| ПОЭЗИЯ | Выпуск 95 |
|
В тихую погоду, в солнечные ясные дни выходил я на крыльцо, садился на скамейку, смотрел на обширный сад. Нагота его покрывалась снежным покрывалом; кругом всё – тихо, какой-то мёртвый и величественный покой. Это зрелище начало мне нравиться: задумчивые взоры невольно устремлялись, приковывались к нему, как бы высматривая в нём тайну. Св. Игнатий (Брянчанинов), «Аскетические опыты», том I (воспоминания о зиме 1829-го) 1. ТЕМА Снег засыпает тот счаcтливый сад, в котором есть и несколько деревьев, что высажены мной; они стоят, до бурного апреля замерев. Я в них вижу как бы зеркало себе, в их пониманье жизни как потока: не тратящих в бессмысленной борьбе сил – просто ждущих исполнения срока. А рядом – в винограднике – лоза по первым холодам из-под соломы глядит на мёрзлый мир во все глаза: ей страшен рой растений, в сон ведомый. Сад! Ты ещё сумеешь пережить и полчища экспертной филлоксеры, и дураков, что тянутся спилить не нужные им формы и размеры, и даже после нас во имя нас, на счастие грядущим поколеньям ты будешь жив, как ты живёшь сейчас, но полнокровней, с большим вдохновеньем звуча (листвой). Позволь же в снегопад, свою воображаемую лиру отставив, помолчать с тобой, о сад, живых стихов, ещё не ясных миру. 1 декабря 2020. Питтсбург 2. ПЕРВАЯ ВАРИАЦИЯ (НА ОБРАЗЫ БАРАТЫНСКОГО) Итак, декабрь! Холодный, яркий свет, заливший всё, что прежде серо, сыро туманилось – растения, предмет любой из мглы предутреннего мира в объёмность выводя, и даже тень дарующий всему, что матерьяльно, на остыванья высшую ступень возводит мир. И этого мне жаль, но уже – декабрь! Страннейшая пора, когда ложится как бы в гроб природа до яркого апрельская утра, до выстрелов и треска ледохода. И лишь певец провидит в том символ крушенья смыслов, гибель вдохновений и торжество нежизни, и глагол его звучит всё горше, дерзновенней сквозь пепел двух веков, сквозь лёгкий прах в лишённой эха мысленной пустыне, сквозь тающий на треснувших губах от крови чуть солоноватый иней. Оратай поля жизненного! Мне оратаю сверхжизненного поля, что нового поведашь на дне морозной пустоты, какой недолей поделишься ещё? Как ни страшна природы смерть (или ума хвороба) – уснувшее восстанет ото сна глубокого свежей, чем есть, из гроба или с постели (как ни назови). Несокрушимое в потенциале присутствием осознанной любви приходит к возрождению. Не я ли и сам, как этот сумерек певец, страшился угасаний? Твёрдо знаю, что это только сон, а не конец, и потому спокойно повторяю: «Итак, декабрь!» На нашем языке так мало тех, кто хвалит неизменно любую пору жизни: в чьей руке бокал непуст! Bicchiere mezzo pieno? (Уже готов, подстроившись к тебе, принять наречье дядьки-итальянца.) Но больше тех, которым, хоть убей, и выброс яркого протуберанца на солнце бледен, ибо хворь ума смущает зренье горше сна растений. Итак, декабрь! Да здравствует зима: мир в чистоте начала, в перемене! 5 декабря 2019 и 5 января 2021. Питтсбург 3. ВТОРАЯ ВАРИАЦИЯ Пора зимы – счастливая пора: всё сковывает молодящий холод, анабиоз растений, серебра блеск на стекле машин. Кто осознал от начала до конца тебя, сестра весны и листопада, мир расколот тому, но в разделении един. Зима – пора недлительных седин, когда ложится мир в подобье гроба, но мягок этот гроб. Несмертный сон или ума недолгая хвороба пройдёт, и заблестит преображён любой и дуб, и бук в апреле. (Кто бы сказал мне, что глядеть вперёд – закон природных перемен: в года, в какие меня внечеловеческой стихии – в года не слишком зрелого ума – присутствие страшило!) Ярким светом мир наполняет белая зима. Пусть дуб любой и бук повис скелетом в искристом блеске, смыслом закрома богаты, и озимый сев при этом пройдёт, как и положено, и вот чему взойти отмерено – взойдёт. Итак, январь! Да здравствует рубеж, надир надежд и – перемена к новым! Недолгим зависанье было меж угасшим и рождающимся словом (как взмах ресниц). Живителен и свеж тот холод: я счастливым и готовым к нему пришёл. Мне мелодичен звон древесных лир, их обморочный сон. Но сменим перспективу. Если б некто, не ведающий для чего ему мы, видел с точки зрения объекта мир – этому объекту (одному из многих) мы б подобием аффекта при взгляде представлялись: тем, что му= тит ясность зренья, ибо цели нам за чертой того, что в самом деле здесь и сейчас, важней. Для нас и сон, иным смертельный, вовсе несмертелен. За горизонтом «я» не длится он, и даже в «я» со всех сторон прострелен он смыслами, какими обойдён немыслящий предмет, покоем целен, и, лишь с собой не совпадая, мы выходим за черту сейчасной тьмы, где А есть А, но не плюс-минус Бэ, не плюс Бэ и Вэ. И символы встают мощнее осязаемых растений, и время или место гаснут тут. Свет, символы пронзивший, густотенней даёт сознанью нашему приют, чем летний лес. А ведь сейчас зима! Я гляжу, немного недоумевая: как? В январе? Вот именно! Зима. Пора вернуться в белизну и стужу и в то, что за границами ума, в объектном «вне» я вряд ли обнаружу. Так, значит, снег мерцающий лишь ма= лое смещенье тех, что вижу, пространств вокруг меня? Нет, это знак предела, за каким – предметный мрак. 11 января 2021. Питтсбург 4. ТРЕТЬЯ ВАРИАЦИЯ Возможно ли вообразить себе нечто странней январской ночи, проведённой в тепличном саду за охраной растений, освещаемых тусклым неоновым светом? Чувствуешь себя не человеком а призраком, наблюдающим мир со стороны. Какая-то лёгкость – болезненный спутник бессонниц – растворяет мембрану меж «я» и «оно»; но «я» не стремится в «оно», а наоборот: к ускользанию от. Слова – может быть, самое здесь матерьяльное: для них нужны губы, бумага, глаза, наконец. А ведь ночью сюда никто не приходит: ни мыши, ни мысли. Даже воздух не движется. Хотя мог бы моргать, серебриться. Это замкнутое пространство создаёт ощущенье круженья вокруг твоей головы: стоит сомкнуть глаза. Но глаза не должны смыкаться, и сад в полуобмороке полусна – не такова ли и наша жизнь, наблюдаемая из объёмов, где всё ярче, полней? – как будто живой, а на деле – искусственное посмертье большего сада, что под январской стужей, под беззвёздным небом, под тусклой размытой луной стоит вне ненужных теплиц: беззащитный, втянувшись в себя как в панцирный домик улитка, в ожиданье тепла и во временном гробе – живой. 28 января 2021. Питтсбург У НИАГАРЫ Когда вода свергается с грохотом обрывом вниз и блещущим облаком встаёт над собственным обвалом – что это? Смысл, победивший смыслы? И голос ветра над водопадами в траве ли, в кронах, в разнообразнейших цветастых флагах и в одеждах – в платьях особенно и в косынках – звучит почти что вровень свергаемым с обрывов вниз – грохочущий ближе их. Он бьёт по нам, трепещет нами, тем оттеняя театр природы. Так вот: что ветер – он вспомогательный в полифоническом исполнении и потому чуть глуховатый голос иль нечто, что наседает сверженьем масс и преодолением – с вершины – тяги, смысл пригнетающей, и вóды, в лёгкие спирали вверх завивая, лишает массы? Нет-нет! Тот ветер – только орудие планетной силы, полными лёгкими вдыхающей окрестный воздух: этот-то вдох происходит с нами. И что слова! Когда внесловесное трепещет в нас, пронзает до самого источника – считай, до сердца – нас окружая самим собою, то слиться с ним, стать блеском и грохотом и ветром, выйти вне, в бестелесное – какой восторг, какое счастье! Но – человек – я гляжу из тела: оно мой дом и мне домовина, но оно же мне дано в утешение. Азъ есмь и, значит, мне не надо формы искать, я и сам есть форма. Весь росплеск «я», все изменения, какими нас в пору начальную пленяет внешняя природа, – что они в зрелую нашу пору? Свергайтесь, воды, став отрицанием самих себя в дыханье грохочущем сверхводных сил! Мы ж молча, вчуже будем глядеть на театр гигантов. 24 июля 2021. Ниагарские водопады 29 июля 2021. Питтсбург |
|
|
|