| ПОЭЗИЯ | Выпуск 95 |
|
* * * Ты куда подевалась, сила, что цеплялась за мой рукав? Сколько б коса ни косила, а бурьян оказался прав. Я с твоим языком не свыкнусь, чуткий воздух вокруг дрожит. Поезд хриплое слово крикнет ну а мне послышится – жизнь. Заоконным мельканьем живы, и в мечте, истертой до дыр, как желает быть пассажиром сухогрудый твой конвоир! Проплывают багряной пеной облака у твоих ворот: Отвори, отвори мне вены – небеса отворяет Петр. * * * Неприкаяны, полумертвы, не любя. Этот грохот осенней листвы – для тебя. По асфальтам шуршали авто, невпопад говорили не то, горевали годами тайком не о том. Но когда одиноко стоишь под прощальные крики грачей, медный отблеск над скатами крыш горячей. Да и сам ты крылами дрожишь на ветру. Каждый взмах – это целая жизнь – не умру. * * * Слух что? Молчанье или стыд? Фигура языка? А может – уха? Над креслом воздух, потолком накрыт, и этот космос будоражит муха. Тем паче мысль. В черноте гардин молчанье пиджака висит сутуло. Деревенея, прячется под ним молчание иное, в форме стула. Игра в молчанку, где никто не люб. Молчат углы, стакан и подстаканник, буфет и стулья, стол, шершав и груб, беззвучный чай застыл в своем стакане. Крюк в потолке и горло-абажур. Еще неясен, схож еще с медузой... Но к лампочке витой протянут шнур, невысоко над ней затянут в узел! Такая тишина, что в сирый пол, глухого потолка не замечая, луч фонаря, похожий на укол, втыкается, но пылью поглощаем. Сцепились пальцы, въелись до кости, но плотью плоти удержать не могут. Всей пустоты уже не возместить и глаз косит над пропастью убогой, где все зависит от того, как сесть. Меж двух огромных стоп паркет чернеет... Здесь все, что хочешь. То есть все, что есть. Тьма в этом смысле зеркала яснее. Глаз видит сам себя и прочий сор, не более – а это форма крика, который навсегда ушел из форм – доски, оклада, собственно, – и лика. Меж четырех углов немой вопрос, пока еще не названный ответом, не в табурет – в шершавый сумрак врос и видит сны, пока не канул в Лету. Кабы вздохнуть – но воздух позабыт! Кабы забыть – но помнится так ясно, как будто кол осиновый забит, а вся земля вокруг сочится красным. Там, за окном, давно всё спит. Звезда, мосты, фасады, окна, человеки... Как ночь длинна... И как бы ни предать, пока еще петух не кукарекал. Крик петуха – ты слышишь? Рассвело! Что так темно? А главное – так тихо... И бьется что-то... Муха о стекло? Не то будильник продолжает тикать... * * * Когда-нибудь вымоют пол и настежь раскроют все окна, и солнце обрызгает стекла, и сядут гурьбою за стол. Остатки съестного снесут на кухню, и выкинут крошки на двор. Одичалая кошка спугнет золотую осу. И хлопнув калиткой, уйдут, чтоб снова вернуться под вечер, и пес наш, никем не замечен, уснет под кустами в саду. А мы, пребывая с тобой в какой-нибудь тьме или месте, пробудимся – порознь иль вместе, а более ничего. |
|
|
|