Он, она и поэзия

Она ушла в день его похорон. Тихо и незаметно, как и жила. Случилось это в крошечной городской квартире. Первом и последнем их с матерью пристанище по приезде в страну. Два тела. Одно – в Париже. Другое – в Стокгольме.

Есть ли связь между фактом кончины женщины и мужчины, живущих в разных странах? Несомненно. За рамками бытового контекста, невидимая. Возможно, подсказала интуиция: одна, рядом никого. Окружавшая пустота перестала излучать лёгкое живое тепло. Оно приходило оттуда, из окна, с той стороны света, где был он. Стало холодно, будто зима, мороз, вьюга. Ушло естественное для человека желание согреться. Поняла, что безмерно устала. Даже если случайное совпадение, в нем доля мистики присутствует. Жизнь конкурирует с литературой. У неё сюжеты – дух захватывает. Нематериальный гений мистификаций, жизнь наша.

Его конец драматичен, хотя неожиданным назвать нельзя. Сознательно шёл к самоуничтожению. Перечеркнуть себя. Бросить вызов-протест создателю. Хочу быть среди своих. Должен. Подобно Иову вопрошаю к тебе бесконечно: как допустил? В чем согрешили мы, всевышний? Нет ответа, нет утешения.

Бросился с моста Мирабо, не дотянулся до альтернативной планки, за которой спасение в обыденности существования. Но ведь есть сын, семья, в конце концов, память способна отдалять прошлое. Эффект перевернутого бинокля очень бы кстати, многим помогает. Можно пригвоздить себя к письменному столу, окунуться в работу, в ней утешение и спасение.

Боль наваливалась беспощадно. Становился бестелесен, уходил вес, объём, оставались контуры. Уже не он. Карандашная, обрисованная выкройка, чёрная тень, выжженная напалмом.

Непомерно тяжкий груз, как крышка гроба, на груди живого человека.

Близкие люди

Нобелевский лауреат по литературе Нелли Закс и поэт Пауль Целан виделись дважды: в Цюрихе и Париже. Она старше почти на три десятилетия. Огромная дистанция между людьми. Принадлежность к разным поколениям – весьма существенная причина, чтобы остаться равнодушными друг к другу. Вопреки существенным «но» эти люди ещё до знакомства поняли, что слеплены из одного теста. Нашлись в стихах – и сразу стало ясно. Схожесть личных историй придавала особый акцент отношениям. Их письма полны нежности и понимания.

Родители Пауля Целана погибли в концлагерях. Фашисты разграбили и отобрали у Нелли Закс дом. Чудом избежала уготованной участи. Вероятно, господь уберег. Она – апокриф, исключение. Острое для обоих ощущение сиротства. Он и она знали, что такое палата в психиатрической клинике. Оба трепетно относились к языку. Это – мистическая, трансцендентная субстанция, способная организовывать и изменять действительность, голос, преодолевающий молчание, но он одновременно и язык убийц. Для обоих поэзия за пределами жизни, бестелесна и каменно тяжела. В ней холодно и страшно. В огне ассоциаций и ветхозаветных аллюзий корчатся горящие символы из строк.

Пауль Целан

Это перевод замечательной Ольги Седаковой. Продолжу переводом Миколи Бажана, не менее прекрасным и тонким.

«Фуга смерти». Одно из самых пронзительных стихотворений поэта. Ни слова о войне: траурный рассвет, ночь, день, бесконечность приглушенного ритма, ибо ирреальное, немыслимое, невозможное – через метафизическую пелену варварского действа. Разорванная строка, голубые глаза палача, косы Маргариты и Суламифь (поэтические символы немецкого и еврейского народов). Музыка. Над небесными могилами рыдают скрипки.

Фуга – главный полифонический жанр эпохи барокко. Одна и та же тема на разные голоса, возвращается, ширится, изменяется. Тема не отпускает, стучит в голове в унисон шагам.

Да, удивительно музыкальная нация. Фюрер своих солдат массово принуждал Вагнера слушать. Для крепости и закалки национального духа. Сам фанател и нацистскую паству приобщал. С фронта – прямо в концертный зал, мужайтесь, братья.

Пауля Целана, нам, украинцам, открыли фестиваль в Черновцах, Петро Рихло и многие другие, реанимировавшие потерянных среди геополитических катаклизмов немецкоязычных литераторов Буковины. Лично знаю человека, сменившего профессию после знакомства со стихами Пауля Целана. В Киеве живет. Был дипломированным строителем, стал переводчиком. Постоянный участник того самого Черновицкого фестиваля, на который съезжаются немцы, австрийцы, украинцы.

Нелли Закс

Нелли Закс не популярный литератор. Знают о ней немногие. Трудная судьба, трудные стихи. В них много отчаянья, страха, боли. Время другое. Сытое. Для нас еще донедавна. Жизнь снова за пасьянсы принялась. Никто не верил. Оно, вечное зло, взъерепенилось – и шарах! 24 февраля. В четыре утра. Без Вагнера. На тройке пропаганды с бубенцами прилетело.

Нелли Закс родилась в семье фабриканта. Квартира в центре Берлина, поместье, ручная лань в ухоженном, модно спланированном парке. Единственный ребёнок. Нежная, застенчивая девочка. Хочешь звезду? Получай! Девочка пишет романтические стихи. Отец издает произведения дочери небольшими тиражами. Почетное поручение и исполнение родительского долга. В семье – поэт. И это серьезно. Порой стихи печатают в немецких журналах. Неплохо, но только и всего. Ничего выдающегося. Одна из…

Первый удар, предвестник грядущих катастроф, – смерть отца. Второй – явились в дом, перевернули все, велели убираться. Имущество их с матерью отныне принадлежит рейху.

В Швецию выехали в последний момент и чудом. Отдельная необыкновенная история. Пропустим, чтобы от главного не отвлекала, хотя замечательная совершенно.

Все заново. А что она умеет? Две испуганные женщины в Стокгольме.

Сегодня нам понятен холодный ужас неприкаянной бесприютности. Потому что близко, очень близко. Память – ластик, потом поколений череда и забыто. Почему повторяется? Не должно. Есть опыт. Увы, каждое поколение опирается только на свой. Из века в век. Мы победили фашизм. Мы и они. Вместе. Никогда больше, а дальше через годы – болезненные судороги из слов-оборотней.

В семье Заксов считали, что в силу образования, воспитания и мировоззрения – они ассимилированы в немецкую культуру, то есть стали ее частью. Фашизм ясно указал, где их место. Война перевернула жизнь. Нелли обращается к иудаизму, иудейской мистике, Ветхому завету, увлекается Каббалой, ибо в чем-то надо черпать силы и не только. В конце концов, по природе своей она еврейка, значит, ей туда, к истокам.

Тогда, в Германии, паралич слов. Задыхалась без них. Во время допросов в гестапо (и через это прошла) Нелли Закс потеряла голос. Она утверждала, что речь оставила ее, бежала к рыбам. Рыба – символ страданий Христа. Немота, как результат стресса, тоже оттуда. Слова вернулись здесь, в другой стране.

В Швеции поэтесса лихорадочно пишет. Переводит поэтов этой страны на немецкий язык и наоборот. Работает и над своими текстами. Постепенно в ее творчество входит тематика, принесшая ей мировую славу. Произведения о холокосте, истреблении евреев в концлагерях. Книга стихов «В жилище смерти» (1946). «Затмение звезд» (1949), «И никто не знает, как быть дальше» (1957), «Бегство и превращение» (1959). Критики называют ее стихи религиозными апокалиптическими гимнами. Ещё поэзией немого вопля, катастрофы. В них жизнь приравнивается к смерти и наоборот.

Поэзия Нелли Закс – хасидские предания, немецкие легенды, притчи Нахмана из Брацлава, библейские мотивы и каббалистические символы в сплетениях с образами современности. Только подготовленным открывается ее многогранный смысл.

Невозвращение

В Германию Нелли Закс не вернётся. Не сможет. Хотя повод посетить родную страну был. После войны немцы отметили премиями, пригласили на мероприятие. Приехала буквально на несколько часов. Ночевала в другой стране. Не потому что боялась, потому что спокойней. Выступая, обратилась к бывшим соотечественникам со словами веры в обновление нации. О жертвах должно помнить всегда, чтобы не допустить расчеловечивания, обычное явление на войне, причём с обеих сторон. Ненависть разрушает. Насильника, убийцу любить невозможно, ибо послан разрушать. Увидеть в нем себе подобного трудно. Войны недопустимы. У Нелли Закс хватило сил призвать к обновлению нации, вопреки собственной беспомощности, зыбкости жизни и страданиям. Потому что у неё ручные лани из слов. Она их приручила.

Пропагандистские асы трудятся упорно. Ткут полотно из ненависти, чтобы опутать им земной шар. Легкомысленная бравада можем повторить. Наверное, так звучит, если свести к минимуму лавинообразную риторику, льющуюся с экранов телевизоров. Месседж весело пошёл по рукам, закрепился, вырос.

Поэзия после Освенцима и войны

Один немецкий философ сказал: после Освенцима поэзия невозможна. Один поэт возразил: творчество дает силы выжить.

В стихах Нелли Закс нет ненависти к палачам, как, впрочем, проклятий и призывов к мести. Ее герои жертвы.

О языке и родине

Нелли Закс больше не немецкий традиционный поэт. Все изменилось. Ворота закрыты на замок. Война помогла обрести духовную родину. Для нас, сегодняшних, запуганных и встревоженных, опыт одного человека, маленькой хрупкой женщины, внешне чем-то напоминающей Эдит Пиаф, бесценен.

Немецко-еврейская поэтесса

Мудрые евреи придумали термин: израильская литература на не еврейских языках. Вот бы нам, украинцам, так поумнеть. Осмыслить – не значит предать. В этом тонкость.

Когда ей с Самуилом Агноном (Нобелевскую премию по литературе в 1966 году разделили два поэта) предоставили слово, Нелли Закс сказала: «Агнон представляет государство Израиль, а я – трагедию еврейского народа». Можно расширить рамки – человечества.

Очень важная для поэтессы фраза. Агнон, выходец из той же, благодатной Буковины, обрёл родину в Израиле. Нелли Закс говорила, что на земле нет места, где бы она чувствовала себя дома. Горькое признание. Ее отчизной стал язык. Немецкий. Язык агрессора и ее собственный.

Теперь о человеке, обыкновенном человеке Нелли Закс, из крови и плоти, болезненном, с надломленной психикой, живущей неуютно, на обломках собственной судьбы. Ты не можешь приехать в Германию, потому что видел и пережил, был изгнан, чудом выскользнул. Твой немецкий больше не может быть для тебя родиной и тем не менее он ею является. «Крик» есть у Мунка, «Герника» у Пикассо. Музыка в звуках передаёт отчаяние народов. У поэта слово. Живешь в Швеции, переводишь с близкого на немецкий и наоборот. Любовь и неприятие одновременно. Расплата за ассимиляцию, принадлежность к чужой культуре? Позднее осознание своего еврейства, которое, впрочем, и позволило ей состояться как большому поэту?

Она отошла в мир иной в день его похорон. Это случилось в Стокгольме. Маленькая старая женщина, писавшая пейзажи из криков. Как, впрочем, и он, Пауль Целан. Шел 1970 год. Один английский поэт и критик (имя не привожу, все равно известно только специалистам) писал: «Её поэзия учит знать то, что мы обязаны знать о нашей истории, прежде всего, – кошмар и возрождение».

Читаю стихи Нелли Закс и Пауля Целана. Сегодня, сейчас мою Родину уничтожает враг. Мне страшно, больно, тяжело.

Высокая поэзия рождает острую эмоцию. Знаю, что каждая строка у Нелли Закс пропитана иудейской символикой, а значит, полутона и многие смыслы широкому читателю недоступны, тем не менее, стихи поразительны. Мало того, они нам созвучны. В нашей стране гибнут дети. Мой родной язык – оружие агрессора. Бесконечно думаю и сомневаюсь. Возможно, когда-нибудь в будущем мы позаимствуем термин «украинская литература на не украинском языке», и тогда моей боли и мысли найдется место.