Сдвиг

– А что с ней?

– Да, вроде, ничего такого, – Гоша отхлебнул из баклахи и поставил на пол, – она мёртвых видит или вроде того. А так, нормальная девчонка. Я бы замутил, может даже. Только…

– Только жёстко послан! – Митяй выплеснул это, осклабив зубы с широкими прощелинами. Так он вечно выражал крайний восторг, сколько его помнил Влад. В такие моменты хотелось вдарить ему с ноги, чтобы повылетали эти проклятые зубья. Только никто не решался. Из-за болезни.

– Жалко, Митяй, что у тебя язва эта дебильная, – Гоша взял пачку Winston с подоконника, – так иногда хочется…

– Только не могётся! – опять осклабились зубы, и Влад не выдержал, треснул подзатыльника. Волосы вздрогнули на вытянутой орехом кешью голове, худая шея вжалась в плечи.

Все замолчали.

– Хорош, Владик, знаешь же, – Миха процедил это в стену, лёжа на подъездных ступеньках, – что с тобой вообще? Из-за этой что ли? Как её… блин. Гош, как её?

– Лукерья…

– Да ты гонишь, нет, – Миха повернулся ко всем, поднявшись на локоть. – Как-то… ну, типа… Ефросинья?

– Дуня! – промычал Влад, – заколебали вы… причём тут она?! Просто Митяй гонит… гонит! Понимаете?!

– Понятно, чего тут, – подтвердил Гоша, – Митяй гонит, а ты…

– А ты тормозишь! – Митяй вывалил оба ряда зубов и по-конски заржал. Остальные молчали. Этот приступ смеха выглядел особенно болезненно, и Владу стало по-настоящему жалко парня.

– Ладно, прости, Мить. Наверно, надо мне побродить одному. В башке дурдом, – Влад соскочил с батареи, отряхивая джинсы, – и, кстати, она же не мёртвых видит. Ты реально гонишь, Гош.

– А кого?

– Хрен знает, – Влад пожал плечами, – вроде, будущее…

– А… ну, слушай. Иди, может, спроси тогда её, – Гоша задымил и стал чесать свой широкий лоб шапкой, подбирая удачную шутейку, но махнул рукой, – всё, я бухой. Просто иди, всё равно не пьёшь…

Влад кивнул и побрёл вниз по лестнице. Через два пролёта послышалось ржание сверху. А затем шум падения. Наверное, Митяй опять показывал, как умеет прыгать через перила. Чувствовалось, что дружеские посиделки оживились без одного лишнего. Без аппендикса, бросившего недавно пить с общей баклахи. Да и вообще. Пить.

На улице ещё было светло, но мороз стоял дубовый. Влад помедлил пару минут, размышляя, не вернуться ли, не сбросить ли эти грёбанные десять рублей, чтобы приложиться к общему горлышку. Оно, конечно, очень хотелось. И может, вернулся бы. Но тут, как по заказу, прошла она. Дуня. И он решил последовать недосказанному совету друга. Двинул за ней.

Дуня шагала быстро, кивая головой, как птица. Чтобы её догнать пришлось ускорить шаг. От этого забрякали ключи в кармане куртки. Влад пытался придерживать их рукой, но девушка обернулась:

– Чего трезвонишь, Буратино? На поле чудес спешишь? – она скользнула по его фигуре взглядом, а затем повернула голову в сторону и ускорилась ещё. Теперь Влад созерцал Дунин профиль и то и дело опускал взгляд ниже по её драповому пальто. Слова и без того не находились. А очертания девичьего тела, двигающиеся под пальто, вообще сбивали с толку. Да ещё эти нелепые пятнистые угги. Они вконец разрушали мозг.

– Погоди-ка, – сообразил парень, – это ты меня так дураком назвала, что ли?

– Ух ты-ы-ы! – изумилась Дуня. – Начитанный-то какой. Может, и стихи знаешь?

Лицо ее, распаренное и весёлое, стало крутиться по сторонам, будто она искала, где бы поклевать хлебных крошек или просыпанное пшено. И если б не пухлые губы и не ямочки на щеках, и не этот нос, очерченный клювиком ласточки. В общем, если б он не был парнем, то от этого преследования отказался бы. «Точно, сдвинутая», – понял Влад. И побежал:

– Мой небосклон и чист, и ясен! И полон радужных картин, – теперь ему было жарко, и слова вырывались излишне громко, – Не потому, что мир прекрасен! А потому что…

– Ты один, – закончила девушка, и в глазах её дёрнулось что-то прорицательское, грустное. Она двигалась широкими шагами наравне с бегущим Владом. Розовощёкая с выбитой прядью из-под шапки с помпоном. Её хотелось поймать и не дать улететь.

– Ты… такая… – парень не решился сказать «красивая» и добавил о другом, – там немного не так в стихе.

– Зато стало похоже на жизнь. И ты вроде не кретин.

– Спасибо…

– Родителям скажи спасибо. О! Вот же! Эй, Косая! Я чуть не задубела тебя искать!

В конце дома стояли крохотная девушка и высокий кудрявый парень в очках. Она что-то сказала ему и, кивнув, пошла навстречу Дуне. Влад вгляделся. Эта девушка училась в техникуме, как и он сам. Только на девчачьем факультете бухгалтеров. Всегда ходила одна. Видимо, Дуня была её единственной подругой, но осталась учиться в школе. И по утрам ходила совсем в другую сторону.

У крохотной девушки были чуть косые глаза. Это особенно считывалось, когда она смотрела в сторону. А она как раз косилась на Влада. Зато всё остальное у неё было ангельским. И даже прозвище Косая не могло этого испортить. Парень чувствовал, что это уже перебор для одного дня. Втрескаться дважды. В джинсах становилось тесно. Почему-то от этого стало зябко.

– Приветы! – девушка кивнула дважды, – Дуняш, а твой упырь дома?

– До-о-ома, – отозвалась подруга в какой-то своей особенной манере, вроде бы на деревенский лад, но с певческой округлостью.

Услышав про домашнего упыря, Влад ссутулился и собрался свалить, но цепкая ладошка остановила его. Косая тут же отпрыгнула, когда парень обернулся на её прикосновение:

– Ого, как ты посмотрел! Прости, мне не стоило, – косые глаза зигзагами поползли в ноги. 

– Ты гонишь, что ли? – гоготнул Влад и тут же осёкся. Это дурацкое слово «гонишь», как какой-то паразит вечно вылетало невпопад. И сейчас показалось особенно неуместным.

Все трое помолчали. Потом Дуня гоготнула, очень похоже изобразив Влада, и обхватила подругу за талию. Крошечные ноги поднялись над заледенелым тротуаром.

– Сама мелкая, а сиськи на крепкую тройку, – неожиданно констатировала Дуня. Косая покраснела и, кажется, стала ещё меньше:

– А ты же с Гошей-регбистом тусишь? – поинтересовалась она у Влада, возвращаясь на землю. 

Влад неопределённо кивнул, и все трое двинули вдоль дома. Потом прошли через бывшее лётное поле, ёжась от ветряных укусов, и попали в старый город с мрачными трёхэтажками. За всё время девчонки перекинулись только парой слов. И поначалу Владу было неловко от молчания. Он даже открыл рот, чтобы продекламировать ещё какой-нибудь идиотский стишок, но вовремя хлебнул морозного воздуха и заткнулся. 

Меньше всего ему хотелось знать, куда они идут. Хотелось просто идти рядом.

– Может, в подъезде немного потусим? – предложила Дуня, – а то так окуклиться недолго. У меня, кажется, уже борода растёт от всего этого говна... 

«Ты гонишь!» – едва не вылетел смешок у Влада, но тут с крыши сорвался ледяной осколок и шарахнул ему прямо по носу. Девушки увидели это и забеспокоились, поторопились внутрь старого дома. Влад, потирая нос, удивлялся такому удачному стечению обстоятельств. Казалось, само провидение помогало ему расстаться с девственностью в этот вечер. Волей-неволей юношеские мысли потекли именно в это русло. 

В старом подъезде пахло плесенью.

– Я Лукерья, кстати, – представилась Дуня, усаживаясь на подъездный подоконник. 

– А я думал, Дуня... у тебя же ещё прозвище такое... прости, может, ты не любишь его. 

– Ага, Ведуня. Потому и Лукерья. Хрен с чем срифмуешь. 

– А ты реально будущее видишь? 

– Блин, такие вещи неприлично спрашивать! Ну да, разок получилось кое-чего. Сказала одному болтуну технарскому, что его матери надо сдать анализы срочно. Я их на улице встретила. Он особо не поверил, а через месяц подошёл и сказал, что у мамы рак яичников, третья стадия. Но это и так понятно было. Без анализа. Просто внимательнее посмотреть ей в лицо. 

Лукерью почему-то разозлил этот рассказ, хоть Влад особо и не просил рассказывать. Девушка замолкла, раздув ноздри. Парень, постояв несколько секунд, сказал:

– Ясно. А я Влад... Владислав. 

Подруги переглянулись. Лукерья прыснула:

– Ты гонишь! Ладно... Славиком тебя буду называть. Ты прикольный вообще-то, – она стянула шапку и, поправляя свои русые волосы, оглядела щуплую фигуру парня, – куртка немного стрёмная, правда. Цвет какой-то непонятный.

Этот комментарий смутил Влада. Зимняя куртка у него была одна и купленная всего-то в прошлом году. Денег на новую не было. Да и цвет нормальный: тёмно-фиолетовый. Парень пожал плечами, скользнув взглядом по пятнистым Лукерьиным угги. Но промолчал. Глянул в сторону второй девушки. Та поймала его взгляд и скосила глаза в пол. Поправила светлые волосы. 

– А как тебя зовут... красотка? – Влад попытался звучать как можно твёрже, но запнулся на «красотке». 

Подруги снова переглянулись.

– Косая это, – ответила Лукерья, – не обзывайся больше. 

– Что? Я... 

– Ну, вот так! Мы девки простые. Доставай уже сигареты из своих лиловых карманов! 

– Это фиолетовый… я не курю. 

– Прие-е-ехали! Как это мы так из вашей компании самого праведника подцепили? Может, и не пьёшь?! 

– Почему же... можно, – теперь Влад опустил глаза и пошарил рукой в джинсах. Девушки молчали. В кармане зашелестела вчерашняя стипендия. Двести рублей, – чего купить? 

– Ну, ты вообще наглый, – вдруг решила Лукерья. 

Парень ждал продолжения. Поднял глаза и увидел, что обе девушки улыбаются. И эти улыбки отчего-то показались ему знакомыми. Это были те самые улыбки, которые появляются перед постельной сценой в фильмах. Вот, сейчас одна из них шагнёт вперёд, стирая дистанцию. Нет, не может быть. У Влада вспотели ладони, запульсировало в висках. 

Девушки молчаливо улыбались. 

– Купи «Отвёртку», – это сказала Косая, теперь смотревшая на парня в упор совершенно ровным взглядом. 

– И презервативы, – добавила смешливая подруга и прикрыла лицо ладонью, – ой, по Фрейду! Стаканчики, я имела в виду! 

Косая при этом стала серьёзнее. 

– Может, лучше вина? – уточнил Влад. 

– Эх, Славик, гулять так гулять, – Лукерья резко соскочила с подоконника и задрала пальто, стоя в полушаге от парня. Вытащила откуда-то купюру, – держи, полтинник. Мы дамы не гордые. Только не «Молоко любимой женщины». Ненавижу. 

Влад стоял в нерешительности. Девушка подняла его ладонь и вложила туда деньги:

– Ступай, Владислав! Твои верные спутницы ждут тебя! 

Тут засмеялись обе девушки. Ошарашенный Влад сбежал по ступенькам.

В старом городе он знал только один магазин, а вернее, ларёк на автобусной остановке, где продавался алкоголь. 

Было всего пять или шесть вечера, но уже стемнело. Парень шагал по хрусткому снегу. У ларька копошился народ. Несколько мужиков о чём-то спорили. Владу даже почудились знакомые голоса. Он посильнее надвинул капюшон и стал изучать скудный ассортимент вин. Вариантов было всего четыре. И даже это казалось успехом в такое время и в таком месте.

На полке под самым ларёчным потолком виднелось то самое, которое брать запретили: ультрамариновая бутылка с надписью «Liebfraumilch». Влад никогда не пробовал этого белого вина, но решил довериться Дуниному вкусу. Рядом стояла, обмотанная мешковиной, «Душа монаха», красное. «Душа» и «Молоко» пользовались популярностью на семейных застольях, и парень отлично помнил их с самого детства. А «Душу» даже пробовал пару раз из бабушкиного бокала.

Ещё в ларьке имелся портвейн 777, с которым Влад был знаком уже поближе. Вместе с этим напитком он и попал в круговерть технарских пьяных будней, из которой начал выбираться только недавно. Три топора были востребованы в их компании едва ли не наравне с баклахой 2,25 «Очаково». Из-за схожести в цене – в районе полтинника.

А рядом с портвейном стоял… успех. Невесть как сюда затесавшийся, весь в пыли и потёртостях: «Чёрный доктор». Крымское, сладкое.

– Здрасте, дайте, пожалуйста, бутылку «Чёрного доктора».

Продавщица, рывшаяся в этот момент где-то под прилавком, подняла глаза на клиента и открыла рот, будто бы уточнить: «Мальчик, ты с дубу рухнул? Может, тебе реального доктора вызвать?» Но, видимо, женское чутьё что-то прочитало в образе влюблённого юноши. Вопрос остался невысказанным.

– Двести рублей! Деньги вперёд! – тело продавщицы вытянулось струной, локти со стуком опустились на прилавок: она не двинется с места без заявленной суммы.

– Вот, – Влад выплеснул ладонь из кармана и положил две сотни рядом, словно сдал карты. Месячная стипендия. Четыре баклахи. Двенадцать топоров. Всё на красное… в «чёрном». Беспроигрышный вариант.

Через минуту парень шёл с бутылкой «Доктора» за пазухой. Народ по-прежнему шумел. Кажется, завязывалась драка. Влад не мог разглядеть лица людей в бликах зимних фонарей. Да и слов разобрать не получалось. Все орали наперебой. Было ясно только, что стороны неравны. Двое парней помоложе стояли чуть вдали от остальных, потирая лица, иногда огрызались. Их противники двигались суматошно, делая ложные выпады, выкрикивали ругательства на непонятном языке.

В целом, могло оказаться и так, что виноваты эти двое, которые потише. Но сама манера общения сильной стороны, их бороды, повадки и какие-то непомерно огромные головы… всё это заставило Влада сунуть ладонь под куртку и сжать горлышко бутылки. Он только начал понимать кое-какие слова из спора, когда один из «сильных» выдал крюк кулаком. Долговязый парнишка дёрнулся, но не успел увернуться. Смешно вздрогнула его голова, похожая на орех кешью.

Так Влад узнал Митяя. И двинул к толпе. На глаза незаметно накатывала красная пелена, скрежетали зубы. Все люди вокруг перестали существовать. Осталась только кучка дерущихся. Остановившись в шаге от них, Влад заметил ещё двоих участников. В сугробе под фонарём лежало грузное тело Гоши. И чуть дальше в окне трёхэтажки качалась занавеска: какая-то бабка стояла на подоконнике, высунув голову в форточку. Кричала невнятное.

– Не надо так, ребят! – зачем-то Влад выкрикнул эту фразу, перед тем как «Чёрный доктор» опустился на голову самому агрессивному бородачу. Голова оказалась в каске. Получившуюся розочку тут же выбил другой бородач и сунул Владу свинцовый кулак. Они все были в касках с капюшонами поверх. Парень разглядел это сразу, как получил в ухо.

Мир поплыл. В невредимом ухе завизжала милицейская сирена. Влад крутнул головой, неуверенно шагнул вбок. Упал на одно колено и увидел пятнистые угги перед носом. В башке пронеслось: «Надо бы ей полтинник вернуть».

Но выключили свет.

– Славик, ты что, закурил?

– О, привет! Нет пока, с Митяем вот сидим.

Ребята сидели на лавке в больничном дворе. Дуня пришла их навестить:

– А-а-а, это ты Митяй. Стрельни-ка в меня палочкой здоровья.

Долговязый парень весь скукожился от такой просьбы, впился в фильтр и чуть не прикончил сигарету одним вдохом.

– Остынь, Мить, – Влад толкнул друга локтем, – у неё всё по Фрейду. Угости даму сижкой.

– А… вот, – Митяй отдал всю пачку Pall Mall, – да я сразу понял, чё вы?! Задумался просто… – он провёл ладонью по выгнутому черепу и снова повторил: – Чё вы?!

Дуня и Влад переглянулись, сдержали смех.

– Менты приходили уже к вам? – поинтересовалась девушка.

– А то, – Влад кивнул, – оказывается, это бригада рабочих с управы была. Все без регистрации. Кому теперь ремонт делать? Хотят нас припахать, отрабатывать привод.

– Ты гонишь! – Дуня затянулась и гоготнула, как Влад при их знакомстве, – у вас двоих сотрясения. Регбист ваш с поломанными рёбрами, хоть и отказался сюда ложиться…

– Ого, я и не в курсе. Меня мать навещала – ничего не говорила про это, – Митяй кувыркнул бычок в урну, – а ты откуда знаешь?

– Так его Косая домой отвела. Она уже с утра позвонила и рассказала мне. Какие у него синяки на груди и губы все потрескавшиеся, царапаются… ой, ну её на хрен! Затрахала! Ладно, сгоняю до уборной. Не разбредайтесь особо, – она вернула пачку сигарет и поспешила к больничному корпусу.

Парни и не собирались разбредаться. Смотрели Дуне вслед. На интенсивно двигающийся низ драпового пальто.

– Затрахала? – осоловело повторил Влад самое запомнившееся слово.

– Это ж Косая, – Митяй досмотрел, как девушка поднимается на крыльцо, и закурил новую сигарету.

– Да, я её знаю. Она парням в глаза боится смотреть.

– Ну-ну… парням. Это ты про себя?

– Типа того…

– У меня с ней на первом курсе было.

– Чего?!

– Блин, ты, конечно, правильно сделал, что бросил бухать, Владик. А то отупел совсем. Я-то думал, ты умный парень. До сих пор не понимаешь, что у тебя за подруги?

– Давай без этой херни, Мить! Объясни толком!

– С ними никто не тусит, потому что они обе испорченные. Каждая по-своему. Косая трахается с кем попало. Только ботаники да алкаши не при делах. Не в обиду тебе! Поверь, лучше не суйся. По опыту знаю! А Дуню отчим дома долбит. Причём во всех смыслах. Блин… блин, – Митяя передёрнуло, – я думал, ты всё знаешь. Ты, может, их последней надеждой был. Хрен только знает на что! А теперь я тебе всё рассказал…

– Ты гонишь, – пробубнил Влад, – я с ней сам поговорю.

– Дурак ты всё-таки… меня хоть не пали, – Митяй швырнул бычок под ноги, поднялся и, перепрыгнув лавку, пошёл прочь. Заскочил на крыльцо через перила. Влад следил за ним, надеялся, что долговязый прыгун столкнётся с Дуней. Не свершилось.

Ещё долго пришлось сидеть на мёрзлой лавке одному. Дуня вернулась примерно через час, когда уже стемнело. Вся изменившаяся, со стёртой губной помадой и комочками туши по краям глаз, одно веко подрагивает. Она села рядом:

– Прости, Славик. Закопалась…

– Ладно. Ты как?

– Да норма-а-ально! – она улыбчиво скосилась на парня и вдруг впилась дрожащим взглядом. Это длилось несколько секунд. Как будто поняла, что здесь на лавке про неё говорили.

– Ясно, рад, что ты зашла, Лукерья…

– Называй лучше Дуня.

– Хорошо…

– А ещё скажи Митяю, чтобы анализы сдал. В нём что-то не так. Может, язва или…

– Да! У него язва! Он даже лечится.

– Серьёзно? А курево с бухлом – это часть лечения?

– Вроде того…

– Ну… все мы помрём, конечно. Но ты ему передай, на всякий случай. Я ж ведуня. Пусть проверится.

– Хорошо, Дуня! Береги себя!

– Ты про что?! – опять она уцепилась за него взглядом, сжала губы кривой чертой.

– Да я вообще…

– Слушай, Славик! Лучше не лезь ко мне в душу! Что он тут тебе наплёл?

Несмотря на такую резкую перемену темы, она попала в самую точку. Должно быть, с ней это случалось уже не раз. И неудивительно. Люди вечно судачат о тех, кто не такой, как все.

Сидя на больничной лавке, Влад запоздало понял одну простую вещь: Дуня была не сдвинутой, не ведуньей, не изгоем, даже не жертвой. Впрочем, возможно, в ней и сочеталось всё это и ещё много чего. Но в первую очередь она была – другой.

«Она – другая», – именно это крутилось в юношеской башке. Он прочитал не так много книг в жизни и не знал, что эта фраза шаблонная и даже пошлая. Она – другая. Вот и всё. Влад так и ответил:

– Ты другая. Вот что.

– Это Митяй так сказал?

– И он тоже, но другими словами. А вообще, это я говорю.

– Ну, даже не знаю, Славик… такая фраза. Как её воспринимать? Я другая?! Ого! – девушка подняла руки и выпучила глаза. – Ну ладно, полетела-ка я к себе в галактику.

– Я не про это!

– Да понятно! Ты про другое. И другую. И куртка у тебя такая фиолетовая! Знаешь, это напоминает те фразы, что мне покойный батя по пьяни выдавал.

– Например?

– Бывало, звал меня на балкон. Там закуривал и, глядя вдаль, говорил что-то типа: «Не важно, кем ты уже стал – важнее то, кем ты становишься».

– Ясно… – парень поёрзал на лавке, – и кем ты стала… или точнее, кем ты становилась?

– Хрен знает, мне было одиннадцать лет. Папа так и не объяснил. Умер от цирроза.

– А я своего батю вообще не знаю, – зачем-то ляпнул Влад и почесал лоб.

Они помолчали, наблюдая, как ветер гоняет бычки по сырому асфальту. В последние дни сильно потеплело. Намечалась весна. Владу захотелось обнять девушку. Он даже поднял руку, чтобы затем аккуратно положить ей на плечо. Но Дуня вдруг согнулась, схватилась за живот и принялась смеяться. Влад вернул ладонь себе на колено. Смотрел так несколько минут. Вся лавка содрогалась от хохота девушки, похожей на хрупкую птицу.

Потом она вскочила и убежала. Ни разу не обернувшись. «Улетела», – понял Влад. Он таки не смог её удержать. От ветра слезились глаза.

Вскоре парни выписались из больницы. Близилась пора повинных работ.

Им не пришлось учиться отделывать стены штукатуркой или выравнивать пол. Такую работу студентам никто не доверял. После технарских пар нужно было только таскать горы строительного мусора из точки в точку. Для этого достаточно иметь много здоровья, которого в молодости навалом.

Мало-помалу Влад снова втянулся в подъездные посиделки. Трудно было отказать старым друзьям, с которыми столько пережито. Конечно, драка с бородатыми в касках ещё долго висела на языках. В технаре Влада даже стали называть Чёрным Доктором или просто Чёрным, а их компанию четвёркой мушкетеров. Тупое юношеское тщеславие не давало выпрыгнуть из алкогольной рутины. И Влад угробил ещё полгода жизни. Может, он бы так и помер от алкоголизма лет в сорок, если б не почувствовал себя однажды самым тупым на свете. Иногда полезно стукнуться о дно, чтобы начать всплывать.

В тот вечер они сидели не в подъезде, а в квартире. Редкое явление. У Михи родители уехали куда-то на похороны. Он даже пригласил знакомую девушку. Все выпивали. Почти все курили, кроме регбиста Гоши, который заверял, что бросил Косую, а вместе с ней и курить, но при этом выпивал больше обычного. Влад тоже не курил. Эта дурная привычка была для него закрыта из-за отсутствия денег.

– Эй, зацените, народ! – девушку звали как-то сложно. Вроде, Анжелики или Вероники. Она курила на балконе и решила вернуться в помещение через форточку. С фигурой одутловатой груши она имела неплохую пластику и ладонью сумела дотянуться до оконной ручки. Затем упёрлась в неё и просунулась всем телом через узкий квадрат. В конце пути она едва не свернула шею, поскользнувшись на подоконнике, но все пришли в восторг. Особенно Гоша:

– Это мне напомнило Булгакова, – внезапно выдал он то, чего никто от регбиста не ожидал, – все же читали «Мастера и Маргариту»?

И все закивали в ответ на это. Даже парень, обнюхавшийся клеем, которого Влад видел впервые. Кивали все. Кроме Влада. Гоша не обратил внимания на замешательство друга и продолжил:

– Там момент был, когда к Берлиозу в кабинет лезли какие-то упырихи. И вот одна из них как раз что-то подобное сотворила. Там ещё так это описано стрёмно. Про неестественно вывернутую руку, и всё такое. Вообще, огонь книга!

– Это не к Берлиозу лезли! – вдруг поправил Митяй, ещё глубже втаптывая Влада, – там другой какой-то мужик был. Берлиоза трамвай переехал в первой главе…

Гоша возразил что-то в ответ. Все остальные тоже вовлеклись в спор, зашумели. Тут Влад и понял, что пора что-то делать. Читать книги. Учить стихи. Заниматься спортом. Искать девушку.

Но первым делом: идти. И желательно вверх.

Остальные так усиленно спорили, что не заметили исчезновения Чёрного Доктора. А он всё шёл и шёл. Вверх. По ступеням шестнадцатиэтажного подъезда. Ему просто хотелось подумать обо всём.

Пеший путь начинался с пятого этажа. Первые четыре он преодолел на лифте вместе с друзьями. С ними он пил и радовался тому, как легко катиться по жизни.

Тапки шаркали по ступеням. Под этот мерный звук хотелось считать. Всё подряд.

Сколько это: пять из шестнадцати? Осталось пройти чуть больше двух третьих. Намного больше половины. Если ехать на лифте, то преодолеешь путь значительно быстрее и почти не запомнишь. Но на своих двоих быстро вымотаешься и не факт, что вообще дойдёшь до конца. Странное сравнение возникло в семнадцатилетнем мозгу: жизнь, как многоэтажка. Подъём должен быть трудным. А проскочишь на лифте и не заметишь, как жизнь закончилась.

Подобной философии Влад за собой не припоминал. Это и радовало, и пугало. Может, не такой уж он и тупой.

Тапки мерно шаркали. На некоторых пролётах пахло мочой и сырыми бычками.

В этом доме этажей всего шестнадцать. А сколько их в жизни? И чем они меряются? Годами? Поступками? Успехами и неудачами?

Говорят же, что даже неудача – это опыт. Ты поднимаешься на следующий этаж даже, если обгадил всё на предыдущем. Чем больше неудач – тем сильнее пухнет дом от зловонной массы твоего бессилья. И вот ты старик, наполненный всем этим говном.

Что тебе остаётся?

Влад знал, как выйти на крышу в этом подъезде. И знал, что там будет думаться лучше всего. А ещё ему внезапно захотелось покончить со всем этим. Портвейн или непрочитанный Булгаков – трудно сказать, что явилось главной причиной такого желания. Пожалуй, что в семнадцать лет причин может и не быть. Р-раз и всё. Видимо, человек ещё маловато прожил и ему не жалко потраченного на жизнь времени. «Наверстаю в другой. А здесь я никому не нужен. Мама думает только о деньгах, работе и о том, чтобы меня не отчислили. Но не обо мне! Друзья думают о девках и бухле, – Влад приближался к краю крыши мелкими шажками. – Я тупой. Даже разговор толком поддержать не могу. И уже всё сказал. Всем. Кроме…»

Причина жить в семнадцать лет находится также быстро, как и причина умереть.

Промочив тапки на заснеженной октябрьской крыше, Влад вспомнил, что так и не передал Митяю слова Дуни о том, что надо бы провериться. А потом ещё подумал, что мама будет плакать: мёртвый сын хуже, чем отчисленный. Всё же в техникум можно сходить-похлопотать за сынулю, а у смерти не похлопочешь. И парень бежал, радуясь тому, что нашлись причины жить. И что в жизни, наверное, как и в любой другой многоэтажке, тоже можно вернуться назад, чтобы всё исправить. Чтобы предупредить друга о том, что…

На пятом этаже столпился народ. Среди них: двое в белых халатах. На топот Влада обернулся только пьяный Гоша:

– О! Жаль, что тебя не было. Митяй так круто прыгнул через перила. Только приземлился неудачно.

От неудачного приземления открылась язва и дала кровотечение в желудок. Скорая приехала через десять минут, и врачи сработали отлично. Только Митяй почему-то не выдержал. Кто-то из преподавателей техникума потом сказал, что это алкоголь сыграл с весёлой четвёркой такую злую шутку. И что частые посиделки до добра не доводят. Никто, разумеется, его не слушал.

Даже на похоронах все говорили, что это несчастный случай. Роковое стечение обстоятельств. Нет. Влад считал иначе. Винил себя. В голове всё наконец становилось по местам. А ещё крутилась эта странная фраза: «Не важно, кем ты уже стал – важнее то, кем ты становишься». Казалось, что точнее сказать невозможно. Балконная премудрость бывает чище технического спирта. Митяй-то уже стал. Покойником.

Когда гроб друга полностью засыпало землёй, Влад огляделся. Новость о смерти долговязого парня собрала довольно много народу. Все толпились в тонких коридорах между кладбищенскими оградами. Внутри самого участка не поместилось и десяти человек. Пили финскую водку из пластиковых стаканчиков. Мать усопшего бесслёзно сидела на лавке, качаясь взад-вперёд. Вроде бы, ей дали каких-то таблеток. Владу подумалось, что всё совсем не так, как бывает в фильмах.

Вдалеке он увидел Дуню, то и дело поправляющую прядь волос. Нужно было приблизиться к ней. Сказать, что она опять оказалась права, но он не успел. Парень стал протискиваться меж людьми. Нужно припомнить, как она тогда смутила робкого Митяя, стрельнув сигарету. Мрачные лица нехотя уступали, чувствуя запах спирта. Узнать, как у неё дела, не обижает ли отчим? «Куда прёшь, оболтус?! Человека хоронят!» Здесь были и бабки – Митяевы соседки по подъезду. К Дуне! Владу нужно было к Дуне. Он не видел её полгода. Он ещё всё исправит! «Чёрный, скажешь за Митяя тост?» Скажет, обязательно скажет. Только дайте сначала поговорить:

– Привет, Лукерья!

– Вообще-то, Дуня… привет. Ну что, сам-то цел?

– Цел! А ты была права! Жаль, что я так и не передал твои слова Митяю…

– Я так и поняла! – Дуня прикрыла рот обеими руками, оставив Владу только глаза с размазанной тушью.

– Да, так странно. Я хотел сделать это в последний момент, но не успел.

Дуня промолчала, а Влад вспомнил ещё кое-что:

– Знаешь, я, кажется, понял фразу твоего бати!

– Серьёзно?! А что там?

– Фраза, которую он сказал тебе тогда на балконе. Помнишь?

– Серьёзно?! А что там?! – она хохотнула сквозь перчатки, глаза её забегали.

– Брось! Ты помнишь: «Не важно, кем ты уже стал – важнее то…»

– Серьёзно?! – она перебила вконец надломленным голосом.

– Слышь, орёл, отвали от неё! Не видишь, что ей херово совсем?! – позади Дуни всё это время курил мужчина, теперь приблизившийся.

Отчим. Влад сразу понял, что это он. Глубокие залысины и узко посаженные глаза. На нём был камуфляж, толстая серебряная цепь и старые китайские кроссовки. «Вот как выглядят истинные подонки!» – пьяно рассудил парень и приосанился:

– Она моя подруга. Я знаю, как ей помочь!

– Иди, давай! – отчим особо не церемонился, толкнул Влада в плечо. Тот завалился на ограду. Встрепенулся: не видят ли пацаны?! Нет, они разливали водку по стаканам.

Он поправил фиолетовую куртку, сжал худые кулаки до белых костяшек, попытался твёрже упереться ногами в кладбищенскую грязь. Вот он и стал героем Булгакова: «тёмно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом». И всё же улыбка от этой мысли распорола мрачнейшее, но пьяное лицо. Его распирала гордость, что проглотил целую книгу всего за три дня. Хотелось героически подраться.

– Стой! – вмешалась Дуня, дрожа всем телом, – Славик, ты прав. И папа мой прав. Ты пока не стал, но я вижу – становишься. Так и надо! Становись им!

– Кем им?! – не понял Влад.

Но Дуня снова закрыла руками рот и, густо покраснев, стала смеяться. Отчим закатил глаза и пояснил по-своему:

– Мудаком! Становись им подольше. Глядишь и проживёшь побольше. Всё, девочка совсем сдаёт. В больницу повезу. Бывай! То есть, становись!

– Спасибо! – буркнул парень вслед и, машинально оглядывая красивую фигуру девушки, вдруг понял, что Дуня опять улетает. Может, навсегда. А он остаётся здесь среди бесконечных рядов могил с табличками. Парень обернулся на друзей: кто-то из них подмахнул ему рукой. Показалось, что они тоже уже среди мёртвых, и вон там даже мелькнула голова, похожая на орех кешью. Может, они все померли ещё тогда в драке с бородатыми касками? А теперь вот девушка пришла навестить их могилы.

Сдвинутым взглядом Влад осмотрелся кругом и решил догнать Дуню с отчимом:

– Стойте! А что за больница?!

– Психиатрическая, – хмуро отозвался мужчина, – у неё очередной кризис из-за того, что грёбанное пророчество сбылось!

– Зачем вы так?! – пьяные ноги заплетались и скользили, Влад снова завалился на ограду и проорал излишне громко: – Может, это её дар?!

Дуня вздрогнула, но не обернулась. Отчим же притормозил:

– Ага, хорош дар! Она каждому третьему советует анализы сдать. В месяц по сто пророчеств. И вот… одно в год выстреливает. Евдокию это сильно впечатляет, – он достал пачку «Пегаса», закурил. – В такие моменты ей кажется, что она видит мёртвых, что говорит со смертью, и ещё… что я избиваю её… даже насилую! Слышал такое? Это Евдокия своим подружкам рассказывает. Про отчима-упыря!

Парень неопределённо кивнул. Всё странным образом совпадало, но никак не хотело склеиваться в задурманенном водкой мозгу. Он остановился, чтобы подумать среди мёртвых.

А Дуня так и улетела. Навсегда.

Через месяц Влада отчислили из техникума за систематические прогулы. И вскоре призвали в армию. Мама поплакала, но хлопотать за сына не стала. Решила, что в армии станет хоть кем-то.

Съёживаясь на плацу под крик командира: «Становись!», Влад часто вспоминал фразу Дуниного отца. И становился. Вероятно, становится и сейчас. Где-то далеко или близко. Или мной. Или тобой. Будучи уже не парнем, а мужчиной или даже дедом. Ведь как сказал один балконный философ: «Не важно, кем ты уже стал – важнее то, кем ты становишься».

Не каждый найдёт смысл в этой фразе. Да и не нужно. Можно найти себе любую другую, вложить свой смысл.

И становиться.

2020