Подземелье

Зря я тогда сказал Джиму, что в наших складских подвалах хранится золото партии.

Слово «золото», по-видимому, оставило в его памяти свой манящий мерцающий след и навело на некоторые не совсем кошерные мысли. О которых Джим далеко не сразу мне поведал. Выдержал паузу, надо отдать ему должное.

Где-то через полгода после нашего разговора, ночью, на складе дежурили только он и я. После традиционной игры в карты – мы играли в гусарика – и чаепития с пражскими пирожными Джим начал зондировать почву.

– Послушай, Антоша, ты это про золото партии просто так ляпнул, или в этом что-то есть?

– Просто так, конечно. Я понятия не имею, что там, в этих подвалах. Может быть, там летающие тарелки или кладбище жертв опричнины. Но кое-какими соображениями я могу с тобой поделиться. Исключительно для того, чтобы скрасить нашу полуночную беседу.

– Поделись, профессор, поделись.

– Ответь на вопрос… за все время твой работы на складе мы хоть раз открывали ворота?

– Нет. Не помню. Я думал, это только в мою смену случайно никто не приезжал, не уезжал…

– Я говорил об этом с Анной, а она тут чуть ли ни четверть века варилась… никогда ворота не открывали. Никто и никогда. А что это значит?

– Что?

– Элементарно. Это значит, никто и никогда не привозил и не увозил отсюда эти самые типографские машины. А это, в свою очередь, означает…

– Что никаких типографских машин тут, на складе, нет и не было.

– Именно так. И волей-неволей встает вопрос, что же мы на самом деле охраняем? Ведь мы, согласно документам, «стрелки вневедомственной охраны» и что-то охраняем, пусть и без оружия, не так ли? Или…

– Логично.

– Итак… мы охраняем нечто, то, что кто-то когда-то привез и спрятал в подвалах. Что спрятал? Когда? При Усатом? Или при Петре Первом? И с тех пор это нечто никто из подвалов не забирал, не посещал, не проверял… На территории склада никто кроме нас не появляется. Начальство приезжает раз в месяц, обходит двор, делает нам внушение и исчезает. И это все. И все эти люди, подчеркиваю – все, входят-выходят через проходную, на которой всегда кто-нибудь из нас сидит. То есть, все под контролем.

– Вроде так.

– Продолжим плести наши силлогизмы, как говорил кот Бегемот. Что такое собственно, наш склад? Проходная, будка сторожей и двор, заставленный большими деревянными ящиками, в которых… может быть, в них и хранятся эти самые типографские машины? Работающие тут до нас сторожа не раз взламывали эти ящики. С целью личного обогащения. И что же они там нашли? Листовое железо, уголки, стальные прутья. Поржавевшие, скверного качества. Никаких типографских машин в них нет. Ящики эти – камуфляж, обманка. Чтобы никто вопросов не задавал. Вот мол склад, а вот и ящики… Под нашим двором – огромный подвал, подземелье. Откуда мы это знаем? Вот откуда. По всему двору установлены металлические трубы-отдушины. Заваренные сверху, но имеющие отверстия по бокам. Это вентиляция. Как она работает, не знаю. Шума от вентиляторов не слышно. Но если поднести руку к отверстиям, чувствуется движение воздуха. Значит там, внизу, есть что-то или кто-то, нуждающийся в свежем воздухе. Может быть, там тюрьма?

– Типун тебе на язык.

– Ладно, поговорим теперь о том, как можно войти в подвал.

– Ты сам знаешь. В подвал ведут два люка. Крышки их заперты на могучие замки. Люки теряются между неподъемными ящиками…

– Да-да. Кто-то не только спрятал что-то в подвале, но и постарался это скрыть. Значит то, что спрятали, имеет большую ценность.

– Или оно опасно. Динамит, бомбы, яды, ракеты, оружие, радиоактивные материалы…

– В этом случае тут сидели бы солдаты и гэбисты. Кстати. Если бы там хранилось золото, то тут тоже не мы с тобой сидели бы. И не Денис Абрамович…

– Тоже верно. Но что там все-таки? Посмотреть охота ужасно.

– Это не так трудно устроить, как ты думаешь.

– Почему?

– Потому что голубенький наш Мишенька нашел недели три назад под койкой в маленькой комнате небольшой грязный мешок. А в нем – штук двадцать ключей. Хотел их кинуть в мусорный контейнер, но я не позволил ему этого сделать, мало ли что. Мешок этот тут, на проходной, в шкафу, я сам его спрятал. Так что, возможно, мы сможем открыть люк и спуститься в подвал. Но экспедицию эту мы устроим только при одном условии.

– Каком?

– Что ты ничего оттуда не стащишь. Ни-че-го.

– За кого ты меня принимаешь?

– За того, кто ты есть на самом деле.

– Ладно, принято.

Я конечно Джиму не поверил. Но и меня тянуло заглянуть в подвал и уже давно. И во мне еще не умер юнга из «Острова сокровищ». Да и Сильвер тоже.

Почему-то я решил, что и тому, непонятному нечто, что живет в подвале, не терпелось познакомиться со мной. Это вызывало во мне легкую дрожь… смесь возбуждения и ужаса. Поэтому мне не хотелось спускаться в подземелье одному. Джим был, разумеется, не лучшим попутчиком для такого путешествия. Я бы предпочел умника-Игорька или Дениса Абрамовича. С ними я, по крайней мере, не опасался бы того, что они что-нибудь там незаконно присвоят, автоматически превратив меня в соучастника кражи…

Решили попробовать спуститься в подвал прямо сейчас. Зачем тянуть?

Заперли проходную. Погасили в ней свет и вышли на двор.

Ночная Москва встретила нас тяжелым мерным гулом и скрежетом мегаполиса, крепко обняла своими огромными воздушными руками. Ударила в нос запахом асфальта и выхлопных газов.

Захватили с собой мешок с ключами и плоские фонарики, единственный инвентарь сторожа-стрелка, который нам предоставили наши работодатели. Кроме казенных солдатских одеял, конечно.

Подошли к одному из люков. Не торопясь, попробовали разные ключи. Ничего не вышло. Большинство ключей явно не подходило. Но один… мог быть и от этого замка. Но он не хотел поворачиваться, а применять силу мы не стали. Боялись сломать.

Замок второго люка тоже не открылся, но в нем один ключ, по крайней мере, повернулся градусов на сорок.

Знающий толк в таких делах Джим попросил его подождать и ушел в нашу избушку. Вернулся через десять минут. В руках у него была старинная масленка. Где он ее нашел?

Ключ мы осторожно повернули назад и вынули, и Джим впрыснул машинное масло в замочную скважину.

Сердце у меня билось, как метроном, глаза Джима горели зеленым огнем золотоискателя. Мы чувствовали, что на этот раз…

И вот… Джим осторожно повернул ключ своими длинными пальцами карманника.

Замок щелкнул, а затем… нехотя открылся. Победа!

Мы с трудом подняли люк. Посветили вниз. И не увидели ничего, кроме пыли и пустого пространства.

Вниз вела узкая поржавевшая винтовая лестница, крепящаяся к стене подземелья.

Спускаться по ней было опасно.

Но любопытство пересилило страх. Первым в подвал полез Джим.

Мы договорились так: Джим должен был достичь дна, оглядеться, убедиться, что все тихо и после этого дать мне сигнал.

Джим спускался медленно, проверяя каждую перекладину, держит ли, прежде чем наступить на нее ногой. Лестница скрипела и ходила ходуном. Я ждал…

Наконец услышал… слабый голос из глубины.

– Все в порядке, спускайся, брат. Тут нет ни двухметровых крыс, ни оживших мертвецов.

Я начал спуск. Считал перекладины. На шестидесятой сбился.

Достиг дна. Стоял как истукан. Боялся идти.

Рядом со мной стоял Джим. Пылинки роились вокруг его фигуры… как мушки.

– Ну и что теперь. Скажи, профессор!

Как будто я это знал.

Джим начал яростно светить фонариком во все стороны. По стенам подземелья забегали синусоиды… Это было эффектно, но не позволяло понять, где мы, черт возьми, находимся.

– Стоп! Перестань мельтешить. Возьми и мой фонарик, сложи его задними сторонами с твоим и подними оба. Как можешь высоко. Да, на вытянутой руке.

– А теперь… медленно поворачивайся. Как маяк.

Два луча высветили стены большого, прямоугольного подземного зала.

Просторного и высокого. И вроде бы совершенно пустого. К вящему разочарованию Джима. Мы находились в одном из его углов.

На стене, прямо за лестницей, мы обнаружили нечто напоминающее старинный выключатель. Джим осторожно крутанул колесико…

Неожиданно в зале зажегся свет. Слабый, мерцающий, сиреневый…

Мы погасили фонарики и жадно глазели по сторонам.

Оказалось, стены и потолок зала были покрыты фресками, настолько выцветшими, что я поначалу ничего не смог разобрать. Какие-то непонятные фигуры, незнакомые мне предметы, дома, смутно напоминающие марсианскую архитектуру.

Предложил:

– Давай обойдем зал по периметру, может быть, найдем двери в другие помещения.

Джим не возражал.

Прошли по периметру. Дверей не нашли. Зато определили, что размеры зала составляли примерно тридцать один на девятнадцать метров (Джим считал шаги).

Интересно, как это строители укрепили тут потолок… Без колонн…

Прошли в середину зала.

Задрали головы. Прямо над нами на потолке был изображен огромный орел. В когтях он держал голубоватый шар. Глобус! И глобус этот непостижимым образом вращался.

Джим неожиданно схватил меня за руку и спросил:

– Ты чувствуешь это?

– Что?

– Не знаю, как описать. Дрожание земли… вибрация.

– Тут метро недалеко. Может быть, поезд проехал?

– Нет, это что-то другое. И музыка…

– Ничего не слышу, вибрации не ощущаю.

Пошли назад к лестнице. Выключили свет. Поднялись на поверхность. Поприветствовали верхний мир. Жадно дышали ночным мартовским воздухом.

Закрыли крышку люка. Заперли замок.

Поклялись, как скауты, никому о нашем приключении не рассказывать.

Я положил ключ назад в мешок, а мешок спрятал в шкафу на проходной.

Разошлись по своим комнатам. Я не стал раздеваться, лег на койку, завернулся в одеяло и тут же заснул.

На следующий день, в восемь утра, нас должны были сменить.

Ночью мне снилась всякая чертовщина. Будто бы стою я в этом подземном зале и смотрю на фрески. И фрески начинают наливаться цветом и объемом.

Фигуры на них оживают и спрыгивают со стен в зал. Это средневековые воины, вооруженные мечами и копьями. Они бегут ко мне… ужасный орел слетает с потолка…

Тут я открыл глаза.

И, вот же наваждение… я стоял голый и босой… с фонариком в правой руке и ключом в левой… в подземелье, освещенном слабым сиреневым светом.

Один.

И это не было продолжением сна. Это была самая настоящая явь.

Как я сюда попал?

Неужели разделся на своей койке, зашел на проходную за ключом и спустился в подземелье? Как лунатик?

Тут я ощутил то, что Джим назвал дрожанием, вибрацией. Только мне показалось, что не земля дрожит, а само пространство. Как будто готовится к чему-то. К метаморфозе, преображению…

И музыку я тоже услышал. Она отдаленно напоминала органную музыку Оливье Мессиана, которую я слушал недавно в Зале Чайковского.

Хорошо еще, что фигуры на фресках все еще были блеклыми и не собирались оживать.

Я чувствовал себя пугалом… идиотом… глупо вмешавшимся в чужую игру, не понимая ее правил, без шанса на победу. Ставкой в этой игре была моя жизнь.

Хотел подняться по винтовой лестнице.

Но что-то меня остановило.

Поначалу, не понял, что. Да, я услышал шаги… кто-то шагал, шаркая и посвистывая.

Но я не видел шагающего. Он был еще далеко.

И вот… он вошел в зал. Прошел сквозь стену.

И направился к противоположной стене.

Выглядел он как бездомный. Старое пальто английского покроя, в кармане – бутылка кефира с зеленой крышечкой, вместо брюк – рванина… Грязная меховая шапка. Ботинки с галошами. Дырявые перчатки. Бородка.

В середине зала он вдруг остановился. Пробурчал что-то вроде: «Ах-ха-ха…»

Обернулся и пристально посмотрел на меня. Вздохнул… и неодобрительно покачал головой.

И пошел дальше. Вошел в стену легко, как корабль входит в туман. Видел такое в Крыму, у Карадага.

Его лицо показалось мне знакомым.

Вспомнил! Это был Михаил Одноралов. Я видел его на выставке московских неофициальных художников в Доме Культуры на ВДНХ. Лет десять назад. Видел и это пальто с бутылкой кефира. Посмеялся тогда и задал стоявшему рядом с ним маленькому человеку несколько вопросов. Он ответил… приглашал меня к себе в мастерскую, но я не воспользовался приглашением. И вот, он тут, в своем знаменитом пальто, проходит сквозь стены, вздыхает и головой покачивает…

Погодите, но он же уехал в Америку. И не умер. Что же он забыл в нашем подземелье? Подрабатывает привидением? У большевиков на службе?

Или это не он, мне показалось?

Тут я услышал звонкий детский смех и из стены зала, там же, где Одноралов, выпрыгнули три маленькие девочки. Голенькие. Они побежали по его следам. Возможно, хотели догнать.

И они тоже остановились в середине зала, обернулись и посмотрели на меня. Состроили гримасы. Высунули языки. Что-то прокричали вместе.

Голоса их были похожи на то, что получается, если ленту на магнитофоне прослушивать задом наперед.

Лица у них были неживые, кукольные.

Девочки вошли в стену там же, где это сделал бродяга.

Из стены… выехала карета-ландо, запряженная двумя пегими лошадьми. Карета остановилась, из нее легко выпрыгнула дама в роскошном белом платье до пят. И направилась ко мне… положила руки мне на плечи, приблизила свое лицо к моему лицу и сказала:

– Я – Марта Целле. Ты вызвал меня и вот я тут, любимый…

Я был потрясен этими явлениями. Оставим Одноралова с его пальто и девочек-куколок на совести подсознания. Но откуда этот зал узнал, что я всю жизнь мечтал именно об этой женщине?

Подошел к тому месту, откуда появлялись эти существа, потрогал стену. Несколько раз ударил ее кулаком. Никакого подвоха, никакой потайной двери. Стена как стена. И пройти сквозь нее, и тем более проехать на карете – держу пари – вы, господа, не смогли бы. И я не смогу.

Что же это было?

Поднялся наверх, лег на свою койку и заснул.

А утром успел до прихода сменщиков поговорить с Джимом.

Оказалось, он тоже спускался ночью в подземелье! Но рассказывать о том, что он там видел и пережил, покрасневший как рак, Джим решительно отказался.

* * *

Решил в подвал больше не спускаться. По крайней мере – в ближайшие дни. Потому что испугался. Не был готов жить в той новой реальности, которую выстроил для меня зал.

Меня терзало недоброе предчувствие, я полагал, что то неистовство, с которым я овладел этой женщиной-миражом в белом платье, не пройдет мне даром и отравит мою обычную семейную жизнь с Нелей…

Да, зал не обладал собственной волей, а только материализовал, развивал, трансформируя, мои воспоминания, мои представления и мечты… Но я справедливо опасался, что он поступит так же и с моими страхами, кошмарами, навязчивыми идеями. Боялся, что зал пробудит к жизни чудовищ, не видимых для окружающих меня людей, но составляющих неотъемлемую часть моего естества, чудовищ, которых я – каюсь – подкармливал, пытался заговорить, задобрить, подмаслить… чтобы они не так жестоко терзали меня и моих близких.

Я вечно всего боялся… кролик, а не человек…

А Джим… Джим кроликом не был.

Через две недели после нашего совместного посещения подземелья… ночью, на проходной… мне все-таки удалось его уговорить рассказать мне о том, что он тогда пережил. В таинственном зале с фресками на стенах и орлом на потолке.

Для этого пришлось открыть карты и, ничего не скрывая, поведать ему и о бродяге в пальто, и о трех голеньких девочках, и о явлении женщины в белом, и о той оргии, что мы с ней устроили. Джим слушал меня и улыбался. Наверное, я казался ему ягненком или кроликом…

– Кажется, мы оба сошли с ума. Многое из того, что там со мной случилось – я не могу описать словами. Просто не понимаю, что это было. Этого я и касаться не буду… Так вот, для начала зал показал мне то, чего я никак не ожидал увидеть. Как это называют… кинематографическую аллюзию. Как и у тебя, прямо из стены выехал большой темный автомобиль. Я узнал модель – обожаю старые американские машины – это был четырехцилиндровый Максвелл начала двадцатых годов. За рулем сидел человек в кожаной куртке, шапке и в таких же перчатках. И в больших автомобильных очках, которые делали его похожим на сову… или на аквалангиста. Автомобиль остановился в середине зала, шофер посмотрел на меня, грозно блеснув очками, достал пулемет… Томпсон с круглым магазином… и давай палить. Отстрелялся и дальше поехал – прямо в стену. Исчез. Так зал меня поприветствовал.

Я, признаться, часто представлял себе, как гоняю по пыльным дорогам Техаса или Аризоны на старомодном автомобиле и постреливаю по кактусам или индейцам. Вот и допредставлялся. А потом… ты не поверишь… В зал вплыл огромный корабль. Пассажирский лайнер. И наш зал как бы соединился с салоном внутри этого корабля. И гости по залу заходили, и шикарная мебель появилась. Ну Титаник просто. Затем появились квадратные восьмиместные обеденные столы и кресла. За столами сидели веселые компании богатых людей, между ними бегали официанты во фраках. За одним из столов вкушала пищу семья нашего последнего царя. Сам Николай в военном мундире, его постаревшая, но все еще красивая жена, как мне показалось, надменная и холодная, четыре их милые дочери и наследник престола, печальный мальчик лет четырнадцати. И вот, откуда ни возьмись, в зал вбегают двенадцать отвратительных, вооруженных винтовками и маузерами уродов с звероподобными лицами. Это чекисты. Они подбегают к столу, за которым обедает царская фамилия, и открывают бешеный огонь по несчастным. Царь, царица и их дети умирают, обливаясь кровью. А чекисты начинают сдирать с них своими медвежьими когтями одежду. Они ищут зашитые в платьях царицы и царских дочерей драгоценные камни. И находят то, что искали. Кладут обагренные кровью дымящиеся камни на стол. Один из чекистов, с мордой гиены, берет своей ужасной лапой крупный алмаз и швыряет его мне. И… ты представляешь… я ухитрился поймать его на лету. И на сердце мне стало радостно… теперь я богат! И одновременно я с ужасом понял, что нахожусь на стороне этих убийц, гиен-чекистов. Может быть, даже принадлежу к ним. И тут… декорации мгновенно изменились. Наш подземный зал перестал быть обеденным салоном пассажирского лайнера, а превратился в спальню. В спальню императрицы в Александровском дворце. На стенах – портреты, иконы… Мебель изысканная. Шелка… Широкая кровать. На ней – обнаженная женщина, манит меня. Я ложусь к ней, обнимаю ее. Сердце мое пламенеет – я в постели российской императрицы. И вот, она поворачивает ко мне свое лицо. И… это не немецкая принцесса Александра, а Галина, дочь Брежнева. Жирная как свинья, пьяная и развязная… Вцепилась в меня своими цепкими короткими пальцами. Целоваться полезла… Шепчет: «Я тебя озолочу, Джимми, будешь есть на золоте… подарю тебе изумруды Кортеса!»

Сердце мое переполняется черной жадностью. И я ложусь на нее.

До сих пор все внутри холодеет. Вот, посмотри.

Джимми достал из внутреннего кармана пиджака два драгоценных камня и осторожно положил передо мной на стол. Розоватый алмаз чистейшей воды, размером с пуговицу пальто, и необработанный шестигранный изумруд чуть ли не с сигарету длиной.