| ПОЭЗИЯ | Выпуск 90 |
|
СНЕГОПАД Бетховена струнный квартет. Пейзаж обескровила заметь, Весь город как шейх разодет – Но образ тот нечем обрамить. Ничем ограничить нельзя Верховную власть снегопада, Над мертвенной бездной скользя: Бессмысленно, да и не надо... Движение прекращено. По штату объявлена буря. И лишь сомелье в казино Пропойце кадит, балагуря. А, впрочем, не платят уже За опус полсотни дукатов: Сугробы растут на душе, И взор угнетающе матов. Две скрипки и виолончель – Родня бархатистому альту, Но некогда ясную цель Растерло крупой по асфальту! И можно в четыре смычка Пытаться пропеть ей осанну – Но радость от нас далека И вряд ли поверит обману! Журча как весенний ручей, Халдей угождает барменше... Но в жизни все больше вещей Для нас означает все меньше! Без музыки несдобровать, Но щеки у старости впалы: Ей, право же, не до бравад – Она разгребает завалы. Когда же я, Г-споди, жил? И жил ли я толком когда-то?.. Адажио смолкло. Нет сил. Из рук выпадает лопата. ГРЕХИ ЮНОСТИ Прозябал я в городе невзрачном, Склонен к отношениям внебрачным, А душа просилась на простор; Тадж-Махалом бредил, Трафальгаром, Улицы дышали перегаром, Забивал «козла» постылый двор. Отлежав два месяца в психушке И сказав «адью» своей подружке, Я рванул униформистом в цирк: Вот тогда и встретилась мне Рита, Кодами сонатными увита, Только глянул – и как спичкой чирк! Локоны ее струились рыже: Мне казалось – мы уже в Париже, Или это Иерусалим?.. В Гнесинке училась на заочном, Веяло цветаевским, порочным Самоистреблением святым. Муж ее, зачитываясь Кантом, Бледен был подобно всем вагантам, Раз явился – с дочкой погулять: Я сижу в его любимом кресле, Диск верчу с его любимым Пресли, Разорил гнездо коварный тать! Впрочем, он и так с военкоматом Разбирался – одинокий атом Местечковой муторной среды; И супруга, не простив шлимазла, Во все тяжкие пустилась назло: Просто так, в отместку, от балды... Б-же, как меня она ласкала! Лампочки сгорали от накала: Как тут оставаться начеку? А пройдет вечерняя поверка – Извлекает Шенберга из Берга Композитор в танковом полку... Жизнь моя сплошное неустройство: Показное вроде бы геройство – Ан и впрямь кидаюсь я на дзот. Рита, Рита! Дерзостью столичной Заразился баловень тепличный, До сих пор химера сердце жжет. Адрес по Садовой-Триумфальной, Где грустил Тарковский гениальный, От тебя впервые я узнал; А что сам не смог себе помочь я И купчихами растерзан в клочья – Чур не плакаться, провинциал! Ты, на рынке Маханэ-Йегуда Покупая зелень, ждешь ли чуда? А у нас и звездный небосклон Зажигается по расписанью – И спросонок я оттарабаню Самый строгий нравственный закон. КЛЫЧКОВ И МАНДЕЛЬШТАМ Хозяин сын курляндского купца, В лице его апостольское что-то Величествует: лесть и хитреца Не отвлекают мыслей от полета; И гость его такой же старовер – Чья родина лесной и ладный Талдом; И оба дышат музыкою сфер, Бесстрастные к докладам и кувалдам. «Сережа, горлохваты мне претят! В пучине их ячеек и получек Нас время топит, как слепых котят, Талдыча: ты кулак, а он попутчик. Ах, как же мне писалось год назад! Раскачивались кипарисы в Гаспре – Старухи на толкучке, и закат Такой красы, что к черту ваши распри! Есть блуд труда...» «И он у нас в крови? Да хоть и так, нельзя смиряться, Осип! Восстань и жар пророческий яви: Давно чревата камнепадом осыпь! За что деревню ироды гнобят? Ужель народной не страшатся бури? Чума на них! Ударить бы в набат, А не скулить по мировой культуре!.. На пашнях не токуют черныши. Усохло русло. Обнищала пажить. Кто межеумка выудил, скажи, Над нами без мужицкой сметки княжить? Глянь на себя: ты клянчишь на трамвай, А покупаешь Наде хризантемы... Что проку, братец? Растолкуй давай, Но только, чур, не уходи от темы». «Ах, полно, Серж, куда нам прок земной! Бессребреник расчетливей проныры: Когда зияют в казначействе дыры – Есть выгода в презренье к таковой». «И вновь ты рассуждаешь как еврей!» «Зато в стихах я русского русее. Что ж, как Есенин выть с петлей на шее? Да, век наш зверь: а мало ли зверей? Пусть мой чертеж запутан и громоздок, Но оборотнем, дико и легко, Я сноп вяжу из золотых бороздок, Как остроклювый маятник Фуко! Пусть контрфорсы стянут аркбутаном И витражи решеткою запрут, Убранство речи – в отклике гортанном На млечное сияние запруд». «Вот это правда! Дай-ка расцелую Тебя покрепче, свет моих очей! Такой Руси и нужен казначей, Кто б жажду утолял ее святую». Гость удалился, и хозяин стал Листать его «Чертухинский балакирь»... Крестьянина расстрельный ждал подвал, А разночинца – пересыльный лагерь. |
|
|
|