Римские строфы

РИМСКИЕ СТРОФЫ

Закатное солнце застыло над теменем,
И в небо вонзается остро
Обглоданный ветром, дождями и временем
Театра античного остов.

Закатные сумерки разложены веером
В просветах колонн. Словно остров
Раскидиста крона ветвистого дерева,
И граем изрыт синий воздух.

Крылатая тень устремляется вниз,
Навона темна и туманна.
Хрустальная влага пульсирует из
Холодного зева фонтана.

Еловые иглы остры и пахучи
На пальцах сухих. Рослых пиний
Тернистые купы косматы, как тучи.
Осколок луны бледно-синий

Запутался в кроне, похожей на невод.
Трепещет от ветра олива.
Ветвями укрыто звездное небо.
Расширен зрачок перспективой.

ИТАЛЬЯНСКАЯ ЛАУДА

Тоска. Тоскана.
Впрочем, Авва Отче,
отчаянье – больше подойдёт…
На дне стакана –
сумерки короче,
И пантеон на гребне Санта-Кроче
восходит к солнцу, как на эшафот.

Закат. Веранда. Терпко пахнет Gucci.
Густые сумерки, как патока, тягучи.
И кроны пиний меркнут, словно тучи:
Как хочется отсюда улететь!

Лучи заката тени преумножат,
Парит на небе каменная твердь.
И долгая разлука так похожа
На маленькую смерть.

* * *

Как во времена октавиановых дней
Здесь ночи короче, но стали длинней
Весной опоенные нежные дни,
Но как скоротечно проходят они.

С течением времени непримирима
Из мрамора твердь. Очертанья Рима
Восходят из марева войском теней.
Пустынная пьяцца с обелиском на ней
Подобна рулетке: инсектарий людей
Закружит Навону, как карусель,
Когда воцарится сияющий день.

* * *

Ветер порывист, словно верлибр.
Морщится серыми складками Тибр.
Гибкая рыба, сверкая кольчугой,
Бурный поток рассекает упруго,
Резко чеканя жемчужные брызги.
Бледное небо нависло так низко
Над часовым острием обелиска.

Стелются тучи, и пахнет хвоей.
Длинное облако в форме каноэ,
В рыхлой утробе собравшее влагу.
Небо сминает словно бумагу
Пресным дождем. Обмелевшая пьяцца
Глубже колодца. Начинает смеркаться.

* * *

Бесконечный во времени Форум
Постепенно врастает руинами
В небо серое, Летой скользящее
Над высокими хмурыми пиниями
Кучевыми, как тучи над ними,
Что уходят грядами седыми,
И безмолвно тают вдали,
Как ясоновы корабли.

Здесь, в Чистилище из мраморных кружев,
В тихой спальне из света и тени,
Затаив дыханье, послушай,
Как уходит сквозь пальцы время,
И становится частью вечного,
Прорастая из быстротечного.

И по глади серебряной зеркала
Проскользнет не твое отражение.
И покажется исковерканным
У чужого лица выражение,
Что глядит по обратную сторону
Разделяя комнату поровну.

Ты растерян? Ну что ж, делать нечего:
Упади в объятия вечера,
Заплутай в лабиринтах Трастевере,
Позабыв о сумрачном севере.
Прислонись душой изувеченной
К неземному городу вечному,
Из бокала выпей заката
И включи на пластинке кантату.
Загляни на Пьяццу-Сан-Пьетро
И смешай дыханье с ветром.
И когда ты забудешь о времени,
Дашь глазам пообвыкнуться с теменью,
На сетчатке проступит пророчество:
«Рим – лекарство от одиночества».

ПОДРАЖАЯ СЕЗАННУ

Невесомые чайки качаются в воздухе, как поплавки,
И свистящая леска врезается в воду упруго.
Бледно-синим пунктиром ложатся на воздух гудки.
И от холода гибкое тело тунца обрастает кольчугой.

Покрываясь мурашками, зыбится в лужах вода.
Гулкий рокот дождя озаряет продрогшую пристань.
И скользящая тень альбатроса стремится туда,
Где под бойким обстрелом асфальт чешуится ребристо.

Мне глаза прослезил налетевший внезапно мистраль.
Смутный шорох дождя – как перо по шершавой бумаге.
Тускло тает во влажном зрачке ветром смятая даль.
Кипарисы, скульптуры, кресты – все в бисерной влаге.

* * *

Стих прибой. Побережье. Пасмурный пляж.
Горизонт растушеван молочным туманом.
Словно в раме Сезанна, немеет пейзаж.
Бесконечные волны идут караваном.

Киноварью налитые лужи – как витражи,
Кучевые платаны царапают ветлами небо.
И текучие тучи сливаются в образы, как миражи.
Вся лагуна похожа на сон, на далекую небыль.

ВЕЩИЙ СОН

Я пробудился ночью от тревоги,
Разбуженный кошмарным сновиденьем,
И на пол опустив босые ноги,
Окинул сонным взглядом помещенье.

Трипт?х трюмо дремал, раскинув ставни,
Пресыщенный дневными отраженьями.
И в блюде громоздились, словно камни,
Намазанные лунью черносливы,
И в фивской духоте слегка пылилась
Бутыль Бароло. Терпкие оливы
Сливались с миртом, с запахом вина.
А в устье вазы медленно сочилась
Густая, словно плазма, тишина.

И лунь седая с запахом вербены
Тянула свои щупальца ко мне.
Укрывшись тенью, спали цикламены,
И на пропахшей известью стене
Вращала гипнотическое сальто
Орбита циферблата. Как во сне,
Я подошёл: мерцанием базальта
Светились полукружья в полутьме…
Я видел дьявола из батисферы,
Конец времён, начало новой эры,
Всю притчу мира, и на небосклоне –
Творца в струящемся хитоне.

И стоя в мраморном оцепененье,
Глаза прикрыв, дыханье затая,
Я слушал вечности тяжелое биение
Под куполом холодным хрусталя.

И ощущал, как распадаюсь по песчинкам,
Просачиваясь в устьице часов.
И небо показалось мне с овчинку,
Когда услышал я, как падает засов.

По эту сторону гудел прибоем диким
Гул времени: ползли валы веков,
Накр?пко запертых стеклянною печатью
И пробкой плотною из ватных облаков.

И где-то там, над волновым раскатом,
На опоённой морем высоте
Бледнел неясный контур циферблата –
Иллюминатора в земное бытие.

А я лежал песком шероховатым
И дюнами мгновения считал,
И солнце, улыбаясь мне щербато,
Бледнело, словно выжженный опал.

И надо мной морщинилась ребристо
Поверхность моря, бликами звеня,
И рыба гибкая в кольчуге чешуистой
Холодной тенью обожгла меня.
А может быть, кормило корабля
Упруго рассекало дном осклизким
Струящуюся гладь. А я,

Я был песком, неся в утробе влажной
Обломки кораблей, снастей,
И эхо бурь, и лёгкое дыханье морского штиля,
Лангустов бронзовых, клубки угрей,
Останков человеческих некрополь…
И смутное, как сон, воспоминание
О прелести земного бытия
Исторгло из меня прощальный вопль,
Рассыпавшийся звоном хрусталя.

НАПОСЛЕДОК

Смерть мне легонько дыхнула в затылок
Я обернулся – и нет никого.
Знать, показалось… Но сердце застыло
Легкий озноб, и дышать тяжело.

Бледное море пустых сновидений
Снова, как горе, объемлет меня.
Набок смещаются нежные тени.
И облака – как родные края –
Над головою моей проплывают.

Я оступаюсь, и где-то у края
Крылья распущены, как паруса.
Только теперь, у подножия рая
Видятся смутно родные глаза.

Видятся смутно и влажно мерцают.
Я подаю свою руку тебе.
Я так и знал: когда умирают,
Просто смиренно сдаются судьбе.

Легкое тело своё отпускаю,
Словно стрелу из тетивы.
Вечность внезапно меня настигает
Океаническим гулом листвы.

Содержание

Дальше