| ПОЭЗИЯ | Выпуск 83 |
|
1. Не зябко? – Очень! Плащ без рукавов, громаден капюшон, толстоподошвенны не наши башмаки. Взгляд нездоров, но – голубые, пристальные. Собственно, вот человек сей – тих, белобород. Мерлушечий тулуп напротив выискался: – Из-за границы, знать? От докторов? Швейцария, припадки? И не вылечили? Переплатили, стало быть, втройне? А мы им верим! – Сильно ошибаетесь вы в случае моем. Сам Шнейдер мне дал на дорогу денег. – Знамо, та еще поклажа, всех вещей-то с узелок линялого фуляра. – Вот ведь оттепель, а если бы мороз? Отвык, не мог и знать, что холод. Шаг чугунный, оторопь. – Вот, в этом узелке вся суть: она – не фридрихсдоры, не наполеондоры. Что генеральша вам Епанчина? – Последние в роду своем – без гонору; Ни лев, ни мышь, а некий имярек. Воксхол, на Вознесенский вышла троица. Се узел, узелок, се человек не ведает, на что и где устроится. До пола не охотник и пока не переулок, но – проспекты, улицы, огни… А ты – ступай за мной, строка! Еще покажется, еще стушуется. 2. Польсти, польсти, – уж я тебя уважу! А ты – польсти, потворствуй, хохочи. Забуду все: семью, детишек даже. Плясать пойду – ты только не молчи. Ан нет вам! А и знаю! Будет точно: фамилия Барашкова, а с Тоцким знакомство водят. Раскапиталист, член компаний, обществ. Через вист вхож в превосходный дом Епанчиных (из всех на выданье красивее Аглая. Арманс, Коралию и Пацкую – всех знаю!), дела свои проводят через них. Сам заскорузл в подъячестве своем: – В театрах на балет имеет ложу. Чиновные глаза горят огнем: – А с Лихачевым – нет. И быть не может. 3. Дверь скрипнула, а дальше голова просунулась, покои осмотрела. Дверь распахнулась, обнаружив тело. Фердыщенко, – оглашены слова, – Жилец. Пришел предупредить: взаймы мне денег не давать. Довольно странно – одни буреют, а другие сразу линяют ассигнации. Да, мы соседи! Следом новый господин – обрюзгший, тучный, с баками, усами, огромными навыкате глазами: – Сын друга моего. Ну, точно сын. Носил-с вас на руках. – Но мой отец – уже как с двадцать лет… Да, ровно двадцать и месяца три. Доводилось знаться и с матушкою. – Также не жилец: спустя полгода от простуды… – Полно! не от простуды, – с горя! Был влюблен в родительницу. Князь дышал неровно, через платок решил стреляться он. Взвели курки, взаимно пистолеты к сердцам приставили, лицо к лицу глядим, но чудо – слезы брызнули, не дым. Великодушие, объятия, обеты, уступки, примиренье тут как тут. – Папаша, вам накрыто, остывает! – Несчастный Иволгин... Да разве так бывает? С фамилией Фердыщенко живут? 4. И часа четверти не минуло после размолвки, как, спеша, она спустилась вниз в гостиную диковинку смотреть, ежа, слёз не смахнув. А рядом вторит ей подростков и прислуги хор: заместо Шлоссера истории – ежа купили и топор. – Зачем топор? – Полтину спрашивал мужик, а уж топор хорош. Вот и подарок князю вашему – с салфеткою в корзинке ёж. Оспорила, вручила денег и ежа просила передать глубокого в знак уважения. – Прикажете как понимать всё это? Ёж тут – аллегория? Досада? Шалость, может быть? Но слышен смех ее и более всего он украшает быт. – Голубчик, только уж не вырони! – Покойны будьте, донесу! Мелькают в переулке спинами, иголки держат на весу. Получен ёж. В смущеньи деть его, куда не знает. Но, смеясь: – Как это хорошо, что дети мы! – Не то: она вас любит, князь. 5. Довольным засыпать, вставать еще счастливей... А хочешь испытать, что в жизни этой ждет, – есть местный водопад холодный и красивый. Он ниткою с горы белесою течет. Пенится и гремит, всю ночь в деревне слышал, как падает струя, сердясь, о валуны. Вода меня манит и я сегодня вышел гармонии просить у водяной струны. Мне думалось: он здесь, всего в пяти минутах ходьбы, а я иду к источнику полдня: – Он сможет остудить горячечную смуту – он брызгами обдаст, он исцелит меня. И вот, когда в груди от слез тепло и тесно, – я захочу взойти на ту площадку, где всей жизни впереди встав у струи отвесной, я снова был везде, и не бывал нигде. Там Город Золотой, там всё смелей и краше И над землей пустой он высится, парит. Там дети принесут, слетев от старых башен, как голуби, письмо и запоет Мари. 6. Будь по слухам ты князь или граф, вещим ухом прислушавшись к раю – напиши мне в альбом, каллиграф: Я в торги не вступаю. Ниже месяц поставь и число – этот странный девиз и образчик своеволия ляжет на дно в кипарисовый ящик. Да хоть рыцарем бедным, людей принимая за робкое чудо, – посмотри, сколько взрослых детей – в никуда, ниоткуда. Дура с сердцем и дура с умом – душ двоих не настроены струны, – всякий в ящике прячет своем синяки от фортуны. Так зачем человеков ловить, – Галлилейское чудо не ново; или можно на свете любить и уток, и основу? 7. Королева, содом, розы манят алькова. Дышат, сердятся тройки. Молчит бубенец. – Доползешь на Васильевский за три целковых? – Доползет, о моя королева! Вконец жечь постылую жизнь (ей цена – пол-копейки); ночью – ветер в лицо, паровоз и река. Кто там тихий сидит на кленовой скамейке, чья там жданову жидкость разлила рука? Но все это потом, а сейчас колоритно, эфемерно, с романтикой вздорной внутри. Посмотри, как пылает камин, как горит он – нешлифованный этот алмаз. Посмотри: отражается женщина в нем и блаженный и суконный мужик от такой красоты – удивленный и тихий, скупой и безмерный – видят сон и смягчаются дивно черты. май – июнь 2016 |
|
|
|