| ПРОЗА | Выпуск 95 |
Конечно, нельзя вернуться в прошлое и убить своего дедушку. Это известный парадокс путешествий во времени. Нельзя вернуться в прошлое своей вселенной и изменить ход событий.
На самом деле, если говорить строго, не из-за дедушки нельзя и прочих парадоксов в этом роде. Вернуться в прошлое в границах своей вселенной – означает оказаться в другой точке пространственно-временного континуума и оттуда повлиять на ту точку, в который ты находился прежде, превысив ограничение на максимально допустимую скорость передачи сигнала в пространстве – скорость света. А двигаться быстрее света значит иметь бесконечную массу, что невозможно. И более того, в пространстве-времени все события уже заданы (как на оси координат) и изменить прошлое невозможно, просто потому что «прошлое» – это не более чем удобный человеческий способ расположения событий на оси пространства-времени. Иначе говоря, нет никакого прошлого, а есть множество всех возможных событий во вселенной, которые для каких-то наблюдателей уже прошли, для каких-то ещё не наступили, а для каких-то происходят прямо сейчас.
Но ничто не мешает путешествовать в прошлое другой вселенной в бесконечном множестве параллельных вселенных – в её любую временную точку. Пути большинства из этих вселенных разделились с нашей миллиарды лет назад, ещё в доисторический период, и это совсем другие миры, не представляющие никакого научного интереса для изучения нашего. Но многие из них отделяются прямо сейчас – каждое мгновение, и отличаются от нашего не более чем расположением какой-нибудь элементарной частицы, другие отделились пораньше, и в них уже успела сформироваться другая история, третьи ещё раньше – и там цивилизация пошла вообще другим путём.
Есть много удивительных и странных миров. Такова природа квантовой мультивселенной, в которой реальны все возможные миры, какими бы маловероятными они ни были. Наука говорит нам: существует все возможное; то есть то, что не противоречит фундаментальным законам природы.
* * *
Меня, как специалиста по истории христианства, интересовали те миры, в которых Иисус остался жив. Очевидно, такая возможность противоречит религиозному мировоззрению, но я сам неверующий и хорошо знаю законы науки. С точки зрения квантовой механики такие миры, где Иисус остался жив не просто есть – а их огромное множество.
Разумеется, очереди мне пришлось ждать очень долго. Путешествие в другие миры – крайне дорогостоящая вещь и требует колоссальной энергии для поддержания пространственно-временных туннелей в стабильном состоянии. Ещё их называют «червоточины». Они легко схлопываются, стоит только чему-то пойти не так. Пионеры путешествий во времени, эти первые отчаянные астронавты, уходили в одну сторону и не возвращались. То туннель разрушался в процессе перехода – и их разрывало на элементарные частицы, то он разрушался после перехода – и они оставались навсегда там, затерянные в неведомых мирах. Потом, когда наконец туннели заработали стабильно, выяснилось, что с нашей-то стороны они работают на вход и на выход, а с той – только на выход. Потом, когда исправили и это, выяснилось, что вход с той стороны не всегда ведёт обратно, а перемещает ещё куда-то во множестве возможных миров, и некоторые путешественники были обречены скитаться по ним, пока хватало ресурсов жизнеобеспечения. В общем, бесследно пропали тонны дорогостоящего груза, тысячи насекомых и животных, и несколько десятков исследователей.
Даже сейчас, когда вроде бы все нюансы учтены, существует вероятность путешествия в один конец, без возврата. Потому что такова природа, мы живём в мире неопределённости, когда квантовые флуктуации решают всё. В любой момент всё может пойти не так, но в случае с туннелями вероятность этого удалось свести к минимуму – примерно один неудачный исход на тысячу удачных. Вариант с одним плохим шансом на тысячу хороших с точки зрения теории вероятностей идеален, и этот плохой шанс любой учёный игнорирует, как будто его нет.
Но, конечно, всем очевидно, что когда ты заходишь в туннель, вселенная расщепляется и в одном из тысячи вновь возникших миров один из тысячи твоих двойников оказывается запертым в том мире навсегда…
Это неизбежные издержки, о которых лучше не думать.
Но как не думать? Я всё же думаю иной раз – каково тому моему двойнику, который не сможет вернуться? Как он будет жить?
* * *
Я ждал своей очереди двадцать пять лет. И то мне повезло, что именно мой проект, по сути культурно-исторический, отобрали среди миллионов других заявок и поставили в очередь. На гуманитарные заявки смотрят скептически: свыше девяносто девяти процентов рабочего времени туннелей уходит на физические исследования. Это и понятно, физики, хозяева технологии, воспринимают наши проекты как бесполезные для настоящей науки развлечения.
Тем не менее, мне удалось заручиться поддержкой некоторых академиков, и я получил двенадцать часов – время, в течение которого будет обеспечиваться стабильная работа туннеля. Сейчас мне бы уже не дали такого шанса. Сейчас противостояние верующих и атеистов просто неактуально. А в то время ещё были живы те, кто во чтобы то ни стало хотел доказать, что все существующие религии – не более чем человеческий вымысел. Я этим воспользовался, хотя меня, конечно, как учёного интересует совсем другой вопрос – как сложилась бы история человечества, если бы Иисус не умер на кресте. Понятно, что тут не всё просто – различных путей слишком много, а я смогу посетить лишь некоторые из миров… Но всё равно, определённые выводы сделать будет можно, усреднив результаты наблюдений на наиболее вероятные исходы.
Моё исследование обойдётся в десятки миллиардов. Понятно, что я должен принести нечто потрясающее в научном плане, в противном случае гуманитарные исследования будут дискредитированы окончательно.
* * *
План таков – в первом мире я присутствую в тот момент, когда Иисуса освободят и вместо него казнят другого. Потом возвращаюсь в туннель и появляюсь спустя недолгое время, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке. Затем опять ухожу и прихожу спустя пятьсот лет (срок достаточный для распространения религии), и затем, в последний раз – через тысячу лет.
Таким образом, исследование разделено на четыре этапа. Сколько времени я потрачу на каждый из них, буду решать исходя из текущей ситуации.
Понятно, что на всяком новом этапе путешествия я не буду оказываться в точности в том же самом мире, из которого отбыл, но они будут вероятностно близки, и поэтому погрешности можно игнорировать. Более того, когда я вернусь сюда, я вернусь на самом деле не сюда. Мир, который я покину, я покину навсегда. Я вернусь в мир, очень похожий на мой родной, практически не отличимый. Он будет отличаться не более чем расположением ряда элементов на микроуровне, и разницы я, конечно, не замечу. Он будет предельно близок к моему – в нем, так же, как и я, мой двойник отправился в прошлое. И как и я, он вернётся в чужое будущее.
* * *
Есть побочные эффекты. Часто после выхода из туннеля происходит нечто вроде эпилептического припадка. И я испытал это на себе в полной мере. Меня охватило необыкновенное возбуждение, ликование по непонятной причине, и на миг мне даже показалось, что я понял нечто очень важное, постиг какую-то сокровенную тайну. Потом последовала вспышка света – и дальше какое-то время я ничего не осознавал.
Я пришёл в себя на сухой земле, был очень слаб, с трудом сел, огляделся. Место оказалось удачным – в полном соответствии с расчётами, безлюдным, у основания холма среди руин каких-то зданий.
Рассвет ещё не наступил. Рядом была точка портала, невидимая, но я знал, что она есть и будет здесь до тех пор, пока я в неё не войду, в течение двенадцати часов. Потом она, скорее всего, схлопнется. По протоколу путешественников ждут не более пяти минут сверх заложенного времени из-за того, что дополнительную энергию для поддержания туннеля брать неоткуда, она не заложена в план-смету. Разве что в крайнем случае могут отключить электричество в нескольких городах и перенаправить в центр путешествий, но для гуманитариев такого делать не будут. Всем ясно, что тайну возникновения вселенной я с собой не принесу.
Был прецедент, когда ждали специальный аппарат, отправившийся в сингулярность – момент возникновения вселенной. Его не дождались, но за время ожидания были обесточены несколько стран и потрачены триллионы. После этого на международном уровне решили – больше пяти минут не ждать, ни технику, ни людей. Не оправдано. Никакая цель не оправдывает такие средства.
Я сижу на земле и всё ещё прихожу в себя. Надо идти в Иерусалим, нельзя терять ни минуты, но сил нет.
Что за видения меня посещали во время припадка? Что-то вроде откровения, как будто я узрел некую истину… Ничего конкретного я не видел, но это состояние несомненно относится к галлюцинациям. Некоторое нейробиологи уверены, что видения тех, кого в истории принято называть пророками и кто стал основателями религий, не более чем галлюцинации, вызванные эпилептическими приступами. В этом состоянии люди способны видеть то, чего нет, слышать голоса и переживать состояние экстаза. Похожих случаев в клинической практике описано много…
Наконец я поднялся и пошёл.
По расчётам я оказался в том подмножестве множества возможных миров, где Иисус останется жив. Но нужно подстраховаться. Я должен проследить, чтобы всё прошло как надо, для этого я здесь.
Войдя в ворота, я смешался с толпой. Никто на меня не смотрел, никаких подозрений я не вызывал, всё было рассчитано верно, и одежда, и растительность на лице, и даже походка. Впрочем, и меня ничто тут не удивляло, нам уже давно удалось реконструировать практически в деталях быт людей в различные исторические эпохи. Всё было ожидаемо, и я бы даже сказал, странно узнаваемо. Так узнаваемо, как будто я здесь когда-то уже был и всё это видел. Но ведь так оно и есть. Это мир, в котором моё появление задано законами науки. Вопрос только в том, почему я каким-то образом вспоминаю то, что имеет место не со мной конкретно, а с моими двойниками? На него пока чёткого ответа нет. Хотя, на самом деле, понятно, почему могу вспоминать – нам только кажется, что вселенная разделена на параллельные вселенные, а по сути, как о том говорит основное уравнение квантовой механики – она есть просто сумма всех возможных миров. Это называется суперпозиция.
Пожалуй, только запахи здесь непривычные. Да, воздух пахнет по-другому. Разумеется, я ожидал, что будет меньше углекислого газа в атмосфере и больше кислорода, так как нет продуктов промышленной переработки, машин и всего прочего…
Мне стало полегче после припадка. Надо к врачу сходить по возвращении, всё же короткое замыкание в мозгу не проходит бесследно. Тут я вспомнил, что в Евангелиях описывается, как Иисус лечил возложением рук, да и просто словом. У меня возникла мысль проверить, но я сразу от неё отказался, осознав, что мной движет чисто любопытство. И так уже было вполне однозначно доказано, что все подобные случаи – результаты сильного самовнушения. Об этом и Иисус сам говорил неоднократно: всё дело в вере! Исцелился, значит, сильна твоя вера.
Другое дело, что случаи внезапного исцеления от серьёзных хронических заболеваний и увечий, а также случаи оживления давно умерших в медицине не описаны… Что и понятно, это результат разгулявшегося массового воображения и искажения реальных событий.
* * *
И размышляя так, я дошёл в толпе до места событий. Там были очень возбуждённые люди. Во все времена фанатики ведут себя одинаково.
– Кто ты такой?! – кричали они. – Это ты-то сын Бога?
Я протиснулся как мог ближе и увидел сначала Кайафу – его легко было опознать, у первосвященников очень специфический вид, а затем и Иисуса – его тоже было легко опознать, потому что ни у кого больше не было такого бледного и замученного вида. Примерно таким я его и представлял – как обычного человека, с такими же руками, ногами и волосами на теле.
– Так это ты сын Бога? – спросил его Кайафа. – Так ты себя называешь?!
– Ты это сказал, – еле слышно ответил Иисус.
Кайафа, услышав это, как и было сказано в тексте, стал раздирать на себе одежды. Все сразу закричали, что Иисус заслуживает смерти, и некоторые бросились к нему, чтобы его бить. Я же стоял молча в стороне и наблюдал. Один из этих людей, увидев, что я не со всеми, подошел и спросил:
– Ты с ним? – и он указал на Иисуса.
– Нет-нет, – ответил я, – что ты! Я проходил мимо и услышал шум. Я вообще не знаю, кто это такой!
И он отошёл. А я так перепугался, что покрылся испариной, и вдруг быстро перекрестился. И тут испугался еще больше – не видел ли кто этого жеста? Понятно, что обычай креститься ещё не появился, но всё же!
Но больше меня никто не трогал.
На рассвете Иисуса куда-то потащили, я знал, что к Пилату, и пошёл следом, в толпе.
Шёл я и думал, почему-то раздражённо, о том, что многие люди к старости становятся верующими, хотя до этого всю жизнь были атеистами. Почему? Страх? Так бояться же нечего, в бесконечном множестве миров мы вечно живы…
* * *
– Добрый человек, дай попить!
Я и не заметил, что шёл уже рядом с Иисусом. Это он меня, влекомый толпой, попросил. В самом деле, на боку у меня, по обычаю некоторых кочевников, болталась кожаная фляга с водой. Я автоматически потянулся к фляге, но потом убрал руку. Он вопросительно посмотрел на меня сквозь спутанные волосы, и я отрицательно покачал головой.
Да это же важнейший принцип любого исследования – не вмешиваться в эксперимент, чтобы сохранить его чистоту! Наблюдение должно быть объективным. Разве могут ученые спасать умирающего в саванне старого льва, в его естественной среде обитания? Или антилопу от вцепившегося крокодила? Нет, конечно, нет, ведь такие вмешательства нарушают баланс экосистемы!
Меня пронзила неожиданная мысль: так по этой же причине, если бы Бог существовал, он не должен был вмешиваться в дела человеческие!
Увидев, что Иисус обращается ко мне, какая-то женщина закричала:
– Смотрите, он идёт рядом и говорит с ним! Он, должно быть, один из них, я уже видела его!
Люди вокруг стали волноваться и потянулись ко мне, кто-то схватил меня за локоть.
– Да что вы несёте! – возмущенно закричал я в ответ. – Я впервые вижу этого человека! Отстаньте от меня! Я не знаю его, он просто хочет воды, а я не дал!
– А почему у тебя такая странная речь? Не наш у тебя говор!
– Потому что я из Галилеи! – ляпнул я и тут же похолодел от ужаса – ведь сам Иисус из Галилеи!
Но, к счастью, впереди на дороге что-то произошло, и они оставили меня, а я остановился, чтобы дать им с Иисусом уйти вперёд.
Интуиция говорила мне, что эксперимент на грани провала. Моей безопасности угрожают, это очевидно, и я должен уйти. Продолжать рискованно. Я могу вернуться в туннель, и потом прийти снова, спустя, скажем, день, и убедиться, что всё прошло как надо. Времени потеряно не так много, всего около трёх часов, ещё девять в запасе.
Я понимал, что это единственно верное решение, и уже развернулся, чтобы возвращаться за стены города к руинам старого поселения. Но, сделав несколько шагов, остановился.
Если я уйду сейчас, – подумал я, – то пропущу самое интересное: суд на Иисусом, его освобождение и казнь преступника Иисуса Бар-Аббы, которого в этом мире должны распять вместо моего Иисуса. Это, конечно, представляет интерес, это странное совпадение, что и того и другого зовут Иисусами! Много было спекуляций по этому поводу, и вот сейчас я могу всё увидеть и разобраться самостоятельно. Публикация на эту тему могла бы вызвать большой резонанс!
Некоторые учёные уверены, что в древние священные тексты просто закралась ошибка, ведь Бар-Абба в переводе с древнееврейского означает Сын Отца. То есть, понимаете, казни ждали двое: Иисус Сын Отца и Иисус, который называл себя сыном божьим? Другого шанса узнать правду у меня не будет.
И я пошёл обратно, за толпой.
«Ты делаешь ошибку, – думал я, – это огромный риск!»
Но всё равно шёл.
Народ я настиг уже у Пилата. Я почти ничего не пропустил, Пилат только вышел и смотрел на это собрание со смесью веселья и презрения. Не знаю, таким ли я ожидал его увидеть! На его счёт есть много домыслов: и что он был тайный христианин, и что он алкоголик и распутник, и даже убийца, а в одной из христианских церквей он признан святым.
И вот он, немного опухший, с недобрым весельем смотрел на нашу драную и всклокоченную толпу. Люди жались к нему подобострастно, бочком, и говорили про вину Иисуса. А Иисус, несчастный и понурый, смотрел в землю и никак не реагировал на происходящее.
Наконец, утомившись слушать людей, он обратился к Иисусу:
– Значит, по-твоему, ты царь иудейский?
– Ты так сказал! – ответил Иисус.
И больше ничего он не отвечал, ни многочисленным обвинителям, ни Пилату.
Я знал, что сейчас, если верить древним текстам, у них праздник, и по случаю праздника Пилат должен освободить одного преступника. Сказано, что под влиянием толпы он освободит того самого Бар-Аббу. Но не в этом мире!
Я немного стал волноваться, видя настрой людей, но все же не сильно – я верил в науку и поэтому знал, что в конце концов Иисуса отпустят.
Иисусу как будто дела не было до происходящего. А люди кричали Пилату: «Он заслуживает смерти! На крест его!»
– Да в чём же его вина? – спросил Пилат, делая вид, что не понимает.
Они повторили в сотый раз, что он грозился разрушить Храм Соломона и в три дня его отстроить, называл себя сыном Бога, говорил, что может творить чудеса и воскрешать людей, что он мессия и грядёт вот-вот Страшный суд.
– Ладно, – подняв руку, сказал Пилат. – Будь по-вашему! На крест его!
Толпа возликовала, и к Иисусу вышла стража, чтобы увести его.
Это было просто невозможно, эксперимент рушился на глазах.
– Постойте! – закричал я. – Постойте!!!
Все замолчали и посмотрели на меня.
– Что вы делаете?! Он же ни в чём не виновен! Пилат, ты убиваешь невиновного!
– А ты кто такой? – спросил он.
Из толпы закричали:
– Мы видели его с ним! Мы его видели с Иисусом! Он говорил с ним по пути сюда!
– Ты с ним?
– Нет, – замахал я руками, – нет! Я не знаю этого человека! Я здесь случайно, я шёл по делам из Галилеи…
– Кто ты? Чей ты сын? – спросил Пилат, подавшись вперёд, и я почувствовал, как сзади на меня наседает толпа, как цепко хватают меня за локти и плечи. Я запаниковал и стал быстро бубнить, пытаясь что-то придумать:
– Я сын, я сын… Я сын…
– Чей ты сын? – повторил Пилат, тяжело глядя на меня.
– Я?.. Я сын… Моего отца.
– Сын отца? – усмехнулся он.
И все, видя, что Пилат усмехается, громко захохотали.
– Что ж, так и будем тебя звать, Бар-Абба!
И обратился к страже:
– Уведите их обоих. Этого бичевать, а этот мятежник.
* * *
Под крики петуха нас бросили в низкое тёмное помещение, закрыли и поставили стражу. Никогда ещё со мной не обращались подобным образом. В общем-то, мне никто никогда даже не грубил, если не считать нескольких стычек со сверстниками в школе. И вот теперь меня как мешок с землей бросили на твёрдый пол!
Вот что значит полевое исследование! – мелькнуло у меня в голове. – Не создан я для этого! Моё – это чистая теоретика.
Иисус сидел, подобрав колени и положив на них голову.
– Иисус, – позвал я его раздражённо, – ты знаешь, что с нами теперь будет?
Он покачал головой.
– Пророк называется! – зло усмехнулся я.
До закрытия портала было ещё часов шесть-семь, но я понятия не имел, как долго нас будут здесь держать.
Бежать! Бежать! – мелькнуло в моей голове. При первой возможности, едва приоткроется дверь, бежать к точке перехода! Будут же они нас кормить? Если нет, то позвать их под предлогом чего-то очень важного, и бежать! Здесь не очень далеко. Я каждое утро бегаю по парку, я в отличной форме, могу десять километров пробежать менее чем за час! А у них как тут с ЗОЖем? Вряд ли хорошо, они вообще не знают, что это такое! Не догонят!
Я стал думать, как позвать охрану. Потом решил подождать пару часов, вдруг всё само собой решится. Но спокойно ждать в такой ситуации совершенно невозможно, это ужасное состояние неизвестности!
– Иисус? – позвал я.
– Что?
– Я из будущего. Я знаю, в это трудно поверить, но это правда!
– В самом деле, трудно, раз ты спрашиваешь, что с нами будет.
– Ну это не так все просто объяснить… Мир сложно устроен! Есть много вариантов прошлого и будущего в разных мирах…
Он молчал, не собираясь продолжать разговор.
– Иисус!
– Что?
– Ты знаешь, к чему всё это приведёт? Твое это учение? Если тебя распнут?
Он не отвечал. Я разозлился.
– Да к тому, что твоим именем будут прикрывать самые страшные злодеяния в истории человечества! Во имя тебя будут убивать, жечь, разрушать и мешать просвещению столетиями! Ты знаешь, сколько людей будет верить в твою чушь и прочие подобные учения? Вместо того чтобы любить человека, вместо того чтобы делать его счастливым, люди станут ограничивать себя и других в самых естественных вещах, уничтожать друг друга ради абстрактных идей, ради веры в то, чего просто не существует! Ты представь, ещё в двадцать первом веке в некоторых странах было возможно за грех прелюбодеяния публично рубить головы людям… Ты знаешь, что всё образование многих миллионов людей сводились исключительно к изучению священных текстов, этих архаичных документов, отражающих не более чем дух древней эпохи, и эти люди, лишённые всякого критического мышления, превращались в лютых фанатиков, готовых убить за любое слово против их веры? Ну конечно, ну конечно, если с детства вдалбливать в голову ахинею, человек всю жизнь будет верить в это, у него не останется выбора!
Иисус, который, казалось, не слушал, вдруг прервал меня:
– Почему ты так обижен?
– Что? На кого?!
– На отца.
– Что ты такое говоришь? Что ты говоришь такое смешное? Как я могу быть обижен на того, кого не существует? Но даже если бы он был, то уж точно обижался бы, вот уж кто совершил на Земле злодейств больше любого тирана! Ты же читал Тору?
Он удивлённо взглянул на меня. Да, вопрос был дурацкий.
– Ну вот, сам знаешь! – торопливо продолжил я. – Этот постоянный лейтмотив, вложенный в уста Бога: «идите и убейте их всех, и мужчин, и женщин, и детей, и стариков, никого не оставляйте в живых…». А Страшный суд? Это я уже про твоё учение говорю. Что это такое вообще? То есть все грешники, а их 99,99 процентов, в ад на вечные муки, а несколько праведников в рай? Вот уж в самом деле благая весть! Да уж, хорошо придумано, ничего не скажешь… Вечные терзания в аду, вот оно прощение и милосердие! А на самом-то деле, разбирайся вы в современной психиатрии, знали бы, что всё это вот: ад, преследование, убийства – все эти идеи, которые мы приписываем Богу, на самом деле всего лишь отражают нашу природную, заложенную в нас эволюцией агрессию!
Иисус опять посмотрел на меня, но промолчал. Я счел это выражением непонимания. И в самом деле, что я ему говорю! И зачем! Он же не знает, что это такое генетика, психиатрия…
– Да и вообще! Знаешь что? Не будет никакого Страшного суда. Ты говорил, что твои современники его застанут, но ты ошибся! Твой апостол Павел, ты его не знаешь, верил тебе и писал своим: живите праведно, времени в обрез! Потому что он ждал, что вот-вот, вот сейчас грядёт второе пришествие! Они все верили тебе! Так вот, пройдут даже не столетия, нет, пройдут тысячи лет, и никакого суда не будет! Знаешь, чем всё закончится? Закончится тем, что энтропия достигнет максимума и вселенная превратится в холодную однородную смесь элементарных частиц.
Он молчал.
* * *
– Иисус, на выход, – это пришёл римский стражник, сообщить весть от Пилата. – Бичевать, и иди куда хочешь.
И добавил с усмешкой:
– Если сможешь.
– Постойте! – вскочил я. – Это ошибка, освободить должны меня! Преступник же он!!! Это он называл себя сыном Бога, царём иудеев, я просто путешественник!
– Наместнику лучше знать! – ответил солдат.
Иисуса вытолкали, и стражник собирался снова меня закрыть, но я кинулся к нему, чтобы не дать это сделать. Я упал на землю и обхватил его колени:
– Постой! Мне срочно нужно поговорить с Пилатом! Я заплачу тебе!
Это, конечно, было неправдой, заплатить я ему не мог.
Он с силой оттолкнул меня.
– Жди свою участь достойно, – сказал он, смеясь. – Думаешь, мы не знаем, что это ты, мятежник, называешь себя царём иудейским?
– Вы меня с кем-то путаете! Мне нужно встретиться с Пилатом, пожалуйста!
– А ему с тобой нет!
И он закрыл меня, и ушёл. А я остался лежать в пыли, крича, что могу открыть Пилату его будущее.
* * *
Я уже потерял счёт времени и не знал, сколько осталось до закрытия портала. Он закроется перед закатом, но отсюда не было видно, где сейчас солнце.
Спустя недолгое по моим ощущением время, снова появилась стража, теперь их было много. Я караулил у выхода, и едва открылся просвет, попытался бежать, но они перехватили меня без всяких усилий.
– Куда собрался? – смеялись они. – Мы принесли тебе царские одежды!
И они накинули на мои плечи красный плащ и насадили на голову венок из веток с колючками, так что сразу полилась кровь, и сунули в руку какую-то палку.
– Ну вот, ты теперь совсем как царь!
Потом опустились передо мной на колени и стали кричать:
– Да здравствует царь иудеев!
А после поднялись и начали бить меня этой самой палкой, руками и ногами, и плевать в лицо.
Не знаю, сколько это продолжалось, я думал, они убьют меня, я потерял много зубов, мне порвали ухо и сломали нос, и один глаз заплыл так, что я им ничего не видел.
– Пора тебе идти на царствование, – наконец сказали они, устав меня бить.
Но самостоятельно идти я уже почти не мог, и они поручили нести мой крест какому-то человеку. Его, должно быть, зовут Симон, – мелькнуло в моей голове, но выяснять это не было ни сил, ни желания.
* * *
И прибили мои руки и ноги к кресту, и привязали к перекладинам, и поставили на горе, которая называется Череп, или Голгофа по-гречески, а по-арамейски Гульгальта, а надо мной написали: «Царь иудейский». И резко стемнело, и налетели тучи, как бывает перед грозой, но гроза не начиналась, только сумрак и ветер, и застывшее время.
Поставили высоко, так что я мог всё видеть и меня могли видеть все. Я мог видеть и место с туннелем, ведущим домой.
У ученых нет единого мнения, от чего конкретно умирали распятые и почему Христос умер так быстро. Болевой шок, остановка сердца, удушье, раны, полученные накануне, сепсис и некоторые другие причины – всё вместе могло сыграть роль. Теперь мне предстояло это выяснить, как настоящему учёному – путем максимально приближенного к исследуемому аспекту эксперимента. Какое-то время я думал об этом, но не целенаправленно, а думалось как-то само по себе, помимо моей воли.
Больше всего в моем нынешнем положении было боли. Она не локализовалась где-то конкретно, а распределялась по всему моему существу. Висеть было невыносимо тяжело, но и пытаться приподняться, чтобы облегчить боль – ещё тяжелее.
Довольно быстро я впал в состояние между бердом и явью, и словно проваливался куда-то, а потом приоткрывал не разбитый глаз и видел округу, резко и зернисто, как на плохой фотографии, и опять проваливался, но это был не сон, потому что боль ни на мгновение не уходила.
Иногда я ловил себя на том, что думаю то на своем языке, то на древнеарамейском.
– В этом все дело, – говорил я то ли вслух, то ли про себя, – все дело в том, чтобы просто наслаждаться мучениями другого, и чем сильнее чужие муки, тем выше наше наслаждение, ради этого всё! Можно же было просто убить меня, а нет! Не в назидании дело, а в жажде причинять другим максимум страданий, а кому и за что – повод всегда найдётся!
К боли добавилась мучительная жажда, и я сам не заметил, как стал повторять: «пить, пить, пить…» в смутной надежде, что кто-то же должен облегчить мои невыносимые муки.
– Возьми, – услышал я голос.
Я открыл глаз и увидел смутные очертания человека, он подносил к моему лицу губку, пропитанную водой. Я впился в неё, и не могу сказать, что испытал хоть какое-то облегчение, но всё же лучше пить, чем не пить.
Всё расплывалось передо мной и во мне, и спустя секунду я уже не был уверен, что видел его и что пил.
– Ты где? – позвал я.
– Тут, – отозвался он.
Приглядевшись, я решил, что это Иисус.
– Помоги мне слезть, – прошептал я, – и дойти вон до туда. Меня вылечат, у нас такая медицина, ты представить себе не можешь… Мы, и правда, научились воскрешать умерших! А я тебя вознагражу…
И вот я вижу, как кладут крест на землю, как вырывают гвозди и снимают меня с него, как запеленывают в покрывало и бережно несут, как подносят к туннелю, и я показываю, куда именно, слабой рукой, не в силах говорить, и туннель меня захватывает, разбирает на миллиарды частиц и выбрасывает дома, по ту сторону, уже без сознания. Коллеги вокруг меня сначала недоумевают, но видя, что со мной, мои стигматы, мой венок, всё понимают, понимают, что меня распяли вместо Него! И потом, спустя сколько-то дней, я наконец открываю глаза в больнице, в белой палате, в удобной кровати, с капельницей и огоньками, и вижу рядом мою улыбающуюся сквозь слёзы семью…
И я в самом деле открываю глаза и вижу тяжелое низкое небо, и Иерусалим под ним, и слышу раскаты грома.
– Господи, – шепчу я, – ты здесь?
– Здесь, – отвечает он.
– Я когда закрою глаза окончательно, то окажусь в другом мире… В том, в котором нет этого исхода. Таковы законы природы… То есть существует множество миров, где я останусь жив.
– Тебя это утешает?
– Нет.
И я заплакал.
– Что же я сделал такого?! За что со мной так? Никто не заслуживает таких страданий! Ни один грешник, ни один злодей! Все должны быть прощены. Каждый будет прощен, и всех, каждого, что бы он ни сделал, ждёт Царствие небесное! Потому что никто не виноват! Нас такими сделала природа и другие люди, и хороших, и плохих! Никто не виноват, и каждый заслуживает рая и вечной любви!
– Тогда за что ты меня ненавидишь?
– Я?.. Я не знаю…
И тут я понимаю, что говорю-то не на древнеарамейском, а на своем родном языке! Так с кем же я говорю? Кто мне отвечает? Да и говорю ли я вообще?
Я приоткрываю глаз и не вижу ни души, только сгущающуюся тьму, и всполохи света, и растущее клокотание небес. Собрав последние силы, я кричу:
– Элои! Элои! Ламма савахфани?![1]
[1] (вернуться) Господи, Господи, зачем ты меня оставил?
|
|
|