ПОЭЗИЯ | Выпуск 94 |
ДОВОД Когда мне хотелось её разозлить, я говорил Ирке: «Слышь, ты, икра!» – «Я не икра», – отвечала мне Ирка и злилась. В тот самый день перемирие мы отпраздновали в кино: модным, длинным и глупым фильмом. Помирившись, мы выпили. Фильм был глупый вдвойне оттого, что мы смотрели его, разлученные пустым карантинным креслом, хотя проснулись – Ирка позже, как обычно бывает, я раньше, на старом диване, разложенном навсегда, приютившем когда-то иркиного отца, теперь нас, а вечером снова уснем рядышком. И меня, как всегда, понесло говорить об этом нелепом фильме, который стоило бы поскорее забыть, ибо время не позволяет нам путешествовать – тем более, в прошлое. Можно мысленно, только зачем? Его не зря называют прошлым – что прошло, то ушло навсегда. Как невидимый эпидермис осыпается с кончиков пальцев (я так любил целовать её руки, она не любила), прямо сейчас мы с тобою, любимая, не торопясь обращаемся в прах. Тем вечером в фиолетовых сумерках позднего лета боги разлили закат цвета сливок, окрашенных кровью. Он лежал на плечах твоих, как небрежно наброшенный свитер. В саду кинотеатра коричневый запах гвоздик опьянял, а розовый аромат отдавал детским мылом. Времени можно было коснуться, как знакомых колен под столом, и отправиться вместе в будущее, всем троим, показалось по силам. ЧЕМ РЫБЫ ОТЛИЧАЮТСЯ ОТ ЛЮДЕЙ Если бы рыбы умели смотреть в телескоп и, предположим, не только считать, но еще и в Фейсбуке писать, они написали бы нам, как сверкают чешуйки Великой Матери-Рыбы на самом небесном дне. Просчитали бы цикл, когда подмигнет она снова всем детям своим единственным глазом. (Что составляет, согласно старинным указам, вполне полных суток – всего 29, а еще 12 часов и даже 4 минуты.) Как твердь, и вода, и небо – совершенно особое дело, когда люди в трубу глядят: они хотят отыскать только черные дыры с кротовыми норами. Оттого люди кажутся рыбам кротами – убогими и слепыми в наших нелепых трудах провертеть дыру в небесах. Ни одна из знакомых мне рыбок (в особенности – аквариумных), ни ученая рыба, ни просторыбинка – в океанах, озерах, прудах и морях, куда любая земная река благодарно течет, не хотела бы стать человеком. Только одни человеки мечтают стать кем-то еще. МАРИНА В ИНСТАГРАММЕ Ты снова танцуешь, любимая Саломея – плохонько, так в «Горькой луне» танцевала Эмманюэль Сенье. Перед смартфоном, как перед мужчиной, танцуют. С телефоном, будто с головой глуповатого Иоанна. Ты сама – и поклонница, и звезда собственных Stories, от Фейсбука и до Инстаграма. Мы просто две искры в цифровой бесконечности, где ты снимаешь свои сэлфи даже со мною внутри. Пой, Марина, убаюкивай колыбельными свой страх перед неумолимым течением времени между йогой и обедом в «Pesto Cafe». И точно так же, как все дурные приметы вокруг – непременно к старости, в моих лайках и репостах нет ничего от страсти. РОЖДЕСТВО 2020 ГОДА В Рождество все немного козлы. В продовольственных и маршрутках задыхаешься не под маской – от сердитых, насупленных лиц, вожделеющих к Новому году икры, хотя нечем платить коммуналку. Дома кошка-мерзавка играется с елкой, прошлогодней, как снег, а в шкафу притаилась бутылка бурбона. Он тягучий, как мед, и такой же целебный, как время, но лечит быстрее. Нет, соврал, полбутылки – наверное, в этом сезоне я часто болел. Что совсем не беда: на балконе с предпоследнего в этом году гонорара я шампанского предусмотрел. Что одиночество – не проклятие, это дар, понимаешь не сразу, с годами. Дома так хорошо одному! Самому непременно найдется, о чем помечтать и зачем помолчать. Дома тапочки прямо с порога приветственно машут ушами, и виляет хвостом мой домашний халат. Есть пластинка Stray Cats – скрипучая, словно прогулка по насту. А еще накануне скачал пару-тройку любимых рождественских фильмов. Каких? «Поменяться местами» и «Крепкий орешек». Но вы не спешите смеяться – в Рождество все мужчины немножечко дети, от кидалтов и до пожилых. Одинокие люди, давно разуверившись в чуде, просто тихо чудят в Рождество за двоих. НОВЫЙ 2021-й ГОД Всегда недолюбливал праздновать Нового года приход – а теперь меня разлюбил Новый год. В тридцать лет выпиваешь для полноты ощущения счастья (а еще, чтобы дольше не падал). В сорок три – от тоски. Хотя давно уже специально для всех несчастливых таблетки изобрели: от виагры и до экстези. В ночь на первое января каждый год от тебя отпадает невидимой тенью, как написанное четверостишие (или, скажем, бутафорская борода у нетрезвого Деда Мороза наутро), что-то ненужное, лишнее. Вроде давно бесполезных привычек и даже вредных, – наподобие увлечений. В зависимости от пола, они так и не стали ни дружбой, ни чем-то большим, что лишено глагола. Ведь об этом, по сути, мы просим у ангела (или все же нечистого?), притаившегося внутри циферблата, когда точно в полночь приносим мы в жертву ему бутылку сухого игристого. |
|
|
|