завершение пути – море-океан.

Море-океан…

– Увы, другого выхода нет, – сказал старик.

– Есть! – не сдержавшись, крикнула девушка. – Эта болезнь… разве она… разве… – И притихла. Осознала всю тщетность своих попыток. А может, где-то в глубине души даже признала, что старик прав – другого выхода нет, и то, что должно случиться, обязательно случится. Так уж устроен мир.

Старик же помолчал немного, а после задумчиво произнес:

– Знаешь, там, в той туманной дали, за пучинами и даже за самой линией горизонта – да-да! – где-то там сокрыт так называемый Континент Му – утраченная Пацифида. И вроде бы как именно ее искал Якоб Роггевен, когда невзначай обнаружил Рапа-Нуи. Пацифида. Вот где мы с тобой еще не бывали, верно? – Он подмигнул. – Я слышал, что там, где заканчивается океан, как раз начинаются ее берега. Далеко-далеко…

Девушка ничего не ответила. Прижавшись к старику, она слушала его голос, таинственным образом сливавшийся с шумом прибоя. Слушала так же, как слушала многие годы до этого – зачарованно, внимательно. Голос, который рисовал картины в воображении, приоткрывал завесу великих тайн…

– А ведь мне всегда было интересно, куда устремляются киты и дельфины, – продолжал старик, поглаживая ее по волосам, – о чем они поют и вздыхают, что видели и о чем грезят… Помнишь, как я пытался представить это, показать в одном из своих фильмов? После аравийских пустынь и тибетских гор, после вьетнамских джунглей – куда мы отправились? В Японию? Кажется, там все случилось. Там меня впервые потянуло на родину, обратно к большой воде. Я вдруг понял, что хочу знать, что же скрывается в этой метафизической дали. И вот я здесь. И вот передо мной эта даль – столь восхитительная и манящая, что даже древние моаи не решились смотреть на нее, отвратив свой взор в глубь острова. Почему? Может, они не желали бередить старых ран? Они помнили те удивительные края и тосковали по ним, но выбор был сделан, и обратно повернуть оказалось уже нельзя. И теперь, оцепеневшие, они равнодушно взирают на недра острова, но мысли их далеко-далеко…

Девушке не хотелось думать о каменных истуканах. Они казались ей столь же безучастными ко всему, как и большинство индуистских богов – изображенных в скульптуре, либо же на бумаге. Один лишь Ганеша выделялся среди них – добряк, настолько захваченный написанием «Махабхараты», что даже использовал собственный бивень вместо сломанного пера. Увлеченное божество.

– Вот и я так, милая моя, весенний ты мой дождик, вот и я так… – бормотал старик. – Всю жизнь скитался по миру, искал чего-то. А оказалось, что мечты мои стелются по водной глади, уносятся к горизонту и дальше, много-много дальше…

Тогда девушка не выдержала. Она повернулась и обняла старика, зашептала ему в самое ухо:

– Я понимаю, мой хороший, все понимаю. И – да, я знала, что так оно все и будет, просто… просто мне нужно время, чтоб свыкнуться. Совсем чуть-чуть времени! Ведь все так быстро, так… Да, я откладывала этот момент, старалась не думать о нем, хотя всегда знала… Знала, что рано или поздно ты захочешь преодолеть эти тысячи километров, высадиться на этом острове, чтобы… чтобы… Боже, нет! Такие, как ты, не заканчивают свои дни на больничной койке. Иная у вас судьба! Иная!

Он отстранился, с улыбкой заглянул ей в глаза.

– Я верил, что ты поймешь.

Она же кивнула в ответ и вдруг, ни с того ни сего, поцеловала долгим страстным поцелуем. То был поцелуй уже не дочери, но любящей женщины. Женщины, которая осознала, что перед ней мужчина всей ее жизни. Верующей, что наконец обрела своего бога.

– Анила на санскрите значит ветер, – прошептал старик, когда она уткнулась лицом ему в грудь. – Мой путеводный ветерок. Маленькая моя девочка.

– Знаешь, – сдавленно проговорила она, – мне кажется, будь у них такая возможность, они бы поступили как ты. Кусто, Барикко, Скаллеруд… – все твои кумиры, вдохновители… Если бы они могли, тоже отправились бы по этой дороге – туда, где заканчивается океан… В далекие дали, к неведомым берегам…

– Быть может, и отправятся. Или уже это сделали. Буквально или не буквально, но все же. Для каждого это свой путь. Новеченто ведь так и остался на корабле. Он не сошел на берег даже когда узнал о взрывчатке. А обитатели таверны «Альмайер»? Эти удивительные люди, ищущие начало и конец моря-океана, его глаза… Подумать только – глаза моря-океана! Да и Забвенная дорога Мортена Скаллеруда… ведь мы видели ее саму, но не то место, куда она уводит, верно?

– Угу…

Старик поднялся и стал стягивать с себя рубашку, затем брюки, пока из одежды на нем не остались одни лишь плавки.

«Мальчишка, – подумала девушка, – ну разве это честно, когда мальчишки стареют? Нет, совсем не честно! Человек должен оставаться в том возрасте, в каковом ощущает себя его душа».

– Так что, мое лесное озеро, составишь компанию? – бодро поинтересовался старик, глядя на темную воду. – В это время года довольно прохладно, но… думаю, мы справимся.

– Конечно, – отозвалась девушка. – Я ведь с тобой хоть на край света, помнишь?

– Ну-у, край света не здесь, – посмеялся он. – Чуточку дальше. Мы ж там бывали.

– Бывали…

Минуту спустя они уже шли к океану. Вода оказалась холодной, но не ледяной, как боялась девушка. Набрав полную грудь воздуха, старик бросился в накатившую волну. И всю его немощь будто рукой сняло. Островитянин, потомок легендарных моряков и неисправимый путешественник – в воде он чувствовал себя гораздо естественней, чем на суше. А может, дело было вовсе не в этом? Может, такой приток сил объяснялся совсем иными причинами? Кто ж знает.

Вынырнув, старик интенсивно заработал руками и ногами, преодолевая своенравное течение, отчаянно старавшееся вышвырнуть его обратно на берег.

– Анила, ты идешь? – крикнул он. – Еще не время играть «Марш глухого»! Альфонс Алле не в обиде…

И тогда она нырнула следом. В первый миг от холода сдавило грудь, но девушка была опытным пловцом и знала, что при правильном темпе и дыхании это скоро пройдет. Очень быстро она догнала старика, и они поплыли рядом, постепенно удаляясь от берега…

– Ну, все, – в какой-то момент произнес старик. – Думаю, где-то здесь и начинается мой путь. – Он посмотрел на нее, улыбнулся. – Взгляд, будто пучина морская… Может, твои глаза и есть глаза моря-океана? Или же… тот самый край, где океан сливается с человеческой душой, где одно неотделимо от другого?

Он тяжело дышал, и было видно, что сил у него осталось всего ничего. От этого у девушки екнуло сердце, болезненно защипало в глазах.

– Теперь я понял, Анила, – сказал старик, – ты то сокровище, что я так упорно искал. Мой друг, мой попутный ветер, моя путеводная звезда… Но сейчас, увы, я вынужден попрощаться с тобой. Здесь начинается путешествие, в которое я отправлюсь один. А ты… возвращайся. Возвращайся же!

Девушка ничего не ответила, подплыла и крепко прижалась к нему, в последний раз ощутив его пусть и источенное болезнью, но по-прежнему родное тело. Она нежно коснулась губами его губ, заглянула в глаза, а после стремительно направилась к берегу. И до тех пор, пока не почувствовала под ногами твердую почву, так ни разу и не обернулась…

Дрожа от холода и усталости, она прошла несколько метров и рухнула на песок, шмыгнула носом и лишь тогда посмотрела на океан. Старика она не увидела – сплошь взмывающие к небу и опадающие в бездну темные валы. Мало-помалу надвигалась гроза, даже раскатисто громыхнуло вдали… А в Анга-Роа – единственном городке этого острова, – в аэропорту ее уже дожидался арендованный самолет. Пять часов лету до Сантьяго, и дальше – на родину, где бы та ни была. Дальше – в пустой дом, наполненный картинами, фильмами, воспоминаниями. Дальше – к жизни, в которой ей уготованы годы и годы…

Ей не хотелось думать об этом.

Она подняла с земли сарафан и накинула его прямо на мокрое тело. С грустной улыбкой глянула на линию горизонта, прошептала:

– Доброго тебе пути, папа. Надеюсь, твоя заповедная земля действительно начинается там, где заканчивается этот океан. И я надеюсь, что ты будешь меня ждать…