Стратегия и тактика

Маша была высокой блондинкой с голубыми глазами. Прозвище ее было «нейлоновая кукла» – и в самом деле казалось, что если надавить ей на плоский живот, то она скажет «мама». На самом деле, вместо этих поделок внутри у Маши был железный характер. Она была очень способная, и хотя все силы отдавала борьбе за своего ненаглядного бойфренда Снейка, одновременно сдала в своем институте все госэкзамены на отлично, защитила «красный» диплом и получила распределение в академический институт. Со Снейком, конечно, у нее были сложности. Маша отчетливо понимала, что ее жизнь заключается в этом безалаберном и довольно бессмысленном существе, но делать было нечего, приходилось вести ежедневную изматывающую войну за существование. Ежеминутно надо было быть в состоянии боевой готовности и не упускать ни одну мелочь, все предвидеть и предупреждать, опасности обезвреживать. Снейк происходил из старинного купеческого рода просвещенных меценатов и почетных граждан (его прозвище было «купчишка»). Приятели его были артисты и режиссеры, подруги были балерины и модели, мама его была бывшая актриса и называла Машу «калчерпруф» – культуро-устойчивая. И то сказать, Маша не читала ни Кафки, ни Джойса, ни Пруста, ее отец был выдвиженец – профессор кафедры марксизма-ленинизма. В этой компании Маша старалась особенно рта не раскрывать, а между тем подружилась с некоторыми моделями – те тоже были из простых.

И вот начались неприятности: «нейлоновая кукла» Маша заметила, что ее обожаемый бойфренд Снейк флиртует с ее подругой Региной, а та воспринимает эти подходы без протеста и с видимым удовольствием. Взывать к совести что Снейка, что Регины было бесполезно, надо было что-то делать, и в голове Маши быстро созрел тактический план. План заключался в том, чтобы переключить токсичную Регину на платонического друга Пашу, который как раз был не при делах. Регина, патентованная красотка, была моделью в Доме моды, а в основном занималась своим мужем, патриотическим писателем Матросовым. У них шла холодная война с взаимными изменами, вытягиванием кишок наружу, бесконечными выясняловками, засадами, провокациями, саботажем, нападениями из-за угла и так далее по Ф.М. Достоевскому. Матросов вышел из нижнего слоя среднего класса мелких служащих, и обнаружив в себе публицистический темперамент, тут же его пристроил на службу партийно-комсомольским интриганам, изо всех сил старавшимся уесть исподтишка старших товарищей, как писал Мандельштам, «проваренных в чистках как соль» – и не собиравшихся кого-то пускать в свои хлебные ряды. У него был определенный дар писать агрессивно, но невнятно, так что истинная цель атаки не была явно обозначена, но аппаратно прочитывалась. Он уже рассматривался как незаменимый – и все возможные на этом уровне пряники, в виде тиражей своих псевдоисторических побасенок – исправно получал. Все-таки это было еще на довольно среднем материальном уровне и ожидало в будущем глобального политического замораживания и масштабных кадровых пертурбаций. «Камень на камень, кирпич на кирпич…». В сущности, бесконечная война с Региной его удачно стимулировала, снабжая сильными отрицательными эмоциями, переходящими в бессмысленное бешенство и находящими выход в очередном идеологическом опусе. Вообще-то, у Геббельса тоже были проблемы в семейной жизни.

Регина, по неясным слухам, вышла из какой-то люмпенской полу-уголовной среды, о ранних годах никогда никому не рассказывала, в ВУЗах никогда не обучалась, скорее всего, повидала и нахлебалась всякого, и встретила Матросова еще в юном возрасте, но уже в достаточно очевидно беременном виде. От кого – совершенно неизвестно. Матросова она сразила наповал, он тут же женился (а ребенку не повезло – он преждевременно выкинулся). Видя Матросова в размазанном состоянии, Регина стала его дрессировать известными ей методами, а он стал сопротивляться и контратаковать. И долгая беспощадная война вступила в свои права. Женевская конвенция не применялась. Матросов, чтобы поддержать свой статус, нападал на каждую юбку в своей окрестности, а Регина, как говорили, не задумываясь, при случае приглашала на семейное ложе таджика или грузина с цветочного рынка, пока Матросов в Доме творчества играл в теннис или склонял к временному разврату юные литературные создания. За время жизни с Матросовым Регина пообтесалась, научилась правильно держать нож и вилку и прочла рассказ Бунина «Легкое дыхание». Оказалось, что с Буниным она вполне согласна. Работа в Доме моды ее совершенно не отвлекала, коллег она ненавидела, а когда ходила по подиуму (языку), то у нее на полуобнаженной груди выступали красные пятна – от злости. Литературные друзья Матросова все были достаточно начитанны, роль Рогожина из «Идиота» их не привлекала, гадюку Регину они обходили за километр. Первоначально Маша собиралась просто вернуть Регину к семейному очагу и с этой целью активизировала дружбу, посетила их дом и слегка подала Матросову известные знаки возможного родства душ: глубоко вздохнула (грудь поднялась и там осталась) и пристально поглядела в глаза. Матросов повелся и даже пытался под столом пожать Машину ногу, но Регина на это не клюнула. План А провалился. Маше оставалось рассчитывать на Пашу. Это был план Б.

Маша познакомилась с Пашей летом на Черном море. Недолгое наблюдение показало, что, хотя Паша охотно общается, но определенных намерений не демонстрирует, на провокации не поддается, и какая-то химия не возникает. Тем более что вскоре Паша познакомил Машу со Снейком, который повел себя совершенно иначе, немедленно начал фронтальную недвусмысленную атаку. Паша и Снейк представляли собой пару красавцев-шатенов, один темнее, другой светлее. Дамы и девицы обычно переходили от Паши к Снейку, потому что Снейк был более активен, а Паша заявлял, что он с чужих тарелок не ест. Снейк считал, что это чистоплюйство.

Маша быстро осознала свою зависимость от Снейка и стала действовать: собрала чемодан и заселилась к Снейку в коммунальную квартиру, где жили Снейк, его мама с постоянным бойфрендом (актером без ангажемента), и несколько родственников, подселенных во времена военного коммунизма в порядке самоуплотнения. Снейку она сказала, что дома прорвало трубу, идет ужасный ремонт и заниматься дипломом невозможно. Осталось обезопасить Снейка от нежелательного визита ее собственной мамы. Недолго думая, Маша сказала маме, что временно поживет у своего знакомого Паши, человека высокоморального, воспитанного и безобидного. Так она соорудила из Паши временную прокладку (а там видно будет). Паша об этом ничего не знал.

Машина мама съездила к Паше по адресу проживания, Пашу не обнаружила, но обошла соседей и повыспрашивала. Отзывы соседей были самые благоприятные, Паша ни с кем не ссорился.

Итак, Маша начала рекламную компанию среди Регины в пользу Паши, расписывая его как Бову-королевича или Чайльд-Гарольда (она не совсем понимала потребительские приоритеты Регины). Регина показывала умеренный интерес, но слушала внимательно. Реклама – двигатель торговли, и вот уже Маша повезла Регину на окраину Москвы, где Паша мирно лежал на диване в своей однокомнатной квартире и читал эпистолярный роман Шодерло де Лакло «Опасные связи» в подлиннике, т.е. по-французски. Регина произвела на Пашу обычное впечатление, т.е. ошеломляющее. Он себе сказал: «Да это просто Анюта Керн, вашу мать, гений чистой красоты!» Паша Регине тоже вполне приглянулся, она решила, что он украсит ее коллекцию. Кто такой Матросов, Паше было хорошо известно, к его писаниям он относился с естественным отвращением, эстетическим и политическим. Предстоящую операцию можно было традиционно назвать «В постели с врагом».

В том, как развивались дальнейшие события – в сущности, нет ничего интересного. Не будем же мы, подобно Донцовой, описывать, как «он вошел в нее, и она затрепетала». Пунктирно было так. История продолжалась недолго и была мстительно доложена Региной вернувшемуся из поездки Матросову, причем Регина подчеркнула, что Паша – еврей.

Матросов сквозь зубы сказал: «С какой-то поганкой…». Но Машина стратегия сработала – со Снейком Регина больше не общалась. Паша никаких подробностей не рассказывал.

Следуя Чехову («Черный монах»), можно заметить, что подчас чрезвычайные меры приходится принимать для поддержания, в сущности, совершенно обычного течения жизни.