| В ГОСТЯХ У «КРЕЩАТИКА» РУССКИЕ ПОЭТЫ АМЕРИКИ | Выпуск 89 |
|
ВОТ-ВОТ Постоянное ожидание удачи: вот-вот… Душе пристало полагаться на что-то небывало-светлое от бескорыстных щедрот Природы или Всевышнего Полиглота. Это вот-вот превращается каждый миг в обычную быль, тут же улетая в былое, всё это – область Времени, его маховик, лишь память управляется как-то с вечной мглою. Я считаю, память незлопамятна у меня, так странно в архиве её до сих пор остаётся росток, пробившийся из-под замшелого пня, гулкое одиночество утреннего колодца. Вот бы и этот день в память улёгся плотней: жаркий закат и влажный взгляд моей Маши, вспомнившей что-то, что не прощается с ней в этот вечер, когда Нынь спешит во Вчерашье. ДОМ В ЭШЛАНДЕ, ОКРУГ МИДЛСЕКС, ШТАТ МАССАЧУСЕТС, США Игорю Туфельду Дом в Эшланде четыре года кряду дарил мне в день рожденья моего, не ведомо за что, друзей в награду, и щедрого застолья торжество. Там были женщины особой стати, улыбки их приветили меня и птичьи откровенья на закате спокойно убывающего дня. Тот дом курил гаванскую сигару, чей смуглый запах навевал мне год, когда привиделся земному шару немыслимо бессмысленный исход. Крутая лестница нас приглашала стать общей фотографией, – на ней мы размещались, несколько устало, как экспонаты для грядущих дней. Порой, во Времени неугомонном, вдруг вспоминаешь тех мгновений свет, – дом в Эшланде с его Амфитрионом, который улыбается мне вслед. ДОМ НА СНОС Два века в этом тесном улье творился каждодневный быт. Печные трубы ввысь тянули дым радостей, страстей, обид. С ним было всё, что с миром было то продолжительно, то вдруг, – от прозябания до пыла, от пира до голодных мук. В тени высоток старцем нищим он стынет на ветру сыром, уже перед былым жилищем стоит надменный кран с ядром. Порушенный тупым громилой, ты станешь грудою камней. Прошу, располагайся, милый, в невечной памяти моей. ТЯЖБА Декларация прав человека – совестливая простушка. Декларация прав общества – вот уж бойкая баба. Декларация-девушка говорит: человек – не игрушка. Декларация-баба шипит: человек – мерзкая жаба. Девушка удивляется: без человека ведь нет и народа?.. Баба гогочет: народ останется, хоть всех изничтожь! Девушка настаивает: у человека божественная природа… Баба ухмыляется: человек – он только в койке хорош. Баба допытывается у девушки: из дурдома что ли? Девушка вздыхает: нынче в дурдоме все мы живём. При облавах она ловко прячет человека в подполье. А баба вынюхивает, где он, размахивая дубьём. У девушки прав человека открытые чистые взгляды. У бабы прав общества – весёлое озлобленье в очах. Девушку прав человека избить или обесчестить все рады. При декларации-бабе живут негодяи на жирных харчах. НАУКА И ЖИЗНЬ Один генетик вывел чудо – щетинистое доброхудо. Другой прищурился хитро – и вывел шустрое злобро. На третьего нашла причуда – скрестить злобро и доброхудо, и, поработав тяжело, он вывел тихое хузло. Хузло скрестилось с доброхудо, став дробозлом в четыре пуда. Затем злобро и дробозло друг друга съели обоюдо, хузло же съело доброхудо – от этого и померло... Осталось только худобро, которое, как мир, старо. КОЛЫБЕЛЬНАЯ (из мюзикла «Блуждающие звёзды») Спи, мой Лейбл, настала ночь, звёзды в небо вышли... Обязательно помочь должен нам Всевышний... Он поможет, Он такой, Он – спасенье наше. Будет звонкий птенчик мой всех умней и краше... Спи, души моей алмаз, Рейзеле-фиалка... Пусть нам Бог чего-то даст, что Ему не жалко... Пусть спасенье даст от лих, счастья до упада, и тогда нам, во-вторых, ничего не надо... ВЕСЕННЕЕ Стремительно сугробы рухнули, и солнце выместило злость на обветшалой зимней рухляди, и тут такое началось! Весь город задымился кровлями, и над текучей мостовой стыдливо липы полнокровели, водой налитые живой. Со стен сырые краски слазили и дрожь бежала по мостам, и окна били, словно лазеры, по зазевавшимся котам. Как ошалелые пропеллеры кружились стрелки на часах, и ветер девушки примерили на выпростанных волосах. Весёлый скрип стоял над городом, раскачивая фонари, как будто кто-то долгим воротом буравил землю изнутри. Потом на город пали сумерки, и в загустевшей тишине запели звёзды, словно зуммеры, когда откуда-то извне донёсся стон, стократ повторенный разреженною темнотой, – он рос во все четыре стороны, наполнив души маетой. Потом утих. Осталось таянье – сверчковым шорохом в щели. Наутро выяснилось тайное – трава явилась из земли. ВЕСЬ ВЕС На взгорбленной дороге дней чем дольше путь, тем груз грузней, пока в бескрайней тьме небес не расточится весь твой вес… |
|
|
|