В ресторане замка Шантийи сидели две интеллигентные пожилые дамы. Сквозь маску густого макияжа пробивались следы их былой красоты. Одну из дам знакомые шутливо-иронично называли Изящная руина, другую, на год помладше, – Жалоба прошлого. Приятельницы попивали чай на английский лад. На столике стоял молочник со сливками, в серебряном чайнике был крепкий чай, на хрустальном блюдечке лежали шоколадные конфеты, крекеры, и к ним – тающие во рту взбитые сливки Шантийи.

Прямо над столиком на потолке сидела прелестная муха. Её вытянутое тельце строгих пропорций, зелёные удлинённые глаза, прозрачные крылья с синевой пленяли ярким блеском. Божественные силы наделили муху бессмертием и волшебными чарами: она не только оставалась вечно юной, но могла понять множество языков, чего были лишены народы Вавилонской башни после Всемирного потопа. Муха-волшебница, Муха-фея, Муха-полиглот.

Фее было очень жаль дам, ведь они, в отличие от неё, сильно поблекли с годами. И она решила украсить их самой собой. С мелодичным жужжанием взлетела Муха в воздух и опустилась на декольте Изящной руины.

– Ой, что это на тебе? – воскликнула Жалоба прошлого. – Да это же муха. Неужели она сядет потом и на наши конфеты?

И Жалоба прошлого замахала над подругой шёлковым платочком. Муха взлетела, но неудача не поколебала её желания помочь былым красавицам. Сделав несколько кругов под потолком, она уселась на щёку Жалобы прошлого. Тут взмахнула рукой старшая дама, сгоняя с лица младшей непрошеную гостью. Непонятливые старушки-подружки!

Взлетев и снова заняв стратегическое место на потолке, Муха-волшебница погрузилась в воспоминания минувших времён. Каким успехом пользовалась она у французских аристократок в XVIII веке! – конечно, пока головы кокеток не оказались под лезвием гильотины. Вот это была незабываемая эпоха, не то что сегодняшняя неудача! А ведь Муха, как ей казалось, мечтала сделать только приятное: наградить дам искусством обольщения. Прильнув к груди Изящной руины, ей хотелось подчеркнуть благородство и великолепие былой красавицы, прикоснувшись же к щеке Жалобы прошлого, крошечная фея надеялась придать её лицу прежнюю обольстительность. Нет, увы, не поняли дамы языка символов, закричали, согнали с неприязнью! А вот прежние жеманницы были страстно увлечены мушками и умели чёрными кружочками и полумесяцами оттенять белизну кожи. Само название «мушка» льстило самолюбию Мухи-феи. Не раз видела она, проникая в апартаменты дворцов, как прелестницы старательно наклеивали кружочки тафты и бархата: скромницы – на подбородок, кокетки – на уголки губ, страстные «любезницы» – у виска или на декольте. Некоторые светские львицы, забавляясь, покрывали себя множеством мушек!

Попробуй-ка тогда разгадать их кодовый смысл! Хранились мушки в специальных коробочках. Изящные изделия, эти коробочки! На них чаще всего изображались галантные мифологические сюжеты: Амур и Психея, Афродита и Адонис, Зевс и Леда... А ещё наша фея гордилась названием пародийного рыцарского ордена: La mouche a miel. Прелестная герцогиня дю Мэн крошечного роста – не выше восьмилетней девочки – придумала орден и принимала в него избранных. Под её своевольную скрипку плясали лучшие умы Франции: Вольтер и д’Аламбер! Правда, под медоносной мухой, La mouche a miel, подразумевалась трудолюбивая пчёлка, но всё-таки и муха не была забыта.

Наша чародейка сожалела, что мода на мушки пропала в XIX веке. Однако с Belle Epoque интерес к насекомым всколыхнулся с еще большей силой. Лучшим из ювелиров той поры наша крылатая волшебница считала Рене Лалика. Правда, она немного переживала, что замечательный творец увлекался жуками, кузнечиками, осами, не говоря уже о бабочках и стрекозах. И всё же мухи из стекла, эмали, перламутра и драгоценных камней заняли достойное место в коллекции прелестных изделий, внушая нашей Мухе чувство гордости.

А вот сегодня какой позор и унижение испытала она с дамами! И всё же Муха-фея подавила в себе разочарование, решив прислушаться к разговору подруг, тем более что знания различных языков делали её гениальным лингвистом.

– Знаешь, Юлия, а давай-ка вспомним разные интересные истории, которые происходили с нами, – предложила Жалоба прошлого, отодвинув чашку с чаем.

– Великолепная мысль! – откликнулась Юлия, – для меня самые яркие воспоминания – это полёты. К сожалению, они остались далеко в прошлом.

– Что же в этом интересного? – раздражённо возразила её спутница, – все летают самолётами. Я помню, ты рассказывала об экскурсии на вертолёте с лётчиком и гидом, когда отдыхала на острове Реюньон; а в турецкой Каппадокии тебе запомнился полёт на воздушном шаре. Но ведь это доступно всем.

– Я говорю совершенно о другом. Знаешь, Аннетт, лет с пяти во сне я часто летала. Нельзя сказать, что полёты были радостными. Кошмары, связанные со страшными сказками, населяли мою голову. Чаще всего меня преследовала ведьма. Мучительница не летела в ступе, не было у неё ни костяной ноги, ни верных помощников – гусей и лебедей, как в русских сказках. Во сне ведьма бежала, пытаясь схватить меня за лодыжки. Я мчалась, чувствуя затылком жаркое дыхание. И тут случалось чудо: я отрывалась от земли и взлетала. Но мой полёт не был лёгким и свободным. Почва, как магнит, притягивала к себе. И всё же я парила в нескольких метрах от земли, и в этом заключалось моё спасение. Сон повторялся часто. И каждый раз я себя убеждала: проснись, проснись, тогда ужас прекратится. Пробуждение было радостным, силы зла оставались за опасной чертой, в ином измерении. Удивительно, что моё лёгкое детское тело в кошмарах становилось свинцовым и тянуло вниз. Полёт был вынужденным и нежеланным.

– Но это случалось только в детстве? С возрастом ты перестала совершать полёты? – продолжала расспрашивать Аннетт.

– Ты ошибаешься, полёты во сне продолжались у меня ещё долго. Только со временем я усовершенствовала технику взлёта. Больше не надо было отрываться от земли, я просто вбегала на самый высокий этаж дома и выбрасывалась из окна.

– Ты делала это с удовольствием?

– Нет, вынужденно. Каждый раз вылет из дома был подвигом, шагом к воле и избавлению. Зато сам полёт стал наслаждением и длился долго. Я научилась во сне погружаться в природу, чаще всего ночную, удивляясь тому, что не чувствовала ни холода, ни усталости, что могла на какое-то время повиснуть на ветке дерева, а затем продолжала лететь без всяких усилий.

– Значит, ты превращалась в птицу? – задала вопрос Аннетт.

– Я думаю, примером для меня служили белки.

– Белки? Но ведь их можно видеть повсюду, на заборах, в садах и парках. Они же прыгают, а не летают.

– Нет, не они. Белки обыкновенные, векши, несмотря на свою ловкость перемещения, не стали моими наставницами. Видишь ли, мне было пятнадцать лет, когда родители, зная моё увлечение природой, сделали мне прекрасный подарок – отправили на каникулы в Квебек, в кантон Дюдвель. Там я жила в деревушке Мальбертон. Загляденье! Сплошные смешанные леса с кедрами, клёнами, буками, лиственницами и елями! С рюкзаком за спиной и жидкостью против насекомых (тут наша Муха вздрогнула от неудовольствия), я уходила днём в походы. Но вот как-то раз, рассматривая у хозяев книгу по зоологии, я обнаружила, что здесь живут белки-летяги. В Квебеке их называют Grands polatouches. Внешне они уступают векшам. Их шубка не ярко-рыжая, и нет у них хвоста с красновато-огненным отливом. Шерсть у них коричневая, лишь брюшко белое, зато хороши их большие чёрные глаза. Белки-летяги ночные жительницы. Представляешь, они могут летать на расстояние до 50–70 метров! С верхних веток спускаются постепенно вниз, подруливая хвостом и используя воздушные потоки. Какие умницы! И я задалась желанием увидеть их. Тайком от хозяев уходила в сумерки в лес, преодолевая страх. Луна, верная помощница тех, кто страдает бессонницей, освещала путь. Ночные вылазки стали наваждением. Хозяева не понимали, почему я бледная, почему лихорадочно блестят глаза. Беспокоились, не больна ли я. Но вот однажды мне либо померещилось, либо на самом деле белка-летяга плавно спустилась неподалёку от тропы. И я сказала себе: довольно, стоп, нельзя истязать себя дальнейшими ночными поисками. С тех пор я больше не бродила ночами, как сомнамбула, мирно спала, и научилась полёту, о котором рассказала тебе. Ну а теперь настала твоя очередь поведать мне свои тайны.

– Я расскажу о том, что произошло со мной в десятилетнем возрасте. Тогда мой отец работал во французском дипломатическом корпусе в Москве. Он решил доставить нам с мамой удовольствие и отправил летом в Туркменистан. Всё казалось необычным и привлекательным: экзотическая природа, милые приветливые жители, умеющие довольствоваться малым и не унывать. Жили мы в скромном домишке. И вот почти сразу как поселились, в моей комнате вечерами стал кто-то стучаться в пол. Я удивилась и захотела, не обращаясь к маме и местным жителям, посмотреть, откуда идёт странный шум. Опустившись на корточки, увидела около стены придвинутый большой камень. Отодвинула его в сторону, и тут на меня выползла хорошенькая змейка. Она проползла мимо, сделала круг по комнате, вернулась ко мне. С первого же раза я рассмотрела её. Миниатюрная, не больше 40 сантиметров, коричневая, подобно твоей белке-летяге, и с изящной светлой полоской по бокам в виде зигзага – вот что значит геометрия в природе! И с этого момента мы стали друзьями. Когда она уползала из комнаты, я придвигала камень, но при малейшем шорохе за стеной открывала ей путь. Мне было особенно приятно, когда она обвивалась вокруг моего запястья или щиколотки. В такие моменты я могла бы соперничать с мамой, у которой были красивые украшения. Одно из них больше всего нравилось мне: золотой браслет из двух перевитых змеек с глазами-изумрудами. А у меня теперь была настоящая змейка, живая, подвижная, замечательная! Наши с ней встречи продолжались неделю. Но вот однажды к нам пришёл местный биолог. «Вы знаете, что в Туркменистане надо опасаться змей? – сказал он нам с мамой. – В этих краях живёт большая змея, гюрза. Взрослые особи достигают двухметровой длины. Её яд смертелен. И всё же гюрзе не сравниться с песчаной эфой. Змейка маленькая – меньше метра – но такая удаленькая! Она в пять раз ядовитее кобры. Неосторожные люди погибают от её яда».

– И ты рассказала маме, чем занималась вечерами?

– Нет, скрыла встречи со змейкой. Но я перестала открывать ход. Змейка-подружка долго стучалась, а я цепенела от страха. Постепенно шорохи прекратились. Недели через две я всё же отважилась и откатила камень. И что же? У входа моя змейка лежала мёртвой!

– Да, сколько непостижимого есть в природе! – вздохнула Юлия. – Если подходить рационально, то она, вероятно, предпочитала греться на твоём теле, а не в песчанике; а если уйти в сказочный мир, то к тебе приходил влюблённый принц.

Муха подумала: дамы правы, многое остаётся тайной для смертных, не то что для неё самой. И фея насекомого царства прониклась симпатией к Аннетт и Юлии. И хотя она видела, что время смыло их внешнюю привлекательность, что слои пудры лишь сильней подчёркивали их возраст, но живость ума и внутренняя красота у этих дам сохранились. Могут ли смертные мечтать о большем? Наверное, нет!